Мадока, готовящая обед, оборачивается. В дверях кухни, залитой солнечным светом, стоит мальчик в бежевых штанишках и голубой футболке. Мальчик дует на большой палец правой руки, в лазурных глазах стоят слёзы. Мадока накрывает кастрюлю крышкой и, закинув полотенце на плечо, присаживается на корточки, протягивая руки.
— Что такое, дорогой?
— П-прищемил палец.
— Ну, Кобо, как же так? Иди ко мне сюда. Вот так, — выдыхает она, подхватывая подошедшего сына на руки, и садит его к себе на коленку. — Давай я подую и болеть перестанет.
— Точно? Очень больно.
— Точно, — заверяет его Мадока. — Папа вам с Акирой целует ушибленные места и всё проходит, разве нет?
Кобо кивает.
— Вот и у меня пройдёт, — улыбается она. Кобо протягивает маме руку, и она, подув на палец, целует его кончик. — Лучше?
— Да.
Мадока продолжает улыбаться и вновь целует сына, но на этот раз уже в щёчку.
— Папа так же лечит?
— Нет. Он прописывает лекарства.
— А так можно лечить?
— Не знаю, но у каждого врача свой подход.
— Я так попробую.
Отец Кобо, Эйта Абэ, был врачом в местной больнице Йокогамы и преподавал в одном из медицинских университетов. Уже в пять лет мальчик представлял, что пойдёт по стопам родителя и станет врачом, чтобы лечить маму и сестрёнку. Кимифуса не боялся вида крови, и в будущем это сыграет ему на руку: так или иначе, но он с ней взаимодействовал. Если не ангел жизни, то жнец смерти.
Уже несколько лет ему никто не целует и не дует на ранку. Делает он — крепко обхватив ладошку Акиры своей, Кобо дует на кровоточащую ладонь, но боль сестру не оставляет. Она горько плачет, рана жжётся, всё же порезы были длинными и глубокими.
— Не реви, — оставив рану в покое, Кобо обнимает Акиру за подрагивающие плечи и, уткнувшись носом ей в макушку, прижимается губами к волосам. Он ощущает тонкий шлейф нероли и орхидеи — её запах (с годами вспомнит, что это были мамины духи, а сестра частенько любила их таскать, добираясь до туалетного столика мамы с многочисленными баночками и флакончиками). Даже отсутствие духов и Ямамото с его бинтами и препаратами это не перебивают. — Я с тобой.
— Я п-помогу.
Акира неповреждённой ладонью вытирает слёзы, размазывая их по щекам. Перед ней на колени опускается долговязый мальчик с волосами цвета соломы. Подстрижен он криво, как может, Ямамото так и стрижёт их, но не причёска привлекает внимание, а ясные голубые глаза. Кобо кивает и отпускает ладонь сестры. Рене осторожно обхватывает протянутую ему ладонь пальцами и, прикрыв глаза, активирует способность и начинает читать псалмы. Акира как зачарованная (каждый раз) смотрит на свою ладонь и на затягивающиеся порезы.
Не остаётся ни единого шрама (в отличие от шеи Мати). Райнер полагает, что дело в степени причинённого вреда и времени, которое у него есть, чтобы рана затянулась. Если его не подгоняют и не прерывают, то раны и порезы затягиваются, не оставляя следов.
— Спасибо, Рене, — благодарит его, слабо улыбаясь, Акира. Она прижимает ладонь к груди, и Рене искренне рад, что не осталось никаких следов. Только если в голове, но такое лечить его способности не под силу.
Рене улыбается, смущаясь.
Кобо вновь целует сестру в макушку.
Удивительно, как они ещё способны что-то испытывать: переживать, улыбаться, смущаться.
Кимифуса оттянул двумя пальцами ворот чёрной водолазки, впивающийся в шею. Шею сдавливало, вызывая тошноту, и он поморщился, касаясь затылком стены. Дело было не в неудобной одежде, а в очередном приступе головной боли. Хорошо ещё, что боль беспокоила не во время заданий. Он облизал пересохшие губы и осмотрелся по сторонам — в длинном коридоре штаб-квартиры Портовой мафии пусто. Кита только отошёл от стены, когда сзади на него кто-то налетел. Развернулся и удержал за запястье Томиэ. Её глаза расширились, и Кита мысленно улыбнулся — приятно было вселять в людей испуг или ужас.
Они не виделись несколько дней: у него были свои дела и Кикути, а она, насколько он знал, получая от неё сообщения с фото, бродила по разным уголкам Йокогамы целыми днями. Ямадзаки удивлялась, что город, оказывается, очень красив, на что губы Кимифусы изгибались в усмешке — всю жизнь прожила в Йокогаме и осознала это только сейчас.
— Мы можем сейчас поговорить? — задала вопрос Томиэ, отходя к стене.
Она хотела рассказать ему о невероятной встрече с Дазаем, хотела рассказать о своей идее, как надавать на Тосико Тамуру и заставить женщину раз и навсегда забыть о своей работе, но поняла, что не может вымолвить ни слова, взглянув в лазурные глаза напротив — Кобо опасно сузил глаза и чем-то был недоволен.
— Нет, сейчас я занят.
— А когда можем?
Вопрос вполне безобидный, произнесённый спокойно, но она будто поднесла спичку и, чиркнув ей, кинула в лужу бензина.
Загорелось мгновенно.
— Никогда! — рявкнул Кита, теряя терпение. — Я занят и, в отличие от тебя, мне есть, чем заняться!
Томиэ принялась кусать губы. Её совершенно не волновало, что потом останутся ранки, что будут щипать, или что она занималась мазохизмом, цель у Ямадзаки была — позорно перед ним не расплакаться, потому что в горле уже стоял ком. А где он, там и слёзы. Она подняла голову, захотев посмотреть ему в глаза, перед тем, как развернуться и уйти, но вдруг осознала, что в коридоре они больше не одни, увидев знакомую шляпку.
Чуя Накахара стоял позади Кимифусы.
И взгляд у него был не самым приятным.
— Нельзя так обращаться с женщиной, — холодно произнёс он. — Ты делаешь ей больно.
Кита потерял к ней всякий интерес и обернулся, взирая на ненавистного коллегу.
— Заведи себе женщину и обращайся с ней так, как считаешь нужным. И как хочешь. Ко мне и в наши отношения не лезь.
Не удостоив Томиэ взгляда, Кимифуса прошёл мимо. Чуя не стал смотреть ему вслед, а взглянул на Ямадзаки, по-прежнему кусающую губы.
— Прекрати.
— Прости, — она прихватила тонкую кожицу снова, обнажая острый клык, но тут же себя одёрнула.
— Этот псих слишком много на себя берёт. С него надо сбить спесь. Тц, — чокнул Чуя, — Тед Банди недоделанный.
Томиэ подалась вперёд и ухватила его за лацканы пиджака.
— Пожалуйста, Чуя. Я не хочу скандала.
— Если не я, то кто-нибудь другой.
— Да кто, кроме тебя? Только ты на него и ведёшься.
— На каждую силу находится бóльшая сила.
Когда через несколько часов Мори вызвал его к себе в кабинет, и Чуя услышал предложение босса, Накахара чуть было не рассмеялся. Нет, карма порой была ещё той сукой: могла годами не настигать человека, а могла реагировать довольно быстро. Как сейчас.
Мори сцепил пальцы в замок и, устроив на них подбородок, обратился к вытянутому, как струна, Кимифусе, сообщая «радостную» новость:
— Делом надоедливого Отряда полиции займётся Чуя-кун, а не ты, Кимифуса-кун, как мы договаривались ранее.
— Что?.. — выдохнул удивлённый Чуя. О том, что это могла быть карма по его душу за то, что он вмешивается в отношения Томиэ и Кимифусы, он старался не думать.
— Я знаю, что Кикути-кун тебе дорог, — продолжал тем временем Огай. — Он твой друг, и ты не будешь объективен. Дело стало
личным, а где личное, то там стираются всякие границы.
Это звучит как приговор.
— Мори-сан…
— Оставь нас, Чуя-кун. Мы потом ещё поговорим, — только когда Накахара покинул кабинет, Мори вновь заговорил: — Так будет лучше, Кимифуса-кун, поверь мне. Тебе нужно время, чтобы всё осмыслить и взять чувства под контроль. Чтобы успокоиться.
Каждое слово было для Кимифусы гвоздём в крышку его гроба. Разве за столько лет работы он дал в себе усомниться? Разве срывал задания из-за обуревавших его чувств и эмоций? Тогда… почему? Он отчаянно пытался понять, почему это произошло. И Огай Мори тоже пытался. Только не понять, а не наломать дров. Уже пережил подобное — обжёгся с Дазаем и Сакуноске. Ощущения были такими, будто поставил не на ту скаковую лошадь. Если ещё и Кита уйдёт, то… Но и позволить ему принимать участие в истории нельзя — он может сорваться и убрать не только активизировавшихся в последнее время полицейских, но и окружающих. Не то, чтобы его волновала жизнь других людей, просто не хотелось ставить себя в невыгодное положение перед Портовой мафией Китакюсю и прибавлять себе те проблемы, которые можно избежать. Всё вновь упиралось в
репутацию, и если для успешного завершения дела Кимифусу Киту придётся запереть, то он и на это пойдёт.
— Что мне тогда делать, Мори-сан?
— Продолжать налаживать связи с членами Портовой мафии Китакюсю. Это наша главная цель.
— Я не так силён в дипломатии…
Мори его перебил.
— Учись.
Лаконично, жёстко и повелительно. Кимифуса кивнул и подошёл к окну, засунув ладони в карманы пальто. Он смотрел на купающуюся в закатных лучах Йокогаму. Мори, помолчав, заговаривает, но в этот раз звучит мягче:
— Чего ты хочешь, Кимифуса-кун? Я сейчас не о твоём друге на больничной койке. Чего ты хочешь на самом деле?
Кимифуса долго не думал.
— Узнать, что с моей сестрой. Найти её. Она — самый близкий мне человек.
Огай кивнул.
— Но ты же отдаёшь себе отчёт в том, что если окажется, что вы с ней по разные стороны баррикад, то от неё придётся избавиться. Мафия не оставляет в живых предателей и неугодных.
— Да, я это понимаю.
Огай улыбнулся.
— Чудно. Я рад, что мы так легко понимаем друг друга, Кимифуса-кун. Можешь идти. Экуни-сан — женщина, а женщины не терпят опозданий от мужчин.
Перед встречей с Каори Кимифуса заехал к себе на квартиру: принял душ, вновь уложил волосы и сменил водолазку на чёрную рубашку. Сидя в машине, написал и позвонил Томиэ по одному разу, но она не ответила. Видимо, сильно обиделась, раз решила вспомнить, что у неё имеется гордость. Ну и ладно, подумал Кимифуса, всё равно сейчас было не до неё.
Но путь его не лежит в роскошный ресторан, где он вскоре должен объявиться.
А в католический собор.
Кита задержал дыхание, подходя к собору. Войти в него он не спешил, а решил сесть на скамейку, находящуюся прямо под большим витражным окном. Стянул перчатки, убирая их в карманы пальто.
Отношения с Богом у него были… сложными. Кимифуса прошёл все стадии и остановился на «Не верю, он меня давно покинул». В его окружении в Бога верили двое — Мати и Рене.
В соборе стояла тишина. Посетителей было не так уж и много — по пальцам руки пересчитать. Они не обратили на него никакого внимания, продолжая заниматься своими делами. Ките данный католический собор нравился — здесь всегда было немноголюдно.
И лишние вопросы не задавались.
— Давно тебя здесь не было.
— Был занят, Райнер, — отозвался Кимифуса, медленно поворачивая голову. На скамью, на которой он устроился, сел долговязый парень, сцепивший пальцы в замок.
— Понимаю.
Некоторое время они сидели молча.
Райнеру Рильке было восемь лет, когда Ямамото похитил его. Так как он и его семья приехали в Японию из Швейцарии и никого из родственников не имели, то их, Райнера и его родителей, никто не хватился. Иностранцы — да кому они нужны?
Когда всё закончилось, если так можно было сказать, то изъявили желание взять Райнера под своё крыло священнослужители католического собора, того самого, куда Кильке ходил по воскресеньям с семьёй.
Там он стал Райнером Марией, оставив Рене в прошлом.
Там в соборе и остался, когда вырос.
— Хочешь исповедаться? — задал вопрос Райнер. Больше не заикался — воистину, вера творит чудеса. Кита усмехнулся.
— Ты каждый раз задаёшь мне этот вопрос.
— Я не могу не спрашивать о желании исповедаться.
— Знаю.
— И получаю один и тот же ответ, — усмехнулся уголком губ Райнер.
— Не надоело? — Кимифуса приподнял бровь.
— Нет. Значит, ты ещё не готов.
— Когда я буду готов?
Райнер вздохнул. Нет простых вопросов и ответов, но и с самим Кимифусой было не так уж и легко. Райнер слушал людей, вникал в их ситуации и говорил им то, что они хотели услышать. Он не изобретал велосипед или становился гласом божьим, он просто был хорошим эмпатом и улавливал то, что волновало посетителей собора. Они получали ответы, исходя из вопроса, и оставались довольными. Но не Кимифуса — того всегда не устраивало то, что ему предлагали. Словно ему было мало, звучало неубедительно или казалось полнейшей чепухой. На каждое слово у него находился десяток других слов.
Однажды Мати, листая газету, что Кимифуса привёз ей в качестве сувенира из Японии, вскрикивает.
— Мати! — он вваливается к ней в комнату в полурасстёгнутой рубашке — только успел зайти в ванную. — Что случилось?
— Взгляни на это.
Она показывает ему снимок в газете. На фоне собора стоит группа священнослужителей. Подпись гласит, что они собрали крупную сумму для детей, больных раком. Но не это заинтересовывает Мати — видя, что Кимифуса не понимает, в чём дело, она пальцем указывает на конкретного человека на общем фото. Человек отличается от японцев, более европеец, а эти яркие голубые глаза…
— Это ведь Рене! — озвучивает Мати. — Наш Рене!
Наш Рене.
Его передёргивает.
— Этого я тебе сказать не могу, — негромко и спокойно ответил Райнер. — Ты сам это поймёшь.
Они вновь замолкли.
— У меня есть, чем с тобой поделиться, — произнёс Кимифуса, смотря на носки своих ботинок.
— Я слушаю.
— Я хочу найти Акиру.
— Но она ведь… мертва, — осторожно напомнил ему Райнер.
— Я думаю, что тогда, — медленно начал Кита, взвешивая каждое слово, — всё произошло иначе. У Акиры была сильная способность. То, что было нужно… Ямамото, — выдохнул он, поднимая голову и смотря на Райнера — тому было неприятно слышать о человеке, что превратил его жизнь в ад. — Вспомни, как он смотрел на неё. Как на самое дорогое сокровище в мире. Вторгаться в сознание человека и изменять его так, как тебе угодно — как у него блестели глаза, когда она применяла способность. От неё он бы не избавился.
— Но
тело, — попытался воззвать к нему Мария. — Кимифуса, ты ведь видел её тело. Я до сих пор помню. Ещё то зрелище. Прости, это твоя сестра, и я всё понимаю, но там столько крови было… Я ещё тогда удивился, что в человеке столько крови.
— Ямамото играл с нашим сознанием, — продолжил, не слыша Райнера, Кимифуса. — Иногда мы не отличали вымысел от реальности. Может, и здесь было тоже самое. Создал мастерскую иллюзию, а мы все поверили…
— Разве сейчас узнаешь, что там было… десять лет назад?
— Мати говорила, что иногда у него наступали моменты просветления. Но да, ты прав —
сейчас уже нет.
Кимифуса поморщился — в месте, где обитал Бог, враньё не приветствовалось. Технически, он не лгал другу — он честно рассказал всё с того момента, как они покинули Японию, до того, как он вернулся в Йокогаму. Концовку пришлось изменить — через некоторое время Юдзо Ямамото, тронувшись умом, умер. Это — такая концовка — того стоило, потому что Райнер, услышав, что его мучитель умер, обрадовался. Он тогда ничего не сказал, но ярче всяких слов был его взгляд — в нём читалось облегчение.
Расстраивать его не хотелось.
Кита прикрыл глаза. Вроде как вчера было: перерезанное горло Мати, металлический привкус крови во рту из-за прокусанной губы и нахальный, по мнению Ямамото, взгляд Акиры.
— Я найду её. Акира — всё, что у меня есть. Всё, что осталось от семьи. Она со мной одна плоть и кровь. Я найду её, Райнер, — повторил он. — Живой или мёртвой, но найду.
— Пусть Господь тебе в этом поможет, — отозвался тихо Райнер и перекрестил его. Кимифуса встал и молча покинул собор, доставая из кармана перчатки. Райнер проводил его взглядом и прошептал себе под нос то, что казалось ему вполне логичным:
— Если Кимифуса уверен, что можно найти Акиру, значит ли это, что можно найти
остальных?
***
Каори краешком пальцев убрала излишки красной помады, смотрясь в зеркало, и осталась довольна своим внешним видом: короткие кудрявые каштановые волосы, элегантный макияж и обтягивающий брючный тёмно-синий костюм.
— Ты на свидание собираешься или на деловую встречу?
— Одно другому не мешает, Поль, — отозвалась она, убирая помаду в клатч. На её слова Валери фыркнул.
— Может, всё же стоит пойти мне? Говорил же Бину, что ты можешь увлечься. В годах прибавляешь, но не в мудрости.
— Закончил меня оскорблять? Если да, то вели подать машину.
Пренебрежительное отношение к ней Поля Валери раздражало Каори. Пусть она была самым юным членом Портовой мафии Китакюсю, она не один раз доказала боссу свою преданность и не один раз продемонстрировала, что сообразительна. Да, неусидчива, быстро влюбляется, но также быстро переключается. И их делам это никак ещё не мешало. Полю лишь бы ворчать на кого-нибудь. На босса не станет, Анри он совершенно безразличен, да и Анри слишком стар для этого, и остаётся только она. Ничего, когда-нибудь Поль поймёт, что ошибался на её счёт.
В ресторан она приехала раньше Кимифусы. Широко улыбнулась, когда он подошёл к столику, и, встав, протянула руку, чтобы её пожать.
— Вы выглядите чудесно, Экуни-сан, — сделал ей комплимент Кимифуса. Каори засияла.
— Благодарю. Вы тоже… Очень хороши собой.
Кита на это кивнул и сел напротив. Подошла официантка, и блюдо он заказал, особо не глядя в меню.
— Спасибо, что пришли, — Каори отдала официантке меню. — Я знаю, что у Портовой мафии Йокогамы плотный график, но Вы выкроили для меня время. Очень приятно.
— Это было вполне выполнимо.
— Вы мультизадачны, Кимифуса-сан? — она опёрлась локтем о стол и обхватила двумя пальцами подбородок. Пальцы второй руки легли на руку Кимифусы и скользнули по тыльной стороне ладони, останавливаясь на запястье — у самой кромки рукава рубашки.
Он моргнул.
— Уэде-сану нравится то, что нравится мне. А Вы нравитесь мне. Понимаете, на что я намекаю?
Лучше бы не понимал, подумал Кимифуса. Слишком много он тратил времени на женщин: любил Мати и встречался с Томиэ. Последняя заполняла пустоту в груди, когда рядом не было Мати, пусть и раздражала. Он искал тепла, и Томиэ ему это давала.
Но главной женщиной в его жизни была Акира.
«Разнояйцевые близнецы» — вот что было написано у Ямамото на доске.
Одна плоть и кровь, как он сказал Райнеру.
Они должны были воссоединиться.
Вместе они были бы непобедимы.
Кимифуса чуть помотал головой — звучал как Ямамото.
— Да, понимаю, — отозвался он.
— Тогда посмотрите мне в глаза, Кимифуса-сан, — попросила Каори. Кита сделал то, что она просила. Он не понял, что она увидела в его глазах, но Каори хмыкнула и сказала:
— Ничто не может оставаться неизменным. Время летит, люди приходят и уходят. С этим ничего не поделать.
Кимифуса решительно ничего не понимал. Нет, он, конечно, знал, что девушки — странные создания, но так себя не вела даже Томиэ. Каори кивнула подошедшей с их заказом официантке и, как ни в чём не бывало, принялась за еду.
— Ешьте, здесь все вторые блюда изумительны.
— Что Вы имеете в виду?
— Считайте это бесплатным советом, — беспечно улыбнулась она, пожимая плечами и делая глоток белого вина.
— А… любовь? Что насчёт любви? Разве она не остаётся? Даже если ты разлюбишь человека, ты ведь всё равно будешь помнить, что когда-то его любил.
— О, любовь — это… — Экуни промокнула губы салфеткой. — Любовь — единственное, что помогает нам продолжать жить. Жизнь без любви — попросту череда случайностей.
Наверное, тут он мог с ней согласиться. Любовь к сестре заставляла его вставать каждое утро и что-то делать, чтобы… Не думать о прошлом и стараться жить здесь и сейчас. Жить той жизнью, которая была у него сейчас, а не быть испуганным десятилетним мальчиком в клетке.
Телефон зазвонил в тот момент, когда Кимифуса вышел из ресторана. Не глядя, он отвечает:
— Слушаю.
— Кита-сан, это Хигучи. Я была у Рота-сана. Он…
Хигучи замолкла, и эта наступившая тишина в трубке, нарушаемая её неспокойным дыханием, Кимифусе, откровенно говоря, не нравилась. Но он её прекрасно понимал — сообщать плохие новости не хотелось никому.
Даже в мафии.
— Что говорит Рот? Хигучи, я слушаю.
— Рот-сан говорит, что Кану-сану лучше не становится.
Кимифуса нахмурился, крепче вцепляясь в телефон.
— Но прогнозы были другими.
— Знаю, но Рот-сан считает, что здесь нельзя делать чётких прогнозов. Нет стопроцентной гарантии, что…
— И что у него теперь?
— Скорее всего, Кан-сан не выйдет из… комы. А если и выйдет, то последствия…
— Передай Роту, — у него пересыхает в горле, дышать становится нечем — будто в него самого вцепилась смерть, удерживая, — что его самого ждёт кома, если он не поставит Кикути на ноги. Поняла?
— Да, Кита-сан.
Он сбрасывает звонок и чертыхается. Дураком не был и прекрасно понимал, что чудо ему врач мафии не сотворит. Участь у Кикути Кана была незавидная, и он ничего не мог с этим поделать. Были деньги, были одни из лучших рук, что много кого поставили на ноги или почти с того света вернули, но ничто из этого не могло помочь его другу.
Зачем же тогда все эти богатства?
Перед собранием вечера Кимифуса заглянул в палату к Кану. Он медленно опустился на стул, сцепляя пальцы так, что они побелели. Мерно пищали аппараты, и складывалось ощущение, что Кикути просто очень крепко спал.
Боже, как же… Он ощущает, как злость накатывает волнами, и прикрывает глаза.
Вот ведь парадокс — вытерпеть опыты и пытки в исполнении Ямамото, но словить пулю и медленно угасать. Райнер помочь был не в силах, Кимифуса уже думал об этом варианте, но способность Марии не срабатывала на тех, кто находился при смерти. Это они проверили на нескольких притащенных Юдзо котятах. Больше экспериментировать не хотелось.
Кимифуса не сводил с Кикути взгляда.
— Я разберусь с этим Отделом, — тихо, но уверенно начал он, — и сделаю это своими методами. Мори-сан со мной не согласен, пусть считает, что я субъективен, пусть думает, что я пошёл против его воли, но это
моё дело. Отдел ещё пожалеет, что за нас взялся. Они будут молить о пощаде. Я клянусь, Кикути. Мафия неугодных в живых не оставляет, а Отдел, особенно Тосико Тамура, неугодна.
Сзади открылась дверь. Кита встал со стула и, бросив мимолётный взгляд на застывшую на пороге Томиэ (кажется, она не думала, что застанет его тут в такое время), подошёл к окну. Йокогама начинает освещаться огнями, машины курсируют по магистралям, и у него возникают ассоциации с муравейником — все куда-то спешат.
Томиэ приходит в себя — закрывает за собой дверь и ступает в палату.
— Что ты тут делаешь?
— Книгу забыла, — отзывается она, кивая на лежащую на подлокотнике дивана книгу. — Сейчас заберу и уйду, не волнуйся.
— Ты что-то хотела мне сказать, — напоминает Кимифуса, не отрываясь от рассматривания Йокогамы за окном. — Что именно?
Ямадзаки замерла. Руку заносит над книгой, не решаясь забрать то, что ей принадлежит. Бог есть, но он не с ней. Она всю жизнь обращалась к нему и не получала то, что хотела, но… Что-то в голосе Кимифусы, что-то внутри неё заставило её обратиться к Богу. «Если ты есть, помоги. Что мне делать?» — мысленно задаёт она вопрос.
— Ну? — глаза берлинской лазури теперь смотрят на неё.
— Пытаюсь вспомнить — дни у меня тогда были насыщенными.
Томиэ прижимает книгу к груди, а второй поправляет брошку на вороте блузы. Дышать становится легче.
Глупо воспринимать это, думает она, за знак свыше, но она, судя по ремаркам мужчин в её окружении, умной не была.
Значит, глупой такое простительно.
— Ничего, — разлепляет губы Томиэ, стараясь звучать как можно увереннее, чтобы Кимифуса ничего не заподозрил. Вцепляется пальцами в корешок. — Какую-то глупость. Уже и забыла.
И, больше ничего не говоря, Томиэ покидает палату, не слыша, что Кимифуса отвечает на её фразу.
— И хорошо, что забыла, — негромко произносит он. — Глупые мысли стоит держать при себе.
***
— Может, не надо? — горячо зашептал Ютака, натягивая одеяло повыше. Посмотрел на будильник — половина второго, а они не спят. — Я сейчас серьёзно. Правильно у вас там Нома поступил — взял и ушёл. Ушёл на своих двоих, а не стал ждать, когда его вынесут. Если ещё, конечно, будет что выносить. Акира, между прочим, со мной тоже согласна.
— Это моя работа, — скрестила руки на груди Тосико.
— Но вы ведь… Речь идёт не об уличной шпане, а об опасных преступниках, вооружённых с головы до ног. Так они ещё и Одарённые!..
— Мы не отступим, пока всех не переловим.
— Да вы прямо три мушкетёра и Д’Артаньян. Куда полиция Йокогамы без вас?
— Я же не прошу тебя перестать вешать несчастным людям лапшу на уши, а Акиру — веселить пьяных и богатых мужчин.
— Это…
— Другое? — хмыкнула она. — Ну, конечно, куда мне до вас,
артистов.
— Ох, дорогая… Ты явно хочешь
убиться на работе. Тебе не нужна спокойная старость в окружении меня и внуков, тебе…
— Тихо, — Тосико прижала палец к губам, прислушиваясь — ей кажется, что она слышит какой-то шум за стенкой. Потом выдыхает, вспомнив, что Акира от них съехала, и сейчас в её комнате пусто. — Вместо нотаций лучше бы рассказал, как там дела у Акиры. Ты ведь ей звонил сегодня, я слышала. Сдаётся мне, живётся ей у Ёко неплохо.
— Она была бы и рада тут с нами жить, но ты ведь решила поиграть в плохого полицейского…
— Ютака…
— Что?
— Не напоминай. Да и вообще, на чьей ты…
— Не меняй тему, Тосико, — Ютака покачал головой, но она этого видеть не могла — в спальне было темно.
— Я уже дала тебе ответ. Он не изменится.
Она завозилась на постели и повернулась на бок. Хания слышал, как Тосико мяла подушку. Он вздохнул — две его самые любимые женщины разругались и никак не могут найти общий язык. Это разрывало сердце в клочья.
Он не только звонил Акире. Несколько дней назад он даже пришёл к Ёко в квартиру. Сугиямы тогда не было, она ушла в магазин, так что дверь ему открыла сама Акира. Впустила, налила чай с сахаром и долькой лимона. Ютака ещё рта раскрыть не успел, как она заявила:
— Я знаю тебя как облупленного, Ютака. Я догадываюсь, зачем ты здесь. Мой ответ на твой вопрос — нет. Я люблю Тосико, но я больше не ребёнок. Она должна это понять. Пожалуйста, Ютака, — Акира накрыла его ладони, обхватившие кружку, своими. — Думаешь, мне не больно?
— Больно.
— Я справлюсь.
— Я в тебе не сомневаюсь. Никогда не сомневался, — Ютака высвободил руку и потрепал её по волосам.
Хания ещё раз прокрутил диалог с Акирой в голове, прежде чем закрыл глаза и заснул.
***
Акира проснулась от собственного крика и села, пытаясь отдышаться. Она коснулась лба ладонью и поняла, что её бросило в холодный пот. Запоздало вспомнила, что живёт не одна, и уже ожидала появление в гостиной испуганной Ёко, ведь причинять ей неудобства хотелось меньше всего. Ёко должна была высыпаться после смены в «Орхидее», а не сидеть на диване в собственной квартире глубокой ночью и ждать, пока подруга придёт в себя и заснёт. Но сегодня ей «везёт» — Сугияма осталась ночевать у Юкио, так что нелюдимая и тёмная квартира была в распоряжении Хании.
Акира, откинув одеяло, встала с дивана и направилась за водой. Налила в стакан и села за стол, жадно выпив половину. Виски пронзила боль, и она поморщилась.
Майка от пота была мокрая насквозь, а тело била мелкая дрожь. Акира попыталась вспомнить, что за кошмар ей приснился, но ей достались лишь обрывки: чужое дыхание на её шее, чужие пальцы на её шее. Кажется, её душили. Она оперлась локтями о стол и прижала ладонь к влажному лбу.
— Что за чертовщина… — пробормотала она. — Когда же эти кошмары закончатся. Собрались бы хоть в единую картинку…
Сверху раздаётся грохот, и Акира вскрикивает.
— Господи!
Несколько секунд уходит на то, чтобы осознать, что звук раздаётся сверху. Потом вспоминает, что это были шумные соседи Ёко, ругающиеся по поводу и без.
Акира попыталась понять, что за человек был с ней в кошмаре. Руки мужские, но больше никаких опознавательных признаков. Допив воду, она ополоснула стакан и, поставив его на полку, вернулась на диван.
Лишь под утро она смогла забыться беспокойным сном.
