***
—Эй-эй, amigo, не дергайся, а то криво получится! Заложник жалобно стонет. От беспрерывно палящего солнца кожа на его лице покраснела и слезала лоскутами. Он специально закопал его в песок по шею под солнцем - это было его новое развлечение. Называется "игра на выживание". Тот, кто не сдохнет, победитель. Все очень просто. Этот вот держится дольше всех. Бросив на пленника озорной взгляд, он усмехается. Разматывает леску и тщательно наматывает на рыболовный крючок. Продолжает непринужденно болтать и поддерживать светскую беседу, не обращая внимания, что это больше смахивает на светский монолог: —Вы, придурки, никак не научитесь хорошим манерам, а? Взять вот тебя. Ты когда в гости к кому-то без приглашения приходишь, понимаешь же, что должен дать что-то взамен? Это наитупейшие правила вежливости, блядь! Всему вас учить надо. Приходишь, развлекаешь хозяина, валишь нахуй - правильно я говорю? Правильно, не? Отвечай, когда спрашивают, урод! Резкий звук удара. Человек запрокидывает голову и кивает. В глазах стоят слезы. —Вот видишь, — он щурится довольно, потрепав пленника по голове, — а теперь ситуация. Ты приходишь на мой, сука, остров, в мой дом, и - бам! Хочешь уйти, не дав мне ничего взамен. Плохо, приятель, плохо. Я расстроен. Он насвистывает недавно услышанную по радио мелодию, пока крепко затягивает узел на крючке. —Ага, я очень, мать твою, расстроен. Но ничего, все окей... Я уже решил все твои проблемы, дружище! Поскольку все ценное я у тебя забрал, то... Ты будешь развлекать хозяина. Меня, то есть. Улыбается восторженно, как ребенок, которому подарили подарок на Рождество. Внезапно хмурится, нависая над человеком: —Ты не рад? Ты, мразь такая, не рад?! Не-не-не-не, погоди... То есть, я даю тебе такой охуенный шанс, а ты еще рожи корчить вздумал?! На мгновение он теряет над собой контроль. Кислота ударяет в вену так, что кажется, словно эта дрянь течёт вместо крови. Он только чувствует на руках влагу и слышит хлюпающие звуки. Мир сузился до одной точки, и эта точка - он сам. Ничего больше не имеет значения. Он останавливается, только когда голова заложника покрывается буграми вздутой кожи, лопаясь под его ударами, они заливают ему руки кровью и мерзкой жижей из волдырей. Тыкает его пальцем в скулу. Не увидев реакции, теряется. "Неужели сдох? Вот же бляха, ну нет... Не-не-не... Не может быть." Со злости он ударяет кулаком по песку. Мысли путаются, и ему кажется, что солнце вот-вот обратит его в кучку пепла. "Только не снова, твою мать." Он продолжает монотонные попытки растолкать пленника. Снова и снова. В надежде на изменение. Человек вдруг хватает ртом воздух и дико бегает глазами. —А я уж думал, ты всё, hermano! Не пугай так больше, — он радостно хлопает в ладоши и аж подскакивает на месте, — та-а-ак, замри... Хватает непослушными почему-то пальцами крючки и наклоняется к лицу пленника. Подносит к глазам и подцепляет ногтями верхнее веко. Тот исступленно мычит, пытается безуспешно закрыть глаза. Но он быстрее. Проколотое рыболовной снастью веко раскрыто, поднятое и привязанное леской к невысокому столбу. Он вкопал его незадолго до своей маленькой игры. Закончив со вторым глазом, он довольно оглядывает проделанную работу, игнорируя истошные крики. Затем берет заранее подготовленную рыбу и неспешно потрошит. Зачерпывает внутренности и старательно натирает широко раскрытые глазные яблоки. Даже кончик языка от старания высовывает. Пленник уже не орет, только дышит прерывисто. Глаза перепуганные, слезы ручьем. "Класс." Он прикусывает от распирающего восторга губу и усаживается напротив. Сообщает, заговорщически пригнувшись, как хорошему другу: —Вот и все, amigo. Можешь расслабиться. Всего-то осталось подождать до вечера, тогда налетят эти пернатые засранцы и выклюют тебе глаза! Здорово, правда? Он смеется, наблюдая за бешено вращающимися глазами своей игрушки. Достает косяк. Наблюдает еще какое-то время, но крики скоро стихают, уступив место коротким всхлипам. Тогда, потеряв к заложнику всякий интерес, ложится на спину и кладет голову на скрещенные руки. До вечера у него еще есть время закинуться чем-нибудь посерьезнее.***
Внезапный голос прорезает совершенно адский наркотрип, и он вздрагивает. -Ваас, хватит этого дерьма, разберись наконец с возвратами! "Откуда, нахуй, здесь Хойт?.." Он мотает головой, не понимая, где находится и куда делась его новая игрушка. Пытается двинуть рукой, но выходит лишь жалкое подрагивание пальцев. -Ваас! Он хрипит, с трудом пытается получить контроль над непослушным телом. -Иду, босс. -Ваас, еб твою мать, ты меня слышишь? "Да когда он наконец перестанет-то..." -Ваас! Странная хрень. Ему кажется, что голос Хойта звучит вроде как испуганно. Хойт никогда не звучал испуганно, в особенности в отношении него. Но думать об этом нет ни сил, ни времени. —Да иду я, бля, сейчас кончу этих пидоров, хватит орать! — не стоит так к начальству обращаться, конечно. Но он заебал, натурально... Разве он когда-нибудь не выполнял его приказы? —Спокойно... Все нормально, — голос звучит совсем рядом, и перед глазами возникает лицо Хойта. Из-за дозы оно немного плывет, либо это он не может сфокусироваться нормально. Хуй с ним. Он с трудом поднимается, спотыкается о собственные ноги. Падает. Вроде бы расхуярил пол-лица по ощущениям. В приоткрытый рот хлынула струя крови, и он кашляет, заливая своей кровью хойтовские ботинки. "Дерьмово". Тело немеет. "Сильная дрянь попалась". А ведь не хотел же, блядь. Надо бы отчитаться об этом. От мозгоебства не спасет, конечно, но может, хоть пулю в мошонку не пустят. Не чувствуя шеи, он поднимает голову и хрипит: —Все окей, босс... Все норм. Хойт что-то говорит, но вместо его привычного голоса - помехи. Он с усилием вслушивается, пытается различить, что ему говорят. Вдруг что-то важное. Но сознание, сука такая, все ускользает и ускользает. Ему даже кажется, что сквозь голос Волкера пробивается что-то другое, что-то очень знакомое. Почему-то кажется, что это крайне важно, и он бросает остатки сил на то, чтобы понять, что это может быть. "Черт, бесполезная хуйня." Не выходит. К горлу подкатывает волна тошноты, и он едва успевает обратить внимание, как его крепко держат за плечи. Он словно со стороны наблюдает, как его выворачивает наизнанку. Кажется, вместе с кровью. Мозг словно больше не воспринимает тело, поэтому он не чувствует боли. Только слышит свой истошный крик. Вот только он прекрасно знает, что так не будет продолжаться вечно. А жаль, сука. Потому что боль не заставит себя долго ждать. Язык не слушается, но он все равно напрягается, чтоб выдавить пару слов. —Я... Бля... Завтра разберусь... Богом клянусь, Хойт. На тело наконец накатывает волна агонии, причем с такой силой, будто желая наверстать весь тот кошмар, что заглушали препараты. Он успевает только услышать собственный сорванный крик, нечеловеческий, крик смертельно раненого животного, прежде чем образы вокруг окончательно утрачивают всякую осмысленность.***
Ноги сами несут меня к ванной, туда, где на кафельном полу корчится Монтенегро. Тело неестественно выгибается, глаза закатились так, что почти не видно зрачков. Трясущимися руками переворачиваю его на бок. Кожа у него липкая, лихорадочно горячая. Рядом я замечаю пустой наполовину шприц и со злости стискиваю зубы. "Уебок сраный, обещал ведь. Паскуда трусливая..." Я рычу и ударяю кулаком в стену. Крошится и опадает плитка. Не то, чтобы я совсем исключал вариант срыва. Но все-таки была какая-то надежда, что ли. Я вообще привык верить в человечество, напрасно, как оказалось. Я сжимаю пальцы на его затылке, я хочу, блядь, раскрошить ему череп. Сжимаю сильнее. И еще. Монтенегро вдруг дергается и приоткрывает рот: —Все окей, босс... Все... Норм... Я замираю. Босс? Он о Хойте, что ли? Разжав дрожащие руки, я отшатываюсь от него как от прокаженного и забиваюсь в угол. "Он ведь меня даже не узнает. Он меня даже не узнает, а я его тут убить пытаюсь..." "А разве этот подонок достоен большего? Достоин нормальной смерти, а не быть задушенным в наркотрипе?" "Он бы поступил точно так же. Он бы не раздумывая проломил твой череп, пока ты бы валялся и ссал под себя." Голоса смешивались в голове. Грант, Лиза, даже Райли. Я смотрю на его агонию и не могу понять, на самом это деле, или он уже давно мертв. А может, это я мертв? Ваас хрипит, и этот полузадушенный хрип, смешанный с каким-то совершенно неестественным, жалким всхлипом, приводит меня в чувство. "Я, блядь, не чудовище. И никогда им не стану. Я - не он." Беру себя в руки. Напрягаюсь, чтобы поднять его на руки. Тяжелый, сука. Поднимать под колени здорового мужика - явно не то же самое, что миловидную девчонку. Снимаю с него одежду и опускаю в ванну. Залезаю туда же и включаю небольшой напор теплой воды. Раздеться я не догадался, да и в данный момент мне как-то похуй. Сейчас меня больше беспокоит то, что он до сих пор не приходит в себя. Раньше это случалось гораздо быстрее. Я изо всех сил пытаюсь подавить панику, но выходит не очень. Кладу руку ему на грудь и ощущаю, что ему не хватает воздуха. Он элементарно не может вдохнуть. Он задыхается. По-настоящему задыхается. Я практически ничего не вижу в этот момент. Ничего, кроме его стремительно бледнеющего лица. Его пальцы непроизвольно то сжимаются, то снова разжимаются. Попеременно стискивают то край моей футболки, то царапают дно ванны. Я ничего не осознаю. Не понимаю, что склоняюсь ближе и хватаю его за воротник. На автомате наклоняюсь к его губам и набираю побольше воздуха. Легкие сейчас разорвутся. Делаю резкий выдох, так, что у самого темнеет перед глазами. Так несколько раз. Вдох-выдох. Губы у него солёные от крови. А может, и от моих слез. Я повторяю одни и те же действия снова и снова. Пока не чувствую, что он дышит самостоятельно. Я откидываюсь на бортик ванной, прерывисто сглатываю и позволяю слезам катится, пока Монтенегро дышит у меня на руках. Сам.