***
В «Орхидее» в этот день тихо. Заведение закрыто, из персонала лишь уборщица и Рин, стоящий за барной стойкой. Стулья подняты на столы, окна открыты, негромко играет радио. За одним из столов Банана что-то объясняет Кармен, активно жестикулируя руками. Кармен внимательно слушает и даже записывает. — Считается, что, надевая одежду, которая обнажает руки, — рассказывает Банана, — плечи или другие участки тела, девушки привлекут к себе слишком много внимания, а это недопустимо. — А голые ноги? — уточняет Кармен. — А вот голые ноги никого не смущают. — Какая странная Япония… — Тебе ещё учиться и учиться, Кармен. Ничего, со временем разберёшься, и мы не отличим тебя от японки. — Ох, надеюсь, — вздыхает та. — Я всё ещё испытываю проблемы с иероглифами. Нелегко их прописывать, теряюсь и путаюсь… Акира, берущая перевод на заказ, сидит за столом неподалёку. Она пробегается по тексту взглядом и выписывает незнакомые слова, чтобы составить себе глоссарий. В этот раз его ей не предоставили, не прислали, так что придётся делать собой. Хания отпивает воду из стакана и чиркает на листке. Она вывесила объявления на различные сайты, нуждающиеся в переводчиках, и сходила на несколько собеседований, но ей отказали, потому что она: а) женщина — может уйти в декрет; б) незамужняя — может выйти замуж и уйти с работы в важный момент; в) некоторых местах нужна магистратура и хорошая рекомендация. И если на магистратуру некоторые могли закрыть глаза (было достаточно того, что Хания туда собиралась, они отдавали предпочтение тем, кто там учился или планировал), то с рекомендациями — нет, а мать Фумио постаралась. Написала такую отвратительную, что, кажется, из-за неё её внесли во все чёрные списки всех бюро переводов в Йокогаме. И даже если она примет обет безбрачия, её всё равно не возьмут в бюро. Стул напротив отодвигается, и на него плюхается Юкио. — Что переводишь? — Рассказ о самураях. Юкио, как владелец катаны, скажи, ты слышал о сэппуку? — Да. Отец рассказывал. Женщины совершали дзигай. Не вспарывали живот, а перерезали себе горло. — Хорошо, что я перевожу это голодная. — Ещё есть харакири. — Вроде бы это же синонимы? — вклинивается Банана. — Или нет? Я про сэппуку и харакири. — Что ж, если кратко, то харакири — это синоним для сэппуку, однако сэппуку не является синонимом для харакири. Воцаряется тишина. — Блин, я так никогда не выучу этот язык, — страдальчески произносит Кармен и роняет голову на вытянутые руки. — Всё просто, на самом деле. Значение слова «сэппуку» куда более глубокое, конкретное. Все дело в том, что сэппуку — это термин, который обозначает совершенно конкретное и весьма специфическое явление. Речь идет именно о ритуальном самоубийства человека, который следует бусидо. — А бусидо — это?.. — тянет Кармен. — Свод правил и норм поведения самурая. — Ещё сэппуку — это не только обозначение конкретного ритуала, но ещё и требование к применению специальной техники самоубийства. А что касается харакири — сами японцы никогда этим словом ритуальное самоубийство представителей аристократии не называли. Это разговорное слово. — А почему так? — А так получилось из-за банального незнания деталей и тонкостей японской культуры и истории, — отзывается Юкио. — В японском языке слово «харакири» обозначает вообще любое самоубийство человека и в первую очередь не ритуальное. То есть, это просто вспарывание живота без ритуала. — Какой ужас, — морщится Банана. — Меня тошнит, — сообщает Кармен. — Да и я пожалела, что спросила, — сообщает Акира, потирая нос кончиком ручки. — Ну сами спросили, — разводит руками Юкио, поднимаясь на ноги. — Вот я вам и ответил. — В следующий раз промолчи, — от души советует ему Банана.***
Каори Экуни, придирчиво осмотрев короткое тёмно-фиолетовое платье, переливающееся в свете лампы из-за блесток, вздыхает и отправляет его к кучу платье на полу. Она берёт другое, короткое красное платье из шёлка с откровенным вырезом. Склоняет голову, подбирая к нему туфли и другие аксессуары. Прикрывает глаза, когда всё это представляет, и улыбается. Фантазию нарушает испуганный голос горничной: — …Экуни-сан переодевается!.. … И громкий, холодный мужской: — Мне плевать. Выйди, закрой дверь и не беспокой нас. Поль Валери врывается в её гардеробную как ураган на какой-нибудь несчастный городок. Каори хмыкает, вешает платье обратно и поворачивается к нему. Из всех подчинённых Бина Уэды ей больше всего не нравится Поль Валери. Его имя в голове Каори обведено несколько раз красным и дополнено знаками вопросов. Он ничего плохого ей не делал, но у Каори при его виде ползли мурашки по коже. С Полем Валери нужно было постоянно озираться и не подставлять спину. Его нельзя было смутить: сейчас она стояла перед ним в тонком кружевном белье, и всё равно его льдистые голубые глаза смотрели ей в глаза, а не оглядывали тело, хотя Каори знала, что привлекательна: она ведь этим активно пользовалась. Но Поля было этим не пронять. Она вообще сомневалась, что его волновало в этой жизни что-то, кроме Бина Уэды. — Какой неожиданный визит, — отзывается она. — Нужно ли вмешаться? — Поль сверлит её взглядом. Каори хмыкает — а он не любит вступлений. Вообще никаких: ни коротких, ни длинных. К сожалению, она понимает, о чём говорит Валери. Снова этот чёртов щенок Кимифуса Кита, с какой только помойки его подобрал Огай Мори? Любой бы согласился, лишь бы получить власть. Этот, видимо, какой-то неправильный, раз его не привлекает идея могущества. — У меня всё под контролем, — отрезает она. — Как он отреагировал? У меня не было времени поговорить с тобой тогда, когда ты встретилась с ним порту. — Выслушал. Но он не дурак, понял, что последствия могут быть не самыми приятными. — Тебя не хватит. — Поверь, моих сил хватит, чтобы один парень меня слушался. Какой-то Кимифуса Кита, даже не Огай Мори. — А мне кажется, что тебя не хватает. Ты либо слишком увлеклась, что тебя заносит, либо не справляешься. Тебе даны молодость и красота, что же не получается? — Я стараюсь! — рявкает она, теряя самообладание, но тут же берёт себя в руки. Ни перед нельзя показывать себя слабой. Тем более, перед Полем. Такой съест и не подавится. — Старайся лучше. — Надо было влиять на Огая Мори. Или на Чую Накахару из Исполнительного комитета, — спокойнее произносит Каори. — Сдался нам этот… Кимифуса. — Сдаётся мне, у Огая Мори есть дама сердца, — усмехается Поль, и Каори злится — гад знает больше, но не спешит делиться. Теперь есть два пути развития событий: либо вытягивать из него слова клешнями, либо Поль, если пребывает в хорошем настроении, расщедрится и поделится, — и это не ты. Та дамочка, которая вот-вот должна открыть свою клинику. У неё ещё двойная фамилия интересная, — он щёлкает пальцами, пытаясь вспомнить. — Юки Като-Морган? — перед глазами вырисовывается образ высокой женщины с чёрными волосами и пронзительными тёмно-карими глазами, облачённой в бордовую рубашку и узкую чёрную юбку, обтягивающую худые бёдра. — Врач в его Подпольной больнице? Да ладно? — А что такого? Она очень даже хороша собой. Лучше тебя, я уверен. Каори хочет ударить его по лицу, но он в запястье перехватывает её руку. Они находятся близко-близко друг к другу, Каори грудью касается его и ощущает тепло, исходящее сквозь ткань белоснежной рубашки. Сердце Поля чуть сбивается с ритма. — Ах ты сукин сын… — Я видел биографию этого парня — таких у нас называют «мафиозный отморозок», — продолжает Поль, делая вид, что не слышал её комментария. — Я не понимаю, зачем ты влезла в это добровольно. Тебя ведь никто не просил. Каори дёргает руку, пытаясь освободиться, но Валери держит крепко. — Мори тянет с подписанием соглашения на ведение бизнеса, пришлось взять ситуацию в свои руки, — нехотя поясняет она. — Надеюсь, Бин знает, что делает, слушая тебя. И доверяя тебе такое. — Не волнуйся, знает. — Что ж, тогда предоставлю это тебе. — Это? А чем планируешь заниматься ты, позволь узнать? Поль растягивает губы в улыбке, не предвещающей ничего хорошего. — А я принесу ему Йокогаму на блюдечке с голубой каёмкой. — И как ты собираешься это провернуть? За его спиной? — Всё тебе расскажи, Экуни. Учись, пока я жив — начать нужно с малого. Например, убрать мешающих людей. Так, как убираешь пешку, которую твой оппонент вывел из игры. Он разжимает пальцы и отпускает Каори. Она отступает, потирая тонкое запястье, на котором обязательно останутся следы от его пальцев. — Надень нежно-зелёное, — говорит Поль, прежде чем покинуть гардеробную. — Оно хорошо сочетается с твоими волосами и делает цвет глаз ярче. Продолжая потирать запястье, Каори опускается на пол. Ничего хорошего его тон не предвещает.***
Мати очаровательно улыбается и склоняется к Кимифусе, скользя пальцами по его щеке. Она с удобством устраивается на его бёдрах и выглядит невероятно соблазнительно в одной лишь его рубашке, надетой на голое тело. Кита улыбается, когда чувствует губы Мати на своей щеке, шее, ключицах. Она на мгновение прячет лицо за волосами, целуя нежно, а затем он ахает — она больно прикусывает выпирающую косточку ключицы. — Мне нравятся дикарки, — говорит Кимифуса, улыбаясь. Но улыбка исчезает с губ почти сразу же, как она выпрямляется, и он смотрит не в миловидное лицо, обрамлённое светлыми волосами, а в острое, с копной волнистых тёмных волос, рассыпавшихся по плечам. Неестественная бледность, синие губы, но горящие диким огнём карие глаза. Пальцы сжимают горло, и Кимифуса закашливается. — Будь проклят ты, будь прокляты твои дети! — кричит Томиэ Ямадзаки, продолжая сдавливать ему шею. — Чтобы вы все страдали! — Кимифуса!.. Кто-то толкает его в бок, зовёт по имени, и Кимифуса выныривает из кошмара, распахивая глаза. Над ним склоняется взволнованная Мари, и он вертит головой, осматриваясь — он лежит на диване в палате Кикути. — Мари?.. — Ты метался и стонал, когда я пришла, вот я тебя и разбудила, — она отстраняется. Кимифуса садится, трёт лицо ладонями. Нос улавливает запах кофе и лапши. Он касается шеи, ощущая призрачное прикосновение пальцев Томиэ. — Ты?.. — Принесла тебе кофе и еды. — С ядом? — спрашивает он со слабой улыбкой, ощущая, как его потряхивает. Мари усмехается. — Если я состою в отряде Чуи, это не значит, что я хочу от тебя избавиться. Поешь. Он решает попытать удачу. — Составишь мне компанию? Мари кивает. Они располагаются за небольшим столиком в палате, Като протягивает ему палочки, и они поедают лапшу с морепродуктами из одной коробочки. — Я хотела спросить тебя о состоянии Кикути. Слышала, что говорил Рот-сан. Это правда, что… — Я не готов. — Никогда нельзя быть готовым к смерти близкого человека, — отзывается она. — Есть ещё кое-что, о чём я хотела бы тебя спросить. — Валяй. — Ты причастен к взрыву в квартире? Спрашиваю, потому что всё же пострадал не абы кто, а человек, состоящий в Отделе, занимающийся нашей поимкой. И в порту, когда случилось несчастье с Кикути, он там был. Сюго Хонда, — произносит Мари имя. — Сильно пострадала его дочь, а сам он отделался царапинами и ссадинами. — Это был не я, — тут же отвечает Кимифуса. — Я бы не ослушался приказа Мори-сана. — Прости, но только у тебя есть… мотив. — Мари… — Просто передаю тебе то, чем земля полнится, — пожимает она плечами. — Рано или поздно, но Мори-сан пригласит тебя, чтобы спросить тоже самое. — Нет, это был не я. Дом старый, ничего удивительного. Она кивает, удовлетворенная его ответом. — Хорошо. Я тебе верю, — говорит Мари, и он с благодарностью на неё смотрит. — Спасибо. Кажется, только ты не считаешь меня бешеным, неуправляемым психопатом. — Почему? Считаю, — отзывается она, и он усмехается, — но верю, что нельзя обвинять человека без доказательств. Пей кофе, Кимифуса, остывает. Никогда ещё в жизни кофе и лапша не казались ему такими вкусными.