Нет никаких деревьев, никакого дома Сумрачных тихих аллей, никаких знакомых собак Цветы в ухоженных клумбах, всё совсем по-другому - Незнакомей, новей, словно всегда было так Это конечно то место, только время не это Не то время года, не то время суток
Ремонт - Flëur
***
Перерыв между обедом и ужином самый длинный, и к ужину обычно уже зверели от долгого ожидания. Но это если день скучный, а если не скучный и Шакалу Табаки есть о чем рассказать — совсем другое дело. Он может болтать и болтать, пока уши слушающих не завернутся в трубочки. Единственный, кто отказался слушать — обиженный Лэри, запрятавший поглубже в тумбочке своего «Ингви». Болтовня Шакала словно перепрыгивала через него, не доходя до грязных ушей. Коляснику же все равно, есть дела поважнее и поинтереснее, чем жующий сопли Лэри, с грохотом выпрыгнувший в коридор. Все внимание приковано к новой жилетке: Табаки то снимал ее, чтобы получше разглядеть, то надевал — и так по несколько раз. В наушниках у него «радиодребедень» для детей дошкольного возраста, пока пальцы с благовонием ощупывали блестящие бисеринки на рукавах. С каждым новым предложением, как бедная девочка Герда спасала братца Кая, росло непонимание вперемешку с возмущением. Ужас, чем пичкают наружную детвору! Все нелогично и еще раз нелогично! Курильщик, потягиваясь на кровати в противоположном углу, незаметно для всех набивал щеки вчерашними бутербродами. Нашел заначку Шакала под подушкой. «Лодку уносило все дальше и дальше, — стонал женский голос в наушниках. — Красные башмачки плыли за ней, но не могли догнать! Может, река несет меня к Каю?». «Надейся, детка, — подумал Табаки, нащупав в карманах подаренные камни. — Амулеты! Мухоморы мне в рот — клещей мне в трусы!». Сдернув наушники, снова погрузился в стайный шум, нависший над комнатой. Перевернувшись и запутавшись ногами в пуховом одеяле, что служило подобием гнезда, оказался около перепугавшегося резким появлением состайника Курильщика. — Выбирай! Подарочек! — нос собеседника ткнулся в алый скорлуповатый минерал. — Отличный выбор, если бы я еще знал, что это такое! Курильщик принял подарок, внимательно покрутив его перед сощуренными глазами, и спрятал в карман джинс. Может, когда-нибудь пригодится. Свесив ноги, на подоконнике сидел Слепой и курил. Длинная белая слегка изогнутая сигарета покоилась в его руках. Вдох. И внутри него разгорался маленький костер. Выдох. И причудливое облако улетало к столу, где копошился Македонский, собирая тряпкой крошки. — Есть черно-серый, серо-черный, бело-розовый, розовато-белый, просто красный, сине-зеленый, зелено-синий, оранжевый и серо-буро-малиновый. Какой больше понравился? Если уж брать в счет мое скромное мнение и если мы пойдем по принципу цветового круга, то... Пальцы Бледного, невозможно длинные, паучьи, перебирали камешки, откидывая непонравившиеся в сторону. Словно тот видел их: какой они формы, цвета, есть ли на них причудливый узор. Схватил поблескивающий уголек, поднес к носу и принюхался. — Да, и правда, зачем выслушивать мои россказни...Вот ответь: химозный? — скривился Шакал, повторив действия вожака. Надеялся тоже учуять что-то. — Девчонками воняет? Духами, помадками, лаками? — Ничем, — Слепой завесился сальными волосами и ушел в себя. — Знакомым чем-то пованивает… — Откуда тебе знать, как пахнут помадки? Даже не спросишь, где нашел? Что за пассивность в этой сонной комнате? — встрепенулся, как воробей, колясник. — А вдруг я вам с помойки их несу. — Это ожидаемо, — Сфинкс усмехнулся, садясь рядом с Македонским за стол. — Понятно теперь, чем «пованивает». — Значит, ты его не получишь! — Шакал проигнорировал безрукого, подъехав к Маку с тем же вопросом. — Вот привереды нашлись! Оранжевый амулет скрылся в рукаве его безразмерного свитера. — Ничегошеньки не получишь! Ни капельки! Еще попроси меня о чем-нибудь! Плюну в тебя и поеду дальше. — Ладно, — вздохнул Сфинкс. Даже не постарался сделать вид, что расстроен. — У кого спер? Признавайся. — Спер?! — возмутился Шакал, бросая в лицо Черному оставшиеся камни. — Я спер? Он же, в свою очередь, кинул камешек в вольер Толстого, на кровать Лэри (хотя тот и не заметит в своей свалке чего-то нового) и Горбача, пусть Нанетта от души поиграется с новой игрушкой. — Вот какого мнения ты обо мне, друг мой несчастный! А вот ничего больше не расскажу, абсолютно ничегошеньки, хоть клещей мне высыпь в трусы, а перед этим натри все перцем красным! Рев колясника повторился. Плюхнувшись на кровать и собрав возле себя подушки, принялся читать лекции «о старых друзьях». Ходячие захотели убежать из комнаты, а лежачий Курильщик — слиться с белесым матрасом. — Так все-таки, — поинтересовался он, придвигаясь к нахохлившемуся состайнику, что, выдохнувшись, жадно глотал воздух. — откуда они у тебя? — Курильщик, для особо непонятливых объясню, раз уж ты у меня любезно поинтересовался, что, в свою очередь, показывает тебя с хорошей стороны. Хоть кто-то в этой комнате воспитан правильно! — специально громко говорил, чтобы отвернувшийся к окну Сфинкс услышал его возмущения. Шакалье лицо потеряло человеческое выражение, приняв тупой, задумчивый вид. Настолько он обиделся. — Меняльный вторник! Меняльник! Приезжай и бери, чего душа требует! Вот моя душа затребовала для моих дорогих состайников, для моих ближайших друзей, даже для тебя, Курильщик, подарки! Курильщик нахмурился. «Ну спасибо, что не забыл про меня», — так и читалось в его глазах. — Смотрю, стоит одна-одинехонька девица с коробкой, а мне ж интересно, должны же знать! Коробка тяжелая, видимо, никто у нее ничего не берет. Стоит и почти рыдает! И вот тут появляюсь я! А она мне так и сразу в ладони все добро отдает и говорит:«Бери, мне не жалко». Слукавил, и даже не покраснел. Сидел себе, закутанный в десяток одеял, и улыбался. — Кто ж такая щедрая у нас? — через голое плечо обернулся Сфинкс, поглядывая на говорившего. Унюхал ложь все-таки… — А ты ее не знаешь, — мгновенно выпалил Табаки, а сам глядел на непонимающего Курильщика, что сам был не против спрятаться под одеяло. — Шаманка какая-то, наверное, недавно в Доме оказалась. Я-то ее не знаю, я! — А как выглядит хоть? — в разговор вмешался Горбач, свесив кудрявую голову со второго яруса. Значит, заинтересовался. — Не поверю, что ты никого из новичков не знаешь! — Эх, — вздохнул Шакал, сбрасывая одеяло. Расчистил вокруг себя место, словно вот-вот собирался взлететь, уселся прямо, прокашлялся. Вокруг повисла мертвая тишина, все собрались слушать колясника. — Да, знаю! Разломали меня вы, как грецкий орех! Волк это в овечьей шкуре, вот, кто это… Сначала не понимаешь, смотришь, вроде самая обыкновенная девица: молчаливая, затюканная, лишний раз не взглянет да не заговорит, а потом как… БАЦ! И ты уже у нее на крючке. Только и сверкают желтые глаза, да клыки белые скрипят. Знавал я таких людей! Настоящие хищники, жрущие тех, кто меньше и слабее… Табаки умолк и с умным видом оглядел комнату. Притихшие состайники глядели на него в ответ. — Так как она выглядит? — ещё раз повторил Горбач. — Рыженькая, костлявая. Глаза большие, намалеванные черной краской. Нос такой, как у ведьм в книжках описывают. Веснушки, как грязюка, по носу и щекам разбрызганы... — Понятнее не стало, — очнулся первый Курильщик, почесывая затылок. И без того непонятный рассказ, стал еще непонятнее. — Волк, овца, глаза, а потом что?***
Сегодня их коридоры-комнаты пустовали, даже барахлящий через раз телевизор со сопливыми мелодрамами был выключен. Дом, а точнее весь их третий этаж, лихорадил: повсюду стучали каблучки, билась посуда, разговоры не прекращались, одежда без конца менялась, волосы начесывались, глаза и губы густо накрашивались. И в час общего безобразия Крестная, железная леди Дома, испарилась. Хотя...это так метафора. Она просто крайне удачно подобрала себе выходной. После третьего стакана заспиртованный в банке кактус не казался настолько отвратительным на вкус. Наоборот, появилась интересная терпкость, хоть вонь никуда не исчезала. Приходилось пить, зажимая нос пальцами. — И долго ты здесь будешь сидеть? — откуда не возьмись около Шаманки выросла фигура Русалки. Ее сказочно длинные волосы цвета кофе с молоком обнимали сидящую на подоконнике, словно мягкое теплое одеяло. — Ты же не хотела пить эту дрянь…На чай все зазывала. А тебе и не чай вовсе нужен был... Шаманка пожала плечами и громко икнула, отчего в глубине коридора, где-то за поворотом, кто-то истерично засмеялся. — Поганки! — прикрикнула она и потрясла кулаком в пустой коридор. — Резко расхотелось. Очень уж привлекательно выглядела эта дрянь... — Мы только тебя и ждем, а ты одна здесь решила устроить праздник, — не унималась Русалка, стараясь разговорить запьяневшую соседку. Третья бутылка уже наполовину пуста. — Эй, не спать! Муха принесла карты, сможешь погадать нам всем… Ну давай, ты же любишь это дело. — Празднуйте пока без меня, надо проветриться, — еле размыкая губы, протараторила медноволосая, убирая челку со вспотевшего лба, покрытого сыпью. Окажись рядом зеркало, Шаманка бы испугалась собственного отражения. — Я обещаю, пять минут - и я с вами. Погляжу обстановку. — Засекаю, — засмеялась длинноволосая, пятясь к двери. Ее ярко-зеленые глаза пытались поймать бегающий взгляд подруги, что, покачиваясь, сползла с подоконника, убирая под олимпийку пустые бутылки. — Пять минут! Дверь со смазанным изображением кошки захлопнулась. Пока можно побродить по пустому коридору, надеясь не наткнуться на злобных рептилий. — Одна минута — это целый час! Она прошла по чистеньким матрасам, своровав обглоданное яблоко. В углу кто-то перевернулся, уткнувшись высунутым из-под одеяла носом в стену. Кто-то, кто тоже не видел смысла в празднике. Быстро устав (конечно, скакать на одной ноге сложновато), девушка развернулась, чтобы побрести обратно в комнату. Надоело гулять без толку и разговоров. Так и воспитательский блок нагнетал своей атмосферой. Словно здесь никогда никто не жил, слишком здесь чисто и тихо было. — Гуляешь? — длинношеяя Душечка, сидящая в кресле, выглянула из дверного проема. Страшное зрелище, если учесть мигающую лампочку. — Гуляю, — не своим голосом ответила Шаманка, стараясь устоять на шатающимся костыле. — У меня послеобеденное расшатывание как Паук…врачи…прописали. Знаете, это очень полезно для костей...быстрее сращиваются засчет ускоренного обмена кальция в организме...Вот! — «Послеобеденное расшатывание»? Ну ты и сказала, — рассмеялась воспитательница, подзывая Шаманку к себе. — Видно, давно ты не ходила на уроки, раз так выражаешься. Читать надо больше. — Не хочу Вас поправлять, но я присутствую на каждом уроке. Даже если лежу в Мо...стационаре... На крошечном столике, заваленном пакетами с едой, шипела кофеварка. Грязная. В часы Душеньки в воспитательской всегда царил полный бардак, блондинка не умела соблюдать порядка, слишком сложная задача для нее. Душенька выдернула из розетки шнур кофеварки и скинула со второго кресла глянцевые журналы. — Садись-садись. Тебе долго на ногах нельзя стоять. Шаманка осторожно села на краешек кресла, выставив перед собой костыль как щит. Душенька расположилась напротив и достала из пачки сигарету. — Будешь? — Не курю, — быстро ответила воспитанница, спрятав скачущие туда-сюда глаза под челкой. Казалось, у дверей собралась целая кучка слушателей и ехидно смеялась, вглядываясь в ее покрасневшее, в цвет банданы на шее, лицо. — Правильно, нечего травить столь юный организм. И без того наша, женская, красота быстро увядает. А вообще, — она выдохнула струйку серого дыма в лицо Шаманки. — Не об этом я хотела поговорить. — Если вы про забитые унитазы, то скажу сразу, это не наша вина! Они сами засорились! — Не об этом. Сейчас это проблема не столь важна… Ты же, вроде как, авторитет среди девушек? Или как это еще называют «вожак». — Я бы попросила меня так больше не обзывать, — засуетилась Шаманка, задергав здоровой ногой, и начала пристально следить за каждым неловким движением допрашивающей ее Душеньки. Разум тотчас отрезвел. — И мнение мое вовсе не авторитетно. Я, вообще, стараюсь помалкивать, где надо. — А мне говорили другое… — Кто вам это сказал, настоящая дубина. Не более. Надо знать, у кого спрашивать такую информацию. Номер комнаты сказать? Девушка всеми способами старалась запудрить мозги воспитательнице, главное — самой не поверить в напридуманую ерунду. — Поговаривают, что теперь девушки заинтересовались мальчиками, — клубки дыма становились все более диковинными, напоминая сказочных существ. — Понимаешь, к чему ведет разговор? Умным девушкам даже намекать нет необходимости. — Поэтому вы мне и намекаете? — выгнув брови-нитки, встрепенулась медноволосая. А в голове крутилась лишь одна мысль: «Бежать!». Странное наваждение не отпускало… — Я не вправе, даже как вожак, кому-то запрещать что-либо делать. Не по-моему это характеру. Попробуйте сначала сами, — тяжело встав на ватные ноги, Шаманка побрела к выходу, мокрой спиной ощущая озлобленный взгляд Душеньки. — Доброй ночи. — Ну мерзавка эдакая! Крестная с тобой еще проведет воспитательную беседу, если по-хорошему не понимаешь! Шаманка старалась бежать, волоча загипсованную ногу. Бежала, позабыв об оставленном костыле в воспитательской. «Ну и черт с ним!» — плюнула девушка, заворачивая на лестницу. Там, в окружении веселой компании Логов, гонявших игрушечный автомобильчик на батарейках, на перилах качалась Спица. — Я думала, ты с девчонками празднуешь, — удивилась она, увидев запыхавшуюся Шаманку. Редко ее увидишь в таком виде. — Иду к ним, — отойдя от развеселившегося Пузыря, девушка потопала дальше. Нечего было мешать им… — Ты приходи, если заскучаешь, — запищал кто-то ей вслед. На настенных часах пробило восемь. В маленьком кухонном уголочке за обеденным столом сидели три девушки: Русалка, Рыжая и Муха. Они тихо разговаривали и раскладывали карты на столе. Кошатница, притихнув, внимательно следила за ними со своего места; единственная, кто заметила Шаманку, крадущуюся по комнате. На столе, с запачканной белой скатертью с яркими цветками мака, в подсвечнике мерцали три свечи, они освещали лица собравшихся, бегая наперегонки по их щекам. — На что гадаете хоть? — плюхнувшись на матрас, поинтересовалась Шаманка. Только сейчас она почувствовала, как сильно болела нога. — На суженого, — не поворачиваясь, мечтательно ответила ей Русалка. — И как? — Шаманка, если ты сейчас же не заткнешься, пойдешь ночевать в коридор! — заверещала Рыжая, забив кулаками по столу. У них ничего не выходило, оттого она и бесилась. — Я так больше не могу!