ID работы: 12832549

Иллюзия невинности

Слэш
NC-17
В процессе
125
Mr.Dagon бета
Размер:
планируется Макси, написано 258 страниц, 28 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
125 Нравится 284 Отзывы 76 В сборник Скачать

Эпитафия пятая

Настройки текста
1937 год, Сеул Обязанность присутствовать на государственных мероприятиях различной степени абсурдности утомляла Тэхёна, однако отказаться от неё не представлялось возможным. Порой омеге казалось, что премьер-министр в детстве не наигрался, вот теперь и устраивал собственный кукольный театр, используя членов императорской семьи. У этой гипотезы было, к тому же, достаточно оснований. Маловероятно, что сын нищего заводского рабочего имел беззаботное детство, наполненное играми и шалостями. Что ж, похвально, что господин Чон сумел найти выход для своих нереализованных желаний. Нарядил императорскую семью, рассадил по отведённым местам и заставляет теперь наблюдать, как маршируют его обожаемые оловянные солдатики. Впрочем, было похоже, что лишь Тэхён находил бесконечные парады весьма и весьма утомительными. Отец был в абсолютном восторге, а Намджун, похоже, начинал постепенно приобщаться. Омега даже по-своему их понимал. Было тяжело не впечатлиться слаженными, отрепетированными до мельчайшей детали, движениями сотни молодых бодрых альф в безупречной форме. Звуки оркестра, в особенности ударных, заставляют сердце трепетать в такт шагам, и вот ты уже сам не замечаешь, как возникает странное желание внутри приобщиться к этой толпе. Один человек не стоит ничего, он не способен организовать столь упоительное зрелище. Но толпа, масса, как любил говорить немецкий друг премьер-министра — вот истинная сила и истинное наслаждение. Не столь важен повод, по которому маршируют все эти люди. Повод уже все давно забыли. Важно само действие, сам слаженный спектакль, демонстрирующий бесконечное единство и столь же бесконечную покорность. Вот уже прошли полки пехотинцев, кавалеристов, моряков и лётчиков, и пришло время для юных воспитанников патриотических обществ. Ровными рядами шагали альфы от восемнадцати до двадцати лет, лучшие из лучших членов «Боевого объединения чосонской молодёжи», вчерашние выпускники «Молодёжного националистического авангарда», где состояли альфы от четырнадцати до восемнадцати. Тэхён не понимал смысл стольких государственных организаций для детей и подростков, однако премьер-министр находил их невероятно важными и никогда не жалел денег для воспитанников. Что альфы, что омеги могли стать членами организаций с шести лет. Выглядело это несомненно презентабельно, особенно для родителей. Вместо маяния без дела на улицах их чада ходили в походы, занимались спортом, погружались в полезную для общества деятельность, в конце концов: то макулатуру для спасения лесов на севере Чосона соберут, то устроят еженедельную уборку школы и улицы. Но самое главное: уже с младших классов каждый чосонский ребёнок ощущал себя частью одного могущественного целого — нации и партии. Чувство воистину опьяняющее и дарящее бесконечную уверенность и преданность. — Прекрасно маршируют, — восторженно делится император с сидящим рядом с ним на трибуне премьер-министром, провожая взглядом уходящих с площади Кванхвамун молодых людей, а Тэхён волей-неволей начинает подслушивать. — Однако ещё есть чему учиться. Немцы маршируют несколько грациознее. — Всему своё время, однако им всем сейчас лучше сконцентрироваться не на парадах, а на чём-то более прикладном, — Чон Сукчон улыбается, пока аплодирует марширующим, однако отчего-то омеге его улыбка совершенно не нравится, и судя по выражению лица Сунджона, он также разделяет чувства сына. — На что вы намекаете, господин премьер-министр? — Скоро начнётся большая война, и Чосон в неё вступит. Решение уже принято, вам в нужный момент останется лишь подписать соответствующий указ, и наши войска двинутся на север вместе с Квантунской армией. Японцы пойдут в сторону Сибири, нам же хватит Приморья. Тэхён замечает, как сидящий рядом с ним Намджун также отвлекается от парада и смотрит в сторону говорящих, однако омега слегка толкает брата в бок, намекая не подавать виду, что так же подслушивает. Намджун благо намёк понимает и начинает отыгрывать непринуждённость, пока их отец столь же безмятежным переставал казаться. На лице императора отчётливо читалось недоумение, смешанное с недовольством. — Не думаю, что вступление в войну хорошая идея. Разве Японии недостаточно того, что мы продаём им ресурсы по заниженным ценам, без которых их заводы остановятся? К чему военная экспансия? — К тому, что, во-первых, мы связаны антикоминтерновским пактом, и если Япония и Германия начнут войну против СССР, мы к ней подключимся, а во-вторых, это наша плата за суверенитет. Мы девять лет были колонией по доброй воле вашего отца, который отписал свою страну Японии, и чтобы вновь в неё не превратиться, мы должны всячески сотрудничать. — И вы отправите всех этих вчерашних мальчишек на смерть? — Ваше Величество, они не будут вечно ограничиваться одними только парадами. Они жаждут настоящих сражений и подвигов, а я не посмею им отказать. Невозможно растить наших детей с рассказами о великих битвах, а потом заточить в мирную жизнь. Ко всему прочему, мы ведь возвращаем наши исконные земли. Вам определённо стоит перечитать «Хвандан коги», — Чон рассказывал обо всём весьма живо, однако не похоже, чтобы император разделял его энтузиазм. — Не стоит беспокоиться, Ваше Величество, наша армия при поддержке Квантунской группировки без особых усилий возьмёт Владивосток за три дня. А сейчас простите меня, мне нужно откланяться. На прощание премьер-министр поднимает вытянутую правую руку, а Сунджон ещё долго смотрит ушедшему альфе вслед, пока и сам не отходит с трибун, предупредив Тэхёна и Намджуна, что отлучится ненадолго. Омега уже хотел было забыть о только что услышанном диалоге, однако было бы весьма наивно полагать, что старший брат не захочет развить эту тему: — Как думаешь, как скоро будет война? — наследный принц так спрашивал, будто Тэхён был министром обороны или же хоть что-то смыслил в политической жизни империи. — Не знаю и даже знать не хочу. К тому же, чего ты так беспокоишься, премьер-министр ведь сам сказал, что всё закончится за три дня. Даже опомниться не успеем. И вообще, не будет никакой войны, вот увидишь. — Будет, и боюсь, что длиться она будет отнюдь не три дня, — тон Намджуна не сулил ни малейшего намёка на оптимизм, но омега всё равно ни в какую не желал рисовать в голове мрачные сценарии. — Так, немедленно заканчиваем этот разговор, или я обижусь и тоже уйду. Лучше расскажи мне другое: супруг Мин недавно хвастался, что для тебя нашли жениха, это правда? — К сожалению, — то ли альфа всё ещё не отошёл от мрачных разговоров о войне, то ли одна только мысль о замужестве ему ужасно претила. — Намджун, ну ты же понимаешь, что меня такой скомканный ответ не устроит, давай, делись подробностями. Как только речь заходит о свадьбе старшего брата, Тэхён тут же словно оживает, его лицо озаряет хитрая улыбка, а сам омега придвигается поближе к Намджуну и обхватывает его левую руку, намекая, что никуда альфу не отпустит, пока тот не расскажет всё в мельчайших подробностях. Наследный принц быстро понимает, что деваться ему действительно некуда, и свободной правой рукой тянется к внутреннему карману парадного кителя, оттуда достаёт небольшую фотографию весьма миловидного молодого омеги в кимоно. Признаться честно, Тэхён несколько удивляется, что выбор супруга Мин пал на японца. — Это младший сын маркиза Сага, они родственники императора Хирохито, — поясняет Намджун, кто именно изображён на снимке. — Его старший брат в феврале вышел замуж за брата императора Маньчжоу-го, так что папа считает, что это будет весьма выгодный брак, который породнит нас и с японским, и с маньчжурским императорскими домами. — Не думаю, что премьер-министр одобрит эту затею, — достаточно насмотревшись на сына маркиза, Тэхён отдаёт фотографию брату. — Он хоть и водится с японцами, но терпеть их не может. Он настаивает на браках исключительно с корейцами. — А супруг Мин терпеть не может премьер-министра. Не удивлюсь, если он это делает назло ему. Тэхён за нелюбовь к Чон Сукчону пожал бы папе Намджуна руку, однако императорского супруга омега не любил значительно больше. Даже премьер-министр принцу был значительно приятнее, чего нельзя было сказать о его сыне. Прошло несколько дней с той проклятой фотосессии, а Хосок никак не давал о себе знать. Омега уже десяток раз пожалел о том, что согласился, и с ужасом ожидал проявленные снимки. Наверняка, как только Тэхён их получит, сразу же сожжёт прямо в конверте и даже смотреть не станет. Потому что они являлись материальным доказательством мгновения его страшного стыда, когда он позволил этому наглому альфе то, что не должно позволяться никому. Решено, принц уничтожит все снимки, с Хосоком больше никогда не заговорит, а Мицуи пускай довольствуется фотографией из документов Его Высочества. Но если омега столь твёрдо всё решил, откуда тогда странная дрожь в теле и небольшие внутренние сомнения? Будто Тэхён впервые в жизни сомневается сам в себе.

***

Уже заученный и обсуждённый десятки раз алгоритм действий: Сокджин ненадолго покидает дворец под предлогом необходимости купить несколько личных вещей, на самом же деле отходит от резиденции императора на достаточное расстояние и ищет ближайший телефонный аппарат, желательно в не самом людном месте. Каждый раз маршрут нужно будет менять, дабы, если вдруг за ним кто-то следит, люди из департамента ничего не заподозрили. Сегодня звонок омега должен был сделать первый раз, а потому не слишком далеко уходит от дворца и закрывается в телефонной будке напротив большого универмага. Набирает заученный номер и ожидает, когда ему ответят. Наконец в динамике звучит знакомый обожаемый голос: — Алло, — единственное, что говорит Юнги, не торопясь представляться, так как в их деле никогда нельзя было быть уверенным наверняка, кто именно тебе звонит. — Отец, я вышел за покупками, будут ли какие-то пожелания? — первые минуты расслабляться было нельзя и всё равно приходилось шифроваться на случай, если к будке кто-то подойдёт и захочет подслушать, дабы удостовериться, с кем именно разговаривает омега из свиты принца. — Пожеланий никаких нет, лучше озвучь мне, есть ли у тебя что-то, — пока руководитель группы говорит, Миндже несколько раз оборачивается по сторонам, и лишь поняв, что никто за ним не наблюдает, куда спокойнее начинает всё рассказывать альфе: — Есть сближение с Чон Хосоком. У меня есть все основания полагать, что они с принцем стали любовниками, на днях Тэхён, стараясь ничем себя не выдать, заезжал в его квартиру. Думаю, через Его Высочество сможем наконец подобраться к Хосоку, нужно лишь выждать подходящий момент и уличить, когда они захотят встретиться в людном месте. — Если они действительно любовники, то встречи в людных местах нам ждать не стоит. Ты уверен насчёт их отношений? — Нет, принц не делится со мной личным, но я работаю над этим, пытаюсь втереться в доверие. К тому же ещё раньше Чон Хосок предлагал мне сделку: хотел платить за то, что я буду докладывать ему, с кем Тэхён видится и где бывает. Я отказался, потому что боюсь потерять расположение принца и быть уволенным. — Что ж, продолжай пока наблюдение, а мы подумаем, что с этой информацией делать. — А что если доложить обо всём временному правительству в Шанхае? Они пришлют нам помощь, боюсь, вчетвером мы не справимся с такой целью. — Миндже, не говори бред, неужели не помнишь, как в Шанхае поступили с нашими товарищами, когда они получили деньги от Ленина? Конечно же эту историю омега прекрасно знал и помнил. Когда ещё существовала корейская коммунистическая партия, она также являлась членом временного правительства в Шанхае, и вот однажды коммунисты решились попросить у Ленина денег, так как нуждались в материальной помощи для продолжения деятельности. С трудом, но всё же удалось уговорить советского лидера, и вот уже из Москвы корейцы поехали в Шанхай со значительной суммой. Коммунистическая партия считала, что эти деньги выделены исключительно под их нужды, тогда как остальные члены временного правительства жили с уверенностью, что деньги общие. В конечном итоге всё закончилось уже в Шанхае перестрелкой и расправой над коммунистами руками их же союзников, а деньги бесследно исчезли. Не самая приятная история, и вполне ожидаемо, что Юнги не хотел запрашивать никакой помощи от революционеров, сидящих в Шанхае. Однако всё же Миндже что-то пугало в их замысле. Слишком самоуверенно звучала сама идея, что четыре человека способны устранить столь влиятельную политическую фигуру. Успокаивали омегу лишь доводы о том, что если они смогли проникнуть во дворец, то и эта операция будет им по силам. — Прости, я как-то не подумал, когда сказал, — спешно извиняется Миндже, боясь потерять благосклонность столь значимого в его жизни человека. — Не беспокойся, всё равно думать — это моя задача, ты пока собирай информацию. Донгиль и Хёнджу уже начали эксперименты с динамитом, вскоре должен быть благоприятный результат и сможем закладывать. Ты, главное, скажи нам, куда и когда. — Юнги, я хотел кое-что спросить, — омеге с трудом, но всё же удаётся унять непрошеное волнение в голосе, и он наконец решается озвучить свою сокровенную просьбу, о которой размышлял все эти бесконечно долгие дни, проведённые во дворце, — мы сможем встретиться? Наедине, — для большего понимания, на всякий случай, добавляет Миндже. — Миндже, не дури, это небезопасно, и вообще выкидывай из головы даже мысли о подобном, — звучит весьма категоричный ответ, заставляющий омегу ненадолго замереть, но вскоре всё же собраться с силами и произнести: — Прости, прости, я просто вспомнил былое, и мне показалось... — однако договорить Миндже не даёт грубо перебивающий его альфа: — Лучше забудь, это было однажды и больше не повторится. Связь окончена, без надобности не звони. Юнги завершает вызов, и в динамике омега слышит громкие, кажущиеся сейчас такими раздражающими, гудки. И на что он только надеялся? Редкостный идиот, готовый сам себя побить за такую детскую наивность.

***

1965 год, Токио Погода в Токио сегодня стояла удивительно чудесная. Тёплое весеннее солнце ласкало лица прохожих, не было ни дуновения холодного ветра, лишь небольшие порывы, дарующие бодрящую прохладу. Принц высказал желание прогуляться, а Чимин тут же предложил ему свою компанию, полагая, что в чуть более расслабленной обстановке на улице Его Высочество будет проще разговорить. Вопреки словам Масако, фотографии не сильно помогли, и даже о фотосессии у Чон Хосока омега рассказал весьма коротко и сбивчиво, не позволив журналисту составить какую-то ясную картинку, которую можно было бы потом описать в одной из статей. Подобное поведение Тэхёна наталкивало Чимина на ряд вопросов. Если принц больше не хочет делиться подробностями жизни, почему продолжает принимать Пака в гостях? Почему показывает альбомы и пусть немного, но упоминает некоторые детали? Хочет он в конечном итоге публикации этой статьи или же нет? — Присядем здесь ненадолго, я устал, — произносит принц, проходя мимо одной из лавок в близлежащем парке, хотя до этого за всю прогулку не произнёс ни единого слова, как бы Чимин не старался развить диалог. — Как скажете, — признаться честно, альфа и сам был не против немного отдохнуть, а потому садится рядом с омегой. Тэхён задумчиво осматривает проходящих мимо стариков, молодые семейные пары, школьников, офисных сотрудников, спешащих обратно на работу после обеденного перерыва, и Пак боится, что Его Высочество так и уйдёт в собственные мысли, не начиная беседу, однако принц его приятно удивляет: — Господин Пак, вы так настойчиво расспрашиваете о моей жизни, но совсем ничего не рассказываете о своей. Всё, что мне о вас известно: вы прекрасно знаете японский и брали Инчхон с американцами. Но мне хотелось бы подробностей. Интересно, что вы за человек. — Боюсь, в моей жизни чего-то увлекательного и интересного не было, — начинает журналист, решаясь всё же рассказать о себе несколько подробностей, уповая на то, что Тэхёна это зацепит, и он тоже начнёт делиться. — Я родом из Пусана, отец мой работал хирургом, а папа секретарём в местном отделении партии. Прекрасная семья с хорошим доходом, так что истории в духе Ким Ир Сена про то, как мы голодали и сидели по тюрьмам за революционную деятельность не будет. Родители отдали меня в гимназию с углублённым японским, мечтали, что я стану дипломатом, а потом началась война. В сороковые я был ещё очень юн, чтобы идти в армию, а уже после провозглашения республики пошёл в призывной пункт. Воевал, даже несколько медалей получил, но с военной карьерой не сложилось. Мне всё это стало омерзительно, и я перебрался в Сеул, стал там журналистом. Тогда же узнал, что ваш старший брат до сих пор жив и находится в Сеуле. Всё хотел написать про него материал, но не успел, он умер в пятьдесят пятом. Начал искать других ваших родственников, но все умирали раньше, чем я успевал до них добраться, а вот с вами мне улыбнулась удача. — Могли и не беспокоиться, господин Пак, здоровье у меня отменное, я бы вас ещё лет десять мог бы подождать, — впервые за всё время своеобразно шутит Тэхён и издаёт короткий смешок, даря собеседнику надежду на благоприятное развитие диалога. — Но неужели после стольких неудач в редакции кто-то ещё верил в вашу затею? — Мало кто, так что это чудо, что мне разрешили отправиться в командировку в Токио и встретиться с вами. Я, кстати, уже отправил первые заготовки статьи в Сеул, буду ждать ответ от главного редактора, устроит их написанное или же нет. — Неверно формулируете мысль. Правильнее сказать, устроит ли написанное президента Пака, мне ведь запрещён въезд в Корею исключительно по политическим причинам, будто я бы приехал и тут же начал бы в гордом одиночестве восстанавливать монархию. Не тех опасаются. — А всё же, Ваше Высочество, позвольте задать несколько смелый вопрос, — без риска в его профессии было никуда, именно поэтому Чимин решается рискнуть и спросить у принца напрямую о важных моментах: — Обещаю, подробности нашей беседы дальше этого парка не распространятся. Но всё же скажите, у вас было какое-то политическое влияние или нет? — Почитайте материалы Токийского процесса, там всё есть. Я даже как свидетель не проходил, — как ни в чём не бывало отвечает омега, даже не задумавшись, однако журналист давно подозревал, что причин, почему принца не пригласили на процесс могло быть великое множество, и его участие ни о чём не говорило. — Мне всё же интереснее услышать ответ лично от вас. — Если говорить о тридцать седьмом, то поверьте, господин Пак, были вещи, которые беспокоили меня значительно больше, чем политика империи.

***

1937 год, Сеул Уже поздний вечер, пора бы ложиться спать, ведь завтра запланирована уйма дел, однако Тэхён не может глаз сомкнуть. Внутри разрасталось странное беспокойство, а на ум постоянно приходили непрошеные мысли, и все они до одной были связаны с одним-единственным альфой. Альфой, о котором принц обещал себе больше не думать, потому что он не стоит его внимания, но отчего-то никак не получалось. В воображении словно наяву звучал его голос, казалось, что Тэхён даже может вновь почувствовать поглаживающие прикосновения к своему лицу, но всё это было не более чем наваждение, которое нужно было как можно скорее отогнать от себя. С этой целью Его Высочество позвал Сокджина и попросил почитать ему что-нибудь, но только не «Унесённых ветром». Уж слишком сильно один из героев напоминал личность, о которой Тэхён старался не думать. На этот раз компаньон принёс из дворцовой библиотеки роман «Бессердечие» Ли Гвансу, который уже на протяжении двадцати лет оставался невероятно популярным. Принц старается слушать рассказ о сердечных метаниях влюблённых соотечественников, однако то ли сюжет был слишком скучен и банален, то ли мысли самого Тэхёна были ужасно далеки от переживаний за героев. Омега часто ловил себя на том, что отвлекается и не слушает, увлекаясь воспоминаниями о случившемся в квартире Чона, но каждый раз он всё же берёт себя в руки и концентрируется на книге, пусть это и было непросто. — «Вы любите меня?» — стараясь не обращать внимание на заметную рассеянность принца, продолжает читать Сокджин. — «Что это значит?» — впрочем, не бросать короткие взгляды на непонятно чем взволнованного Его Высочество не получается, и омега делает короткие паузы в чтении. — «Мистер Ким, вы любите меня?» — компаньон переворачивает страницу, хотя предчувствует, что его вот-вот всё же попросят остановиться. — «Глаза Сон Хён округлились от удивления. Омега не ожидал такого вопроса. Он испугался. Правда была в том, что он никогда не спрашивал себя, любит ли его. Он даже не представлял, что имеет такое право. Он уже считал себя мужем Хён Сика, служить ему, следовательно, был его долг. Вопрос Хён Сика застал его врасплох» — Боже, это просто невыносимая книга! — не выдерживает и всё же доходит до точки кипения Тэхён, повышая голос, словно перед ним сидел автор романа и мог бы услышать всю критику. — Сон Хён консервативный идиот, который альфам кроме покорного «да» слова другого сказать не может, Хён Сик просто напыщенный индюк со всеми своими просветительскими речами. Так автору мало, тут ещё один омега-идиот Ён Че, который с детства думает, что любит Хён Сика, просто потому что отец сказал, мол они в будущем поженятся. Ён Че хранит ему верность все эти годы, а Хён Сик чхать на это хотел, ему лишь бы дурачку Ким Сон Хёну рассказывать, как он неправильно живёт. Сокджин, запомни мои слова, нас погубят не японцы и даже не коммунисты. Нас погубят такие бездарные романисты. — Многие считают, что это будущая корейская классика, — наконец Сокджин закрывает злосчастную книгу, от которой уже и сам порядком устал. — Признаться честно, я тоже не жалую Ли Гвансу и его романы. В Чосоне столько острых социальных тем, а вместо этого он рассказывает нам о слезливых страданиях недалёких героев, которые, как вы правильно заметили, любят друг друга часто просто потому, что им в детстве кто-то сказал, мол они поженятся. — Сокджин, ты звучишь прямо как коммунист, — посмеиваясь, полушутя произносит Тэхён, а у его собеседника выступает холодный пот на спине. Не хватало ещё сдать себя из-за нелюбви к наивным буржуазным писателям. Сокджин старается также улыбнуться, показать, что его слова принца искренне рассмешили, но никак не напугали. — Ну что вы, Ваше Высочество, ну какой из меня коммунист. Ещё скажите, что я революционер-подпольщик, — говорят, если хочешь что-то сокрыть, демонстрируй это как можно более явно, вот и омега решает следовать этой стратегии. — На подпольщика не тянешь, слишком изысканно выглядишь, хотя... Договорить Тэхён, впрочем, не успевает, потому что в дверь неожиданно стучат, и после разрешения принца, в спальню заходит один из молодых слуг, держа в руках поднос, на котором покоился белоснежный конверт. Оставалось лишь гадать, кто мог послать письмо в столь поздний час, однако у Его Высочества определённые предположения всё же были. — Только что доставили, Ваше Высочество, сказали, что срочно, — озвучивает слуга, подходя поближе к постели Тэхёна, дабы последний мог забрать конверт с подноса. Только взяв его в руки, омега сразу чувствует, что внутри явно не один тонкий лист бумаги. Детали незамысловатого паззла тут же складываются в голове. — Инсу, принеси мне тоже конверт. Слуга спешно удаляется выполнять поручение принца, пока сам Тэхён открывает конверт и достаёт оттуда небольшую стопку из нескольких фотографий. Первую — наиболее невинную, где омега просто сидит на стуле, слегка прикрыв лицо сеточкой на шляпке, принц откладывает сразу. Она несомненно была приятной глазу, но в данную минуту интересовала Его Высочество меньше всего, ведь фотографии, которые шли дальше были куда более интригующими. Когда Тэхён на них смотрит, его окатывает странное чувство стыда, смешанного с каким-то внутренним жаром и мазохистским удовольствием от осознания того, сколько всего принц позволил в тот вечер сделать с собой перед камерой. Лицо омеги там, где в его рот проникали ловкие длинные пальцы, выглядело наполненным удовольствия, однако Тэхён понимал, что отнюдь не это чувствовал в тот момент. Так в чём же секрет? Почему на этих фотографиях, которые Его Высочество про себя уже несколько раз назвал отвратительными, он выглядит столь расслабленным, будто искренне наслаждался процессом? Между фотографиями омега замечает небольшую записку и теперь концентрирует всё своё внимание именно на ней. «Я предположил, что сами Вы за фотографиями не придёте, а потому посылаю их Вам самостоятельно. Надеюсь, они Вам понравятся, потому что мне, во всяком случае, эти снимки пришлись по душе, и я проявил для себя копии. Но Его Высочество может не беспокоиться, за пределами моей квартиры эти фотографии никогда не окажутся, и ни одно постороннее лицо их не увидит. Хочу ещё раз выразить Вам своё восхищение. Вы наверняка ожидаете, что сейчас я напишу, что Вы омега невероятной красоты, что я не могу спать из-за мыслей о Вас и так далее. Однако я не один из тех наивных молодых альф, которыми Вы играетесь, а они и рады быть Вашими куклами. Со мной играться у Вас не выйдет. Но один комплимент в Вашу сторону всё же хочу озвучить. У меня было достаточно любовников, Ваше Высочество, однако ни одного омегу я столь пылко и страстно не желал, как Вас. Мне не нужны ни Ваши жеманные кокетливые улыбки, ни лживые слова о том, что Вы якобы находите моё общество невероятно приятным. Одним словом — всё то, чем Вы тешите обожающих Вас дураков. Мне нужно от Вас нечто большее. Не буду томить Вас и скрывать: я желаю обладать Вами. Взамен могу Вам предложить обладать мной. Я ведь чувствую и понимаю, что мы с Вами люди весьма похожие друг на друга. Нам докучают слова о возвышенной любви, но нас радует факт обладания другим человеком. Ни один другой альфа не предложит Вам нечто подобное, ни один из них не поймёт в полной мере Вашу душу, если конечно у таких людей, как мы с Вами, есть душа. Наверняка, когда Вы только прочтёте это послание, сразу же захотите его уничтожить и ответить мне категоричным отказом, однако задумайтесь Ваше Высочество: кто ещё предложит Вам нечто подобное?» Наглость Чон Хосока, похоже, никогда его не покидала. Даже сейчас он будто не оставлял омеге выбора, полагая, что от предложений такого альфы, как он, невозможно отказаться. Тэхён действительно чувствует внутри первый эмоциональный порыв разорвать письмо вместе со снимками и больше никогда с самодовольным грубияном не пересекаться, но что-то останавливает омегу в последнее мгновение. Хосок ведь прав, никто и никогда из всех тех альф, с кем был принц знаком, не предлагали ему подобные отношения. Более того, зачастую именно сам Тэхён выступал их инициатором, и даже в Токио именно от него исходило желание стать любовниками с одним из его поклонников, дабы наконец узнать, что из себя представляет близость с альфой. Но вот появляется Чон и с первых же мгновений знакомства разрушает привычный образ, который принц столько лет наблюдал вокруг себя. Его Высочество привык, что альфы готовы чуть ли не целовать землю, по которой он прошёл, что они осыпают его комплиментами и подарками, что готовы выполнять любую прихоть. Это неплохо подпитывало самолюбие омеги, хоть и становилось очень быстро скучным. Но вот появляется Чон Хосок, который не собирается заниматься раболепством перед принцем, зато готов предложить нечто весьма притягательное, обещающее целую гамму удовольствий. Достойный соперник, которого Тэхён с радостью покорит словно крепость и заставит встать на колени. Но вначале хотелось ненадолго вернуться к уже привычным омеге радостям. Слуга очень быстро приносит принцу конверт, и Тэхён убирает туда все фотографии кроме самой первой, а на обороте одной подписывает: «Искренне надеюсь, что мой дорогой друг господин Мицуи не забывает меня в столь далёком от Чосона Токио. Пусть эти фотографии послужат напоминанием о прекрасных днях, что мы провели вместе в Сеуле». После Его Высочество аккуратно выводит на конверте адрес альфы и говорит компаньону: — Сокджин, завтра с утра первым делом отправишь это письмо в Токио. Оно должно дойти до адресата в кратчайшие сроки. Сокджин обещает выполнить поручение в лучшем виде и покидает принца, желая спокойной ночи. Тэхён засыпает с приятными мыслями о том, что ему предстоит необычайно занимательное развлечение.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.