Встречай ты, кровный круг, сиянье наше!
Нам ледяные рельсы нипочём:
Мы были вечно счастливы вдвоём,
Да ныне заживём мы только краше!
Думаю, всё, что происходило следом, не требует мемуаров в тысячи слов. Неудивительно, что с каждым днём мы с Биллом становились всё ближе, проводили время душа в душу и узнавали друг о друге лишь больше и больше. Нас объединяли общие грёзы, стихи и великие планы. Мы не знали, чему из наших слов суждено сбыться, но и не особо тревожились по этому поводу. Главное, что были вместе. Вдвоём. И сколько бы строчек не выходило из-под моих пальцев, сколько бы слов и улыбок не было передано нами, а календарь стремительно истончался. Время всё скорее тянулось к окончанию года, на что намекали и обнажённые ветви, и хлопья снега, порой радующие глаз. Теперь моё сердце стало исполненным волнения, однако совсем не от приближающихся экзаменов и зачётов. Я всё ещё помнил наш с Биллом уговор: на зимние каникулы поехать в Гравити Фолз вместе. Ранее ничего подобного в жизни моей не случалось, потому неудивительно, что все мысли сводились к грядущим числам декабря. Что ж, до того дня царила тишь да гладь. Тогда бы осмелился назвать те месяцы лучшим, что случалось в моей жизни. Жизни до этого серой, если сравнивать с теми красками, что привнёс на её холст Билл.***
Поезд. Кажется, столько счастья в дороге я испытывал только в детстве. Постоянно мой взгляд метался то к окну, за которым по очереди сменялись высокие леса и заснеженные поля, похожие на обледенелые озёра, то к Биллу. Тот сидел в вагоне до ужаса тихо, всё будто бы размышлял о чём-то своём, а если замечал мой взгляд, то непременно расплывался в улыбке. И тогда казалась она прекраснее, чем любой диковинный изгиб ствола, которому метель играла на флейте. — Надеюсь, Мэйбл не закидает нас снежками, как только мы приедем… — вздыхал я, пока сердце совсем не волновали куски снега, грозящие оказаться за воротом в ближайшие часы. Теперь я вдруг осознал, как скоро мне придётся увидеться с семьёй. Как скоро удастся прогуляться по излюбленным дорогам, которые в новинку будут моему спутнику. Билл более не будет тем, кого знаю только я. Мэйбл, конечно, иногда получала письма с упоминаниями моего нового друга, да и предупредить пришлось, что приеду не один… Но всё же встреча с человеком вживую намного весомее, нежели мимолётное слово, брошенное о нём. На душе не сверкали молниями опасения, что Билл может кому-то не понравиться. Да и все вроде бы только рады, что я обзавёлся таким хорошим и крепким знакомством. К слову, сидя в поезде этой холодной зарёй, я любовался лучами, что она кидала на задумчивое лицо Билла. И тихо улыбался, сам не ведая того. Под рукой зашуршали страницы любимого блокнота. В пути меня всегда тянуло взяться за наточенный карандаш, примкнув самым его концом к бумаге и…Морозом нас своим печалит Порой зимы матёрый брег. Но вдруг к снегам, скользя, причалит Зари пылающий ковчег: В обледенелой лесостепи Метель поёт надрывно песни, Но только солнце лик покажет, Как светом нарядить прикажет, Как засмеётся, а затем Станцует краше всех поэм! А поезд едет всё далече, Мой взор становится всё легче, Чаруют виды за окном, Однако стих сей не о том. Ведь сколько б ни было рассветов, Которым верно я пленён, Есть лик, что краше их букетов, — Дороже всякого мне он: Лучом его целует утро, Что сделать мне без страха трудно…
Момент, произошедший далее, в памяти моей всё ещё свеж. Помню, как Билл вдруг накрыл бегущие строки стихотворения ладонью, обращая на себя мой взгляд. Перед глазами улыбка, казавшаяся мне в тот миг безупречной и искренней. Она заставила меня устыдиться в своём творении, что Билл, очевидно, украдкой прочёл. Однако сказ этот не об улыбке, не о видах за окном и даже не о стыде, пронзившем меня. Всё это — завязка, кульминация которой нашла своё место на моих губах, куда Билл поцеловал меня в следующую секунду. Поцеловал, поджигая щёки, а главное — орошая сердце. Будто бы на моё «без страха трудно» он безмолвно ответил «не бойся». Тотчас же зов сомнений потерял голос, затихая, верно, где-то в чаще леса за окном. — Ты… — на большее меня не хватило. В неверии я по-дурацки выпучил глаза, совсем не отводя взора от Билла. В такие минуты обычно говорят, что ты словно бы боишься, что человек перед тобой тотчас исчезнет, как только решишь отвлечься. Билл оставался рядом. Не растворялся, не становился очередной снежинкой в зимнем вальсе, что ненароком растворится, коснувшись моих тёплых губах. — Надеюсь, теперь нетрудно, — лёгким смешком ответил Билл, видя всего меня насквозь. Минуту ту я хранил золотым самородком, найденным в груде гальки. Часто мысли возвращались к вагону, которого легко качало на больших перегонах между станциями. Дорога пролетела настолько незаметно, что я и моргнуть не успел, как мы шагнули на платформу. Волоча за собой чемодан, даже падающий клубнями снег не смел отвлечь меня от того, что происходило на уме. — Идём быстрее, иначе моя сосна превратится в снеговик! — голос Билла позвал меня за собой, потому пришлось вынырнуть в настоящее и ускорить шаг. — Ты говорил, что больше не будешь называть меня так! — кричал я ему вслед, смахивая озорные снежинки с ресниц. — А я разве не упоминал, что доверять мне — дело пропащее? Найти возражения — задача невыполнимая, когда слышишь смех Билла. Так случилось и тогда, потому мы просто продолжили неуклюже брести к автостоянке. Уже через несколько минут мы почти добрались до места. Я приметил знакомый вызывающе красный капот, заваленный снегом. Пальцы в волнении сжались, когда дверь, как ласково называл дядюшка, стэнмобиля отворилась. Наружу сначала выбежала миловидная девушка в огромной куртке и кучей разноцветных заколок в волосах, а затем и коренастый мужчина, устало оглядывающийся по сторонам. Наконец, глаза дяди Стэна устремились на нас. Усталый блеск вскоре преобразился во что-то более мягкое, томное, ленивое. А Мэйбл, впрочем, сияла и искрилась энергией, как и прежде. Я стоял, с улыбкой маша им, не жалея одеревеневших от холода рук. — Диппер! — первым же делом Мэйбл накинулась на меня, заключая в объятия дюжей силы. — Ты скоро в снеговика превратишься! — И я о том же, — смешок Билла вынудил Мэйбл ослабить хватку и посмотреть в сторону. — О! — глаза её округлились, а лучезарная улыбка осветила щёки. — Полагаю, ты тот самый Билл, о котором мне Диппер все уши прожужжал. Впрочем, могу понять… Тот ещё красавчик. — Мэйбл, перестань… — мученически простонал я, умоляя сестру закончить. — Вообще-то мне нравится, когда меня называют красавчиком, — Билл, очевидно, был в отличном расположении духа. — Продолжай, детка, ты уже мне нравишься! Слова Билла здорово кольнули. Если так подумать, то я редко видел, чтобы Билл общался с кем-то, помимо меня. Не зная, в чём мне так повезло, ещё тогда не приходилось задумываться об этом. Однако теперь я видел, как Билл легко идёт на контакт с другими людьми, и оттого стало мне не по себе. Захотелось поскорее спрятаться в машине и отвернуться к окну, вглядываясь в недра заснеженного леса. Когда Билл закончил с Мэйбл свой разговор, который приходилось мельком слушать, мы кучей двинулись к машине. Дядя Стэн потрепал меня по заснеженной шапке, строго скользнул взглядом по Биллу и помог водрузить наши чемоданы в багажник. Затем мы наконец-то устроились в тёплом и сухом салоне. Главное, чтобы после нас, на которых зима не пожалела своей любви, не осталось лужи. Первое время ехали в тишине. Мы всей троицей решили уместиться на задних сидениях. Я, как назло, поместился посередине, потому по левую мою руку сидел Билл, а по правую — Мэйбл. Хотя, уверяю, сиди эти двое чуть поближе друг к другу, то шум начался бы в самом начале поездки. — Кхм! — Билл кашлянул, умудрившись первым зачинить разговор. В своих словах он обращался к Стэну. — Меня зовут Билл Сайфер. — Наслышан, — Стэн кивнул, продолжая колесить по пустующему шоссе. — Но не надейся, что дружба с моим племянником даст тебе еду и крышу над головой. — Не обращай внимания! У дяди Стэна утром не заводилась машина, поэтому ему пришлось ковыряться с ней под снегопадом, — махнула Мэйбл, чтобы Билл не напрягался зазря. — Хм, я бы тоже был не в восторге, — Билл кивнул, переводя любопытствующий взгляд то на Стэна, то на Мэйбл. — Однако, мистер Пайнс, если вопрос в деньгах, то переживать не о чем. Да и я постараюсь вас не стеснять. — Надеюсь, насчёт метлы ты тоже возражать не будешь, — невозмутимо последовал ответ от Стэна, пресекая все прения. — Что ж, можно сказать, что ты уже прижился, — я вздохнул, мотая головой в безнадёжности. Если от неизбежного никуда не деться, то от нрава дяди Стэна сбежать ещё сложнее. — Я рад, — хмыкнул Билл, чуть сильнее прижавшись к моему боку. Кажется, никто более этого не заметил, но я всё равно смутился. — Погода просто великолепная, не находишь? — Да я бы эту погоду!.. — голос Стэна, как угрожающий рёв, поспешил опровергнуть слова Билла выразительной гневной тирадой. После этого тишина в салоне улетучилась, оставляя за собой шлейф ругани Стэна, восклицаний Мэйбл, суждений Билла и моих тяжёлых, бесконечно удручённых вздохов. Всё это время Билл придвигался ко мне лишь теснее, наверняка пытаясь вогнать в краску. Не спасала болтовня Мэйбл, которая вошла во вкус и рассказывала о своих планах на эти каникулы. Я постоянно опасался, что Стэн заглянет в зеркало заднего вида и что-то поймёт. Увы, каждый раз, когда я отодвигал Билла локтем, тот возвращался на место, как неваляшка. Золотистые глаза его были бесстыжими и настырными, точно в первую встречу. А я и позабыть успел, что стыд у этого человека отсутствует напрочь. Затем рука Билла опустилась к нашим ногам, устраиваясь поверх места, где наши бёдра соприкасались. Я нервно выдохнул, а после замер, оглядываясь. Никто же не слышал, верно? К счастью, Мэйбл рисовала пальцем картины на запотевших окнах, а Стэн был слишком увлечён дорогой. Билл ходил по острию ножа, продолжая свою маленькую забаву. В один момент его ладонь полностью перебралась ко мне на ногу. Сердце забилось чаще, и ужаснее всего было то, что причины нарисовалось две: страх и приятый трепет. Осознание последнего прошибло меня насквозь. Я подумал о том, что до этого Билл редко мог сотворить что-нибудь подобное, а так намеренно и открыто — и подавно. Будь мы тогда не в машине, а наедине, то я вряд ли был бы так сильно против. Хотя, возможно, было в этом что-то… К слову, мне бы пришлось несладко, увидь дядя Стэн сию сцену. Потому я поспешил тихо накрыть руку Билла своей и отодвинуть её в сторону. Конечно, Сайфер состроил по-настоящему несчастное личико. — Потом… — шепнул я, справляясь с волнением. Теперь Мэйбл повернулась к нам, но смотреть было уже не на что. — Я запомню, — так же вполголоса ответил Билл. А он ведь действительно запомнил. Однако пожалею я об этом только потом.***
Когда мы наконец-то прибыли, я первым делом ничком упал на кровать. Конечно, перед этим пришлось снять и отряхнуть верхнюю одежду, заволочь чемодан на второй этаж и закатить глаза на проделки Мэйбл, которая уже во всю проводила Биллу экскурсию по дому. Мансарда. Здесь, под самой крышей, мы с Мэйбл часто коротали лето. Благодаря Мэйбл это место даже зимой не теряло свой уют. Всюду развешаны самодельные гирлянды из цветной бумаги, вязаные игрушки захватили кровати, а яркие шарфы повисли на спинке стула. Мой же чемодан теперь дополнил эту картину, встав рядом с одной из кроватей. Время шло, я рассматривал еле заметные трещины на потолке, слыша только глухой смех за дверью. Метель выла за треугольным окном, которое мы с Мэйбл однажды случайно разбили, играя в чердачный гольф. Воспоминания калейдоскопом пронзили меня. Счёт времени затерялся где-то меж коридоров разума, по которым я бродил. Лампочка на потолке горела, не угасая даже на миг. И в ней я видел солнце, наряжающее макушку леса Гравити Фолз каждый летний день. Не знаю, то ли тишина так подействовала на меня, то ли отрывки смеха за дверью, но вдруг сделалось мне не по себе. Будто ещё тогда я почувствовал, что грядёт нечто серьёзное. Приезжать вместе с Биллом было плохой идеей? Нет. Нет-нет-нет. — Тебе нужно успокоиться, Диппер… — шепнул себе я, садясь на кровати и пряча лицо в ладонях. — Раз, два… — Диппер! — напевно вскрикнула Мэйбл, ворвавшись в комнату без стука. — Мы с Биллом только что узнали, что… Эй, ты… ты в порядке? — Да!.. — я выпрямил спину и кривовато улыбнулся, отгоняя глупые мысли как можно дальше. — Просто… устал. Что такое? Сперва Мэйбл скептически нахмурилась, но затем, пожав плечами, решила сменить тему. Не представляете, как я был обрадован. — В общем, Стэн только что сказал, что вечером вернётся дядя Форд! — сверкающая улыбка вновь осветила её лицо, а широкие шаги пересекли комнату. Радость о возвращении Форда успела настичь, но вот пройти конвертацию в слова — нет. — А ещё я глубоко возмущена, что Пухле приходится мёрзнуть в сарае! — Мэйбл, Пухля уже выросла… — И что? Все большие девочки должны жить в таких ужасных условиях? — не унималась Мэйбл, показывая, что спорить с ней бесполезно. Здесь мой взгляд переметнулся на Билла, который, очевидно, совсем не понимал, о чём идёт речь. Мне стало до невозможного смешно и в то же время жаль его. Как же я забыл рассказать о такой неотъемлемой части семьи Пайнсов? А главное, как теперь правильно объясниться? «Эх, будь что будет», — решил я. — Пухля — это свинья, Билл, — с постным лицом объяснил я, однако, к сожалению, меня совсем не поняли. — Свинья? Вы разводите скот? — приподнял бровь Сайфер. Очевидно, Мэйбл была крайне возмущена, что её дражайшего друга приняли за живую пищу. Я мог только посочувствовать Биллу, на которого обрушилась увлекательная тирада о том, что Пухля — часть семьи, а не стола. Впрочем, несмотря на это разногласие, мы втроём сумели найти общий язык. Хоть украдкой я и мог поглядывать, как Билл ярко улыбается Мэйбл, но всё же льстило, что он сидит на одной кровати со мной, а не с ней. Конечно, вслух свои мысли не озвучивать ума хватало, поэтому мы просто и легко продолжали проводить время в мансарде.***
К вечеру мы утихомирились. Поначалу Мэйбл устроилась на своей кровати, провожая скучающим взором страницы старенького журнала. Я тихо поглядывал в её сторону, слушая соображения Билла о «Счастливом принце» Уальда. Таким мирным образом стрелки на часах взбирались всё ближе к семёрке, а за окном застывал мглистый подлесок. Так было, по крайней мере, до момента, когда Мэйбл решила спуститься на первый этаж, громко скрипнув дверью. — Я вернусь с новым журналом. Не скучайте без меня, мальчики! — звонким голосом крикнула она и совсем скрылась из виду. — Быть одному — вот радость без предела, но голос твой ещё дороже мне, — поддакнул Билл удаляющимся шагам. — Ты чего это вдруг? — откровенно не понял я тогда. — И нет счастливей на земле удела, чем встретить милый взгляд наедине… Билл склонился ко мне ближе, глубоко глядя в глаза и, кажется, презентуя мне самый красноречивый ответ из тех, какие только можно придумать. Теперь были не важны ни беседы с сестрой, ни угрозы непогоды, ни грядущий приезд дяди Форда. Тогда первым делом мне на ум пришёл случай в поезде. «Неужели мои домыслы имеют место быть?» — спрашивал себя я, тем же вопросом вторя на Билла глазами. Что же видел он в глазах моих? Прочёл ли секундную печаль и удивление, мой счастья миг и проблески волнения? Не ведал, как не ведаю сейчас, хоть и далёк уж стал тот час. — Чем слышать, как согласно и несмело… — с тихим ободрением улыбнулся Билл, оставляя между нами всего пару дюймов. — Два близких сердца бьются в тишине… — не дыша, закончил я. Трепетное молчание повисло между нами. Вернее сказать, не повисло, а легло, как утренний туман. Так до невероятного чудно сделалось мне, что не подобрать ни точного слова, ни трогательной рифмы. Чувствовал только, что всё здесь сделалось теперь нами: пушистые вихры снегопада, сестринские гирлянды и журналы, трещины на скошенном потолке и старый пожелтевший плафон под ним. — Не знал, что ты любитель учить стихи, — я первым отвёл взгляд, очнувшись, точно от забвения. — Я помню, что этот тебе особенно нравится, поэтому и решил выучить, — краем глаза заметил, как Билл при словах тех пожал плечами, будто сказанное им было просто и ясно. — Чтобы был тот, кто сможет прочитать его тебе. — Боже, Билл… — судорожно вдохнул я от подобных изречений. Затем отсел поближе к стенке и обнял колени руками. — Перестань вводить меня в заблуждение… — А что, если не ввожу? Перебитый, я вдруг посмотрел на Билла. Взгляд его пылал такой решительностью, что оспорить сказанное им просто не поднимался язык. Все мои страхи… эта вереница бесконечных волнений, недоверия и отрицаний… Может, всё действительно не так сложно? Если смог я, то, наверное, сможет и Билл? Я же… Я же смог полюбить? Резко мои веки сомкнулись. Теперь здесь было так знакомо… Годы, проведённые в потёмках, в отдалении от всех, в покое и созерцании… Могло ли это подойти к концу? Первый цветок, расцветший в моей груди… Будет ли он вечно тянуться к солнцу, сидящему подле меня? Или останется в сухой почве, которую более не оросят милые минуты? Поверх моего колена легла тёплая ладонь. Я не сдержался, приготовившись продекламировать строки одного из последних своих стихотворений.Прознаешь ли мои страданья?
Поведаешь, как свято мил?
Иль до последнего свиданья
Не распознаешь мой посыл?