***
Смерть практически поздоровалась с Бакуриным. Осталось только протянуть свою крепкую руку. Секунды рассыпались, как песок под ногами, и вместо них, сквозь призму бессознательности, появилась надежда на жизнь. Но можно ли радоваться тогда, когда с тобой на одном гектаре те, которые способны тебя уничтожить и раскромсать? Роман бездумно глядел в потолок, сконцентрировав взгляд на своеобразном белом полотне. Казалось, что капли ледяной, пробирающей до кончиков пальцев воды медленно стекают по стенам, превращая палату в сырую, пахнущую чем-то неживым. В ноздри проник кислый, омерзительный запах. Роман прикрыл глаза, когда в палату вошла медсестра и распахнула настежь форточку, впуская в палату освежающий воздух. Мысли о том, что его могут искать, потихоньку завладевали разумом мужчины. Стоило послушать свою совесть и позволить человеческим чувствам взять вверх, и вот – ты уже в лапках садиста. Тебя кромсают на ремни. Им ничего не стоит закопать тебя заживо. Горящие, синие глаза Бакурина взирали на лицо Бориса Ефимовича, когда тот занес острый топор над его головой. Роман тогда даже глаза не прикрыл, когда нужно было жаться от страха и молиться, чтобы смерть была хотя бы быстрой. Не вышло. Высшие силы отвернулись и убрались восвояси, позволяя Роману взвыть от острой, режущей, самой мучительной боли. Он не желал сходить с ума, вспоминая, как его пытались убить. Нет. Этого не произойдёт. Он не лишиться рассудка. Скрип старой, чудом ещё не свалившейся двери, вывел мужчину из дум. Он укрыл одеялом перебинтованную конечность и внимательно смотрел на проем, пытаясь расслышать, о чем говорили люди по ту сторону палаты. Их точно было трое. Три мужских голоса, смешанные в одну непонятную мелодию, очевидно спорящие и пытающиеся доказать свою правоту, насторожили Романа. А затем открылась дверь, и в палате оказались двое. Они детально изучали Романа, будто туристы в кунсткамере. Зрачки заметно сузились под натиском неизвестности, когда индивиды стали подходить к нему ближе. Было в этих лицах что-то знакомое, безопасное. Особенно у того молодого человека в солидном, чёрном костюме с выразительными карими глазами. Подсознательно Роман видел в Филатове родственную душу. Странное стечение обстоятельств свело этих людей вместе. Белов приблизился к изголовью, выудил из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги и развернул его текстом перед лицом Бакурина. - Узнаете? - Ещё бы. А где виновник торжества? – ухмылка озарила лицо бывшего военного, намекая на того, кому Бакурин и писал то самое письмо. - В коме, – голос Белова заставил Романа изменится в лице. Сошла ухмылка, и на её место пришло удивление и некий страх. - И до него добрались? - Он там по несколько другой причине, – вмешался в разговор Валера, пытаясь не смотреть на одеяло, которым прикрыли отрезанную по локоть руку. - Верю, что он выберется, – пытался поддержать их Роман. – Я вам зачем нужен? Саша давно думал над тем, почему этот киллер не выполнил заказ на Катю. Не понимал внезапного благородства. - Почему вы не выполнили заказ на девушку? - А надо было? – изогнул бровь в непонимании Бакурин. - Мы только спрашиваем. - Не смог. Не захотел. Да и девчонка не простая. Белов и Филатов никогда и не думали, что встретят такого человека, способного отказаться от своих принципов. Благородный киллер. Звучит также странно, как лев-вегетарианец, но суть дела не меняется. В глазах друзей невольно просыпалось уважение. - Кто на вас охотился? Кто за всем этим стоит? – засыпал его вопросами Валера. - Борис Ефимович Зиновьев. Думаю, слышали про такого… - Старикашка совсем из ума выжил? – нахмурился Белов, узнав наконец истинного заказчика. - Уже давно выжил, раз такую мясорубку устроил. - Надо найти его. И как можно скорее.***
Холодный, завывающий ветер заставил накрыть голову капюшоном. Белые кроссовки с синими линиями уже давно почернели от слякоти, промокли насквозь. Осипов чувствовал, как ноги холодели, практически утопая в лужах. Болеть он сейчас совершенно не хотел. Но вероятность этого была более чем высока, учитывая одежду не по сезону. Подростковый максимализм достиг апогея. Артем снова сбежал из дома после ссоры с матерью. Воспоминания о недавних криках резали слух, и горькая обида заполнила сердце до предела. Личные интересы всегда разнятся с родительскими. Ничего идеального не бывает. И в этом вся прелесть жизни. Он стремительно шагал дальше, хлюпая по лужам, не слышал свист шин в опасной близости от себя. Обернулся поздно – машина, летевшая на безумной скорости, протаранила Артема. Парень отлетел на приличное расстояние прямо на мокрую, холодную землю. Сознание потухло… Подорвавшись с кровати, Артём тяжело задышал, оглядел помещение и выдохнул. Никакой опасности не было. Проведя ладонями по лицу, молодой человек направился на кухню, где порхала, как бабочка, Лиза. Виноградова подпевала американской попсе, специально выделяя некоторые ноты, параллельно раскладывая на тарелке оладушки, приготовленные по бабушкиному рецепту. Подобное действо не могло не сразить Артёма. Счастливая улыбка озарила некогда угрюмое лицо. - Интересное начало дня, – он хохотнул, пряча руки в карманах пижамных штанов, вдохнул полной грудью ароматный запах выпечки. – Откуда такой внезапный порыв? - Захотелось. Ты не будешь? – она заметно погрустнела. - Как так? Буду-буду! Когда Лиза была рядом, лицо невольно расплывалось в счастливой улыбке. Смешинки в глазах плясали безумный танец от чувства влюблённости, заполнившего грудную клетку. Девушка мечтала, чтобы Осипов никогда не уходил. Остался с ней навсегда. Но она все больше понимала, что её ожидания могут разрушиться о скалы несправедливости и предательства. Лиза не хотела верить, что Артём причинит ей вред, но недоверие, как длинный червяк, ползало и извивалось в душе, заставляя думать о самом нежелательном для себя исходе. - Ты мне нравишься, – еле слышный шёпот вырвался из уст Виноградовой, и она, испугавшись только что сказанных слов, опустила взгляд в тарелку. Осипов ждал этих слов. Он и сам прекрасно понимал, что игнорировать то приятное чувство, захватившее сердце и разум, невозможно. Аккуратно приподняв хрупкий подбородок, молодой человек мимолетно коснулся губами сладких губ девушки. Окружающее пространство вмиг растворилось, сейчас время позволило наконец сказать три главных слова…***
Вероятно, в какой-то параллельной вселенной и существовало понятие благополучия, но только не для Тихомировой. Она сверлила взглядом кровать, на которой лежал Космос, и пыталась смахивать подступившие слезы тоненькими пальцами. Не получилось. Катя хотела верить, что он просто спит. Очень крепко спит. Скоро настанет утро, и он придёт в себя. Хотелось выть. Упасть перед ним на колени, молить о прощении и больше никогда не делать ему больно. Закрыв глаза, девушка попыталась сосредоточиться на тишине. Но этого не получалось – звуки медицинской аппаратуры способствовали новому потоку слез. Глаза болели от накатившей истерики, садня горло новыми всхлипами. Она до сих пор помнила, как Космос подарил ей букет ромашек в день рождения. Тот букет стал неким трофеем их последней встречи. Встречи, после которой она уехала. Его синие глаза, похожие на море во время шторма, завораживали Тихомирову. Было в них что-то волшебное, волнующее душу. В памяти отпечатались и его мягкие губы, которые оставляли нежные поцелуи и заставляли думать о нем. Звук медицинской аппаратуры вывел Екатерину из приятных воспоминаний. Повернувшись, девушка заметила, как сердце начало биться чаще, и грудная клетка стала подниматься быстрее, резче. Ресницы Космоса дрожали, привыкая к утреннему свету. Холмогоров почувствовал тёплую, хрупкую руку Катеньки, поглаживающую его запястье. Приподняв веки, Космос пытался увидеть расплывчатое помещение. Едкий запах спирта ударил в нос. - Космос… – она заметила, как любимый человек пытается прийти в себя. Вернуться к ней. Тихомирова ждала этого момента. Ждала, когда она снова увидит его живым, потихоньку встающим на ноги. И дождалась… Любимый, родной Космос встретился с ней взглядами. Теперь Катя знала точно – она его никогда больше не отпустит.