неизвестный

      Вера в то, что Достоевский наконец придёт, становилась все меньше и меньше, но осознание одного не давало ей пропасть полностью — от школы тот не сможет и, вероятнее всего, и не станет увиливать. Да и последнее вчера резко разломилось на части, будто сухарик.       «Ладно алкогольное опьянение, но не дай Бог в наркотическом — вам конец, я обещаю. А то есть уже один самый умный…» — эти слова проигрывались в голове вновь и вновь, как надоедливая пластинка, которую нельзя убрать или выбросить.       Про Федю ли говорила женщина?       Если раскладывать по полочкам, можно сделать вывод о том, что в среду вечером или в четверг рано утром, когда шёл комендантский час, Достоевский был под веществами, то есть заранее заходил к Маяковскому…       И где же и как парень смог попасться полиции? Неужели опять в парадной мёрз?       В четверг после уроков Гоголь решил забежать к Владимиру Владимировичу и уточнить, не был ли у него Федя.       — Почему спрашиваешь? — тут же поинтересовался продавец, мельком поглядывая на юношу, а параллельно разбирал коробки с какими-то товарами.       — Он до сих пор не появился в школе, вот я и решил…       — Нет, его тут не было, даже за едой никакой не заходил… Как бы с голодухи там не помер… Хотя он и рад был бы такому исходу…       — Рад?! — резко переспросил Коля.       — Знаешь, а ведь он в последний раз попросил больше, чем раньше. Он мог разделить всё это надвое и нахлебаться этой фигни… Но всё же походило на то, будто он решил увеличить разовую дозу. Обычно так не делают, как он, не после таких частых приёмов, а гораздо раньше. Логично, что я подумал о необходимости ему большего, ибо после нескольких употреблений эффект угасает и для воссоздания первой реакции хочется много…       — Ясно, спасибо вам, — произнёс блондин, направляясь к выходу из ларька.       — Меня как раз таки благодарить и не нужно, а наоборот…

***

      — Ты чего такой в последнее время? — строго и с какой-то грустью в голосе задал неожиданный для Коли вопрос Гончаров.       — Какой «такой»? — удивлённо переспросил Гоголь.       — Необщительный, закрытый… Что случилось?       — Да ничего. Ничего особенного.       — Вижу я твоё ничего, — надавливал Ваня. — Что-то серьёзное?       — Да ничего, говорю же, — юноша ответил громче и резче, чем планировал.       Гончаров весьма смутился, отстранился и больше с вопросами не лез, чему Гоголь был благодарен. Не говоря ни слова, вместе они прошли к нужному кабинету на первый урок последнего рабочего дня на этой неделе — пятницы.       Достоевского в кабинете опять не было. Место рядом с Колей привычно пустовало.       Ничего нового.       Урок, как всегда, скучен и неинтересен. В душе присутствовало какое-то предчувствие, но какое именно — приятное или нет — парень разобрать не смог. Ближе к концу занятия блондин заметил, что начал проваливаться в сон. Чтобы себя разбудить он немного побил свои щёки.       На перемене Ваня и Коля общались почему-то мало. Каждый из них был занят своим делом. Было скучно и обоим хотелось спать.       Внезапное «о, ничего себе, пришёл твой сосед», сказанное Гончаровым, тут же пробудило Гоголя. Тот уставился в ту сторону, куда кивнул ему друг, и стал искать глазами того, кого зачем-то ждал.       В самом углу, опустив голову стоял Федя. Его чёрные длинные волосы закрывали всё лицо, так что разглядеть эмоции или что иное не представлялось возможным с такого ракурса. Какие-то чувства, которые Коля пока ещё не осознал (радость это? Или из-за длительного ожидание произошло?), заставили кривую улыбку появиться на губах.       Движения эти выполнены были подозрительно быстро и резко; Ваня странно ухмыльнулся.       Гоголь не собирался подходить к однокласснику или что-то говорить ему, нет!       Зачем же это?!       Он всего лишь ждал спокойно начала урока. Перемена короткая, — всего десять минут — так что необходимо было ждать не очень долго.       Наконец прозвенел звонок, и все направились в свои классы.       Коля один из первых попал в кабинет и уселся на своё место, лениво поглядывая на заходящих. Достоевский зашёл самый последний; двигался он медленно, будто плыл, но плыл весьма странно. О словах Маяковского, что Федя хромал, блондин вспомнил только тогда, когда его сосед уже садился на своё место, придерживаясь за парту и устраиваясь очень аккуратно.       Урок начался.       Коля делал вид, что слушает учителя и даже что-то записывал, но на самом деле мысли его заняты были другим.       С одной стороны, он был рад тому, что Федя всё же дошёл до школы и сейчас сидит вот тут, рядом с ним, а не в ментовке, где мог бы быть. Но с другой стороны, Гоголя вдруг ещё сильнее, чем ранее, испугало это и из-за этого заинтересовало и состояние ноги брюнета.       Что же у него случилось?       Рассуждая о чём-то, блондин и не заметил, как его взгляд оказался приковал к рукам Феди.       Нет, он даже не рассматривал их, они ему были не очень уж и интересны, глядел он «сквозь». Достоевского же это внимание напрягало, так что он подал голос:       — Эй, ты чего? — прошептал он Коле.       — А? — переспросил тот, резко переводя взгляд на лицо одноклассника. Случайно заметив под носом у того какою-то красноватую корочку, плотно замазанную каким-то кремом телесного цвета — вероятно тональным, — Гоголь решил смотреть только в глаза, хоть это вдруг стало сложно для него.       — Ну… Почему так смотришь?       — Задумался.       — И о чём же?.. — с натянутой улыбкой поинтересовался брюнет.       — Да неважно.       — Ага, наверное, вспоминаешь, как мы тогда встретились… В каком виде я был…       — Нет, — Коля перебил слишком резко, что заставило Достоевского печально усмехнуться. — Не об этом.       — Надеюсь, — вздохнул. — По крайней мере, ты ничего не видел и ничего не знаешь… Или мне уже стоит беспокоиться о том, что каждый в классе об этом знает, а слух скоро и до учителей дойдёт?       — Не стоит. Я никому не говорил, не переживай.       — И о чём же ты не говорил? — Федя чуть ли не насмехался над парнем, видя то, как тот увиливал и волновался. Брюнет вдруг почувствовал себя каким-то уж главным, а этого не было очень давно.       — Ты знаешь.       — Нет, говори давай.       — Нет, я ничего не знаю, ничего не видел, так что и говорить ничего не могу.       Сказав это, Гоголь отвернулся и уставился в свою тетрадь. Достоевский же не стал больше мучать его и занялся своими делами.

***

      После школы Федя решил идти домой не сразу, а перед этим забежать к Маяковскому.       Хотя… как сказать «добежать»? Доковылять дай бог.              Сегодня весь день необходимо было скрывать боль в ноге и ходить нормально, беспокоя порез, так что боль была сильнейшая.       Когда брюнет наконец зашёл в ларёк, не успев даже особо опомниться, он услышал грубый голос продавца — тот, похоже, был не в лучшем расположении духа.       — Иди отсюда, если ты за добавкой.       — Я… — только и сумел выговорить Федя. Он уж слишком не ожидал такой реакции на свой приход. — Я просто так зашёл…       — Да ну, — усмехнулся Владимир. — Тебя за последние дни потеряли, я даже, признаюсь, немного и, кхм, волноваться стал, — последние слова он произнёс крайне тихо, но Достоевский все равно их услышал и улыбнулся.       — Эм, не нужно было… Что со мной могло случиться?       — Да всё, что угодно, — отвечал продавец. — Этот твой друг заходил несколько раз и спрашивал, не видел ли я тебя, а потом и вообще про ментовку сказал, мол кто-то из вашей школы угодил, не ты ли…       — Какой друг?       — Да этот, белобрысый с косичкой из волос.