Долго и счастливо

      – Темур, тебе больно?       Он хочет ответить «нет», хочет сказать, что в порядке, но не может: боль, такая сильная, какой он прежде никогда не испытывал, захлестывает шею удавкой, перекрывает дыхание, и Темур заваливается на бок, чувствуя, как уходит из-под ног земля…              «Ты обижаешь брата ради шпионки, пришедшей во дворец, чтобы охмурить Кая-тегина?»       Через приоткрытый полог шатра он видит, как Туткун въезжает в поселение, как Яман снимает ее с лошади, как ведет под руку…       Ненависть в груди вспыхивает так ярко, что Темур жмурится, отворачиваясь. Он удавит Тайзу голыми руками! За каждый день, который Туткун пришлось провести в их клетке, за каждый ее волос, которого китаец коснулся своими грязными лапами, за ее страх и слезы!..       «Она должна была влюбить Каю в себя, стать его женой и родить ребенка».       – Я так соскучилась, я очень соскучилась! – Туткун обнимает его, и Темур сжимает кулаки. – Я знала, что ты спасешь меня!       – Я попросил привезти тебя сюда, но, может быть, ты захочешь вернуться во дворец к Кае?       – Темур… Не делай…       В глазах, за один взгляд которых он готов умереть, целое озеро слез, и тегину хочется плакать вместе с ней.       «Но после того, как Китай не захотел, чтобы Кая стал ханом, она сбежала с тобой».       – Я ничего не делаю, Туткун-хатун. С тобой у меня больше дел нет…       – Небесный Тенгри, единственный владыка этого Неба и этой Земли, – молитва доносится издалека, из-за ударов то ли ладони в бубен, то ли мечей в щиты. – Пусть твое дыхание, касающееся листьев, придаст сил нашему наследнику…       На лицо падают обжигающе-горячие капли, и Темур дергается от новой боли, снова соскальзывая во тьму…       Безудержный бег по степи всегда приносит опьяняющее чувство свободы, и раньше Темур не был готов делить его ни с кем. Но теперь он сдерживает коня, оборачивается, и Туткун пролетает мимо смеющимся вихрем, тянет поводья на себя, и ее лощадь недовольно мотает мордой, протестуя против остановки.       Темур улыбается. Гордая, игривая, счастливая и его, Туткун сама не представляет, насколько красива, насколько сводит его с ума…       Она не спрашивает, не подначивает – просто разворачивает лошадь, снова пуская в галоп, и Темур тоже подстегивает своего скакуна.       Нет, прекрасно представляет…       – Держись, Темур, держись… – шепот на ухо громче пения шаманки, и Темур ведет головой на этот голос, такой родной и любимый.       «Туткун…» – ему хочется позвать ее в ответ, но с губ срывается только сиплый стон.       – Слепая темнота Эрлик-хана, держись подальше от нашего наследника…       – Темур, я знаю, тебе больно, но прошу тебя, держись!       Виска касается прохладная ладонь, и Темур чувствует, как по щеке скатывается слеза…       – Туткун! Туткун!       Крик рвет горло, страх – сердце, и холодная вода заливает за сапоги и шиворот. Темур падает на колени рядом с безжизненным телом, сжимает пальцы на ледяных плечах, прижимает к себе…       Сколько, сколько раз он мечтал о том, чтобы вот так обнять ее, уткнуться лицом в шею, чтобы почувствовать так близко на себе ее дыхание и биение сердца?!       Когда она лежала на его руках в первый раз, она умирала.       Теперь лежит второй и…       – Туткун!!!       Темур не плачет – воет умирающим зверем, и кажется, что раскалывается на части мир…       – Время уходит…       – Тогда сделай хоть что-нибудь!       Когда он с трудом разлепляет веки, лицо прямо перед ним расплывается, но ему и не надо видеть четко: каждую черту Темур помнит наизусть.       – Твои глаза придают мне силы, любимая…       – Тогда смотри на меня, Темур, – его пальцы сжимают ее ладонь. – Смотри на меня!       Он старается. Очень старается. Но снова приходит боль – и Темур снова падает в темноту…

*

      На этот раз он приходит в себя спокойно, только ноет в висках, и во рту горько, будто жевал полынь. В покоях сумрачно, но не слишком темно – как раз так, чтобы свет не резал глаза. Темур сглатывает противную слюну, взгляд бездумно скользит по комнате: столик у кровати с кувшином и чашей, его доспех и оружие на месте, резной шкаф с одеждой… Морщась от укола в затылок, он поворачивает голову на другую сторону.       Она стоит у окна, обхватив себя руками, волосы полностью распущены, и на ее стороне кровати откинуто покрывало…       – Туткун.       Она оборачивается, мимоходом вытирая щеку, и не кидается к нему сразу. Вместо этого медленно подходит ближе, с подозрением щурясь:       – Ты снова бредишь, или на этот раз пришел в себя?       Темур вздрагивает.       – Если это тоже мой бред, то лучше я останусь в нем…       Покачав головой, Туткун забирается на постель, снова касается тыльной стороной ладони его виска.       – Что ж, будет тебе уроком не лезть в драку против таких подлецов, как этот Секмет-бей. Пока из него выпытали, каким ядом он смазал клинок, шаманка тебе отваров от всего, что только можно, дала. Так что еще пару ночей будут сниться всякие кошмары.       – Тогда я лучше не буду спать, – Темур со вздохом перекатывается и обнимает, уткнувшись лицом в ее колени, – чем снова будет сниться такое…       Сейчас он уже вполне четко осознает, что какой-то плен, ссоры и – Небесный Тенгри, помоги ему это забыть! – мертвая Туткун – не более чем бред отравленного сознания. Но в те мгновения, когда он, очевидно, все-таки приходил в себя между приступами безумного беспамятства, все эти кошмарные выдумки собственного разума казались такими настоящими!..       Но настоящими из них были только они с Туткун в степи. Они полюбили так уезжать вдвоем…       Вдвоем.       – Ты в порядке, моя Туткун? – он не поднимает голову, позволяя себе раствориться в ее ласковых прикосновениях к своим волосам, плечам и шее.       – Ты напоролся на отравленный клинок, сутки метался в лихорадке – и спрашиваешь меня, в порядке ли я?       Она усмехается, и приходится все-таки перевернуться, чтобы посмотреть Туткун в глаза. Темур и без того знает, что в них увидит: тревогу, злость и усталость… Это все привычно, сколько уже было.       Но теперь тревоги стало вдвое больше.       – Я спрашиваю, потому что заставил тебя волноваться, – хотя тело еще плохо слушается, Темур поднимает руку и прижимает к ее уже округлившемуся животу. – Прости меня. Я поступил очень глупо.       – Глупо. И безрассудно, – Туткун кладет ладонь поверх его. – Но был бы не ты, если бы поступил иначе. И не твоя вина, что Секмет-бей сыграл в подлую игру. Если бы не яд, ты бы той царапины и не заметил… Ладно, забудем. Ты жив, это главное. Лучше вот что скажи – что тебе такое снилось? Ты много бредил.       Темур ежится. Вспоминать даже в общих чертах совсем не хочется, рассказывать беременной жене – тем более.       – Ты снилась. Или тебе показалось иначе?       Туткун со смехом качает головой.       – Да нет, ты в основном и звал меня… Знаешь, мой Темур, ты удивительно неинтересный в бреду мужчина: даже когда без сознания, признаешься мне в любви!       Это «обвинение» отчего-то сильно его веселит.       – А что еще ты ожидала услышать, моя Туткун? Я разве не говорил, что ты – и моя мечта, и мое настоящее, и мое будущее?..       Он не ждет ответа, и Туткун наклоняется и оставляет на его губах поцелуй, стирающий горький вкус шаманских трав.       – Спи, Темур. Тебе надо отдохнуть. Спи.       Ему действительно хочется спать, но Темур борется с собой еще немного, из-под опускающихся ресниц глядя, как Туткун смотрит на него с нежной улыбкой. А потом все-таки соскальзывает в сон, заранее зная, что тот будет больше похож на кошмар…       Пусть. Пусть, ведь, когда он проснется, никакой кошмар не будет иметь значение рядом с Туткун.