Регулус
Регулусу было неприятно признавать это, но ему было немного страшно возвращаться домой. Он всегда чувствовал некоторое беспокойство на площади Гриммо, но никогда не испытывал откровенного страха, как сейчас. Он полагал, что это потому, что на этот раз, возвращаясь домой, он осознавал, что во время учебы в школе вопиющим образом ослушался свою мать. Обычно он был идеальным учеником и сыном, находясь в школе, так что небольшое переживание — это единственное, что было действительно необходимо, когда он возвращался домой. Но не в этот раз, когда он ослушался свою мать гораздо сильнее, чем мог подумать. Мать говорила ему держаться подальше от людей с грязной кровью, а он подружился с полукровкой. Мать велела ему смотреть свысока на предателей крови, и хотя технически он поступал именно так, когда ездил верхом на Джеймсе Поттере, он почему-то не думал, что ей понравится его интерпретация этого правила. Она также велела ему усерднее учиться и быть уверенным, что он отлично справится с СОВ, чего он не делал, но это было потому, что ему выделялось только определенное количество времени на учебу, но он не собирался говорить об этом своей матери. Главное, о чем Регулус действительно беспокоился, так это о том, выдержат ли его ментальные щиты все каникулы. Его мать использовала легилименцию как на Сириусе, так и на нём с тех пор, как они только заговорили. Это была главная причина, по которой у него осталось так много шрамов с детства. В конце концов, он научился контролировать то, что она видит, таким образом, что она не знала, что он скрывает от нее свои мысли. Сириус тоже научился этому, но он часто специально оставлял бреши в своих щитах, чтобы вывести ее из себя. Регулус всегда защищался ментальными щитами от матери, но это было до того, как ему пришлось так много от нее скрывать. Господи, он даже представить себе не мог, что она сделает с ним, если узнает правду. Если она узнает о Джеймсе или Реми, черт возьми, даже если она узнает о том, что он прекратил дружбу с Эваном, это будет плохо. Вальпурге никогда не нравился Барти, она терпела его только потому, что он, казалось, был погружен в культуру Слизерина, что делало его достаточно непохожим на своего отца, чтобы быть приемлемым. Однако теперь, когда ни Регулус, ни Барти не проводили много времени с другими слизеринцами, она не согласилась бы принять его в качестве друга Регулуса. Регулусу не пришлось бы держать щит на протяжении всего праздника, учитывая, что семья Блэков никогда не была особенно близка. Его родители и он обычно ужинали вместе, но кроме этого большую часть дня они не виделись. Особенно в последние пару лет, когда власть Темного Лорда только возрастала. Регулусу было неприятно признавать, что его родители были Пожирателями смерти, но что есть, то есть. Они были лакеями в армии Темного Лорда, и, учитывая, что война продолжалась, он очень сомневался, что у его родителей будет много времени, чтобы проводить с ним. Когда они с Сириусом были помладше, Рождество обычно сопровождалось грандиозными вечеринками и душными мантиями. Это прекратилось несколько лет назад, но Регулус никак не мог забыть шуток, которые Сириус отпускал в адрес гостей. Как Андромеда всегда сплетничала о разных персонах из их общества. Даже то, как Белла презирала и старалась любой ценой избежать танцев со своим нынешним мужем. Однажды она даже вылезла из окна в ванной. Но теперь, по крайней мере для нее, выхода не было, поскольку она вышла замуж за этого безумца, известного как Рудольфус Лестрейндж. Как бы ни были памятны те Рождественские времена, праздник, который по-настоящему запечатлелся в памяти Регулуса, был последним Рождеством. Рождество, когда Сириус покинул дом на площади Гриммо и больше не возвращался. В это Рождество Регулус потерял брата. Он все еще слышал крики боли Сириуса, когда их мать снова и снова накладывала на него заклинания. Резкий смех Беллатриссы, когда она смотрела, как он корчится от боли. Он все еще чувствовал жжение на своей щеке от ладони матери, когда попытался вмешаться после того, как Сириус потерял сознание от боли. Это был и остается худший день в его жизни, и он не ожидал, что это изменится. Регулус не увидел своих родителей на вокзале, что было неудивительно, учитывая, что они презирали появление маглов и магглорожденных на платформе 9 ¾. Вскоре он встретил Кикимера, который обычно забирал его. Он был рад видеть эльфа, ему гораздо больше нравилось, когда его забирал он, чем в тот раз, когда его мать отправила Беллу. Он до сих пор содрогался от слов, которыми она описывала его одноклассников. Эльф протянул руку, чтобы взять чемодан Регулуса: — Кикимер рад видеть вас, хозяин Регулус. Регулус улыбнулся и ласково погладил Кикимера по голове, не осмеливаясь быть более дружелюбным. К сожалению, большая часть волшебного мира все еще смотрела на домовых эльфов свысока, и им казалось странным, что волшебник хорошо к ним относится: — Я очень рад видеть тебя, Кикимер. Как ты? А как мать и отец? Кикимер натянул улыбку, которая всегда казалась Регулусу принужденной, но он знал, что это не так: — У Кикимера все хорошо. Мои хозяин и хозяйка заняты очень важной работой. Их не будет дома, когда мы приедем. Регулус хотел сказать Кикимеру, что ответа на его вопрос не последовало, но решил, что проще оставить все как есть. Если его родители занимались «важной работой», то он был уверен, что с ними все в порядке. Кикимер схватил Регулуса за руку и перенес их к мрачному фасаду на пл. Гриммо. Когда он смотрел на место, которое всю свою жизнь называл домом, его осенило. Сама площадь Гриммо вовсе никогда и не была такой пугающей, какой он её рисовал, это был обычный ветхий дом. Всю свою жизнь он чувствовал, что с самим домом что-то не так, но теперь он видел самый обычный дом. Настоящей причиной того, что дом всегда казался таким холодным и страшным, была его семья. Будь то его родители, стена с головами домовых эльфов или портреты его предков на стене — все это было безумием. Когда Кикимер открыл перед ним большую украшенную дверь, он шагнул внутрь, и его глаза сразу же начали привыкать к темному интерьеру дома. Дом, который принадлежал их семье на протяжении веков и стоил больше, чем большинство жилищ чистокровных, был настолько запущен, что больше походил на лачугу, чем на царственный дом, которым он должен был быть. С годами все становилось только хуже, поскольку его мать все глубже погружалась в безумие, а отец все дальше уходил в семейные финансы. Оглядывая место, которое он называл своим домом в течение пятнадцати лет, он был немного рад, что его родители больше не приглашали в свой дом гостей помимо членов семьи, это было откровенно позорно, что они сотворили с их родовым имением. Когда он станет главой дома, первое, что он сделает, это вернет этому жилищу былую славу. Конечно, это произойдет нескоро, и к тому времени он, скорее всего, уже… будет женат на невесте, выбранной его матерью. Ему было больно думать о женитьбе. Проблема заключалась не в самой идее жениться на женщине, хотя он и являлся очевидным геем. Это была мысль о женитьбе и построении жизни с кем-то, кто не является Джеймсом Поттером. Его сердце слегка сжалось при мысли о том, что должно было непременно случиться. Может быть, он мог бы уподобиться дяде Альфарду и никогда не жениться. Дядя Альфард, хотя и не был отреченным, был чем-то вроде паршивой овцы в семье, но несмотря на это он всегда казался счастливым. Он знал, что это невозможно, так как он был единственным, кто мог продолжить фамилию Блэк. Регулус ухмыльнулся факту, который он только сейчас осознал. У семьи Блэк было всего два сына, чтобы продолжить столетний род, и оба они предпочитали компанию парней. Это была почти метафорическая справедливость, и он недолго размышлял, каково будет его матери узнать об этом факте. Он знал, что она никогда не узнает, но все равно сама мысль об этом была приятной. Господи, он сейчас говорил как Сириус. Он отмахнулся от своих мыслей и поднялся по скрипучей лестнице, проходя мимо эльфских голов по пути к своей комнате. Он прошел мимо комнаты Сириуса и решил сделать быстрый обход, так как Кикимер спустился вниз, чтобы приготовить чай. Дверь скрипнула, когда он открыл ее, и он слегка удивился, что его мать не заперла ее. Все было покрыто слоем пыли, осевшей за год неиспользования. На полу все еще валялась одежда и записи с того момента, как он стремительно бросился вон из этого дома. Регулус прошелся по комнате, трогая слой пыли на столе, комоде и прикроватной тумбочке, чтобы убедиться, что действительно прошел год. Регулус рассматривал полуобнаженных магловских девушек, постоянно висевших на стенах, и не испытывал к ним никакого интереса. Он не испытывал отвращения, как его мать, но и не наслаждался ими так, как Сириус. Единственное, что он действительно думал о них, — знают ли они, что будут на стенах этого дома до конца вечности, и как они к этому отнесутся. Ему было интересно, что подумает Джеймс, если увидит эти плакаты. Регулус подошел к шкафу и открыл его, гадая, какую одежду оставил Сириус. Дверца шкафа была увешана фотографиями. Фотографии Джеймса и остальных их друзей, Джеймса и Сириуса, Джеймса и его родителей, но больше всего — Джеймса. Конечно, других фотографий было больше, чем тех, где Джеймс был один, но все же он часто встречался на фотках. Была фотография, на которой Джеймс улыбался в камеру, а затем скорчил дурацкую рожицу Сириусу, который, должно быть, делал снимок. Регулус смотрел на нее несколько минут, затем отклеил и засунул в карман, к счастью, Сириус не наложил на эти фотографии заклинание вечного приклеивания. Он уже собирался закрыть дверь, когда его взгляд упал на собственное лицо. Это была фотография Сириуса и Регулуса, когда они были детьми, и он знал, что Кикимер сделал ее по просьбе Сириуса. На самом деле, Сириус никогда ничего не требовал от Кикимера, но он просил, чтобы домовой эльф почаще их фотографировал. Их родители никогда этого не делали, и Сириус беспокоился, что у них не останется ни одной фотографии из детства. Они сидели на заднем крыльце дома и смотрели в сад, которым обычно занимался Кикимер. Сириус творил какую-то детскую магию, которую не мог контролировать, но все равно пытался развлечь Регулуса. Он левитировал муравьев в маленькие пузырьки воздуха, а Регулус по-детски хихикал над пузырьками. В то время им было по шесть и семь лет, у Регулуса тоже сохранилась эта фотография. Именно тогда он решил уйти, пока не вернулась мать и не накричала на него за то, что он зашел в комнату предателя крови. Он вздохнул, бросив последний взгляд на комнату брата, и закрыл дверь, не зная, вернется ли он когда-нибудь.*************************************************************************************
Оказалось, что Регулус сильно ошибался. Он был дома уже четыре дня и даже не видел ни матери, ни отца. За всю неделю он общался только с Кикимером. К счастью, с тех пор как Сириус уехал, у них с Кикимером было много практики в том, чтобы быть единственной компанией друг друга. Каждый день Кикимер приносил ему завтрак, и он ел в своей комнате, поскольку там был только он. Регулус читал им обоим вслух «Ежедневную Пророк». Затем Кикимер удалялся по другим делам, а Регулус заходил в комнату Сириуса и осматривался там до обеда. Они с Кикимером обедали на кухне, а потом сидели в заднем саду. Кикимеру нравилось слушать о школе, и Регулус рассказывал ему все, кроме Джеймса и Реми, конечно. Потом они вместе готовили ужин, и Регулус шел в библиотеку читать, пока не уставал, а потом ложился спать. С тех пор, как он вернулся домой, его дни были мучительно скучными, но это было лучше, чем то, чем это было обычно — просто мучительными. Сегодняшний вечер был немного другим, потому что после ужина Кикимер передал Регулусу письмо от его матери. Он пропустил библиотеку и поднялся в свою комнату, чтобы прочитать его. Регулус, Мы с твоим отцом были в отъезде по делам Темного Лорда. Я полагаю, что пока нас не было, ты вел себя как подобает порядочному наследнику. Подготовка к СОВам — прекрасный способ скоротать время, не превращая каникулы в пустую трату времени, как это обычно бывает. Мы вернемся в канун Рождества, и семья присоединится к нам на ужин. После ужина мы сможем наверстать упущенное. -Вальпурга Вианс Блэк Коротко и лаконично — именно так предпочитала писать его мать. Она никогда не тратила время на любезности и не ждала ответного письма. Если она специально не просила ответить, то считала ответы пустой тратой времени. Учитывая, что она уже обвинила его в пустой трате времени, он не стал беспокоиться. Содержание письма было вполне ожидаемым. Он предполагал, что его отец и мать находятся в отъезде, выполняя поручение Темного Лорда, но он задумался, не связано ли это со всеми нападениями, о которых он читал в новостях в последнее время. От этой мысли у него слегка заныло в животе. Приезд всей семьи на Рождество тоже был ожидаем, так как они делали это с тех пор, как прекратились грандиозные события. Это означало, что он увидит своих тетю и дядю, Беллатрису и Рудольфуса, Нарциссу и Люциуса, а также своих родителей. Он особенно беспокоился о Люциусе и Нарциссе, учитывая письмо, которое он отправил ей перед каникулами, и надеялся, что она не сказала Люциусу, потому что это было бы откровенно неловко. По-настоящему тревожным в ее письме было последнее предложение: «После ужина мы сможем наверстать упущенное». Что она имела в виду? Вальпурга Блэк никого не наверстывала упущенного, тем более своих сыновей или сына. Она могла потребовать отчет об их учебе, но никогда бы не сформулировала это в такой бесцеремонной манере. Это обеспокоило его, возможно, драматическим образом. И все же, он не мог не задаться вопросом, какова была ее возможная мотивация для этого «наверстывания упущенного». Он знал, что пока нет возможности понять ее мысли, поэтому ему оставалось только ждать.******************************************************
Регулус безостановочно думал о письме матери и, в частности, о том, что означает последнее предложение. Он не мог понять, что это значит, но свел все к двум вариантам: Либо она собиралась убить его, либо она хотела услышать обо всем, что он когда-либо сделал плохого, а затем убить его. О боже, что если она хочет, чтобы он встретился с Темным Лордом? Он не думал, что сможет справиться с этим. Затем он прошел через эту стадию, когда обдумывал идею о том, что его мать вставила в письмо нехарактерную для неё фразу только для того, чтобы он напрягался по этому поводу, чтобы запудрить ему мозги. Казалось, ей всегда нравились психологические игры больше, чем физические. И все же он решил, что это не могло быть истинной причиной, ведь она все еще была его матерью и не хотела бы, чтобы он страдал без причины. Пару дней до Рождества он провел, размышляя над письмом матери, беспокоясь о Нарциссе и укрепляя свои ментальные щиты. Он считал, что его щиты на данный момент достаточно сильны, настолько, что все, о чем он не хотел бы, чтобы узнали его родители, было полностью скрыто от посторонних глаз. Его секреты похоронены на разных уровнях тяжести в его воспоминаниях. Барти и конец их дружбы с Эваном были ближе всего к поверхности, в то время как Реми располагалась дальше, а Джеймс был запрятан так глубоко, как только мог. Джеймс ни за что на свете не поднялся бы на поверхность без его особого разрешения. Регулус очень скучал по Джеймсу. Он постоянно думал о нем, и был уверен, что Джеймс мог заметить это по вибрациям на его браслете. Он и сам ощущал довольно много вибраций, что было немного удивительно, потому что Регулус знал, что Джеймс всю неделю был со своими друзьями. Вчера было полнолуние, так что Люпин должен был уже обратиться, поэтому сегодня Джеймс должен был отправиться домой. Регулус посмотрел в зеркало, как и в сентябре, и обнаружил, что выглядит совсем иначе. Не столько из-за внешности, хотя он выглядел гораздо здоровее, чем до начала занятий, сколько из-за того, что он был полон жизни. Он выглядел так, словно у него была причина жить и он действительно хотел этого. Он выглядел готовым к любым проблемам, которые жизнь подкинет ему, хотя он не был уверен, что это действительно так. В кои-то веки ему показалось, что в жизни есть нечто большее, чем этот дом и эта семья. Он слегка улыбнулся, осознав это. Он надел красивый черный костюм и уложил волосы так, как предпочитала его мать, пытаясь скрыть их длину, отросшую за последние несколько месяцев. Он не забыл снять браслет, так как на него сразу же обратил бы внимание кто-нибудь из членов его семьи за его отвратительный красный цвет. Он проверил, на месте ли его ментальные щиты, прежде чем спуститься в столовую на ужин в канун Рождества. Когда он вошел в столовую, то увидел, что его кузины еще не пришли, там были только его родители, тетя и дядя. Его дядя Сигнус и отец Орион были одеты так же, как и он сам, в строгие костюмы, только его костюм был немного новее и моднее. Его мать была одета в темно-синее платье, ее вороные волосы были туго собраны в пучок, а лицо, как обычно, было хмурым. Его тетя Друэлла была одета в розовое платье, а ее волосы были наполовину распущены, наполовину уложены, что, как он был уверен, презирала бы его мать. Мать, казалось, заметила его первой со своего места в столовой. Она устремила на него свой холодный серый взгляд и пригласила его подойти: — Регулус, иди поприветствуй своих тетю и дядю. Регулус изобразил на лице фальшивую улыбку и первым подошел к своей тете Друэлле. Она всегда была наименее пугающей авторитетной фигурой в комнате. Она была немного более дружелюбной, чем его собственные родители, но имела склонность к высказыванию прямых истин. Его мать всегда называла ее «уродом в семье», что, по его мнению, было немного грубовато. Он принял протянутую руку тети Друэллы и поцеловал костяшки ладони: — Тетя Друэлла, я рад вновь вас видеть. Друэлла слегка улыбнулась и своим типичным взбалмошным тоном, который его мать называла притворно-фальшивым, ответила: — Здравствуй, дорогой, как приятно снова тебя видеть. Как же ты подрос и явно набрал килограмм-другой. Типичная Друэлла со своими комплиментами. Он знал, что у него и близко не было избыточного веса. На самом деле, он наконец-то выглядел так, чтоб его не сдувало ветром. Он был уверен, что независимо от того, правда это или нет, его мать будет презирать критику в адрес своего ребенка. Не потому, конечно, что она его защищала, а потому, что критика направленная на её ребенка это тоже самое что и критика направленная на неё саму. Регулус не знал, почему Друэлла и его мать так ненавидели друг друга, но так продолжалось столько, сколько он себя помнил. Его мать отпускала язвительные замечания по поводу общего нрава Друэллы, а Друэлла холодно замечала, как ухожено в доме у Вальпурги. Регулус искренне не понимал, почему они так презирают друг друга, но обычно делал вид, что не замечает. Так же поступал и его дядя Сигнус, делая вид, что ссоры между его сестрой и женой не существует. Иногда это отрицание работало в пользу Регулуса, как сейчас, когда он вступил в разговор: — О, Друэлла, у мужчины должно быть немного мяса на костях. Именно это делает его мужчиной, а не домохозяйкой. Сигнус хлопнул Регулуса по спине, и Регулус постарался не поморщиться от дружеского «похлопывания», которое наверняка превратится в синяк. Он решил поприветствовать дядю, пока его мать или Друэлла не начали спор о домохозяйках. Строго говоря, они обе были домохозяйками, но не то чтобы им приходилось заниматься домашними делами, поскольку в обеих семьях были домовые эльфы. Он повернулся к своему дяде Сигнусу и крепко пожал ему руку: — Дядя Сигнус, рад тебя видеть. Мужчина слегка рассмеялся, явно находясь в лучшем настроении, чем родители Регулуса. Сигнус всегда был немного более расслабленным, чем его сестра, которая почти всегда была напряжена. Казалось, он получал нездоровое удовольствие от того, что досаждал своей сестре. Однажды Сигнус сказал Регулусу, что Орион и он часто дразнили ее, когда они были детьми, и поэтому она так расстроилась из-за того, что вышла замуж за его отца. Регулус всегда считал, что это потому, что они были кузенами. Регулус повернулся, чтобы поприветствовать своего отца, и пожал ему руку. Отец, конечно, ничего ему не сказал, но слегка кивнул, после чего присоединился к Сигнусу в обсуждении политики. Когда он повернулся к матери, в обеденном зале вспыхнул камин, и оттуда вышел его дядя Альфард. Он был немного удивлен, увидев дядю, поскольку мать не упоминала его в своей записке, а он лишь изредка появлялся на семейных сборищах. Мать сразу же подошла поприветствовать его, а затем и Сигнус, поскольку они были братьями. Он двинулся поприветствовать его, когда мать помахала ему рукой. Он протянул руку дяде для пожатия, но Альфард только рассмеялся и обнял Регулуса до хруста в костях. Он не знал, почему так удивился этому, Альфард почти всегда так его приветствовал, конечно, он не видел своего дядю с тех пор, как стал наследником. Наследники не должны были демонстрировать привязанность к семье. Его дядя никогда не заботился об этих правилах и находил удовольствие в нарушении приличий. Сразу же после того, как дядя отпустил его, Вальпурга начала ругать брата за такое поведение, но вскоре была отвлечена вспышкой с камина и появлением его кузин. Беллатрису услышали сразу же, когда она закричала: — Крошка Реджуля! Наследник благородного и древнейшего дома Блэков! Как замечательно, что вы осчастливили нас своим присутствием. Она практически бросилась к нему, взъерошив волосы и сжав его плечо так сильно, что наверняка оставила синяк. Никто не сказал ни слова о ее безумном поведении, кроме обычных приветствий ей и ее мужу Рудольфусу. Все в этом доме знали, что Беллатриса вместе с избранником Нарциссы, Люциусом, стоят чуть ли не по правую руку от Темного Лорда. Никто не посмел бы ее ругать. Регулус поприветствовал обоих своих кузин и их партнеров, заметив, что Нарцисса не встретилась с ним взглядом, а Люциус чересчур радушно ему улыбался. Он сомневался, рассказала ли она ему о письме Регулуса, но теперь ему было очевидно, что определенно да. Иначе почему бы этот человек так улыбался ему? Раньше он никогда не обращал на Регулуса особого внимания. Все сели ужинать, и Кикимер, а также Синус и домовой эльф Друэллы, Тинси, прислуживали им. Основной темой разговора, похоже, было то, как идут дела у всех взрослых, работающих на Темного Лорда, без точных деталей, конечно, но достаточно, чтобы Регулус уловил суть. В конце концов, если ты не можешь сказать своей семье, кого ты пытаешь, то кому ты можешь сказать? Затем разговор перешел на свадьбу Нарциссы и Люциуса, и Регулус замолчал, уставившись в свою тарелку. Похоже, свадьба должна была состояться в садах Малфоев в июле. После этого разговор перешел на дядю Альфарда и его процветающий бизнес по производству магической мебели. Его мать, конечно, насмехалась над этой идеей, но после того, как она услышала, сколько денег зарабатывает ее брат, выражение ее лица стало менее суровым. В конце концов, ее сын был наследником семьи и должен был унаследовать все это. Затем разговор перешел на Регулуса, и Люциус спросил: — Регулус, расскажи мне, что обо всем этом говорят в школе? Регулус наклонил голову в легком замешательстве: — О чем? Рудольфус вскочил с отвратительным горловым смехом: — Война, мальчик. Что старик Альбус рассказывает всем о войне? — О, в последнее время он все чаще произносит речи о надвигающейся на школу тьме. И о том, что ученики должны быть прилежными и принимать правильные решения. Беллатриса разразилась буйным смехом: — Правильные решения? Думаю, мы все знаем, что он считает правильным выбором, этот старый хрен. Ну, недолго он ещё будет оставаться проблемой. Все взрослые, казалось, сочли сказанное забавным и разразились жутким смехом. Альфард и Нарцисса казались менее увлеченными, но все равно испускали вежливые смешки. Его мать не смеялась, не то чтобы она когда-либо смеялась, но ее взгляд был прикован к Регулусу: — А ты принимаешь правильные решения, Регулус? Регулус нахмурил брови, вспомнив ее слова в письме о том, что они встретятся позже. Неужели она что-то знала? Он ответил так уверенно, как только мог: — Конечно, мама. Я прекрасно знаю, что такое правильный выбор, больше, чем Дамблдор, во всяком случае. Она слегка кивнула, и Регулус был удивлен язвительным замечанием Нарциссы, которая обычно была его союзником на семейных собраниях: — И ты-то всегда знаешь, что для кого лучше, да, Реджи? Регулус почувствовал, как его взгляд метнулся к кузине, и она бросила на него укоризненный взгляд, который, казалось, смутил всех за столом. Нарцисса и он всегда были близки, и они, несомненно, не ожидали от нее такого отношения к нему. Его мать с насмешкой отозвалась о прозвище, которое она всегда презирала, Нарцисса обычно не называла его так, потому что знала, что его родителям это не нравится. Его отец, наконец, впервые за весь вечер заговорил с ним напрямую: — Что ты сделал, чтобы огорчить свою кузину, мальчик? Регулус постарался скрыть свое потрясенное выражение лица, чтобы никто не увидел его. Его отец почти не разговаривал с ним, если только это не касалось семейных обязанностей, а он решил затронуть именно эту тему. В тот момент, когда Регулус открыл рот, чтобы ответить, Нарцисса заговорила: — В этом году он очень редко писал мне письма, вот и все. Как его любимая кузина, я думаю, я заслуживаю больше, чем одного письма за четыре месяца. Регулус посмотрел на Нарциссу, и она ответила ему глубоким и выразительным взглядом. Он знал, что это означает, что, хотя она все еще злится на него, она не будет поднимать эту тему в семье. Он поблагодарил Мерлина за то, что Нарцисса была добрейшей кузиной, иначе сейчас он был бы в полном дерьме. Его мать поджала губы и пробурчала: — Да, нам он тоже не писал, вот же неблагодарное отродье. Регулус посмотрел на свою тарелку, прежде чем ответить: — Простите, что не писал вам чаще, мама. Его отец заговорил снова: — Не кажется ли тебе, что ты должен извиниться и перед своей кузиной? За то, что расстроил ее накануне предстоящей свадьбы, ей и так есть о чем беспокоиться. Не усложняй ей жизнь, будучи неблагодарным кузеном. Регулус боролся с краснотой, которая грозила взойти на его щеки из-за того, что его ругали на глазах у всей семьи, он слышал, как Рудольфус и Беллатриса хохочут. Он посмотрел на Нарциссу, в ее взгляде читалась жалость: — Прости, дорогая кузина, с моей стороны было неправильно причинять тебе излишние переживания. Пожалуйста, прими мои глубочайшие извинения. Она натянуто улыбнулась и ответила притворно легким голосом: — Ничего страшного, Регулус. Только, пожалуйста, пиши мне больше, по возвращении в школу. Регулус понял намек, она собиралась написать ему о его письме к ней. Люциус заговорил снова, явно не наслаждаясь сменой темы: — Итак, раз это дело улажено. Регулус, скажи мне, чем ты собираешься заниматься после школы? Я слышал, что ты очень смышленый малый. — Гений, вот что слышал я, — произнес Альфард, заразительно улыбаясь Регулусу. Люциус выглядел впечатленным: — Правда? Регулус вежливо улыбнулся двум мужчинам: — Я не совсем уверен, что гений — это подходящее слово, но да, у меня хорошо получается. — Когда человек получает комплимент, спорить невероятно невежливо, Регулус. Я полагала, что научила тебя как следует, но, похоже, ты позабыл всё, чему я тебя учила. Глаза Регулуса метнулись к матери, и он почувствовал, как по позвоночнику пополз страх. Альфард заговорил следом, явно пытаясь исправить нанесенный ущерб: — Сестра, я не обижаюсь. Скромность — замечательная черта характера. — Не в этом доме. Внезапно Беллатрисса разразилась рядом с ним маниакальным смехом: — Оооо, я чувствую, что у крохи Реджи неприятности. Никто не произнес ни слова, но Рудольфус рассмеялся. Люциус выглядел удивительно раскаивающимся в том, что именно он привел к этому неловкому моменту. Регулус даже не знал, почему Люциус хотел задать ему так много вопросов сегодня вечером. Дядя Сигнус, слава богу, сменил тему: — Итак, Люциус, что ты думаешь об этих подвигах в Албании? До конца ужина Регулус так и утопал в своем кресле в попытках исчезнуть. Он не сделал сегодня ничего плохого, но все, что он говорил, вызывало ответную реакцию матери и отца, как будто они пытались спровоцировать ссору с ним. Он не знал точно, была ли это ностальгия по Рождеству, которое закончилось ссорой с Сириусом, причиной их гнева, но было ясно, что они желали поссориться с Регулусом. Он не считал, что с их стороны было бы справедливо разбирать каждое сказанное им предложение и превращать это в нечто, что они могли бы использовать против него. Одно он знал точно: после ужина он получит взбучку. Оставалось надеяться, что дальше этого дело не дойдет. После ужина он попрощался со всеми, и некоторые из этих прощаний были примечательными. Дядя Альфард попросил Регулуса написать ему, обняв его еще раз. Нарцисса не преминула сообщить ему, что будет ждать ответа на следующее письмо, которое она отправит. Люциус посоветовал ему связаться с ним, если ему когда-нибудь станет интересно узнать о Темном Лорде, от чего Регулус едва не упал от шока. Какого черта Люциус вербует Регулуса в армию Темного Лорда? Как только все ушли, Кикимер начал убирать со стола, а Регулус стоял, ожидая, когда его родители уйдут. Он замер, когда его мать обратила на него свое внимание. Она медленно подошла к нему, и Регулусу показалось, что его мать сейчас напоминает хищника, охотящегося за добычей: — Что ж, интересная была ночь, верно, Регулус? Регулус издал дрожащий вздох, пытаясь успокоить свои нервы: — Да, мама, это было дивно. Она остановилась в нескольких футах от него, ее лицо было лишено эмоций: — Дивно? Интересный выбор выражения для мужчины. Я никогда не слышала, чтобы твой отец или Сигнус так говорили раньше. Регулус не знал, что ответить на намек, что он ведет себя не по-мужски, поэтому промолчал. Его мать, казалось, не возражала: — Но ты, мой дорогой сын, всегда был немного более… чувствительным, чем остальные. Разве ты не согласен? Регулус не был уверен, хочет ли она, чтобы он согласился или не согласился: — Я бы не использовал слово «чувствительный», нет. Я бы скорее сказал «вдумчивый». Она натянула нехарактерную улыбку, которая немного напугала Регулуса: — Вдумчивый, какое… дивное слово для этого. Мгновенно Регулус почувствовал боль в голове, словно кто-то копался в его воспоминаниях. Она схватила его за плечо, чтобы удержать на месте, пока его воспоминания разрывались на части. Раньше она никогда не была так внимательна к его мыслям, но теперь было ясно, что она что-то искала, и ей было все равно, как она это найдет. Он не был уверен, что именно она нашла, но когда она отстранилась, то начала громко смеяться. Регулус бросил нервный взгляд на отца, но увидел лишь безразличный хмурый взгляд на лице мужчины. Его мать снова улыбнулась ему: — О, дорогой, ты выглядишь перепуганным. Это так нелепо, ты же знаешь, что я никогда не сделаю тебе ничего такого, чего ты не заслуживаешь. Ты ведь понимаешь это? Регулус проглотил комок в горле размером с бейсбольный мяч: — Да, конечно, мама. — Хорошо, — она обернулась к его отцу: — Орион, дорогой, знаешь ли ты, что наш малыш научился окклюменции, и у него неплохо получается, если можно так выразиться. Регулус замер, осознав, что она заметила его скрытые уровни защиты, она копнула достаточно глубоко, чтобы увидеть полную картину его окклюменции. Орион буркнул свое подтверждение, но ничего не ответил. Его мать, казалось, это не волновало, так как она протянула руку и погладила его по щеке: — Регулус, зачем тебе скрывать от мамочки такой впечатляющий талант. Вальпурга Блэк никогда в жизни не называла себя мамочкой. Она играла с ним. Она что-то знала и хотела помучить его этим. Его горло скривилось, когда он заговорил: — Прости, мама. Я не думал, что тебе это будет интересно. — Ты не думал, что мне будет интересно? С чего бы мне не заинтересоваться единственным делом, в котором ты преуспел за всю свою жизнь? Он слегка вздрогнул от колкости, но она продолжила: — Я хочу быть с тобой откровенна, Регулус, можешь ли ты назвать что-нибудь еще, в чем ты исключителен? Регулус не ответил, но она надавила: — Отвечай же, мальчик! Регулусу захотелось плакать. Он чувствовал физическое наказание от Вальпурги, но обычно она не унижала его таким образом. Он слегка прочистил горло, но его голос все равно прозвучал как шепот: — Я… — Говори! Ради Мерлина, будь смелым хоть раз в своей жалкой жизни. Регулус попытался говорить смело, но он знал, что она была права, он звучал жалко: — Нет, я не могу придумать ничего другого, в чем я был бы исключителен. Она снова улыбнулась: — Верно. Ты не можешь вспомнить ничего, в чем бы ты был исключителен, кроме как хранить секреты от своей матери, — его взгляд переместился с пола на нее: — Ты исключительный лжец, Регулус Блэк. По крайней мере, вот что мы можем сказать о тебе. Регулус Блэк до жути обычный, но очень хороший лжец. — Мам, я… — Молчать. Если я захочу услышать еще одну ложь из твоих уст, я попрошу об этом. Ты меня понял? Регулус кивнул и посмотрел снова в пол, на мгновение задумавшись, не умрет ли он сейчас. Его мать обступила его, а отец стоял в стороне. Эта сцена напоминала все остальные наказания, которые назначались в этой семье. Мать наказывала его, а отец стоял в стороне и ничего не говорил. Она вернулась к своему тошнотворно сладкому дразнящему голосу и спросила: — Регулус, разве можно лгать нашим матерям? — когда Регулус покачал головой, она продолжила: — Считаешь ли ты, что заслуживаешь наказания? — Регулус кивнул, и почувствовал, как по его лицу скатилась дорожка слез, когда она снова заговорила: — Насколько сурового наказания, по-твоему, заслуживает твоя ложь? Ты можешь ответить на этот вопрос. Регулус знал, какого ответа хочет его мать: — Настолько сурового, насколько ты сочтешь нужным, мама. Она шагнула к нему и схватила его за лицо, вытирая слезы: — О, Регулус. Ты слабый маленький мальчик. Плачешь, когда еще даже не получил своего наказания. Он был слабым. Он был жалок. Он был бездарен. Все, что говорила ему мать, было правдой, и он презирал себя. — А теперь, почему бы тебе не рассказать отцу, о чем ты лгал? Регулус замешкался, он понятия не имел, что она нашла в его голове. Нашла ли она Джеймса, настолько глубокого спрятанного, как и он сам? Добралась ли она до Реми? Или все это было из-за Эвана? Он запнулся: — Я-я-я… Его мать разразилась громким смехом, похожим на гогот: — Он наговорил столько лжи, что не уверен, какую из них мы уже знаем. Абсолютно жалкий. Почему бы мне не подсказать тебе, раз уж ты наш драгоценный наследник? Я знаю, что ты не поддерживаешь дружеские отношения с мальчишкой Розье, и я знаю почему. Регулус замер, она знала почему, то есть она знала о Реми. Да его убьют сегодня ночью. Он никогда больше не увидит Реми? Или Барти? Или Джеймса? Или даже этого тупого Эвана? Он играл с огнем, и теперь настала его очередь сгорать в яме. — Теперь скажи мне, Регулус, какого наказания, по-твоему, требует общение с грязнокровками? Регулус начал говорить еще до того, как обдумал свои следующие слова: — Она не грязнок… Пощечина Его мать ударила его по лицу так сильно, как только могла, что он чуть не упал. Его щека горела, и он почувствовал, что слезы еще сильнее заструились. Голос его матери утратил дразнящий тон, и теперь в нем звучала чистая ярость: — Никогда не возражай мне! И никогда не защищай эту грязнокровку в моем доме! Не могу поверить, что у тебя хватило наглости взять наше имя и протащить его через грязь таким образом. Как тебе не стыдно! Пощечина Пощечина Она размашисто и последовательно наносила ему пощечины, от чего он упал на пол, схватившись за лицо. Она вытащила свою палочку: — Это для того, чтобы научить тебя уважать своих родителей и нашу фамилию. Сильвексио! Внезапно Регулус почувствовал, что кожа на его руке плавится, и закричал. Он кричал, чтобы кто-нибудь помог ему. Своему отцу, чтобы он спас его. Своей матери, чтобы остановить проклятие, распространяющееся по его телу. Он кричал и плакал, прося кого-нибудь спасти его. Он умолял: — Пожалуйста! Пожалуйста, мам, остановись! Прости меня! Пожалуйста, пап, помоги мне! Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! Его крики и мольбы остались неуслышанными, родители стояли и невозмутимо наблюдали за его мучительными страданиями. Наконец мать отменила проклятие, и Регулус попытался перевести дыхание между рыданиями. Он посмотрел на свою кожу, ожидая, что она обуглится и расплавится, но все было в порядке. С ним все было в порядке, но боль была настоящей. Он лежал на земле, свернувшись калачиком, а над ним склонилась его мать. Она заговорила своим тошнотворно сладким голосом: — Почему же ты заставил меня сделать это, Регулус? Неужели ты думаешь, что мне это нравилось? Неужели ты думаешь, что я действительно хотела так наказать своего сына? Если бы ты вел себя хорошо, то ничего этого не было бы, и мне не пришлось бы выполнять это невыносимое дело. Регулус хныкнул и пролепетал: — Прости, мам. Она наклонилась и погладила его по волосам: — Я знаю, милый. А теперь, почему бы тебе не сказать нам имя своей маленькой подружки? Регулус почувствовал, как напряглись его мышцы от ее слов. Реми, они причинят ей боль. По всем новостям говорят о нападениях на магглорожденных и полукровных семей. Они сделают ее мишенью, если узнают. Он не знал, как много Эван рассказал родителям об этом, но понадеялся на Мерлина, что он не назвал ее имени. Или вся ее семья была бы уже мертва. Регулус покачал головой. Он бы ни за что не назвал матери ее имя. Она прорычала: — О, в самом деле? Видимо, тебе нужен еще один урок. Варикол! Регулус никогда раньше не слышал об этом заклинании, но не сразу понял, что оно делает. Внезапно ему стало трудно дышать, что-то застряло у него в горле, и он не мог его вытащить. Он задыхался. Он встал на колени и попытался засунуть пальцы в рот, чтобы вытащить предмет, но там ничего не было. Он давился воздухом. Его мать наблюдала за его сопротивлением, пока мир не начал чернеть перед его глазами. Тогда он услышал ее слова: — Анапнео! Его дыхательные пути очистились, и он снова смог дышать. Он с жадностью делал глубокие вдохи воздуха, втягивая холодный кислород, пока мог. Так продолжалось некоторое время. Его мать требовала, чтобы он сказал ей, кем была эта грязнокровка, и мучила его, когда не получала ответа. Он подумывал солгать об имени, но знал, что это только сделает другую семью мишенью. Он не знал точно, сколько раз его пытала палочка матери или сколько раз душила, но этого было достаточно, чтобы он больше не мог стоять, так как боль обессилила его. Она снова потребовала: — Регулус Блэк, если ты не скажешь мне, как зовут эту грязнокровку, то почувствуешь не только легкое головокружение или жар. Она шутила? Легкое головокружение и жар, как будто так можно было описать последствия этих заклинаний. Что бы она делала, если бы они были обращены против нее? Он ничего не ответил ей, он уже давно перестал мотать головой, когда слышал это. Он не мог поверить в то, что услышал, но это прозвучало ясно, как день: — Круцио! Говорят, что непростительные проклятия так ужасны, потому что для того, чтобы произнести их, заклинатель должен действительно желать этого. Он должен желать причинить боль, подчинить себе или даже убить. Говорят, что чем сильнее желание, тем больше боли они хотят причинить. Регулус не знал, насколько это правда, потому что он прочувствовал только одно из этих проклятий, и это был его первый раз. Боль настигла его не сразу, как бы удивительно это ни звучало. Или, может быть, она и ударила его, но была настолько шокирующей, что он почувствовал ее только через несколько секунд. Но потом это было самое мучительное чувство, которое он когда-либо испытывал в своей жизни. Оно затмило все эмоциональные, физические и психологические боли, которые он когда-либо испытывал. Он чувствовал только агонию. Каждый нерв и каждая клетка в его теле горели и лопались одновременно. Регулусу казалось, что он может умереть от проклятия Круциатуса, пусть раньше такого никогда не случалось. Хотя и было много случаев, когда от применения проклятия Круциатус развивалось безумие. Ему казалось, что его конечности отказывают, и все, что он мог делать, это корчиться на полу. Он не был уверен, кричал он или нет. Скорее всего, да, но он не слышал ничего, кроме белого шума. Он не был уверен, как долго она держала на нем проклятие, потому что даже когда она прекратила его, он все еще горел. Она заговорила с ним, но белый шум в голове не позволил ему услышать ни единого слова, хотя он мог догадаться. Он не был уверен, как долго проклятие не действовало на него, прежде чем она решила, что его молчание ничем хорошим не закончится. Внезапно он почувствовал, как его снова пронзает раскаленная боль. Но эта боль была какой-то другой. Ему было мучительно больно, казалось, что его кости постоянно ломаются. Как будто в каждую часть его тела снова и снова вонзались ножи. На этот раз он каким-то образом погрузился в боль, он знал, что просто дергается на земле. Возможно, он выглядел как безжизненный труп, испытывающий послесмертные потрясения. Возможно, именно по этой причине его мать прекратила проклятие и больше не накладывала его. Он смутно слышал, как спорят его мать и отец, но не мог пошевелить ни одной частью своего тела. Он не знал, сколько просидел так, пока над ним не склонилась какая-то фигура. У него мелькнула поразительная мысль, что это Сириус. Он был похож на него сквозь мокрые от слез глаза. Когда зрение прояснилось и перед ним предстало изображение монстра, его матери, а не Сириуса. Как он мог принять Сириуса за свою мать? Сириуса, что, здесь не было? Регулус слышал о том, что лекарство Круциатус вызывает безумие, и беспокоился, что, поддавшись проклятию, сошел с ума. Когда он наконец сосредоточился на словах матери, то услышал: — Если я еще раз услышу, что ты разговариваешь с такой грязью, я вытащу тебя из этой школы так быстро, что не успеешь опомниться. Попробуй только еще раз переступить черту, Регулус, я не шучу. Кикимер, унеси этого жалкого мальчишку обратно в Хогвартс, я не хочу видеть его лицо до лета. Регулус не знал, как он туда попал, но он лежал на кровати в своей комнате, пока Кикимер собирал его вещи в сундук. Потом он вдруг оказался в школе, в лазарете, над ним склонилось обеспокоенное лицо, и все, что Регулус мог думать, это то, что он больше никогда не переступит порог дома на площади Гриммо.*********************************************************
Джеймс
Джеймс провёл замечательные каникулы с Мародерами. Они катались на коньках, играли в снежки и проносили спиртное из Хогсмида. Джеймс обнаружил, что ему очень нравится Хогвартс в это время, когда в нем тихо и пусто. Теперь, когда его друзья уехали, он был менее оживлен. Питер уехал рано утром, чтобы встретиться с Магдалиной и провести Рождество с ее семьей. Сириус и Ремус уехали к Андромеде около полудня, как только Ремус почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы покинуть больничное крыло. Теперь оставался только Джеймс. Пару дней назад родители прислали ему письмо о том, что решили навестить его тетю и дядю, но вернутся они поздно в канун Рождества, так что ему лучше приехать утром. Он решил, что в этом нет ничего плохого, так как у него будет больше времени на сборы, но сейчас ему было скучновато. Он уже давно не ужинал, а большинство сотрудников Хогвартса были в стельку пьяны. Ему нравилось видеть своих профессоров пьяными, так что в этом плане было весело. Однако сейчас он просто сидел в своей комнате и складывал вещи в сундук. Было около девяти часов, когда это случилось. Дверь его общежития распахнулась, и в комнату вошла профессор МакГонагалл. Он быстро встал, недоумевая, что профессор делает в его комнате, тем более что в последний раз, когда он ее видел, она валялась пьяная. Похоже, она приняла отрезвляющее зелье, так как теперь двигалась совершенно нормально. Она выглядела обеспокоенной, когда заговорила: — Поттер, мистер Блэк уже уехал? Джеймс нахмурил брови в замешательстве: — Да, сегодня днем. Что случилось? Она осмотрела его с ног до головы и вздохнула: — О, полагаю, это касается и Вас. Мистера Регулуса Блэка только что доставили обратно в школу, и он находится в больничном крыле. Джеймс почувствовал, как его кровь застыла, и вдруг он протиснулся мимо профессора и побежал так быстро, как только мог, в больничное крыло. Он слышал, как она зовет его позади, но остановить его уже ничто не могло. Хлопнув дверьми больничного крыла, он увидел мадам Помфри у кровати. Помфри оглянулась на него, потрясенная тем, что один из немногих учеников, находящихся сейчас в школе, имеет наглость врываться в её крыло в такое время ночи. Джеймсу было все равно, увидит ли кто-нибудь из этих профессоров его и Реджа вместе. Все, что его волновало, это узнать, что с ним все в порядке. Джеймс бросился к кровати, за которой не ухаживала Помфри, и увидел его. Он прошептал: — Мерлин. Регулус выглядел так, словно был мертв. Он был невероятно бледен, по его лицу тек пот. Его волосы промокли насквозь и были в беспорядке. Его губы, которые обычно были красивого розового оттенка, окрасились в синеватый цвет. Его глаза, которые были открыты, смотрели в пустоту, не реагируя на происходящее. Если бы не тот факт, что он видел, как Регулус дышит, он бы подумал, что парень мертв. Профессор МакГонагалл, казалось, наконец-то поняла, что произошло, потому что когда он поднял голову, обе женщины в шоке уставились на него: — Что случилось? МакГонагалл заговорила очень осторожным тоном: — Мы все находились в Большом зале, как вдруг один из домовых эльфов из кухни позвал мадам Помфри. Она не была уверена, что кто-то из эльфов ранен, но они потащили ее в больничное крыло, где она нашла Регулуса. Она послала за мной, и его домовой эльф рассказал нам всю историю. Джеймс заговорил, желая убедиться, что это произошло в доме Регулуса: — Кикимер? Мадам Помфри кивнула: — Кажется, его так звали. Он рассказал нам, что его хозяйка попросила вернуть юного сэра в школу, но он не думал, что мальчик должен оставаться один. Ему пришлось наказать себя за то, что он рассказал нам, но он сказал что-то о проклятии Круциатус и других видах пыток, которые применялись к мальчику. Джеймс не мог поверить в это, глядя на человека, которого любил. Регулуса пытали, за что? Неужели они узнали о Джеймсе и о нем? Это было наказание за любовь к предателю крови или за любовь к парню? Джеймс опустился на колени и схватил руку Регулуса, поднеся ее к своим губам. Он начал всхлипывать, сильные рыдания заставляли все его тело содрогаться. Это была его вина. Во всем был виноват лишь он один. Джеймс не знал, как долго он плакал, но он даже не заметил, как был вызван стул. Должно быть, его усадили на стул, чтобы ему было удобнее держать руку Регулуса. Джеймс чувствовал себя нелепо из-за того, что разрыдался, когда в данный момент ему нужно было быть рядом с Регулусом: — С ним все будет в порядке? Мадам Помфри нежно посмотрела на него, а затем кивнула: — Физически он будет в порядке. Проклятие не держалось на нем достаточно долго, чтобы вызвать длительное повреждение нервов. Я дала ему несколько зелий, чтобы уменьшить нагрузку на мышцы и сухожилия. Кроме того, я дала ему зелье, вызывающее сон, так как считаю, что в данный момент это будет для него самым полезным. К завтрашнему дню он будет в порядке, но я должна предупредить вас, мистер Поттер. У него могут быть серьезные психологические проблемы после этого инцидента. Проклятие Круциатус может легко свести человека с ума, но нам остается только надеяться, что с ним все будет в порядке. Джеймс хотел снова заплакать, глядя на Регулуса, который выглядел скорее спящим, чем мертвым после зелий, которые ему дали, но он знал, что в его организме больше не осталось слез. Он не мог поверить, что мать могла так поступить с собственным ребенком. Что она пытала его, а потом выбросила, как мусор. Она была самым отвратительным человеком на свете, и Джеймс поклялся заставить ее за это поплатиться. Он посмотрел на профессора МакГонагалл, на лице которой было написано выражение жалости: — Что с ними будет? Профессор МакГонагалл выглядела слегка растерянной и спросила: — О чем вы говорите, дорогой? — Его родители, что с ними будет? Они же не смогут избежать наказания за жестокое обращение со своим сыном, да? Она поджала губы, как будто сдерживая то, что действительно хотела сказать: — Вы уверены, что это его родители так с ним поступили? Джеймс не мог поверить, что она действительно спрашивает об этом. Это было так очевидно, кто это сделал: — Это была она. Вы знаете, что это была она, профессор. Как и те нанесённые шрамы, которые есть у Сириуса и у него, она чертовски жестока. Она заслуживает того, чтобы гнить в Азкабане даже за использование Непростительного, не говоря уже о нападении на кого-то беззащитного. Она посмотрела на мадам Помфри, и те, похоже, что-то тихо обсуждали, прежде чем она снова повернулась к Джеймсу: — Вы, конечно, правы, я немедленно поговорю с директором. Она повернулась и ушла, похоже, чтобы поговорить с директором. Мадам Помфри продолжала проверять Регулуса, пока не убедилась, что с ним все будет в порядке в течение ночи. Она позволила Джеймсу остаться с ним, держа его за руку. Джеймс не сомкнул глаз, думая о том, как он может отомстить Вальпурге Блэк не только за то, что она сделала с Регулусом, но и за Сириуса. Все это навевало воспоминания о том, что случилось с Сириусом на прошлое Рождество, и это пугало его до смерти. Сириус всегда хотел покинуть этот дом, но прошлое Рождество стало последней каплей перед его уходом. Регулус никогда не говорил о желании уехать, и Джеймса пугало, что человек, которого он любил, может вернуться в этот дом. Впервые за всю свою жизнь Джеймс пожелал, чтобы кто-то действительно подох — Вальпурга Блэк.