***
Я рывком распахиваю дверь парадной и несусь вверх по лестнице, перескакивая сразу через три ступени. Знал же, что Монтенегро нельзя оставлять одного дольше, чем на три часа. Вот знал же. А еще знал, что если Ваас не отвечает на звонки в течение часа, то он чем-то крайне увлечен. Я холодею и усиленно матерюсь про себя - увлечения у этого шизика были в основном не совсем безобидными... И ладно бы только для него. Мчусь дальше и восхваляю небеса, что моих дедуктивных способностей вроде как хватило на то, чтобы понять, где его носит. Не сказать, чтобы это бы особенно сложно, впрочем - по приезду домой меня ожидал огромный лист бумаги с такой огромной надписью, которую даже слепой бы увидел. "Я ЕБНУ ТВОЕГО СРАНОГО БОЙФРЕНДА, AMIGO". Охуенно, я знаю. Вся кративность у него ушла, очевидно, на пытки, и на записки уже ничего не осталось. Я врываюсь в квартиру Рика и сходу отталкиваю Монтенегро, который определенно готовился сделать ему лоботомию. —Мы просто коллеги, кретин! И не из-за него я задерживаюсь, а потому, что заказов дохуя! Фу, нельзя, блядь! — ору ему в морду. Ваас злобно рычит, но попыток нанести мне увечья не делает. До ушей доносится дрожащий голос: —Джейсон... Что... Что происходит?.. Я выдыхаю и изо всех сил пытаюсь ему улыбнуться, несмотря на то, что меня слегка трясет. Объясняю путанно: —Это... Мы... Ну, типа социальный эксперимент. Да. Что-то вроде... Научной документалки про... Реакцию на неожиданные раздражители. Говоря, я быстро отцепляю беднягу от стула. Рик продолжает испуганно таращиться на меня. Еще чуть-чуть, и моего бедного приятеля (теперь уже бывшего, похоже) будут выносить вперед ногами. Мои наспех придуманные оправдания звучат, видимо, слишком уж нелепо, так что я замолкаю и неловко хватаю вяло брыкающегося Монтенегро за рукав. —Н-н-неожиданные р-раздражители... Это так н-называется? — он со слезами на глазах пятится как можно дальше от Вааса. Мне его очень жаль, правда, но свою нервную систему мне жаль больше. —Ага, — я продолжаю вымученнно скалиться и подталкиваю Монтенегро к выходу из чужой квартиры. Внезапно меня вдруг охватывает непонимание: каким, блядь, образом он вообще в нее попал? Взломал, что ли? Входит ли вообще в навыки работорговцев умение взламывать замки?.. "Ну пиздец." Я не могу удержаться от многострадального стона при мысли о том, каким образом мне еще предстоит объясняться перед коллегой. Если он вообще сможет когда-нибудь говорить нормально, а не заикаясь на каждом слоге. Хотя я бы на это не сильно рассчитывал.***
—Ваас. Хватит бухать, надо поговорить. Я раздражен. Мягко говоря. Очень мягко говоря. Так-то я пиздец как зол, но меня, в конце-то концов, можно понять: сегодня мы были в миллиметре от того, чтобы загреметь по статье за причинение тяжкого вреда здоровью. Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, что важно. Не исключено, что и за убийство... Он не поднимает головы, даже не смотрит в мою сторону, что еще больше выводит из себя. Ставлю напротив стул и облокачиваюсь на спинку. Отнимаю бутылку с какой-то дрянью и сверлю его взглядом, стараясь говорить спокойным тоном: —У тебя единственная извилина в узел завязалась? Или таблетки доступ мозга к кислороду перекрывают? Нет, ты мне скажи, пожалуйста. Просвети дебила. Мои пальцы отбивают нервный какой-то марш по спинке стула. Не мигая, смотрю на него. Нет, на этот раз молчанка точно не прокатит, уж я это гарантирую. Ваас стискивает пальцы в кулак. Как-то неестественно всхилипывает, схватившись за край стола: —Мне страшно, Джейсон. Мне... Страшно. Вся моя злость вдруг мигом испаряется, когда я вижу его усталое выражение. Слова застревают в горле. Я в растерянности. Я не знаю, что делать. Он продолжает: —Раньше у меня, блядь, было все, чтобы заглушить страх. Наркота, бухло... Это... Не помогает, бля, но позволяет хотя бы отвлечься. Забыться от всего дерьма, что происходит вокруг. Теперь я... Не могу. Канистру, сука, нечем больше заполнить!.. Он отчаянно выкрикивает, и у меня сжимается сердце. Монтенегро не дает вставить мне слово, он выкрикивает, продолжая впиваться ногтями в столешницу: —И вот приходишь ты - калифорийский мажор, нихуя не понимающий нас! Меня нихуя не понимающий, блядь! И забираешь, вместо этой ебаной суки, мою ссаную канистру!.. И было бы еще, чем заполнять... Ты же... Ты... Он роняет голову на скрещенные руки. Я замираю, не в силах пошевелиться. — И ты... Ты говоришь такой, типа, ага, я помогу. Вытащу из наркоманской ямы эту мразь. Лучше б помог убиться к хуям, блядь... Лучше б это сделал! Схуяли я так усердно пытался убить твою тушу все это время, а?! Думал, удачливый такой, что зажигалка твоего мертвого братца оказалась аккурат в том кармане, который я прострелил?! Я слышу его приглушенные рыдания. Немеют ноги. Я тяжело опускаюсь на стул и замираю, таращусь на его истерику. Я не должен этого видеть. Просто не должен. Но я это вижу. —Ваас... —СЪЕБИСЬ НАХУЙ! От неожиданности я вздрагиваю. Он смотрит на меня, как в тот самый первый раз: смотрит так, словно собирается прикончить. Но я-то уже знаю, что не будет. Не сможет просто. Но отчего-то тело пронзает первобытный страх, когда я вновь вижу его напуганный, граничащий со смертельным ужасом взгляд. Взгляд умирающего зверя. С той только разницей, что на этот раз я действительно рядом. И я помогу. —Нет, не съебусь, — я беру Монтенегро за плечи и пытаюсь посмотреть в глаза. Он отворачивается, но я настойчивей. Я жду, пока он успокоится. Большими пальцами массирую ему плечи, раньше вроде помогало. С облегчением я замечаю, что до сих пор помогает. Он немного расслабляется. Все еще не глядя мне в глаза, говорит неохотно: —Ты с тем ублюдком дохуя времени проводил. Вот я и подумал, что его диснеевское высочество решило переметнуться в стан к нормальным, блядь, людям... Съебаться от меня, ага. Не, я все понимаю, amigо, я бы тоже съебался... —Ты совсем идиот? — я резко прерываю его словесный понос, — с чего ты вообще взял, что я тебя кину? Мы с тем парнем работаем вместе. Просто, блядь, работаем. Профессия у меня такая, понимаешь?.. Людей фотографировать. Иногда без напарника никак. Мы же, сука, стадные животные... Монтенегро косится на меня подозрительно. Но слушает. И на том спасибо. Я продолжаю, наклонившись к нему еще ближе: —Тогда, у Марка, я сказал, что не брошу тебя. И я сдержу свое слово. А знаешь, почему? Знаешь, нет? Я намеренно удерживаю уравновешенную интонацию, хотя внутри очень хочу орать. Но если я что и выяснил за время нашего с ним проживания, так это то, что спокойный голос действует на него гораздо лучше. Монтенегро снова отводит взгляд. —Да потому что я помочь хочу. Правда. Я уже и не знаю, как до твоего мозга больного донести, что мне на тебя не насрать, Ваас. Может, ты объяснишь, как это в череп твой вдолбить, а? Я беру его голову в ладони и фиксирую на месте, так, чтоб он наконец посмотрел на меня по-нормальному. Говорю тихо, отчетливо произнося каждое слово: —Я никогда тебя не оставлю. Не нужны мне нормальные люди. Мне ты нужен. Стал бы я твою тушу увечную с острова вытаскивать, будь все иначе? Он слегка пожимает плечами и лбом прижимается ко мне. —Пообещай, что не будешь доебываться до моих несчастных коллег, —серьезно смотрю ему в глаза, — никогда. И вообще до всех, кто имеет несчастье со мной контактировать. Ваас криво усмехается: —И ты поверишь моему слову, хм? —Да. Поверю. Он на секунду задумывается, прежде чем ответить: —Ладно. Не буду. Зуб даю, hermano... Могу твой даже. У меня был впечатляющий опыт в стоматологии, чтоб ты знал... Ага, спасибо, я догадываюсь. Жестом зову его спать, но он качает головой, желая побыть в одиночестве. Ну, или не совсем, по-моему, я только что видел мелькнувшую усатую морду Себастьяно возле раковины. Уже у выхода из кухни слышу робкое: —Эй, Джесс. Я оборачиваюсь. Монтенегро мнется нерешительно, так непохоже на него. Непохоже на то, как эксцентрично и нагло он обращается ко мне обычно. Затем выпаливает перед тем, как захлопнуть кухонную дверь: —Я... Понял, короче. Ты мне тоже нужен. И я... Тоже не свалю от тебя никогда. Вот. Я замираю столбом перед дверью. На моей памяти это первый раз, когда Ваас признал, сам, да еще вслух, что нуждается во мне едва ли не больше, чем я в нем.