***
— А ты иди…специально приди к ней, чтоб она лопнула от переизбытка злости. Полезно такую процедуру проводить, — ругалась Рыжая, туго заплетая волосы Шаманки, чтоб ни единого волоска не торчало из кос. Поглядывая через зеркало на позеленевшую соседку, что только могла послушно кивать, потирая грязным платком разбитый нос, та успевала пару раз затянуть чужую сигарету. За входной дверью, ведущей в коридор, затоптали каблуками девушки, принарядившиеся к ужину, надеясь слинять после в Кофейник. Запели, заплясали, растекаясь огромной лужей по всему третьему этажу. Младшие принялись ворошить спрятанные сундучки с игрушками, чтобы вызвать зависть у мальчишек коллекцией лысых кукол, обмотанных в запачканные салфетки, как в платья. Кто-то прятался в пустующих классах, разрисовывая намытые доски непонятными рисунками и надписями. Бедная Блондинка, чья смена сегодня была. Сидит, наверное, в своей коморке и трясется…хотя, как только пробьет семь, ее снова сменит Крестная. Тогда-то не поздоровится неугомонным девушкам… — Главное, не показывать, что тебе страшно, — закряхтела из своего угла Кошатница. Детки ее в один голос запищали, соглашаясь во всем с матерью. — Это как с собаками: учуют, что боишься и все…тебе крышка, мягко сказано. Да что объяснять-то, сама все знаешь, не в первый и не в последний раз… — Так шкодят все, а получает за это только она! С самого детства играет одна и та же пластинка. Заела старушка! Русалка молчала. Очень не любила разговоры про Крестную и походы к ней, поэтому держалась в стороне. Старалась заняться делом: прибраться в захламленных кухонных шкафчиках, выбросить заплесневелые бутерброды, про которые Шаманка забыла недели две назад еще, вымыть вонючие Птичьи склянки, в которых заспиртовали хвою и мандарины, снять с веревки, растянутой над плитой, высохшие носки с трусами, полить, наконец, цветы на подоконнике. Но всегда возвращалась к этому неприятному разговору… Возможно, надо было заткнуть уши пальцами и, не уставая, бубнить себе под нос одно из заученных стихотворений. И так без конца, пока кто-нибудь не сменил бы тему. — А если я не пойду к ней? — Шаманка резко развернулась лицом к Рыжей. Голос ее был заикающийся и глухой. — Не хочу я к ней идти! Не хочу снова торчать в Клетке, плюя весь день в потолок… Рыжая, удивившись, закашляла, подавившись сигаретным дымом, и строго взглянула на соседку. Недоплетенная коса распустилась, и огневолосая, недовольно поджав губы (конечно, все труды и время были потрачены зря), ответила: — Что значит: если ты не пойдешь? Ты обязательно должна появиться у нее. Без всяких «но» и «а если»! — Это будет настоящее фиаско! Поражение! — поддержала ее Кошатница. — У тебя на лбу будет написано: " Я трусиха». — Я и есть трусиха, если вы не поняли этого за столько лет… Настроение некой подавленности распространялось от медноволосой ко всем присутствовавшим. — Ты снова клюнешь на ее удочку и окажешься поданной на ужин. В виде рыбной котлеты… — В виде рыбной котлеты? — не понимала смысла сказанного Шаманка. В голове все смешалось в один огромный клубок слов. Неразборчивых и неясных. — Это метафора, — с тяжелым вздохом произнесла Русалка, пытаясь оттереть засохшее кофейное пятно со скатерти. Последнее слово было за ней: отправлять медноволосую на профилактическую беседу к воспитательнице или нет. — Крестная просто так от тебя не отстанет. Будет тыкать носом, как маленького котенка, который забыл, где его лоток. И так из раза в раз, пока не перестанешь гадить… А гадить именно в лоток для таких шкод очень сложно. Шаманка от ожидания побледнела, скрючилась, уменьшившись в два раза. Все погрузилось в мертвое молчание. У каждой в голове было свое видение дальнейшего спектакля: кто, куда, когда и зачем… Для всех было ясно одно — хочет Шаманка того или нет, но она пойдет к Крестной на серьезный разговор, после которого, скорее всего, снова отправится в Клетку за непослушание. Так происходило всегда… — Хочешь, — Рыжая опустила свои веснушчатые руки на плечи Шаманки, слегка их сжимая. — Потом забежим в Кофейник? Говорят вечерком у них грандиозное празднество обещают…может и кто настроение поднимет. Все-таки мальчики…уже не очень страшные и злые. Как это было в детстве. — Тук-тук, — в дверном проеме показалась сгорбленная фигура Горгульи. В одной руке — помятый тетрадный лист, в другой — ручка. — Как ваши дела? Чего такие тихие? Что случилось? Крыса на месте? Ее раздражающая привычка — всегда и везде влезать своим длинным носом в чужие дела. Получалось это у нее совсем легко: два-три вопроса и уже все карты раскрыты. Самые неразговорчивые часами могли прятаться в кроватях, пока дева не успокаивала свой интерес ко всему происходящему, а когда она наконец-то уходила, выжидали еще пятнадцать минут, потому что она любила возвращаться и дорассказывать еще какую-нибудь ерунду, про которую из раза в раз забывала. — Вот это у тебя синячище! — заверещала она, увидев сидящую на матрасе Шаманку, что сразу же, как страус, спрятала голову под подушкой. Уверена: над ней издевались. И если кто-то еще сейчас постучится к ним, точно убежит прятаться в воспитательское крыло, лишь бы не слышать удивленных вздохов. — А я то думала, слухи, а это самая настоящая правда, что тебя за длинный язык… — Можешь не продолжать, — перебила ее Рыжая, поднимаясь с места рядом с медноволосой соседкой, застывшей в одном положении. Горгулья, растерявшись, потерла лоб и уткнулась носом в смятый листок. — Что пришла-то, новые сплетни собрать да растрепать всему Дому? Теперь и новые уши прибавились, твою бессмысленную болтовню слушать часами. — Да так…уже ничего. Настроение у вас хорошее, ничего новенького не произошло. Крысы нет… Да и мне пора… — и попятилась к выходу, больно стукнувшись локтем о дверную ручку. — «За длинный язык», — скривилась Рыжая, нарочито коверкая интонацию Горгульи (говорила она скрипуче, в нос). — На себя бы сначала посмотрела. Что за люди? Одна сплетни собирает, другая языком чешет, а третья что? - А что третья? — машинально вскрикнула Шаманка, с отвращением отбрасывая от себя подушку, словно та была вся в грязи. — Что мне надо было сделать? Ответить ей? Накричать? Или сразу с кулаками полезть? А? Ну ответь-ка мне, если самая умная нашлась… Огневолосая даже смотреть на соседку не захотела. Только пожала плечами и скрылась в ванной комнате. Зажурчала вода. Вопрос так и остался без ответа: навострившая уши Кошатница тут же засопела, не проронив ни слова, Русалка принялась намывать посуду, путая моющие средства и соду. Шаманка поднялась, и едва передвигая онемевшие ноги, двинулась к двери. А за ней следили две пары удивленный глаз. — Ты надолго? — осторожно протянула Русалка, стараясь удержать в руках ускользающую намыленную кружку. — К выключению света придешь? — Какая вот вам разница, куда я и на сколько? Занимайтесь своими делами лучше. Поправив съехавшую рубашку с плеч и взяв под мышку костыль, утопала в коридор. — Да отстань от нее! — гаркнула Кошатница. Все-таки не спала, следила и котов своих подговорила следить. — Большая уже, не пропадет… — Она в последние время совсем не своя, — упав на матрас с тяжелым вздохом, проговорила Русалка. — Никого слушать не хочет, делает, что вздумается…***
Наполовину одетый кед вечно сползал с босой ступни. Так и хотелось запульнуть его в кого-нибудь… За каждой дверью происходила своя история: кто-то спорил, переходя на крики, кто-то горланил песни, кто-то шушукался, надеясь что никто лишний не услышит их секретов. Перед телевизором парочка сонных дев вслушивались в диалог двух влюбленных и старались окончательно не провалиться в сон, пока те не закончат серьезный разговор долгожданным поцелуем. Воспитательское крыло — следующий поворот. Но, правда, хотелось ли по своему желанию Шаманке туда идти? Опять взять на себя всю вину и сидеть в Клетке еще неделю… Девушка обеспокоенно вскинула голову и попыталась загипнотизировать взглядом темный коридор с мигающей через раз лампочкой где-то с полминуты. Раздумывала: надо ей это или нет… Резко развернувшись, испугавшись за загипсованную ногу, она ускакала в противоположную сторону, к лестнице, ведущей на первый этаж, где можно было перейти в мальчишечьей блок. Где сейчас кипела жизнь… Логи так и сидели на излюбленной лестнице, пытаясь закадрить смущающихся дам, укутанных в их кожаные куртки. Один из них держал в руках почтовый ящик, весело потряхивая им. — Эй, погоди, — закричал он, завидев новое, незнакомое ему, лицо. Шаманка остановилась и обернулась к кричащему парнишке. — Напиши анонимное письмецо с пожеланием. Кому угодно. — Зачем это надо? — без интереса спросила она, но протянутые другим Логом листок с ручкой приняла. Покрутила в разные стороны, потом глупо уставилась на парнишку. — Это для какой-то статистики? — Какая к черту статистика, красавица? Чтобы познакомиться и поднять друг другу настроение. Представь, как будет тебе приятно получить милое сообщение от какого-нибудь парня. Ведь вы, девушки, такое любите. — Кто сказал тебе такую ерундистику? — скривилась Шаманка. Впервые ее заставляли заниматься таким глупым делом. А вот глупое или нет, решать точно не ей. Медноволосая скупа на положительные эмоции, оттого и понять ей трудно, что кому-то это правда поднимет настроение. — Да и как я пойму, что мне парень ответил, письмо же анонимное? — накалякав парочку несвязных предложений о хорошей погоде и пожелание о бесчисленном запасе кофе, свернула листок вдвое и бросила его в ящик. — Доволен? — И на этом спасибо, — улыбка, растянутая до самых ушей, сползла с его лица. — Удачи тебе, куда бы ты там не пошла дальше. — Маленький советик, — из-за плеча «почтальона» показался еще один Бандерлог, похожий на носорога, — О-о-о, я тебя знаю, ты же на меняльном вторнике камни магические раздавала! — Шаманка кивнула, вцепившись одной рукой в костыль. — Тогда тебе вдвойне полезный советик: в комнату лучше прийти до выключения света, потом будет проблематично выйти из темноты…может твои камни и помогают, не проверял еще, но от ночных коридоров и их обитателей еще ничего полезного не изобрели. Возможно, стоило послушать их. Не зря же Логи — своеобразная новостная служба Дома. Знали много, да и плохого, вроде, не советовали. — В чем заключается проблематичность выхода из темноты? — усмехнулась она. — Не ориентируетесь в четырех стенах и плутаете по коридорным лабиринтам? Логи переглянулись. — Ты, кажись, красавица, впервой попадешь в наш мальчишечий лабиринт. Тогда, удачи испытать на своей шкуре все его прелести… — Се-дня дежурит Шериф, — загорланили ей вслед, когда Шаманка, ускорив шаг, спрыгнула с последней ступеньки. — Спокойно пройдешь! «Знать бы еще, кто такой Шериф», — осмотрев лестницу в последний раз, она потопала на второй этаж, к Кофейнику, где сегодня намечался большой праздник.***
Коридор второго этажа длинный, как кишка. Тут стоял невыносимый галдеж, всюду сновали люди: разукрашенные Крысы, вытирающие сопли тыльной стороной ладони, оставшаяся часть Логов, стучащая тяжеленными сапогами с длинными носками, колясники-Птицы, едущие в обнимку с кактусами, — пестрящие надписями и рисунками стены, пол липкий, вокруг мусор: окурки, фантики, разорванные тетради. Все здесь отличалось от девичьего. Нужная дверь была приоткрыта, а то тогда бы Шаманка пропустила ее, рассматривая диковины вокруг себя. «Только кофе и чай» — предупреждала скромная белая табличка. Вся остальная часть двери была расписана под бамбук, совершенно теряясь на фоне стен. Заглянув в нее, она убедилась, что это действительно Кофейник. Темное помещение, заставленное круглыми столиками. Под потолком — китайские фонарики и разлапистые оригами, на стенах — маски устрашающего вида и черно-белые фотографии в рамках. Прямо перед дверью — барная стойка, собранная из кафедр, выкрашенных в синий цвет. А самое главное — по центру Длинная Габи, разряженная, как новогодняя елка. Одна мишура на ней и фиолетовая губная помада, растекшаяся по всему подбородку. Праздник отменялся! — Какая встреча, — на плечо Шаманки опустилась чья-то тяжелая рука в кожаной перчатке. — Так ты тоже на нашу скромную вечеринку пришла? Улыбчивый Лог-"почтальон», по пути потерявший ящик, глядел на нее во все глаза. — Я уже ухожу, — пробубнила девушка в ответ, стараясь как можно аккуратнее сбросить чужую руку. — Почему? Веселье же только начинается. Хочешь, коктейлем угощу, деньги у меня есть, за это не беспокойся. Познакомимся поближе…ты девушка ничего такая, да и я тоже ничего такой… — Спасибо, у меня в комнате еще остались Птичьи настойки, потерплю как-нибудь. — Смотри, — вмешался в разговор другой Бандерлог, видимо, услышавший про Птичьи настойки. — Пупс траванулся на днях их спиртяжками, такую муть чешет, невозможно в комнате находиться. А в Могильник не берут…представляешь? — Ничего, — Шаманка выкрутилась из Бандерлоговского круга. — Переживу как-нибудь. Не хватало еще увязаться с этой странной компашкой, не в обиду им, во всеобщее веселье, где ее поджидала Габи, мечтавшая еще раз разбить нос. — На Перекрестке тоже весело, если что, — крикнули ей на прощание, исчезая за дверью в Кофейник. Наверное, самое лучшее решение — отсидеться на Перекрестке, возможно, заснуть там и появиться в комнате только с утра, чтобы лишний раз не мучили вопросами в ночь. Тишина. Запах пыли и сырости. Вот что такое Перекресток. И никакого обещанного веселья. — Ау, — глупо протянула Шаманка, оборачиваясь по сторонам. Не может быть, что все сейчас собрались в Кофейнике. — Есть кто? Перекресток освещался двумя настенными лампами. Одна — с бордовым абажуром — освещала угол со сломанным пыльным телевизором. Вторая — с треснувшим синим плафоном — низенькое продавленное кресло у противоположной стены. А вся центральная часть — с диваном и полузасохшими растениями — тонула в полумраке. Один неверный шаг — и вторая нога окажется загипсованной. Покопавшись по грудным карманам рубашки, вытащила заканчивающуюся пачку сигарет и щелкнула зажигалкой. Можно же, если никого нет… Плюхнувшись на жесткий диван, тысячу раз об этом пожалев, выкинула надоевший синий кед с ноги, оставшись босой. — Не стоило так делать, — проговорил кто-то из темноты. — Полы холодные, да и повсюду бутылки разбитые. Поранишься еще или простудишься. Шаманка повернулась на голос, вытянув перед собой костыль. Мало ли кто здесь сидел рядом с ней… — Ты еще кто? — прищурившись, грозно спросила она. Вглядывалась, старалась рассмотреть парнишку, сидевшего напротив нее. Послышалось копошение, напоминавшее шуршание страниц, словно книгу закрывали. — А ты кто? — Ты стесняешься первым представиться? Особенно, когда я первая об этом спросила? — Я не могу тебя рассмотреть, свет падает с твоей стороны, поэтому уместнее было бы мне сначала узнать: кто ты, а потом тебе — кто я, потому что половину моего лица, хоть и с трудом, но ты можешь увидеть… — Я Шаманка. Стало понятнее? — равнодушно сказала она, вытянув ноги и убрав костыль. — Теперь ты, — надеялась, что ее собеседник взбеситься и побыстрее покинет тихое место. — Курильщик. — Говорящая кличка. Из какой же ты стаи, Курильщик? — Не много ли ты вопросов задаешь? — Совсем нет, это же элементарное знакомство. Чем больше задаешь вопросов, тем больше узнаешь о своем собеседнике. Или ты все-таки стесняешься? Если стесняешься, то можешь у меня что-нибудь спросить. Сегодня какое-то говорливое настроение, так и хочется со всем Домом поговорить… Курильщик задумался, а потом, словно его ужалила пчела, проговорил: — Из четвертой… — Из четвертой, значит. Совсем кисло. И как тебе там живется? Обижают? — во второй раз щелкнула зажигалка. Девичья пачка приземлилась на колени Курильщика. — Они не тонкие, поэтому не кривись. Ну так что? Колясник промолчал. Не знал, как и выразить свои мысли по этому поводу. Как ему жилось в четвертой? — Если не хочешь говорить об этом, повторюсь, можешь спросить о чем-нибудь у меня. А то тебе, видно, неудобно одному болтать. Курильщик чувствовал: в его пространство нагло хотели влезть, вторгнуться, разузнать обо всем самом важном и самом неважном, а потом как ни в чем не бывало раствориться в воздухе. — Например, у нас, в девичьем крыле нет стай… У нас вожак — настоящая балбеска. Нюня и соплячка. Одна на все десять комнат. Можешь себе такое представить? Толку от нее маловато, все вопросы решают рептилии…наши воспитательницы. Те еще стервы. Еще у нас в коридорах частенько устраивают ночевки: усядутся около телика и давай всю ночь шептаться. Я тоже иногда туда захаживаю…когда нет неприятных личностей. Вообще, неприятных личностей у нас многовато… — только вот какой-то реакции на ее слова девушка не получала. — Если так, то мы можем закончить разговор. Я поняла: ты — паренек необщительный, слегка странненький. Таких в четвертой любят… А если тебя ещё не любят, обязательно полюбят. Вопросы тебя раздражают так же, как и тот, кто их задает. Знакомая ситуация. Знавала таких… Он кивнул в ответ, слегка подавшись корпусом вперед, к Шаманке, и неуверенно спросил: — Почему ты Шаманка? Девушка громко рассмеялась. По-настоящему. — Почему я Шаманка? Ну ты и сказанул… Не у того ты спрашиваешь, Курильщик. Тебе бы поучиться, кого и о чем спрашивать. Мой крестный, если уж говорить честно, давным-давно покинул стены Дома, а спрашивать его: почему он дал мне такую неказистую кличку — и не хотелось, да и глупой маленькой Шаманке вовсе не интересно это было. У нее были свои заморочки в то время… Прозвав так меня сейчас, обязательно бы поинтересовалась, чего такого интересного я натворила. — Просто так не называют же здесь… Значит, ты чем-то отличилась? — Возможно и отличилась. Долгая и нудная история, но рассказывать я ее уже не буду. Пусть это останется моим маленьким секретом… — Видимо, этих секретов у тебя много, — задумчиво крутил сигарету в руках Курильщик. Шаманьи сигареты были слишком крепкими, от души набитыми табаком, отчего легкие неприятно сдавливало. — Вагон и маленькая тележка, — рассмеялась та. — У всех есть свои скелеты в шкафу. Кто-то о них любитель рассказать, а кто-то, наоборот, пытается затолкать еще глубже, чтобы вообще на глаза не попадались. Догоревшая до фильтра сигарета обожгла пальцы колясника. Он с шипением отбросил ее к кучке разбитого стекла и схватился обоженными пальцами за за мочку уха. Шаманка внимательно наблюдала за каждым его действием, лениво потягивая свою сигарету. — Вот прям чувствую, что ты хочешь что-то у меня спросить... Курильщик давится собственными слюнями. Еще так откровенно никто не намекал на его чрезмерное любопытство. Даже Сфинкс проглатывал эти издевки, стараясь сделать вид, что в комнате он живая статуя. Немая и глухая. — Спрашивай! Ты же любишь задавать дурацкие вопросы. У тебя на лице это написано, если что, — наконец изрекла она очередную мудрость, раздражённо прищёлкивая языком. — На все отвечу... А Курильщик чувствовал, что щёки горели, будто на них плеснули кипятком. Неужели он настолько задумался, что начал размышлять вслух, и его сомнения услышали? — И...кто же ваш вожак? Как только Шаманка услышала вопрос, гордо выпрямилась и расправила плечи. Чтобы выглядеть увереннее. — Прошлый и нынешний страх женского крыла. Желтоглазое удивительное существо… В одно время тихое и почти неживое, а в другое громкое и кипящее от собственной злости…рыжеволосая ведьма и меняльщица всяких безделушек — Шаманка!