неизвестный

      Весь день Федя чувствовал на себе неприятно пронзительный взгляд. Весь день он старался его игнорировать. К концу дня всё это уже начало достаточно сильно бесить. Несмотря на ужасный дискомфорт и прибитое из-за этого состояние, Достоевский вёл себя тихо, будто и не ощущает, что чьи-то глаза его буквально съедают.       История была последним, седьмым уроком. После него уставшие десятиклассники наконец направлялись по домам или на прогулки со своими компаниями, так что вымотанность за этот бесящий понедельник, перемешиваясь с желанием обрести свободу, выплёскивались в виде абсолютного игнорирования мягкой учительницы. Если честно говорить, ей и самой на седьмом уроке объяснять новую тему было уже тяжело.       Тяжело вздохнув, негромким голосом Гоголь, не сказавший за весь этот день Фёдору ни слова, всё же обращается к Достоевскому:       — Ты как?..       — В смысле? — спокойно, на удивление для самого себя, переспрашивает брюнет.       — Ну… — выдавливает Коля. — Как ты себя чувствуешь?..       — Прекрасно, — чуть громче, чем следовало, что выдавало раздражённость, отвечает тот.       — Ну, это хорошо… — уже увереннее произносит блондин.       — Хорошо… Просто замечательно, — отрезает Федя.       Разговор более не вяжется. Желание продолжать его у Коли имеется, но как именно это сделать юноша не знает. Ещё никогда в жизни ему не было так тяжело говорить с кем-либо. Никогда никто так уверенно не пресекал его попыток развить беседу. Никогда никто не был так горячо против его компании… Хотя… Достоевского можно понять. Не каждый видел его в таком состоянии, в каком видел Гоголь. И не каждый хотел бы, чтобы его в таком состоянии нашли.       Вздохнув, блондин опускает руки и решает более не тревожить одноклассника. Не хочет говорить — не нужно. Но всё же лучше бы поговорил. Самому Коле безумно хотелось поговорить обо всём, что произошло. Он уже даже начал жалеть о том, как наигранно безразлично повёл себя в тот момент…       А как следовало поступить? Какие эмоции показать? Наверное, стоило не обращать внимание на Федю тогда… И бросить его там замерзать? Нет. Тогда… Показать другие эмоции? Да! Но какие? Лишняя озабоченность его бы отпугнула. Нет, точно не презрение… Но что тогда? Что следовало сделать? Как необходимо было поступить? Поставив себя на место Достоевского, юноша всё равно не понимает правильных действий. Вероятно, верным решением было бы просто-напросто испариться, но, увы, Гоголь так не умеет.       Когда звенит звонок с урока, Федя самый первый выходит из класса, самый первый спускается вниз, на первый этаж, наскоро одевается и выходит из школы. Кажется, с конца занятия прошло не более двух минут, а юноша уже успел покинуть стены школы.       Холод чуть отрезвляет, и Достоевский уже не торопится, а медленно идёт в противоположную сторону от дома. Считает, что лучше уж он побродит по улочкам и дворам, чем вернётся в тёмный и будто брошенный дом, полный затхлого воздуха. Проходя мимо ларька, где утром его покормил Маяковский, он даже не смотрит в его сторону.       Через полчаса прогулки холодный ноябрьский воздух наконец добивает, и Федя всё же направляется домой.       А что же дома? Подъезд встречает сыростью, в воздухе пахнет какой-то грязью. Поднимаясь по лестнице на четвёртый этаж, юноша надеется, что квартира пуста.       Когда же он заходит, все надежды на нормальный отдых рушатся. Судя по звукам, мать находится на кухне. То ли по телефону говорит с кем-то, то ли привела кого-то; беседа идёт на повышенных тонах. Несмотря на неприязнь, Достоевский всё-таки направляется туда, где сейчас женщина. Благо, что кроме неё и его дома никого нет. Чуть ли не вжимая побитый телефон в ухо, она орёт на своего собеседника, произнося нецензурные слова через слово. Видя сына, женщина белёно глядит на него, хмурясь, а затем, поставив точку в диалоге с тем, с кем он происходил, бросает трубку; телефон со всей силы прилетает на стол.       — Ты где был опять?! — начинает она, обращаясь к сыну. — Как раньше хочешь?! У матери нет денег, чтобы продолжать контролировать тебя, вот и пользуешься этим?!       Фёдор крепко сжимает челюсти, прикусывает губу чуть ли не до крови, но молчит, не смея произнести что-либо.       — Ты погляди на мать, погляди мне в глаза! Что видишь, м?!       Достоевский глядит на неё из-под бровей, но по-прежнему ничего не говорит.       — Ну погоди ты мне, вот найду я денег! Будешь у меня как раньше! На поводке будешь! — вскочив с места, она подскакивает к брюнету и замахивается ладонью, желая зарядить по лицу.       Федя чувствует отвратительную смесь запахов сигарет, алкоголя и пота. Вовремя среагировав, юноша откидывает в сторону руку матери и, пользуясь её слабостью из-за сильного опьянения, бьёт коленом в живот, отходя чуть в сторону. Женщина сгибается, её ноги подкашиваются, дыхание сбивается. Заметив это, Достоевский стремительно отходит за ее спину и с ноги ударяет так сильно, что его мать, сбившись с ног, пройдя по инерции несколько шагов, падает на колени, при этом лицом ударяясь о стену.       Женщина издаёт еле слышный стон, медленно переворачиваясь на спину. Глядящая своего сына, она вся сжимается, закрывая себя руками, но парень уже не собирается что-либо делать с ней и просто уходит в свою комнату.       В комнате душно и серо. Всё разбросано по углам, кое-где прямо на полу стоят бутылки из-под пива и какого-то спиртного. Взяв их в охапку, брюнет идёт обратно на кухню и скидывает прямо на мать, что до сих пор не встала. Вернувшись к себе, Федя падает на кровать, закрывая лицо руками. Он не хочет ни есть, ни спать, ни жить, ни умирать.       Неожиданно для самого себя издав какой-то нервный рык, парень вскакивает с кровати и подходит к столу. Порывшись в скинутых на него вещах, находит наконец книпсер и, оголив часть ноги, проходится по коже, срезая ее вместе с небольшим количеством мяса. Его собственный крик боли вместе с шипением тут же разносится по комнате. Прикусывая губу до крови, тем самым затыкая себя, Достоевский продолжает повреждать кожу, но теперь не отрезает, а лишь царапает.       На глазах появляется слёзы, но эти слёзы не из-за боли, а из-за огромного количества чувствуемых в один момент эмоций. Кажется, что сердце и голова сейчас разорвутся. Не сумев себя сдержать, Достоевский переходит с ног на живот, оставляя царапины и на нём.       Вдруг, будто опомнившись, Федя откидывает книпсер в сторону и пятится назад. Отбежав в противоположный конец комнаты, в небольшой коробочке находит зеркальце и глядит на себя. Его грудь тяжело вздымается. Увидев то, как исказилось его лицо, юноша, испугавшись, откидывает зеркало в сторону. К счастью, то не разбилось.       Со всей силы растирая лицо, будто этот жест поможет вернуть прежний вид, парень плюхается на кровать. Он больше не может себя сдерживать, но из последних сил пытается не начать кричать от… от всего.

***

      Всю неделю папа дома. Коля рад этому больше, чем всему, чему только можно. Он скорее спешит домой, чтобы наконец поболтать с ним о чём-либо, посмотреть что-то интересное в интернете и просто хорошо провести время. Казалось, его не было всего неделю. Но нет, его не было целую неделю. И всего неделю он будет дома.       С кухни пахнет чем-то вкусным, как и всегда. Увидев отца в коридоре, юноша сразу крепко-крепко пожимает ему руку, улыбаясь при этом так, что кажется, будто кончики губ сейчас до ушей дойдут. Был бы блондин помладше, как и раньше бы бросился отцу на шею, а тот поднял бы его на руки и подтащил к Колиной маме, своей жене.       Вся семья вновь в сборе.       Женщина отрезает три куска пирога, заваривает всем чай, накрывает на стол, в то время как отец рассказывает сыну о своей последней поездке.       — Ну так вот, — после того, как прервался на глоток чая, старший Гоголь продолжает, — еду, еду, вдруг смотрю — заяц на дорогу выбежал. Я, понятное дело, снизил скорость, бибикнул зайцу, а он, хоть и испугался, с дороги не ушёл, продолжив скакать передо мной. Я ему сигналю, сигналю… Ушёл всё же.       — Часто же тебе в последнее время зайцы на пути попадаются… — замечает женщина.       — И не говори, — соглашается Василий. — А вот ещё вам история: еду себе спокойно, никого не трогаю. Ночь совсем близко, темно, трясёт на грунтовой дороге… Понимаю, что начал засыпать уже, носом клюю. Сворачиваю на обочину, и вроде уже готов ложиться совсем спать, но что-то заставляет меня оглядеться по сторонам. И вижу я… Коль, как думаешь, кого я встретил?       — Ещё одного зайца?       — А вот и нет! Ежа. Такой огромный был! Никогда таких больших ещё не встречал.