Мы в ответе за тех, кого приручили

—Цитра! Цитра! Ну подожди... Обиженный голосок эхом разносится в каменном ущелье. Ветер подхватывает его и разносит по округе, где он скачет между скал, все затухая и затухая. -Шевелись быстрее, Ваас, ты такой медленный! Прыжок. Еще прыжок. Ступня застревает между камнями, но он только дергает сильнее и обдирает кожу с лодыжки. Падает на колени. Потом, раздосадованный, прикусывает губу и набирает полную грудь воздуха. -Цитра-а-а! Подожди-и-и-и-и! Сердце колотится как бешеное, вот-вот прорвет грудную клетку. Он немного пугается, представляя, как сердце взаправду выскакивает из груди. На всякий случай ощупывает тело, надеясь, что заметит, если жизненно важный орган вдруг решит покинуть его. Отдышавшись, он бредет вдоль ущелья, высматривая сестру. Подбежавшая Цитра скрещивает руки на груди и сверлит его недовольным взглядом. —А вот воины ракьят все сильные и выносливые, не то, что ты. А еще могут одним ритуальным кинжалом заколоть целого тигра! Так в легендах написано. О, нет. Опять она про свои легенды. Он бурчит, параллельно пиная камешек: —Отстань ты от меня со своими ракьят. Все время только и болтаешь - ракьят то, легенды сё... "Ракьят такие умные, что могут обхитрить Пентагон! Ракьят такие смелые, что в одиночку передушат половину американской армии!", — он так увлекся, изображая писклявый голос сестры, что не заметил совершенно подлой подножки и полетел носом в траву. Цитра смеется, лицезрея недовольно-обиженное выражение лица брата. Отряхнувшись, он предусмотрительно отходит на пару метров (на всякий случай). Продолжает мстительно: —И вообще, кому нужен твой дурацкий кинжал, если тигра можно расстрелять из автомата? Тррррра-та-та-та-та! С боевым кличем он имитирует пальбу по воображаемым тиграм. —Так нечестно, — Цитра возмущенно хмурится, — и неинтересно. —Ничего ты не понимаешь! Еще как интересно. —Нет! —Да! —А вот и нет! —А вот и да! —Ты дурак, Ваас! —Сама такая! Перепалка продолжается долго. Дольше, чем требуется: Цитра всегда до ужаса обидчива, когда кто-то смеет посягать на ее фантазии о ракьят. Спустя полчаса они сидят вдали друг от друга, развернувшись в противоположные стороны. Он чувствует зудящее чувство под кожей, будто туда забрались куча личинок овода. Ежится неуютно. На душе скребут кошки. И правда, зачем обидел сестру? Ну нравится ей вся эта чушь про воинов-освободителей, великанов и туземцев. И чего с того? Он осторожно, бочком подползает к Цитре. Та демонстративно отворачивается и всем своим видом показывает равнодушие. —Ну прости, — бормочет он, робко пододвигаясь еще ближе, — ну хочешь, пусть будет кинжал... Мне ножи тоже очень нравятся, честно-честно! Ну не дуйся, Цитра-а-а... Он корчит забавные рожицы, намерено заглядывая сестре в глаза. Та старательно отворачивается, но в конце концов не выдерживает и звонко смеется. Он любит, когда она смеется. Особенно, когда заставляет ее смеяться именно он. Ее смех - чистый, искренний. Как хохот матери, когда она была еще в своем уме. От непрошенных мыслей его отвлекает тычок локтем в бок: —Гляди, вон тот камень похож на великана. О! Придумала! Давай ты будешь воином, который его убьет и спасет острова от зла! С этими словами она вдохновленно кружится по траве. Глаза полны детского фанатичного восторга от собственной игры, и она убегает вперед, зовя брата вслед за собой. Он радостно подскакивает и несется сломя голову к ней. Он почти верит, что куча камней и деревьев вокруг - злобные монстры и великаны, готовые убить все на их острове. И только они, он и Цитра, могут стать героями и помешать им. Пускай он больше восхищается огнестрельным оружием, да и в мистику особо не верит... Но он готов играть по ее правилам, лишь бы Цитра была счастлива.

***

Каждый раз, когда я захожу в гостиную, я почти ожидаю какой-нибудь выходящей за рамки моего понимания хуйни. Например, разъебанных в мелкую труху цветочных горшков, кровавых пятен на полу или как минимум поломанного в порыве психоза стола. Единственный постоянный множитель всему этому сейчас сидел на диване, скрестив ноги, и пялился в экран телевизора. Неотрывно. Не моргая. Вообще. Мне становится жутко. Я почти ожидаю увидеть на канале что-то из разряда "зомбирующих видео", которые превращают в кашу мозги тех, кто смотрит это хотя бы пару минут. Во всяком случае, как-то я видел такой сюжет в одной из передач. Не то, чтобы я верил в теории заговора, разумеется... Но всякие ток-шоу, на мой взгляд, работали примерно по такому же принципу. Я осторожно заглядываю Монтенегро за плечо и растерянно замираю. По центральному каналу всего-навсего крутят "Мост в Терабитию". По-моему, как раз на моменте смерти одного из детей. Я удивленно скашиваю глаза на Вааса. Потом на пробу тыкаю его пальцем в плечо. Ноль реакции. Тыкаю сильнее. Затем еще. Увлекшись, я едва не взял острый ножик, пока железная хватка не перехватывает мою руку. —Чё надо? — голос охрипший, будто напуганный. Да и сам он бледноватый какой-то. Однако я уже чувствую, как напрягаются мышцы под майкой. Ясно. Сейчас снова будет какой-нибудь агрессивный пиздец. Замечательно, блядь. Неужели он даже фильм не может без психозов посмотреть, как нормальный человек?.. И все-таки интересно, что происходит-то? Я в замешательстве. Откашливаюсь: —Чего это с тобой? —Ничего. Отъебись, Белоснежка. И фильм свой тупой убери. Говно, а не фильм. Хуйня для дебилов... Монтенегро запускает пультом в мою плазму, и если б я не перехватил его в полёте, плазмы бы уже не было. А она, между прочим, недешевая. Вскрикиваю возмущенно: —Охуел? Клешни свои не разбрасывай! Какая мандавошь тебя укусила, блин? Ваас раздраженно закатывает глаза. Мне кажется, или он... Расстроен? —Никакая, бля, сказал же. Отъебись. Дверь в комнату с грохотом захлопывается, оставив меня в полном одиночестве и недоумении. В задумчивости слушаю нарочито громкий топот за стеной, изредка прерывающийся ёмким матерным словцом. Затем все с той же задумчивостью перевожу взгляд на экран. "Маразм крепчает, однако. Нормальное же вроде кино... " Ну да, вполне нормальное. Конец только грустный. Девочку жалко. Вот только Монтенегро не слишком-то походит на человека, который будет переживать из-за смерти какого-то ребенка на экране. Странно, в общем, как ни крути. Глубоко озадаченный, я сажусь досматривать последние минуты фильма.