Лестница в никуда

Тихомирова никогда не понимала, почему отец так её ненавидит. Она не просила её рожать, не спать ночами от детских криков, не водить в детский садик и школу в мороз, не идти в медицину и вообще существовать. Катя оказалась жертвой обстоятельств. Но кончатся ли они? В детстве девушка мечтала стать художником, таким же замечательным, как и мама. Картины Ульяны Николаевны восхищали девичий глаз, и маленькая Тихомирова с самого детства пыталась нарисовать что-то похожее. Любимой картиной Тихомировой был грамотно написанный натюрморт. На столе, обрамленном кружевной скатертью, будто чьим-то небрежным жестом были разбросаны красные яблоки возле дымящегося самовара. Тихомировой даже казалось, что от картины пахло душистым чаем и сладкими яблоками. Жаль, что это только фантазия… Она помнила, как отец с безумным фанатизмом выбрасывал шедевры искусства в помойку. Выхватывая их из рук плачущей дочери, прекрасно понимавшей, что эта картина единственная оставшаяся память о маме, Тихомиров улыбался самой мерзкой улыбкой из своего арсенала. Он не человек вовсе, а его проекция. После того происшествия юное сердце сгорело, а любовь к нему окончательно выцвела и обуглилась. Она не чувствовала ничего к отцу, даже банальной привязанности. Новость о том, что родной отец собирается убить свою же дочь, вызвала сначала шок. Эта эмоция, окутанная ступором и неясностью, продолжалась довольно долго, пока Катя не оказалась за сотни километров от Москвы. До безумия хотелось курить. Вид тлеющей сигареты напоминал девушке собственную судьбу – такую же неживую и горькую. Поразительно, что окурки, валяющиеся в лужах на безликих улицах так похожи на её состояние – полностью отчаянное и безвозвратное. Пчелкин окидывал Тихомирову заинтересованным взглядом. Как будто он зритель в драматическом театре, и ему выдали билет в первый ряд. Молодой человек следил за каждой эмоцией, проскальзывающей на лице Кати, и делал для себя какие-то выводы. Возможно, Виктор смог бы оказать ей поддержку, или хотя бы, сказать подбадривающие слова для приличия, но ничего в голову не приходило. Он чувствовал себя загнанным зверьком в плену серых глаз, что смотрели на него с мольбой. - Херовый из тебя психолог, – еле видно усмехнулась Екатерина, пытаясь найти пачку сигарет. - Я бы мог сказать тебе что-то типа «не парься», но вряд ли это поможет… - Такая тактика помогает, только тогда, когда ты переживаешь из-за оценок в захолустной школе, – фыркнула Тихомирова, удобнее устроившись на диване, пружины которого пытались врезаться в джинсовую ткань. - Как позитивно… – наигранно улыбнулся Пчелкин, пытаясь понять, почему у девушки за двадцать пять лет жизни возникло столько дерьма. Он не знал, каково это, когда собственного ребёнка избивали всеми возможными способами. Как синяки и ссадины прятались под рукавами кофты или доходящих до щиколоток классических брюк. В школу Катя никогда не носила юбки и не потому, что стеснялась, а из-за того, что не хотела ничего показывать другим. Не хотелось делиться своей болью. Отец забирал её после учёбы с таким видом, словно она уже закончила учебное заведение с золотой медалью и с гордостью рассказывала эту новость на протяжении всех одиннадцати лет обучения. Притворная отцовская лесть по отношению к ней вызывала только чувство брезгливости, въевшееся в кожу и нестирающееся ни одним чистящим средством. Учителя, ведомые отцовским авторитетом, не замечали ни душевной, ни физической боли, разъедающей ученицу полностью как самый сильный и действенный яд. Им будто навесили невидимую пелену, что не снималась на протяжении всех этих лет. Катя начала курить в четырнадцать лет. Тот беззаботный, юный возраст, когда можно много чего добиться. Этот возраст был прекрасен для других, потому что начинались наивные, сентиментальные отношения, и неважно, что они развалятся через месяц. Тихомирова же в это время сидела дома, слушая ссоры родителей, словно самую ужасную мелодию, придуманную человечеством. Наконец найдя пачку сигарет в старом рюкзаке, что носился на протяжении лет трех так точно, девушка поднесла зажигалку к никотиновой палочке. Вдыхая табачный дым, Катя хотела, чтобы жизнь остановилась. Проще поднести револьвер к виску и нажать на курок. Но выход ли это из положения? - Как же мне все это надоело… - обречённо вздохнула девушка, покусывая губы. Пчелкин выдохнул дым от своего любимого, терпкого «Самца». - Такова жизнь, Катюха. - Где Космос? – перевела тему Тихомирова, глядя в его синие, обрамленные усталостью глаза. - Понятия не имею. Естественно она понимала, что он врет. Это было ясно по тону его голоса, больше напоминающего раздражительность. И лучше бы ей не знать, где Холмогоров сейчас находится. Всё равно не станет легче…

***

На часах показывало ровно семь вечера. Виноградова, натянув свои круглые, слегка нелепые очки, сидела дома в компании очередного сериала. Это, скорее идеальный вечер для домохозяйки, единственный смысл для которой – муж и дети. И благоверный не замечает или не хочет замечать страдания своей жены, положившей на спину все существующие обязанности. А муж, как настоящий эксперт в области футбола и тёмного нефильтрованного пива, будет ругать ту, что не бежит исполнять каждый приказ, льющейся из его уст. На голубом экране демонстрировался обычный, примитивный момент, обыгранный уже тысячу раз – жена застает мужа за изменой, в слезах собирает вещи и уходит. Лиза закатила глаза от сие действа, переключила канал и призадумалась: ведь можно было вывернуть сюжет в другую сторону, например, показав, в какую безвылазную пропасть канули отношения или выставить кого-то из супругов тварью, не ценящей свою второю половинку. Хотя, тут же ничем не поможешь. Сюжет безнадежен. На другом канале мужчина рассказывал, что в ближайшее время выплаты медикам будут гарантированно выплачены в этом месяце, ведь они работают сутками напролет в поте лица. Виноградова осознавала, что это ложь. Девушка прекрасно видела нейрохирурга, собирающегося домой очень поздно и грустно глядевшего в кошелёк. Еле насчитав мелочь, врач скрылся за белыми дверьми отделения, и Лиза понимала, что даже если ты посвятишь свою жизнь чему-то выдающемуся, то твой титанический труд вряд ли заметят. Или так воспринимается реальность сквозь призму бедного образа жизни. Она не знала. Друг так и не позвонил после того, как Виноградова оказалась в больнице вместе с Осиповым, которого на каталке везли медики. И если честно, ей было все равно, потому что с ним последние пару месяцев были натянутые отношения, больше напоминающие встречу родственников по десятому колену. И та вечеринка – последнее испытание в их сломленной дружбе. И оба это испытание провалили. Сейчас Елизавета боялась только одного – звонка врача. Боялась, что он безразлично выскажет, что Осипова не стало. Она попыталась отмести от себя неутешительные мысли. Но они, к сожалению, противной патокой лились по головному мозгу, закрывая собой надежду на что-то хорошее. Лиза за такой короткий срок привязалась к Артёму. Она не хотела, чтобы он после выздоровления исчез, как тщательно убранная пыль на старом, поведавшем много веков комоде. Виноградова всегда желала видеть эти черты лица, что постоянно мелькали во снах, хоть и не долгих. Чувство симпатии необъяснимой манией впилось в сознание. На вопрос, что чувствует к нему Лиза сейчас, она ответить не смогла бы, потому что постоянно металась из стороны в сторону в поисках правды. В телевизоре не было ничего интересного. Только бездумные речи, вырывающиеся из уст героев, вылетали на цветном экране. Их иногда перебивала реклама с демонстрацией погоды на завтрашний день, тонны ненужного барахла, вроде акций в магазин шуб, которые сейчас купить довольно проблематично, если вообще невозможно. Нажав на красную кнопку, девушка поудобнее улеглась на диване, пытаясь уснуть. Хоть бы Осипов снова не являлся в сновидениях и не заставлял думать о нем…

***

Темень этого места разрезал только редкий свет, исходящий от лампы, прихваченной совершенно случайно Космосом из отцовской квартиры. Устройство было в шаге от того, чтобы сломаться окончательно, навечно потухнуть, но Холмогоров зачем то схватил её с собой. В помещении адский холод, наверно, был способен проникнуть в каждую клеточку тела. Космосу даже казалось, что здесь спокойно можно получить обморожение и остаться без конечностей. Потерев ладони друг о друга, Космос перевёл взгляд на Алексея Никитича. Кровь стекала по мужскому подбородку и окрашивала белоснежную рубашку и штаны, являя собой совершенно отвратительное зрелище. Он на это не обращал совершенно никакого внимания, а смотрел прямо в глаза Холмогорову, понимая, что его дальше ожидает. У ног Тихомирова лежало два, уже неживых тела. Помощников было найти ещё проще, чем его предводителя – они сдали себя сами. По их внешнему виду, так и не скажешь, что они мертвы. Такое ощущение, будто мужчины упали в обморок или легли спать. По крайней мере, Тихомиров пытался представить именно это, но ситуация от этого лучше не станет. Скоро он сам будет лежать вместе с подельниками в сыром, пропитанном кровью подвале старого, давно забытого дома. В том Московском районе обитали в основном наркоманы с довольно-таки приличным сроком своих увлечений да проститутки, которые уже полностью растеряли человеческий облик, забываясь в новых сексуальных связях. Неудивительно, что клиенты того притона заражались сифилисом или ещё чем похуже. Приличные люди обходили такие места стороной, а те редкие единицы, что жили в этом аду, были вынуждены запираться на все существующие замки, дабы к ним не явились нежеланные гости. В лучшем случае они могли просто обокрасть квартиру, а про худшее даже говорить не приходится – убийства в этом районе происходили так часто, что новые возбужденные уголовные дела откладывались, ссылаясь на отсутствие состава преступления. Именно поэтому Космос и приволок их сюда. Всё равно их тела вряд ли будут здесь искать, а если и будут, то с вероятностью в девяносто девять процентов не найдут. Нож ловкими пальцами был завернут в плотную холщовую ткань. Космос не решался подходить к Алексею Никитичу. Он хотел увидеть это ощущение страха в его суженных зрачках, что метались по помещению в поиске мнимого спасения. Холмогоров бросил холщовую ткань на холодный, окрашенный кровавыми подтеками пол. Тихомиров осознавал, что это кровь помощников, безжалостно оставленная для него в качестве назидания. Сглотнув вязкую, горькую слюну и подавляя в себе приступ тошноты, мужчина продолжал смотреть на Космоса, будто взывая к состраданию. Наивный. Космос и не думал, что он за эти годы мог настолько опуститься. Молодой человек понимал, что Алексей Никитич рано или поздно покажет свое настоящее нутро, полное противоречий, но то, что мужчина собирается убить собственную дочь, он точно не ожидал. Те роковые слова, написанные в письме, представлялись чем-то вроде дула пистолета, приставленного к виску. Ощущение, что его любимая душа может стать жертвой кровавых лап безумного отца заставляли нажать на курок. Но убить не себя, а эту мразь, полностью сошедшую с ума от пороков общества. - Много я конечно тварей за свою недолгую жизнь повстречал, – вздохнул Космос, слегка помассировав висок. – Но чтобы настолько… Плюнув кровавую слюну на пол, Тихомиров обнажил ряд ровных зубов: - А ты чем от меня отличаешься? Сынок профессора, и по скользкой дорожке пошёл. Очень жаль… - Может быть. Только знаешь, чем мы отличаемся? Я бы никогда не смог убить близкого, – еле сдерживая вырывающийся наружу гнев, парировал Космос. - Сам в это веришь? Дай тебе власть на ступень повыше, давно бы уже перебил своих дружков… Каждая мозгулька наружу… - сымитировал грусть Алексей Никитич. - Заткнись! – рявкнул Холмогоров, увидев самодовольную улыбку оппонента. На волоске от смерти, а издевается. Удивительный тип ублюдка. - Не любишь горькую правду? Космос склонил голову. - Ну тогда ответь, любитель правды, чем тебе пацан помешал? - Слишком много знает. Лучше действовать наверняка. Холмогоров закивал, будто соглашаясь. - А та девушка часом не с вами связана? - Какая девушка? – решил состроить дурака Тихомиров. - Которую убили недавно, её ещё Осипов в собственном подъезде нашёл. На губах Тихомирова скользнула змеиная улыбка. - Допустим. Но там слишком много нюансов… - Так расскажи, – Холмогоров сжал руки в кулаки. – У нас пока время есть. - А я что на допросе у следователя? Не думал, что ты так быстро по карьерной лестнице поднялся. - Хватит паясничать! Говори по делу! – снова повысил тон Космос. - Девка из бедной семьи, с одной бабкой жила. Деньги… кому деньги не нужны? Связалась деточка с одной проституткой, вот так падшим ангелочком и стала. Холмогоров прищурил глаза и слушал дальше. Ему важно знать все – до последней детали. - Скромницей она была, её клиенты из интереса заказывали. Работала так несколько месяцев. А потом мои люди узнали, что девка решила высоко взобраться и начала своему сутенеру про клиентов – бандитов рассказывать: кто они, с кем работают, чем дышат… а чуть позже их уже, жмуриков, находили. - А тот парень – угроза? – изогнул бровь в непонимании Холмогоров. - Естественно. Своим длинным языком мог и до прокурора Москвы дойти, а нам это не надо. Космос, конечно, умолчал о том, что Осипов жив. Молча вытащил из-за пазухи пистолет и прицелился прямо в лоб Тихомирова. - Зачем тебе убивать свою дочь? Она ведь ничего плохого не сделала. Внезапно желваки на скулах Алексея Никитича приобрели пугающий вид. - Ненавижу эту худосочную дрянь! Всегда ненавидел. Ничего, скоро тебе пришлют ее гроб, полюбуешься! Выстрел разрезал тишину помещения, попадая точно в цель. Кровь медленно потекла на бетонный пол. Раньше бы Космос ужаснулся, но сейчас… Космос натянул козырек бейсболки на лоб, быстро собрал весь свой арсенал и спешно покинул подвальное помещение. Знал бы он, к чему приведёт его это жестокое решение, застрелил бы себя сам…

***

Несколько дней спустя. Вечер. Красные от слез глаза наблюдали за своим отражением. От только что прожитой истерики слезы ещё мельком текли, сводя горло всхлипами. Катя не могла поверить, что Космос на такое способен. Что его душа, теперь уже почерневшая насквозь, способна на убийство трех человек. Тихомирова понимала, что находится в яме, из которой не выбраться. Крышка гроба закрыта над живым человеком. Вот такой чертов оксюморон… Присев недалеко от входной двери, девушка бегала взглядом по каждому углу Холмогоровской квартиры. Предметы вокруг давили на неё, даже расчёска, брошенная невзначай перед выходом. Снова закурив, Тихомирова приняла в себя дым, будто ругала себя за то, что Космос встретился на её пути. Она не понимала, почему жалеет собственного отца и корила себя за это. Она не хотела, чтобы Космос знал о ней. Чтобы её имя осталось лишь блеклым воспоминанием, которое затеряется в тысяче других. Но сможет ли она забыть его? Сможет отпустить из своего сердца, пережившего за эти десять лет самые отвратительные дни, наполненные скандалами и рукоприкладством со стороны отца? Услышав звук поворота ключа, Катя прикрыла глаза. Больше это не вызывало радость, а чувство вины. Оказавшись в прихожей, Холмогоров оглядел подругу непонимающе. Пододвинув к себе тяжёлую сумку, Тихомирова обрушила него свое решение: - Я ухожу. - Куда? - Подальше отсюда. Навсегда. - Очень интересно мне послушать почему, – зрачки снова сузились из-за подступающей ярости. Она приподнялась со своего места и процедила, пытаясь скрыть новый поток слез: - Ты такой же, как мой отец. Больной и жестокий. Он нервно усмехнулся, а затем что-то в его голове щёлкнуло – Холмогоров моментально раскрыл входную дверь настежь, кивнув в сторону лестничной клетки. Прихватив напоследок дорожную сумку, Тихомирова хлопнула дверью так сильно, что казалось, посыпалась штукатурка. Обратный отсчёт личного ада для обоих только начался…