Затерянные

я иду в новый день и несу за собою шум;

за спиной моей — топот толпы неудач

помимо тоски да набитых обидою сум

я несу за собой плач

дарья виардо — бог в меня верит

Факт №1. Чуя очень любит грецкие орехи, дождь и вино долголетней выдержки. Факт №2. В его аптечке всегда есть несколько настоек от похмелья. Факт №3. Он считает звёзды, если долго не может уснуть. Факт №4. Обиды и гнева в его душе так много, что он почти всегда не может контролировать свои эмоции. Они собирались в нём по крупицам, начиная с самого детства; Чуя думал, что они уменьшатся, если он будет тренироваться или вымещать агрессию на заднем дворе поместья, ударяя кулаками по каменной стене, но спустя время он понял — эти чувства в нём только растут. Накахара вспыхивает, словно спичка, и также быстро потухает. Он никогда не жалеет о своих поступках, совершенных в приступе ярости, пусть те и бывают, может быть, слишком необдуманными или в какой-то мере даже глупыми. Он не боится этого, не боится быть жестоким по отношению к другим, не боится признать свою вину, если это необходимо, но его пугает, что вся невысказанная боль собирается в нём, разрастается, оплетает лозами всё тело и д у ш и т. Единственный человек, которому Чуя старается показывать только свою мягкую сторону — это Накадзима Ацуши. Ведьма не знает, как именно это работает, но когда мальчишка появляется рядом, всё плохое вдруг меркнет. Он слишком ярко сияет, думается Накахаре. Не то чтобы его это не устраивало. Рядом с мальчишкой Чуя становится гораздо спокойнее и нежнее; он не хочет вспоминать своё прошлое, вся его злость расщепляется и исчезает. Он чувствует себя хорошо. Ацуши дарит Накахаре покой, сам того не подозревая. Его улыбки расплавляют тело Чуи, а сам парень неожиданно для самого себя становится податливым и уступчивым. Ацуши нужно лишь бросить заинтересованный взгляд на игрушку-тигра в магазине, и через минуту она окажется врученной ему прямо в руки, или сказать, что он голоден, и Чуя тут же отведёт его в кафе, накормив, несмотря на неловкие протесты младшего. Чуя ненавидит и одновременно любит это. Если быть откровенными, в глубине души он лелеет мысль о том, что является единственным другом Ацуши. Нет никого, кто мог бы посягнуть на его место, и ему нравится, что именно он защищает Накадзиму, заботится о нём, слушает то, что парнишка бы не рассказал кому-то другому. Это врастает корнями в голову - что-то, что зовётся "безопасностью" для самого Чуи. Преданность. Знание, что Ацуши никогда не будет держать в своих руках клинок, направленный на ведьму. Но есть и осознание: они из разных миров, и корни, разросшиеся не только в голове, но и в сердце тоже, когда-то придётся выдернуть. Каждый день он напоминает себе, что пройдёт время, и Ацуши встретит других людей, которые буду оберегать его и ценить, которые будут видеть его радости и печали, которые будут честны с ним во всём или хотя бы почти во всём, и что Чуя в этот момент отойдёт на задний план или вообще исчезнет из его жизни. Такой расклад является болезненным, но Накахара считает, что он — единственно верный. Что так правильнее. Он не был влюблён в него, вовсе нет. Это чувство немного глубже, оно целостное, текучее - Накадзима является семьёй, которой у Чуи никогда не было. Он является ему младшим братом, пускай и не по крови. Вероятно, никого роднее этого белобрысого мальчишки у ведьмы и нет. Он всегда рядом, всегда волнуется, всегда заботится, всегда чувствует и понимает, и иногда это даже сбивает с толку. Ацуши достоин лучшего, всего самого светлого и нежного, а Чуя дать ему этого не может, пусть и старается изо всех сил. Он является лишь временным пристанищем, переходным моментом. Не более. Чуя — сгусток энергии. Иногда он сам не понимает, что он такое; запирается в своей спальне, обнимая колени и утыкаясь в них лицом, и думает думает думает. Он не человек и не ведьма, а в его теле хранится божество, которому никто не поклоняется. Он знает, что не способен подарить Ацуши счастье, но пока судьба позволяет ему находиться рядом — он будет. Они познакомились прошлым летом, перед началом учёбы; Накахара перешёл на предпоследний, третий год обучения, а у Ацуши он был первым. В конце августа происходили сборы всех групп; нужно было выбрать новую старосту, выдать расписание, обговорить различное множество деталей по ближайшим мероприятиям, привести в порядок кабинеты и коридоры, а также ввести в студенческую жизнь первокурсников. Чуя прятался от всех в заброшенном туалете; он ушёл посреди постоянно повторяющегося монолога преподавателя о важности стремления к учёбе. Лишь извинился за то, что перебил, схватил свою сумку и быстрым шагом направился в старый корпус. Он любит университет и учёбу в нём, ему действительно это интересно. Но в тот момент он не хотел находиться там. Ему хотелось скрыться от всех глаз, от шёпота, от касаний одногруппников, от их визгов и кашля, от хриплого голоса куратора. Он сидел на подоконнике, распахнув окно, глубоко дышал и смотрел на улицу. Он пытался справиться со всеми чувствами, резко нахлынувшими на него, пересчитывал деревья, отвлекал своё сознание на холод стен, которых касался ладонями, и твёрдость подоконника, на котором сидел, но это было не так легко, как обычно. Шрам на боку горел, и Накахара шипел, читая заговоры, чтобы не ощущать этого. По правде говоря, дело было вовсе не в рваном рубце на коже, а в ноющем сердце, но Чуя не думал об этом. Он тёр рукой через футболку место, где была оставлена рана, и хмурился. Когда двери в туалет с грохотом распахнулись и врезались в стену, Чуя чуть было не слетел с подоконника прямо вниз – на раскалённый из-за солнца асфальт, но вовремя ухватился за раму. Послышалось испуганное «Ой!». Накахара повернул голову, намереваясь высказать всё, что он думает о человеке, который посмел вторгнуться в его пространство (и плевать, что это место является общественным, пусть и давно не используется), но замер. Уязвимость, страх, отрешённость, снова страх, неловкость. «Я хочу просто умереть» — Чуя никак не мог прочесть мысли другого человека, но энергетика, окутавшая его, буквально кричала об этом. Сделав несколько шагов вперёд, парень с неестественно белыми волосами стоял, прижав плечи к себе. Он выглядел довольно потрёпано; его светлая рубашка была в разводах от грязи, а штаны порваны на коленях (и тут любой бы понял, что это не часть стиля). — Простите, пожалуйста, я не знал, что здесь кто-то есть, я не хотел вам мешать, мне очень жаль, я сейчас же уйду! Он уже развернулся, чтобы скрыться в коридоре и закрыть двери, но Чуя, сам от себя не ожидая, окликнул его. — Эй, погоди. Незнакомый мальчишка застыл, послушавшись, и развернулся. Он опустил голову вниз, разглядывая носки своих кроссовок, и Чуя спрыгнул с подоконника, направляясь к нему. В туалете пахло пылью и канализацией; двери в некоторых кабинках были выбиты, а на стенах красовались различные надписи с ругательствами и рисунки. Чуя схватил пальцами подбородок мальчишки и приподнял его, разглядывая лицо. В глазах парня застыли слёзы. — И кто же тебя так? – Накахара убрал руку, но разглядывать не перестал. — Ам… — парень вновь опустил взгляд вниз, лишь бы не встречаться с пристальным взором рыжеволосого. – В-всё в порядке, я просто упал. Чуя закатил глаза на этот неуверенный лепет. — Ага, с лестницы, лицом в стену, угадал? Парнишка поджал губы. — Ладно, не говори, раз не хочешь. — Накахара подошёл к раковине и провернул кран. Сначала из него было слышно только какое-то непонятное кряхтение, но спустя несколько секунд полилась вода. — Умойся. Вода холодная, но тебе станет лучше. Ацуши не понимал, почему незнакомый ему парень вообще проявляет к нему какой-либо интерес, почему разговаривает и, вроде как, пытается успокоить, но к крану подошёл. Он был настороже, потому как только пару минут назад смог убежать от нескольких парней, которым показалось очень забавным времяпровождением пинать Ацуши и наступать своими грязными ботинками ему на грудь. Вдруг тому, кого он встретил сейчас, тоже покажется это забавным? Вода была ледяной и неприятно обжигала руки и лицо. Накадзима умылся, сделал несколько вдохов и выдохов, и дрожащими пальцами закрыл кран. С него капало прямо на кафель, но взгляд стал яснее; пелена слёз больше не застилала глаза, но Накадзима всё ещё чувствовал себя отвратительно. — Имя-то у тебя есть? — подал голос Накахара, который стоял рядом, прислонившись к стене. — Ацуши, — он вытер влажные и покрасневшие от холода ладони о штанину. — Накадзима Ацуши. Я на первом курсе. — Твой первый день выдался крайне дерьмовым, да? — Чуя вздохнул. — Я Накахара Чуя, третьегодка. — Приятно познакомиться с вами, — неуверенно протянул Ацуши. Накахара скривился. — Давай на 'ты', ладно? Я же не на десять лет тебя старше. Ацуши угукнул, и Чуя улыбнулся уголком губ. Они стояли несколько минут в абсолютной тишине. Накахара задумался и, кажется, его вовсе не смущало чужое присутствие. Ацуши же неловко кусал губы и разглядывал надписи на стенах — в мыслях Накадзима буквально вопил о том, что ситуация эта нелепая и глупая, и что ему нужно как можно скорее валить. Он не знал, что можно сказать, и не понимал, нужно ли это вообще. Молчание прервалось урчанием живота. Накахара хмыкнул. — Голодный? Кончики ушей Ацуши пылали, и он быстро покачал головой в разные стороны. — Вовсе нет. Но сразу после его слов живот заурчал снова, и Накадзима мысленно обругал его — надо же вот так подставить собственного хозяина, ну! Чуя негромко рассмеялся. — Пошли, — сказал он, схватив свою сумку с подоконника. — Что? Куда? — Я обычно ем дома, но знаю, что недалеко от универа есть отличное кафе, — заметив, что Накадзима растерялся, ведьма добавила: — За мой счёт, Ацуши, давай. И направился к выходу, легонько потянув нового знакомого за рукав рубашки. — Всё нормально, не стоит! - Ацуши вышел из туалета вслед за Чуей, но всё ещё не соглашался. — Я не завтракал, так что тоже хочу кушать. Составишь компанию? — попробовал иначе Чуя. Ацуши удивлённо уставился на парня. Это был первый раз, когда кто-то так активно пытался подружиться с ним, и это было непривычно. Но определенно радовало. Он неловко улыбнулся и кивнул. Из университета они вышли вместе. ...Ацуши легонько пихает Чую в бок, улыбаясь. — О чем задумался, Чуя-кун? Накахара отражает улыбку, делая глоток из крафтового стаканчика. Горячий кофе обжигает язык. — О том, как мы познакомились. — Ох, — Накадзима тупит взгляд вниз, пиная каштан, и тоже погружается в воспоминания, — Я тогда испугался тебя, на самом деле. Накадзима хихикает, пряча замёрзшие руки в кармане куртки, и Чуя цокает. — Неужели я выглядел таким страшным? — Конечно нет! — поспешно возражает младший. — Просто после… — он кривится, — После того случая с одногруппниками, я думал, что ты тоже захочешь избить меня. Накахара смягчает взгляд. Он цепляется за рукав Ацуши, и теперь они идут, прижимаясь друг к другу. — Я бы никогда так не сделал. — Я знаю, — тихо шелестит в ответ. Они идут по вечерней аллее; Накадзима шуршит листьями, а Чуя любуется миром в сумерках, разглядывая деревья и здания. — Кстати, Чуя-кун, — Ацуши поправил лямку своей сумки на плече, которая то и дело норовила сползти. — Мм? — Что ты там делал? В том туалете? Накахара приподнял брови. — А что я там, по-твоему, мог делать? Наслаждался одиночеством. Ацуши хмыкнул, вновь поправляя лямку. — Значит, ты хотел побыть один, а тут пришёл я, да? Чуя вздыхает, останавливаясь. Они стоят посреди пустынной аллеи, и второкурсник ёжится от ветра. — Я рад, что ты пришёл тогда, тигрёнок. Не заставляй меня повторять это когда-либо ещё раз, ладно? Я рад, что дружу с тобой. Щёки Ацуши вспыхнули, хотя и так были розовыми от холода; парень широко улыбнулся и потянул Накахару вперёд, шагая более радостно и энергично. — А я рад, что дружу с тобой, Чуя-кун! — Ещё бы ты не был рад… — пробурчал Чуя, за что Накадзима пихнул его в плечо. Когда они прошли аллею и оказались на перекрёстке, где им нужно было разойтись, Накахара замер. — Ты рассказывал что-то про студентов по обмену. Когда они приезжают? — Через неделю, нам куратор сообщила. Кстати, вроде бы из каждой группы четвёртых и третьих курсов будет выбран студент, закреплённый к одной из их групп. Разве вам не говорили об этом?.. — Э, — Чуя нахмурился, вспоминая. – Вероятно, это было на той паре, вместо которой я ходил на выставку. Ацуши закатил глаза, улыбаясь. — Выставки это здорово, но таким образом ты пропускаешь много важной информации. Чуя на это фыркнул и махнул рукой. — Ребята, вроде бы, собираются организовать вечеринку в честь их приезда. Чтобы познакомиться до учёбы и всё такое, — лямка с плеча Ацуши вновь спала, и Чуя аккуратно поправил её. — Ты бы хотел пойти? Ацуши поджимает губы, опуская глаза вниз; он пинает каштанчик, лежащий возле его ног, и тот улетает куда-то в грязь. — Не думаю, — неуверенно тянет он. – Точнее, я хотел бы подружиться с ними, но я не особо хочу идти туда. — Тогда мы не пойдём. – Чуя стискивает Ацуши в объятиях, — Повеселимся у меня, мм? Уверен, что ты сможешь познакомиться с ними во время занятий, можно напроситься волонтёрить и тому подобное. Накахара отстраняется от него, и Ацуши улыбается. — Ты прав. До завтра, Чуя-кун! — Пока, тигрёнок. Светофор загорается зелёным и Ацуши уходит, махая рукой. Чуя стоит возле дороги ещё некоторое время, а после вытаскивает телефон из кармана и отыскивает среди контактов номер тёти. Отвечают ему почти сразу же. — Чуя! Ты уже освободился? — голос из динамика радостный; на фоне слышны гудки машин и какая-то музыка. — Ага. Юко-сан, куда мне подойти? Женщина мычит в трубку, думая. — Давай возле той кофейни, в которую ты водил меня в прошлый раз. — 'Будь умницей'? — Чуя шмыгает носом, разворачиваясь и начиная идти в обратную сторону. — Да-да, она самая. Минут через двадцать буду там. Закажи мне чай, если придёшь раньше. Я ужасно замёрзла! Накахара соглашается с ней; на улице за последние пару дней стало гораздо холоднее, температура опустилась на несколько градусов ниже, а ветер стал ещё более буйным. Он отключается, убирает телефон в сумку и быстрым шагом идёт по аллее, желая как можно скорее добраться до кофейни. Юко Кобаяси — двоюродная тётя Накахары. Юко — означает дитя ночи, и это имя женщине подходит идеально. Её волосы так же темны, как и ночь, карие глаза глубоки и почти всегда кажутся чёрными. Она хитра, умна и свободолюбива. Из семейного реестра её вычеркнули ещё очень давно; она была нежеланным гостем в поместье, но иногда всё же приезжала — к Чуе. Дарила ему множество обычных книг, которые так любил читать маленький Накахара, рассказывала про города в разных странах и показывала, как можно жить. Она не пыталась внушить Чуе, что хорошо или плохо, но он долгими ночами осмыслял её рассказы, выстраивая в голове собственные ценности, пусть те и были отличными от ценностей его родителей. В каждый свой приезд Юко громко ссорилась с матерью Чуи; их крики были слышны во всех комнатах, эхом разлетались по коридорам и отскакивали от стен. Казалось, они могли спорить вечно. Но, несмотря на это, Озаки всё равно продолжала впускать сестру в дом. Чуя знал, что даже если мама говорила обратное, на самом деле она любила её. Человеком, к которому направился шестнадцатилетний Чуя сразу после провалившегося Крещения, была Кобаяси. Ничего не понимающий и сломленный, он постучался в двери её небольшого дома; а когда Юко обняла его на пороге, расплакался, окончательно сломавшись. Именно она собрала Накахару по кусочкам. Её сильный дух и твёрдость характера помогли парню, поставили его на ноги, заставили взять волю в кулак и начать действовать. Дом, в котором сейчас проживал Чуя, нашла Юко; вложила ключи ему в ладони и сказала ‘дерзай‘. И Чуя попробовал. ...Женщина плюхнулась за стол с громким вздохом. — Ну и погодка сегодня, да? — хоть она и возмущалась, Накахара видел огоньки радости в её глазах. — Не такая уж и плохая, на самом деле, — парень пожал плечами и придвинул к тёте чашку с чаем. Юко сразу схватилась за неё и отпила немного; прикрыла веки и откинулась на спинку стула, растянув губы в лёгкой улыбке. — Ты знал, что именно в такую погоду лучше всего прогуливаться по лесу? — Почему? Кобаяси приоткрыла глаза, с прищуром посмотрев на племянника. — Легче заблудиться. — Ну уж нет, — хмыкнул Накахара, — мне и прошлого раза хватило. Не хочу более встречаться с лешим, мы с ним теперь не в лучших взаимоотношениях. Юко негромко рассмеялась. — Ещё бы! Кто, по-твоему, кидается в него землёй и орехами? Чуя закатил глаза. — А какого чёрта он дурачил меня, путая тропы? — Он же леший, Чуя! — А я — ведьма. Пусть радуется, что не сжёг его лес вообще. Тётя покачала головой, усмехаясь. — Многому тебе ещё учиться, милый, — она поставила чашку обратно на стол. — Ты уже прочёл те книги, что я давала тебе? Чуя оживился. — Да, — он вытащил из сумки несколько старых потрёпанных книг. — Я выписал рецепты и некоторые пометки. Ты принесла то, что я просил? Юко закусила губу и открыла свой рюкзак; сложила в него книги, которые ей отдал обратно Чуя, и вытащила другую — в порванной красной обложке, с жёлтыми страницами и выцветшими буквами. — Я не думаю, что ты сможешь найти там то, что ищешь. Накахара, чуть нахмурившись, взял книгу в руки, проведя пальцем по названию. — Ну должна же быть хотя бы одна зацепка, ну хоть что-то? — спросил он, вздыхая. Юко пожала плечами. — По крайней мере, ты знаешь, что это за божество. Чуя фыркнул. — Только его имя, а этого чертовски мало. — Удивительно, что больше нет подобных случаев, верно? Ты особенный, Чуя. Накахара ненавидит эту особенность, но вслух ничего не произносит. Юко замечает заминку племянника; она наклоняется вперёд, опираясь на локти. — Ты же больше не обращался к нему после Крещения? — Нет, — Чуя помотал головой, поджав губы. — Я использую дар по мелочи, так, играюсь с огнём бывает, и иногда это трудно контролировать. Я словно закипать начинаю, понимаешь? В буквальном смысле. Чуя отводит взгляд в сторону, разглядывая интерьер кофейни. — Я почти наверняка уверен, что если когда-либо обращусь к нему, то он завладеет моим телом и душой. Что я не смогу его контролировать. «Что однажды это произойдёт, даже если я не произнесу его имени» — остаётся невысказанным. Но Юко всё понимает. — Ты не позволишь, — уверенно произносит она, и Накахара выгибает бровь, сомневаясь в её словах. — Чуя, я знаю тебя. Ты слишком упрям и горд, чтобы позволить какому-то божеству, имя которого даже никому неизвестно, завладеть тобой. Ты сильный и не должен забывать об этом. Чуя вздыхает. — Ты права, Юко-сан. Он бросает взгляд на книгу в своих руках, а после убирает её в сумку. Они сидят в кофейне ещё немного: обсуждают некоторые мелочи по работе Кобаяси — она работает дизайнером одежды и забавных историй с клиентами у неё хоть отбавляй — некоторые заклятья, которые Чуя не до конца понял, и учёбу. Спустя некоторое время Юко уходит; она опаздывает на встречу с одним из своих ухажёров, треплет волосы Накахары под его недовольное шипение и, прежде чем выйти на улицу, произносит: — Я верю в тебя, Чуя. И Чуе этого достаточно. Этой ночью он заваривает как можно больше чая, выкуривает целую пачку сигарет и читает. Он пролистывает страницы одну за одной, боясь порвать их, вглядывается в буквы, делает пометки и сравнивает текст с информацией из других книг. Но ничего стоящего так и не находит. Разочарованный, он засыпает под утро; небо окрашивается в грязный серо-золотой оттенок, и дарит Чуе покой. Он спит крепко и без видений.