Семья начинается не с крови
и заканчивается далеко не ей
°
Снаружи было непривычно шумно. Обычно в четвёртом доме по Тисовой улице гам поднимался только если кто-то из четы Дурслей — или они оба, что тоже бывало нередко — в очередной раз ругал или наказывал Гарри. Сейчас же подросток тихо лежал у себя в чулане, и не слышал ни громкого и раздражающего стука в дверь, ни своего имени, ни даже одного из многих своих нелестных прозвищ. Да и не успел ребёнок сделать что-то, что могло бы навлечь на него гнев его бывшей семьи. Шум был не только непривычным без личного участия в нём Поттера, но и немного странным. Он казался мальчику слишком хаотичным, чтобы быть созданным самими обитателями дома, и слишком специфичным, чтобы быть знакомым и остаться неузнанным. Он не был похож на известный Гарри по начальной школе или Хогвартсу гам десятков, сотен и даже тысяч учащихся, спешаших на уроки, возмущающихся по поводу оценок, и волнующихся из-за экзаменов. Он не напоминал Косую аллею или Хогсмид, которые являлись по сути мешаниной из множества разных голосов покупателей и продавцов. Он, в конце концов, совершенно не был похож на преследующие подростка в кошмарах звуки Ханглтонского кладбища, которые состояли из кажущегося немного «размытым» разглагольствования Волдеморта и нервного смеха его последователей. Шум был коротким, и в нём практически не было крика. Только Вернон почему-то снова разозлился и, вопя во всё горло, спрашивал у человека, чей голос ребёнок не услышал, что тот сделал с Петунией. Из прихожей донёсся странный — не совсем тихий и не особенно громкий — хлопок, абсолютно незнакомый ребёнку. И сразу же после него на лестнице прямо над чуланом раздался оглушительный грохот, который, наряду с криком борова, был единственным знакомым во всём этом шуме звуком. Прошло несколько коротких безмолвных секунд и комбинация из неизвестного и относительно привычного повторилась, оставив Поттера в тишине и уронив на него очередную порцию привычной грязи. Смесь из штукатурки и практически годовой пыли знакомо упала с низкого потолка и полностью покрыла собой мальчика, который попросту не видел никакого смысла отряхиваться и в принципе не хотел двигаться, не желая навлечь на себя гнев его бывшей семьи или неизвестного, сотворившего с ними что-то непонятное. Шпингалет снаружи чулана негромко звякнул, двигаясь, и дверь резко распахнулась. Часть лёгкой грязи поднялась в воздух, заставляя его хрустеть на зубах, щекоча нос и горло Гарри. В проходе стоял незнакомый подростку человек, силуэт которого светился ярким жёлтым цветом, напоминая ребёнку собой полуденное солнце, бьющее в глаза и словно отгоняющее своими лучами все невзгоды, все тревоги. Свет напоминал Поттеру его собственную силу — блестящий и искрящийся огонь, который вспыхнул посреди Ханглтонского кладбища и убил всех находящихся там людей, кроме своего пользователя. Неизвестный с ярким силуэтом, вызывающим приятное тепло где-то за грудиной, пусть он, скорее всего, и не был безобиден, казался совершенно безопасным. Словно дневная звезда, на которую незнакомец был так сильно похож, он освещал собой крохотное помещение, разгоняя тучи мрачных мыслей и отгоняя туман. Неизвестный не вызывал ни капли неприятного чувства недостатка воздуха, которое появлялось в Волшебном мире и исчезало очень редко и очень ненадолго. Он смотрел на мальчика и осматривал его, но не изучал его, как будто тот был препаратом под микроскопом. И, пусть Гарри и был сейчас практически слеп, он бы смог это почувствовать — немногочисленные встречи в больничном крыле Хогвартса служили тому доказательством. — Ну, здравствуй, — свет колыхнулся, словно становясь ещё ярче, и подростку показалось, будто мужчина улыбнулся. — Piccolo solе. Незнакомец, наконец, несмотря на то, что ребёнок «видел» его впервые, ощущался членом настоящей и крепкой — пусть, возможно, и не связанной кровью — семьи. Поттер осторожно поднялся, пытаясь ничего не задеть и не удариться, до сих пор не желая издавать ненужный шум. Он негромко откашлялся от пыли и тихонько шмыгнул носом, но всё ещё не решался сказать хоть что-то неизвестному, явно ждущему какой-нибудь ответ. Давняя привычка Гарри, продиктованная не столько правилами в доме Дурслей, сколько слишком сильно колеблющимся настроением его обитателей, не хотела опускать голову. Она не желала позволять подростку спокойно говорить и вести себя хотя бы относительно достойно. Да и он сам не мог позволить себе не внять совету своей привычки. Она слишком часто спасала ребёнка от оскорблений, побоев или ненужного внимания, чтобы он мог спокойно её ослушаться. — Здравствуйте, — тихо и не совсем уверенно произнёс Поттер, когда смог немного контролировать своё тело. Голос мальчика хрипел оттого, как долго он им не пользовался. Гарри попросту не с кем было поговорить, пока он выздоравливал. Все гости посетили палату подростка в первый же день после того, как он очнулся, и ни разу после этого не возвращались. Впрочем, ребёнок и сам их не особо ждал. Оставшиеся дни до нынешнего момента рядом с Поттером достаточно долго, чтобы нормально поговорить находились только три человека. До выздоровления за ним присматривала мадам Помфри, с которой вести светскую беседу не хотелось, да и не о чём было с ней говорить. Потом был Дамблдор, сопроводивший своего бывшего ученика на поезд и рассказавший ему о «прекрасной новости», которому отвечать не было никакого смысла — он бы всё равно отмахнулся от любых слов мальчика. О Верноне и говорить не стоило — он слишком ненавидел своего племянника, чтобы разговаривать с ним, не крича, не угрожая ему и не применяя физическую силу. — Я прошу прощения, — Гарри снова откашлялся, чтобы убрать из горла неприятную резь и сделать свой голос хотя бы немного приятнее. — Но кто Вы? Мужчина усмехнулся, и этот новый звук, несмотря на низкий голос незнакомца, оказался таким мягким и тёплым, что подросток невольно улыбнулся, глядя на неизвестного. Звук был красиво бархатистым, словно смех отца, звучащий в давнем расплывчатом и почти забытом воспоминании, которое плавало практически на дне подсознания ребёнка и скоро наверняка собиралось окончательно исчезнуть. Звук приятно вибрировал где-то в груди мальчика, напоминая ему почти неслышную мурлыкающую колыбельную, которую когда-то давно, ещё до того судьбоносного Хэллоуина, пела мама. — Я Реборн, Sole, — протянул мужчина своим красивым голосом, который быстро стал для Поттера привычным. Дядя присел, возможно, чтобы оказаться на одном уровне со своим собеседником, возможно, пытаясь казаться менее опасным. Впрочем, даже если бы он этого не сделал, подросток бы, наверное, не смог бояться человека, который всегда ассоциировался у него с семьёй, и который едва ли не с первой секунды показался ребёнку совершенно безопасным. — Хоть я и знаю, как тебя зовут, — продолжал Реборн, пока его силуэт сиял, будто подсказывая Поттеру, что мужчина улыбается. — Может, ты тоже хочешь представиться? — Я Гарри, — произнёс мальчик, растягивая губы в ответной несмелой улыбке. — Просто Гарри. — Приятно с тобой наконец-то познакомиться, Piccolo sole, — прокатил по языку новое прозвище своего племянника дядя. Он медленно наклонился вперёд и, стараясь, видимо не напугать подростка, аккуратно коснулся его руки, неспешно поднимая её. Реборн осторожно вложил ладонь ребёнка в свою гораздо большую и куда более тёплую руку и несильно сжал. — Взаимно, — пролепетал Поттер и по, опять же, давней привычке обращения с родственниками продолжил — Сэр. — Не нужно формальностей, — мужчина потянул мальчика за руку, вытаскивая его из чулана и выпрямляясь на ходу. — Говори со мной на ты, — он отпустил ладонь Гарри и совершенно бесшумно отошёл от него на несколько шагов. — Ведь мы семья, пусть и не кровная. В доме было слишком тихо. Подросток не замечал этого раньше, слишком занятый разговором с дядей, но сейчас безмолвие как будто ударило его по ушам. Он слышал только свои дыхание и сердцебиение. А это, даже если учитывать абсолютную беззвучность Реборна, было невероятно странно и, если быть предельно честным, почти невозможно с такими людьми, как Вернон и Петуния. В сочетании со знакомым металлическим запахом крови, словно окутавшим всю прихожую, и незнакомым, щекочущим нос ароматом, исходившим преимущественно от мужчины, это наводило ребёнка на определённые мысли. И нельзя было сказать, что они ему не нравились. — Что Вы, — Поттер тряхнул головой. — Ты сделал с Дурслями? — Я убил их, — спокойно протянул дядя. Мальчику даже не надо было смотреть на светящийся жёлтым силуэт, чтобы понять, что Реборн расслабленно ухмылялся, ожидая реакции своего подопечного. Словно кот, натворивший что-то и ждущих смешных криков человека, мужчина, казалось, ждал забавного ужаса Гарри. — Ты в курсе, — вместо этого начал он. — Что такое не говорят детям? — Тебе страшно, Sole? — ответил вопросом на вопрос дядя, бесшумно приблизились и наклонившись к подростку. Реборн, если судить по исходящему от него яркому канареечному свету, интересовался совершенно искренне. Его как будто действительно волновали чувства и эмоции ребёнка. Ему словно и вправду было важно, что чувствует его племянник. — Нет, — покачал головой Поттер, дёрнув уголком губ. — Тогда мне плевать. Мужчина выпрямился и наклонил голову, задумавшись над чем-то. Он поднял руку к лицу и оставил её там, то ли касаясь щеки, то ли накручивая на палец прядь волос. Дядя с интересом оглядывал мальчика, посылая по его спине неприятные, но вполне привычные мурашки, всегда появляющиеся, когда Гарри ощущал на себе чужой взгляд. — Кстати об этом, — протянул Реборн, отвлекая подростка от мыслей и побуждая его сосредоточиться на своём собеседнике. — Знаешь ли ты, — он широким жестом обвёл прихожую. — Почему никто не обратил на весь этот шум никакого внимания? — О, это, вероятно, из-за меня, — усмехнулся ребёнок, но сразу же прикусил язык, не зная, известно ли мужчине о магии. — Кто-то наложил заклинание, — быстро догадался дядя, отгоняя все волнения Поттера. — Чтобы соседи не замечали ничего, что хоть как-то отклоняется от нормы, — он понятливо кивнул, снова аккуратно касаясь руки мальчика. — Что ж, одним вопросом меньше. Жёлтый силуэт расплылся, перестав напоминать человеческую фигуру и посылая свет во все стороны. Он заставлял три невидимых раньше тела неярко сиять тем же весёлым канареечным цветом, только куда более бледным и куда менее искрящимся. Свет покрывал теперь всё, на что бы ни посмотрел Гарри. Он делал стены и пол, потолок и даже воздух — всё одинаково жёлтым и одинаково блестящим. Он дезориентировал подростка, заставляя его вцепиться в протянутую ладонь и не отпускать её до тех пор, пока свет не станет снова мужским силуэтом. — Что Вы, — ребёнок вновь тряхнул головой. — Ты только что сделал? — Я расскажу тебе обо всём чуть позже, — Реборн осторожно повёл своего племянника к выходу. — А ты расскажешь мне о том, что, собственно, с тобой произошло, — голос дяди как будто вместе со светом окутывал мальчика, успокаивая его. — Идёт, Piccolo sole? — Идёт, — кивнул Поттер, шаркая ногами, чтобы не пропустить ступеньки крыльца и не упасть. Негромкий звук отключения автомобильной сигнализации подсказал Гарри, где стоит машина, на которой, видимо, и приехал мужчина. Подросток медленно и осторожно, практически не поднимая ног, двинулся к машине, опираясь на руку Реборна. Ребёнок впервые на своей памяти так спокойно полагался на кого-то и так быстро начинал доверять. И впервые на памяти мальчика кто-то сразу же показался ему безопасным. Дядя напоминал Поттеру нерушимую крепость, обдуваемую всеми ветрами, но никогда не рушащуюся. — Приготовься, малыш, — протянул мужчина своим приятным голосом, когда они оба уселись в явно дорогом автомобиле. — Тебя ждёт интереснейшая история о ещё одном неизвестном мире. — В нём есть огонь, — не вопросительно, а утвердительно проговорил Гарри с тихим щелчком застёгивая ремень. — О, да, Sole, — усмехнулся Реборн, заводят двигатель, который тут же, низко жужжа, заворчал. — В нём есть очень много огня.