Лестница в никуда

Екатеринбург. Утро. Насколько черствой может быть душа? Она может сгнить напрочь, и останутся только ломкие косточки, как в спелом корнеплоде, съеденном вредными насекомыми. Яркий пример тому – личности, гоняющиеся за Екатериной, словно голодные волки за беззащитной овечкой. Как же ей надоела эта игра со смертью… Синяки, оставшиеся в детстве на юном теле, до сих пор всплывали в памяти. Со временем пожелтевшие пятна напоминали о жёсткой руке отца, со всей мужской силы сжимающие хрупкое детское предплечье. Слезы не помогали, а только душили, и тем самым раззадоривали гнев Алексея Никитича. Никто не мог даже представить, что такой прекрасный человек с золотыми руками мог сотворить такое с родной дочерью. Приходилось придумывать отмазки, ведь правде все равно не поверят. После смерти матери отцовская жестокость достигла самой наивысшей точки. Казалось, что Сатана был более милостив, чем по крови родной человек, не вложивший ни капли любви, в которой так нуждалась маленькая девочка, не сделавшая ничего плохого. Такое понятие, как «справедливость» бессовестно выдернуто из страниц нелёгкой судьбы. Алексей Никитич долго раздумывал, чем заниматься после ухода на пенсию. Тихая старость, состоящая из чтения заумных книжек, которые он и так прочитал с лихвой, совершенно не интересовали мужчину. Постепенно он приобщился к бандиткой шайке, в которой его практически не замечали, только плевались язвительными комментариями по поводу его возраста и бывшей тяжёлой работы. На эти слова он внимания старался не обращать, а с помощью труда протянуть руку помощи самому влиятельному человеку в Москве – Борису Ефимовичу Зиновьеву. Так и получилось. Любимчиком он стал нескоро. В глазах криминального лидера Алексей Никитич хотел быть лучшим, успешным, способным на многое, но этого не получалось. Тихомиров спотыкался на лестнице испытаний, но не сдавался и продолжал подниматься выше, пока в доверие ему не попалась реальная власть, пропитанная кровью и тщательным сбором данных на людей высокого чина и влияния. Спустя время он копал уже под Московских политиков, хитро переглядываясь с начальником, узнав об успешном на них покушении. Именно такую информацию девушка услышала из уст Романа Бакурина – человека, который и вовсе не обязан был тащить её в старую квартиру давно почивших родителей. Мог оставить на произвол судьбы, позволив погибать. Но это было не в его стиле. Катя всегда хотела такого отца, как Роман или, на крайний случай, старшего брата, которого у неё не было никогда. Время не повернёшь вспять. Оно как хитрая старушка неторопливо шагает дальше, забирая ещё один день из короткой, но такой насыщенной жизни. А может и не насыщенной, кому как повезёт. Дорога до столицы Урала выдалась довольно проблематичной. Недешёвые билеты, которые Бакурин с Тихомировой еле нашли и потратили на них последние деньги, окупились многообразным контингентом пассажиров, состоящих из мамочек с несколькими детьми, громких пенсионеров, жалующихся на тяжёлые времена, и тучных мужиков, с трудом позволяющих пройти и усесться на свои места вывели из себя. Хотела бы она конечно, что-то получше, чем плацкарт, но хуже того, что Катя может оказаться на краю пропасти, нет ничего. Небольшая двушка, оставшаяся после смерти родителей, позволила спрятаться от тех, кто способен уничтожить, бросить окровавленный труп с перерезанным горлом и исчезнуть, как лёгкий весенний ветер. Облокотившись головой на руку, Роман изучал взглядом Тихомирову, варившую пельмени, и вспомнил свою маму. Такую же низенькую блондинку с небрежным пучком и миловидной улыбкой. - Сынок, гляди какие пирожки напекла! – радушно рассмеялась мама, ставя на стол поднос. Мама… столько в этом слове смысла! Жаль, что она больше не вернётся. Не будет рассказывать истории на ночь, когда он был маленьким, не будет встречать его, когда он вернётся из школы уставшим, не будет больше поддерживать и делить с ним счастье. Её больше нет и не будет… - Мамуль, не стоило! Это я тебе должен пирожки печь, – почесал макушку Ромка. - Да мне не сложно! – махнула рукой женщина, поставив кружку с горячим чаем. - Твой папаша всегда был таким? – Бакурин понимал, что надо было с чего-то начать диалог. - Каким? – девушке хотелось рассмеяться от безысходности ситуации. - Больным на голову. Она не знала, как ответить на этот вопрос. Ей казалось, что отец был таким всегда – с маской на каждый случай жизни. При всех – он умный и дипломированный специалист с огромным опытом, а дома – безумный тиран, сломавший одну жизнь и пытавшийся избавиться от второй. Идеальный глава семейства. - Тебе он так интересен? – она прищурилась, не понимая его внезапного любопытства. - Понять хочу… Почему он тебя так ненавидел? - Не хотел иметь детей. Я разрушила его жизнь своим рождением, пришлось на меня деньги тратить. – горько усмехнулась Тихомирова. На лице Бакурина отражалась гамма различных эмоций, переходящих от удивления и шока до леденящей злости на эту сволочь. Жаль, что это не он его убил… - Я помнила, как отец куда-то каждую ночь сматывался, слышала хлопок входной двери, он всегда меня будил. Он ходил к этому самому Зиновьеву? - Может, и не ходил. Убивал кого-то и возвращался с ценными вестями. Она больше не хотела о нем говорить, и тем более вспоминать. Надо было перевести тему разговора: - Мы здесь надолго? - Пока Зиновьева не найдут. - А если он и сюда доберётся? - То умрёт. Уж это я тебе обещаю.

***

В палате, кажется, стало на несколько тонов темнее. В полумраке комнаты отчётливо виднелось чьё-то лицо, тихонько посмеиваясь и будто насмехаясь над еле выжившим Космосом. Холмогоров, чуть приподняв голову, пытался разглядеть неизвестного. Только чёрный костюм отчётливо выделялся в свете слабо освещающего помещение светильника. Слегка покрасневшие глаза бегали по помещению, пытаясь понять мотив явного недоброжелателя. Мужчина начал подходить ближе. Сквозь тишину отчётливо слышался звук дорогих туфель, начищенных до блеска. Наклонившись к пациенту, голос ехидно протянул: - Наказывает тебя жизнь, да? Наконец, показалось его лицо. Лицо того, которого он самолично убил за мучения Кати. Улыбнувшись, образ снова произнёс, посмеиваясь: - Какая жалость… Алексей Никитич. Самый мерзкий человек в жизни Екатерины. Холмогоров не мог поверить, что видит его. Давно мёртвого человека рядом с собой. - Ты же давно умер. Убирайся отсюда! Сейчас придёт Катя, и ты исчезнешь… – он обречённо прошептал, пытаясь отогнать от себя дурные мысли. - Не хочешь ты меня слушать, а зря. Не вернётся к тебе твоя Катенька, не нужен ты ей, – посмотрел на него свысока бывший хирург. - Это неправда… - Ты умрёшь так же, как и я! И блеснула яркая вспышка. Приоткрыв глаза, Космос пытался привыкнуть к утреннему свету. Кошмары все чаще начали мучать молодого человека, превращая сон в сплошное испытание. Глаза болели каждое утро, и теперь это становилось все невыносимее. Он не хотел верить, что становится одержимым. Что постепенно сходит с ума, утопая в пучине навязчивых мыслей, распространившихся на длительный срок без видимой, как считалось, остановки. Хотелось, наконец, поставить на паузу это безумие и вдохнуть полной грудью, позволяя приятному кислороду заполнить лёгкие. Снова расплывчатые образы, не желающие собираться во что-то цельное. Устало оглядываясь, Холмогоров пытался проморгаться несколько раз, чтобы хоть что-то стало отчетливым и явным. Перед глазами стала рассеиваться дымка головокружения, и Пчелкин, стоящий напротив друга, наконец предстал во всей своей красе. Кос встретился с его синими глазами, рассматривающими его, словно профессора, рассказывающего интереснейшую лекцию, к которой Витя, конечно бы, не подготовился. А жаль. - Где… она? – с трудом проговаривая, спросил Холмогоров, намекая на причину своего учащенного сердцебиения и влияния на каждую клеточку тела. - Далеко, очень далеко… - безразлично ответил Пчелкин, желающий прямо сейчас закурить сигарету. Досадно, что нельзя. Больница же. - Катя придёт? – в голосе слышалось явное отчаяние. - Забудь о ней. Представь, что её не существует, – он будто плевался словами, желая, чтобы Тихомирова исчезла из его жизни. Больше не появлялась ни в реальной жизни, не в недавних галлюцинациях, сносящих крышу и практически доведших до гробовой доски. Холмогоров не верил в это. Неужели дорогая, любимая Катенька бросила его, оставила на произвол судьбы, позволяя медленно погибать без неё? Она никогда так не поступила бы. Но суровая реальность, толкнув на больничную кушетку, рассудила все сама. Теперь Космос понял, что больше не хочет видеть Тихомирову. Не хочет больше тонуть в серых глазах. Сердце покрылось толстой коркой льда, которое растопить теперь будет безумно сложно…

***

Лишь слабый, еле мерцающий свет озарял спальню. Шёлк постельного белья приятно охлаждал кожу после горячих капель душа. Слегка влажные волосы распустились, демонстрируя всю красоту и грацию струящихся прядей. Красная яркая помада легла на припухлые губы с помощью тонких и ловких пальчиков Юдиной. Чёрная тушь легко нанеслась с помощью простых махинаций на пышные ресницы, преображая взгляд в более выразительный. С Пчелкиным в последнее время они не разговаривали. От слова «совсем». Уставший Витя валился на кровать, сразу же засыпая, не обмолвившись ни словом. Это выводило из себя до дрожи в пальцах. Будто по венам пустили адски обжигающую лаву. Но она терпела. Только девушка не понимала, зачем. Дверь призывно приоткрылась, точно приглашая гостя на праздничное угощение. Витя, стоя в замешательстве, оглядывал соблазнительное тело Маши, скрытое тонкой тканью халатика. Игриво улыбнувшись, Юдина поинтересовалась: - Почему так долго? - Я не обязан перед тобой отчитываться, – едко процедил Пчелкин, создавая новые шрамы на сердце. Маша пыталась добродушно улыбнуться. Скрыть за положительными эмоциями уже зарожденную ненависть. Девушка прикусила нижнюю губу, показывая все свое разгорающееся желание, которое необходимо выплеснуть. Медленно поднявшись с кровати, Юдина плавно, не спеша, двинулась в сторону молодого человека, не снимая фирменной, обольстительной улыбки. Это её любимая маска. Проведя изящными, наманикюренными пальчиками по мужской груди, скрытой тканью рубашки, Мария потянулась к чувственным губам, желая получить долгожданный поцелуй. Страстный, долгоиграющий. Она совсем легко, невесомо прикоснулась к нему, желая избавиться от противного чувства злобы на него. Хотелось забыться и вспомнить привычный взгляд, изучающий её с явным интересом и блеском в глазах. Девушка мягко, с нежностью целовала его, надеясь на ответную ласку, но её почему-то не было. Лишь стальное равнодушие. Она не сдавалась. Продолжая, Юдина поцелуями спустилась ниже, слегка прикусывая чувствительную кожу. Витя, прикрыв глаза, пытался совладать с собой. Он хотел оттолкнуть, избавиться от её присутствия и найти себе новое развлечение. Не делающее мозги и не устраивающее беспричинных, как ему казалось, истерик и скандалов. Пчелкин не выдержал. Стоп-кран стального равнодушия канул в лету, и он, не теряя и секунды драгоценного времени, завладел её губами, увлекая Юдину в полный вожделения поцелуй. Тихий, едва слышимый девичий стон пробудил в нем новые эмоции, нахлынувшие на него безумным вихрем. Манипуляции для Марии являлись способом заполучения мужского внимания. Пчелкин, словно утопающий в реке, оказался в этом круговороте чувств, но выберется он из этих оков или нет, не знает никто из них. Как и того, что их ждёт в будущем…

***

- Стерва! – небрежно отрезал Терентьев, бросив телефон на стол. Расположив руки на поясе, Марк расхаживал по помещению, не понимая, куда пропала Тихомирова. На звонки не отвечает и дома её нет больше недели. Решила сбежать, не иначе. А как объяснить, что она так внезапно пропала со всех радаров? Пытаясь успокоить нервы, он закурил никотиновую палочку, позволяя приятному, теплому чувству проникнуть в организм. Марк, рассматривая фотографию Кати, отстранённо скривился, будто перед ним находится заразный гражданин. Со всей ненавистью, скопившейся за все это время к той, что не хочет плясать под его дудку, парень сжал снимок в руках, выбросив его в мусорное ведро. В своей голове он уже отметил красным крестом девичью голову, надеясь расправиться с ней как можно скорее. Хитрая улыбочка медленно, но верно поразила мужские губы. В разуме потихоньку начал созревать продуманный до мелочей план без встречающихся на то путей отступления. Он дойдёт до конца и завершит начатое. Терентьев будет дёргать за ниточки, видя её отчаянные слезы…

***

Зрачки сузились под очевидным страхом. С избитым лицом, с синяками и кровоподтеками он пытался разглядеть помещение. Запекшаяся кровь на нижней губе неприятно щипала кожу, и паренёк, прищурив глаза, пытался понять, где находится. За тяжёлой, толстой дверью еле слышались крики ворон, противно саднивших уши и навевая неприглядные для него последствия. Он хотел притронуться к синяку под глазом, но это было невозможно из-за рук, привязанных к деревянным, впивающимся в спину прутьями стула. Невыносимый холод гаража будто сковал кожу, превращая её в покрытую коркой льда субстанцию. Всеми силами он пытался согреться, но этого не получалось из-за лёгкой одежды, надетой спонтанно. Он не думал, что окажется здесь… Во рту находилась мокрая, холодная тряпка, засаднив зубы и язык. Он переводил взгляд то на одного, то на другого, в мыслях надеясь только на одно – сбежать. Он старался игнорировать тот звук сапог, шагающих мимо него. Подняв взгляд заплывших глаз, парнишка вгляделся в практически неосвещенное помещение. Двое мужчин с суровым, явно недоброжелательным выражением лица глядели на него, будто пытались найти ответы на интересующие их вопросы. Им надоело это молчание. Белов, приподняв мужской, колючий от небритости подбородок, заглянул в чужие зрачки – они явно отливали страхом. Страхом смерти. Сохраняя свой невозмутимый вид, Александр разрезал тишину низким голосом, эхом отразившимся от стен гаража: - Что ж, рассказывай, где твой предводитель.