Реет мой негласный сон, Слышу скрип, но жду лишь звон, Жду, когда же встретит он — Вестник лестных мне времён.
Пробуждение давалось тяжело. Кровь будто отказывалась разносить силы по всем частям тела, мучая меня. Подобно мелу, со скрипом скользящему вдоль доски, я заставлял себя прийти в движение. Устремить взгляд выше, вновь окунуться в мир, в котором мне суждено было сейчас находиться. Первым, что я заприметил, выпрямив спину, были ладони, которые будто бы стали… меньше? Тогда я решил оглядеться. Это было место, хорошо знакомое мне. По маленькой комнатушке всюду расставлены старые парты да стулья, на которых устроились примерно две дюжины детей. Лица, полные скуки, пытались зацепиться хоть за что-нибудь, что смогло бы развеять серые тучи над их головами. У доски же стоит давно уже вышедшая из молодости мисс. Её тонкие пальчики белы от мела, взгляд прозрачен и безразличен. От сего зрелища только сжималось сердце, а все силы, впитавшиеся в кожу, безнадёжно иссыхали. Однако я поворачиваюсь, когда вдруг ловлю череду странных звуков с боку от себя. Мэйбл выглядела ровно так же, как и в те времена. Её взлохмаченная причёска и привычная суетливость помогли прийти в себя. Особенно, когда она отвлеклась от того, чтобы бездумно постукивать карандашом по деревянной столешнице. — Нудятина, — вздохнула Мэйбл, посмотрев мне прямо в глаза. Мой рот раскрылся, чтобы вякнуть хоть какое-нибудь слово, но теперь прозвенел звонок. Солнце тотчас взошло над головой Мэйбл, а сама она принялась скорее укладывать книжку с тетрадью в свой модный (хоть и давнишний) портфельчик. Все вокруг тоже зашевелились, гремя школьными принадлежностями. Собравшись, я юркнул вслед за Мэйбл, которая уже во всю мчалась вон из класса. Всюду я оглядывался на дневной свет, исходящий от больших окон. Это делало коридор просторнее, а меня — всё меньше. Надо было лишь хвостиком пробежать вслед за сестрой, ведь рано или поздно она решит остановиться, сделать передышку. Итак, Мэйбл перестала бежать, когда перед нами показалось небольшое скопление ребят. Они что-то весело обсуждали друг с другом, а Мэйбл умело примкнула к их громкому сборищу. На этой палубе её приняли за свою, а я вновь почувствовал себя слабаком, которого выкинули за борт. Туда, где бушует нескончаемый шторм, где острые волны заглатывают беспощадно и быстро. Я знал, что это был всего лишь сон. Однако как бы я ни пытался, никто даже не пытался обратить на меня невольный взгляд. Тогда мои веки сомкнулись, подобно железным воротам. Да, в попытке утихомирить обиду, страх и, на удивление, вину. Будто кто-то шептал мне на ухо, что я был в силах всё исправить. Сделать так, чтобы люди чаще улыбались, заприметив мою тихую фигуру где-то вдали. Чтобы те, с кем я выискивал то самое русло, не становились ко мне равнодушны после. Чтобы боль, которую я видел при виде их, расцвела свежим бутоном, обратилась в нектар счастья, который я бы смог испить. Потом голоса стихли. Теперь я был наедине. Вернее, не совсем наедине. Штиль принёс с собой солёный морской ветер. Я, опасаясь, позволил себе увидеть мир. Узреть, как мои ладони снова больше, чем имеет ребёнок. Сам я весьма далёк от своего дома: коридор университета мало похож на тот, что был в старой школе. Стены здесь дальше друг от друга, кое-где возвышаются помпезные колонны и ходят гордые профессора, блестя глазами. И всё-таки мне было важно совсем, совсем не то. Я обернулся на звук, будто кто-то листает книгу. — И давно ты здесь? Мне не сразу удалось осознать смысл тех слов, что сказал мне Билл. Он появился здесь слишком неожиданно, но выглядел под стать себе: расслабленным и уверенным. С книгой в руках, название которой размывается так, что невозможно разобрать. — Не знаю, — честно ответил я, очарованный чем-то, что было непостижимо моему уму. — Не знаешь? — Билл усмехнулся, в золотых глазах блеснуло веселье. — Не знаю, — не думая, вторил я. — Что же, тогда, возможно, не будет помехой, если мы постоим так ещё немного, — Билл беспечно пожал плечами, перекрывая все пути, которые были доступны волнениям. — Да… Да, было бы здорово. Спина прильнула к холодной стене, но я внимал отнюдь не этому ощущению. Чувствовал себя так, словно наконец-то заимел фундамент, опору, что помогает мне стоять на собственных ногах и дышать полной грудью. Было спокойно. Обида и вина забылись. Страх совсем ушёл. В какой-то момент я даже примостился Биллу под бок. Медленно, со всей своей осторожностью. Стараясь не потревожить ту тишину и порядок, что воцарились всюду, что пропитали нас. К его телу меня влекло так, словно я был соцветием, тянущимся к далёкому солнцу. Кажется, Билл был совсем не против. А я лишь уповал, чтобы всё это продлилось хотя бы на ещё одну песчинку дольше.***
Жаль, что сны не длятся вечно. Особенно, когда в царстве грёз ждут радужные единороги, а не всемирный потоп. Тем утром, оправившись от странных впечатлений, я поднялся с места и первым делом двинулся к столу. Там меня ожидала страница, на который вчерашним вечером я написал одно стихотворение. Оно было адресовано Мэйбл. Накануне случилось получить письмо, где она писала с исключительно наилучшими пожеланиями. Конверт, подписанный именем Мэйбл, лежал совсем рядом, и я решил заглянуть снова. Дорогой Диппер, Я пишу тебе, чтобы узнать, как ты. Лично я ди-и-и-и-ико соскучилась. Всё ещё странно осознавать, что мы разъехались :( Надеюсь, что ты не стал громким заводилой и не забыл о своём лучшем близнеце, ха-ха. Хотя, о чём я говорю? Знаю, что так не будет. Но друзей тебе точно стоило бы найти! Может, не только друзей… Упс! В общем, надеюсь, что ты смог с кем-нибудь спеться и прижиться на новом месте. У меня всё круто. Учёба, конечно, не хочет поддаваться моему несомненному очарованию, но не будем о скучном! Вчера, например, мы всей семьёй готовили яблочный пирог. О, родители тоже передают тебе привет! Было бы здорово, если бы я могла отправить кусочек пирога бандеролью. Наверное, это не самая лучшая идея, правда? В общем, лови так!Здесь цветные карандаши украсили кусочек пирога, что был нарисован задорной рукой Мэйбл. Далее же она повествовала о множестве событий, что приключились с ней за прошедшее время. Всё это было приправлено её фирменными фразами и гудящей даже в почерке весёлостью.
Знаешь, что? Я тут подумала, мне слишком сильно хочется с тобой увидеться, поэтому… Скоро зимние каникулы, усёк? Ну, типа, чуть больше месяца, да? В любом случае, почему бы нам не назначить встречу? Вместе поедем в Гравити Фолз! Думаю, Стэн и Форд тоже соскучились. Буду ждать скорейший ответ. Братские объятия? С наилучшими пожеланиями, Мэйбл. Теперь в сознании всплыл сон, который недавно посетил мой разум. Дротик вины ненадолго вонзился в меня. Благо, сны — вещи частные. Мэйбл вряд ли узнает о том тёмном воспоминании, что настигло меня сегодняшней ночью. Только получив письмо, я остался в самых лучших впечатлениях. Конечно, мне хотелось отправить свой скорейший привет, сделать это чем-то особенным. Единственный проверенный годами способ — написать стихотворение. То, в чём я знал себе цену и то, чем мне не терпелось поделиться с Мэйбл. Я перечитал своё сочинение быстрым, скользящим взглядом. Позже стрелки часов подсказали мне, что до полудня оставалась ещё добрая пара часов. Весь мой разум облюбовал одну мысль, и я принялся собираться в путь. В выходные мой сосед по комнате спал так, что глаза его открывались только после того, как стрелки часов сделают один полный оборот на циферблате. Потому я тихо убрал блокнот в свою сумку, а прочие вещи (которые вчера оставил в крайнем беспорядке) аккуратно сложил на краю стола. Как лазутчик, я без лишнего шума переоделся и, наконец, ринулся вон из комнаты.***
Чем ближе я становился к заветному зданию, тем сильнее замедлялся мой шаг. Запал верно угасал. Решимость остывала. Я старался оглядываться на прохожих, на дневной свет, что вальсировал повсюду. Несмотря на нагую природу, улица была окрашена солнцем и полна людей. Шумели трамвайчики, дети перебегали проезжую дорогу, а я всё не мог удержаться на плаву. Приходилось то выныривать, подстраиваясь под утреннюю увертюру улицы, то окунаться в высокие волны с головой, забываясь. Иногда всё же удавалось выловить момент, чтобы вспомнить о том маленьком сне. Тогда лёгкое спокойствие ласково окутывало меня, щекоча сердце приятными ощущениями. И я шагал далее, подняв подбородок. Только так мне всё-таки удалось доковылять до знакомых дверей. Тогда внутри всё сжималось и тяжелело. Я поборол дрожь, чтобы нажать на дверной звонок, а затем, после длительного затишья, ещё раз. Страх крепчал, но я заставлял себя достоять, дождаться. И, вот, вижу: дверь пришла в движение, послышались шевеления. Поднимаю глаза, и мозг вдруг испещряется дюжиной мыслей от того, что острый взор с размаху впивается в меня. Недовольство, до этого плескавшееся в золоте его, Билла, очей, завидя меня, быстрым отливом удалилось. Осталось место лишь самому настоящему удивлению. Я несмело улыбнулся, похожий, наверное, на полоску неба, появившуюся на затянутом облаками просторе. — Сосна? — старое прозвище резануло мне по ушам, но ни единая мышца лица не дрогнула, попав в оковы волнения. — Пришёл по мою душу в такую рань? — Не знал, что ты любитель поспать до полудня, — я пожал плечами, опуская почти виноватый взгляд. Кажется, мне удалось уловить в чужом голосе беспокойство, потому стоило скорее объясниться, почему я вдруг решил потревожить Билла «в такую рань». — Проходи, что уж. Так легко Билл позволил мне ворваться на свою территорию, даже не успев дождаться моих оправданий. Это странно грело душу так же, как и беспокойство, далёкой звездой мерцающее где-то в жёлтой радужке. Более не задерживаясь, я шагнул за порог, растворяясь в знакомом и, возможно, отчасти мнимом запахе квартиры Билла. Успокоившись, я снял обувь и поплёлся вслед за Биллом, который наспех заправлял всклокоченную кровать. Эта картина мимолётно улыбнула меня. — Что-то случилось? — закончив с покрывалом, Билл спросил без предисловий. — А? Нет-нет!.. — я неловко зарылся ладонью во вьющиеся каштановые волосы. Тихий вздох вырвался из горла. — Нет, я просто… хотел показать тебе кое-что. — Что ж, я весь во внимании, — плечи Билла опустились, что показывало ежесекундное облегчение. Тяжёлыми шагами я подступился ближе. Затем Билл кивнул на место рядом с собой, и я присел на мягкую простынь. Сначала я молчал, украдкой поглядывал в сторону Билла, но отныне бежать было некуда. Да и зачем? Причиной моего визита служила лишь пара бумаг, сложенных тогда в карманах штанов. Я поспешил представить их пред чужим взором. — Недавно мне пришло письмо из дома, — тихо завёл разговор я, пока бумаги шелестели в руках. — Помнишь, я рассказывал тебе о Мэйбл? Так вот, она писала о доме, о родителях, друзьях… — Она очень дорогой тебе человек, не правда ли? — на лёгкую улыбку Билла я ответил кивком. Краем глаза заметил, как Билл откидывается назад, опираясь руками позади себя. — Тогда, наверное, ты был рад получить от неё весть. — Да… — ненадолго я отвлёкся, вспоминая годы, проведённые с Мэйбл в одних стенах, когда мы были помладше. — И я бы хотел сделать ей небольшой подарок, но немного волнуюсь, поэтому... не мог бы ты... взглянуть? — Мог бы, — хмыкнул Билл, перемещая свой вес обратно и нагибаясь ко мне. Игривый взгляд метнулся к моему лицу, отчего-то будоража кровь. — Показывай, что у тебя там. Все звуки вдруг утихли, когда я подал Биллу одну из бумаг. По ней узорами вились строфы, сложенные дюжиной букв. Кое-где под строчками виднелись бледные следы грифеля — всё, что осталось от неудачных рифм и слов. Глаза Билла внимательно вчитывались, бегая маятником слева-направо. Внутри всё сжалось, надеясь услышать одобрение, но ожидая исключительно всего. Наконец, Билл выдохнул, спокойно проговорив: — Прочитаешь? — бумага вновь вернулась ко мне в руки, когда Билл выжидающе воззрился на меня. — Вслух. Не услышав и малейшего намёка на оценку, я в удивлении уставился на него. Позже, похлопав разинутыми глазами, я всё же выдавил тихое «хорошо» и с ощутимой робостью зачитал:— Тот обветшалый, тихий город, Где жизнь рекою не течёт, Был всё же мне до боли дорог, И сердце память бережёт.
Как снег суровою зимою Покрыл леса почти что так, Что и с подзорною трубою Тропы не отыскать никак.
Я помню, как с сестрой играли, В сугроб зарывшись с головой, А наши шапки промокали И всё, как будто не со мной.
Тогда мечтал, что в чаще леса В дупле таится фей чета, И в колпаки вся разодета На тропах гномов суета.
И вспоминаю я с улыбкой, Но вера в то далече мне, Всё отправляю я открыткой Те грёзы сладкие сестре.
С каждым новым словом, слетающим с губ, уверенности в груди становилось всё меньше. Под конец я чуть ли не начал запинаться, но всё же выдержал, справился со своей ужасно простой задачей. Несмотря на переживания, пеленой накрывшие меня, я верил, что всё в порядке, что Билл не станет порицать или что-нибудь в этом духе. Да и, казалось, за что бы? И мои ожидания оправдались. — Это очень... мило, — Билл улыбнулся лёгкой, зазывающей дугой. — Если бы мне кто-нибудь написал подобное, то я был бы тронут. Похоже, что у вас и вправду были замечательные отношения. — Спасибо, — чуть погодя ответил я, тоже начав по-дурацки улыбаться. Бумага скрипела в моих руках, но теперь мои движения не сквозили неясным страхом. — Это важно для меня. — Я знаю, — кивнул Билл, позволяя утонуть в своём взгляде. Таком располагающем и смелом, что я мог только поддаться этому течению, чувствуя в нём твёрдую опору. — Ты умница. Румянец, вызванный внезапным смущением, накрыл с головой. Слово, которое сказал Билл в мой адрес, громким эхом разлетелось в голове. Сидя тогда рядом с Биллом, я понимал, что мне приятно чувствовать тепло его тела, находящегося так недалеко от собственного. Нравилось, как прогибалась кровать под его весом всего в паре десятков сантиметров. Нравилось, как озорной блеск распространялся по его лицу. Нравилось, как мне, будто электризацией через влияние, передавалась его уверенность. Рядом с ним мне становилось легче, слова сами срывались с уст. — Слушай, а ты... чем планируешь заниматься на ближайших каникулах? — спросил я, прерывая наше безмолвное разглядывание друг друга. Билл вскинул бровь. — Ну, скорее всего останусь здесь, буду много спать и стараться не портить жизнь окружающим — ничего особенного, — пожал он плечами, ставя ноги на кровать и обхватывая колени руками. — А что? — Да так, просто... — я замялся. В голове вилась одна заманчивая идея, которую так и хотелось озвучить. Сдавшись, я довершил, — не хочешь поехать со мной в Гравити Фолз? Билл замер, кажется, даже перестал дышать. Он долго смотрел на меня, задумчиво сдвинув брови. Я слышал стук сердца, пластинкой заигравший в ушах. Может, не стоило предлагать? Как-никак, а знакомы мы были ещё не так долго, чтобы вдвоём уезжать на каникулы в такую даль. Однако в какой-то момент светлые брови вдруг взмыли вверх, точно в озарении. Затем в глазах моего визави заплясали весёлые огоньки. — А почему бы и нет! — широкая улыбка вспыхнула на лице Билла, обнажив зубы. — Увижу, что там у вас за феи да гномы. — Это всё детские выдумки, — смеялся я, когда облегчение накрыло мои напряжённые плечи. — А мы возьмём и проверим, — не унимался Билл, теперь глядя на меня с таким обожанием, что я даже опешил. — Когда ты так говоришь, мне начинает казаться, что тебе десять, Билл, — моя шутка нисколько не обидела Сайфера. Тот даже бровью не повёл, всё ещё сияя, как прежде. — Что ж, перед феями и гномами нас будут ждать две другие проблемы: надоедливая колдунья и ворчливый гоблин. — Это ещё кто? — жёлтые глаза в любопытстве сузились. — Мэйбл и любимый дядя, — со стоном страдания выдохнул я, выделяя «любимый» особенной интонацией. — Сначала «дорогая сестрица», а потом «надоедливая колдунья», значит? — спросил Билл, явно забавляясь с того, как я оказался пойман с поличным. — Ну, это... — я нахмурился, между тем слыша, как Билл заливается смехом. Странно, но тогда я совсем не чувствовал стыда. Билл смеялся надо мной, но то не было злым смехом, что заставил бы меня ощутить укол вины. Нет, то не несло в себе и капли унижения. И я расслабился, подхватывая глупость ситуации и улыбаясь ей в лицо. Чувствуя себя так свободно, как не чувствовал, наверное, никогда.