Лестница в никуда

Детские серые глазки неотрывно смотрели на картину, только что написанную мамой. Умелые руки водили кистью по холсту, изображая то, что возникает в голове – лучезарная улыбка, букет душистых ромашек в ладонях, собранных для мамы. Катенька так хотела увидеть, как Ульяна Николаевна восхититься красотой белого великолепия и вдохнет чарующий аромат весны. На улице было так тепло, что солнце, пробиваясь сквозь окна, заставляло щурить глаза. Девочка, не желая больше мириться с подобными обстоятельствами, отошла в тенечек, где стояли другие шедевры искусства. Натюрморты, пейзажи, портреты – все это находилось в просторной комнатушке, называющейся простым до банальности словом – мастерская. Её выделили Ульяне Николаевне в помощь от начальства, просившего в короткие сроки нарисовать портрет, например, семейной пары, или для других срочных заказов. Установленные сроки душили свободу действий. Ульяна Николаевна чувствовала себя крепостной, которой на спину наставили столько груза, что каждый шаг – невыносимый. Она, порой даже засыпая под утро, писала счастливые лица будущих семейных пар и представляла себя вместо них. Такой же счастливой и радостной. Мастерская являлась неким пристанищем для женщины. Место укрытия от мужа-деспота и его грязных, убивающих слов, винящих женщину во всех бедах, вешающих клеймо «отвратительная жена. Отвратительная мать». Ульяна Николаевна, похоже, уже выучила за годы брака каждое изменение на лице Алексея Никитича во время гнева. С ним она разучилась радоваться жизни. Только дочь – милый ангелочек с белокурыми кудряшками – невольно вынуждала улыбаться ей, показывать облегчение, которого, видимо, не существовало для неё. Она никому не показывала, как плакала по ночам от безысходности, от того, что не может сбежать от мужа и начать жизнь с чистого, совершенно иного листа. Главное, что без него. Высокий статус Алексея Никитича открывал множество дверей в карьере нелюбимой жены. И будь развод в этой неправильной со всех сторон семье, то женщина просто бы сломалась. Но не от любви к абсолютно недостойному её человеку, а из-за отсутствия престижности профессии. Останься она одна с ребенком на руках – она бы не прокормила ни себя, ни дочь. Конечно, с маленькой Катей не поделишься секретами «счастливой семейной жизни», в которой они жили последнее время. Именно поэтому женщина чаще забирала её со школы, но не вела в пасть льву, способному нанести как физический, так и моральный вред дочери, а все чаще оставалась с ней в мастерской, благо на первом этаже находилась небольшая спальня и кухня. В глазах Катюши Ульяна Николаевна была чуть ли не божеством. Возможно у каждого ребёнка родитель является кумиром, но у юной Тихомировой мать превосходила любого взрослого человека в тысячу раз. Девочка даже не скрывала, что хочет быть похожей на неё. Быть идеальной копией неповторимого оригинала. Космос видел, что без матери Катя медленно умирает. В своей голове Холмогоров детально прокручивал эпизоды с участием Тихомировой, не понимая мотива предательства. Как один из честных полицейских, которые сейчас, похоже, занесены в красную книгу, он попытается найти причину, почему она его оставила. Бросила, как побитую собаку на улице, и сбежала. Глаза медленно приоткрылись после беспокойного сна. Привыкая к свету лампы, молодой человек неподвижно изучал взглядом палату, в которой веяло холодом. Февральский мороз завладел каждым участком кожи, заставляя сжимать зубы в поисках тепла. Он хотел только одного – узнать правду. Лично услышать её из уст Кати. Хотелось выть. Содрать с себя все живое, чтобы больше не мучатся. Приподнявшись, Холмогоров не спеша направился в коридор, игнорируя боль, которая тоже не собиралась сдаваться – врезалась острыми ножами в его тело до потемнения в глазах. Коридор наркологической клиники задвоились. Космос зажмурился, открыл глаза, пригляделся. В конце коридора выхватил очертание женской фигуры. Катя! Любимая и желанная Катя. Она подозвала его одним движением руки, вынуждая растянуть губы в улыбке. И Холмогоров, повинуясь этому порыву, ступал дальше. Только до своей цели он не дошёл. Катя упорхнула так же быстро, как и сознание молодого человека.

***

Ночную тишину разрезали тихие, женские всхлипы. Слезы горьким потоком лились по щекам, разъедая глаза и лишая возможности вздохнуть. Она должна быть сильной. Хотя бы ради себя. Но не может. Не может выкинуть Космоса из головы. Самого ценного человека в поганой во всех смыслах жизни. Катя старалась изо всех сил прикусывать губы, чтобы её боль никто не услышал. Не стал успокаивать и поддерживать. Девушка считала проявление таких вот подобных эмоций слабостью. Еще со школьной скамьи Тихомирова помнила, как рыдала от того, что получила плохую оценку впервые. Помнила, как улыбался тот одноклассник с взъерошенной копной волос, которому еле натянули тройку за ответ с места. Ребятам казалось, что его уровень интеллекта ниже, чем у одноклеточного организма. Хотя, даже это существо будет умнее, чем он. Помнила, как отец с безумным взглядом рвал и метал, проклиная тот день, когда она появилась на свет. Когда разрушила своим рождением планы на последующую жизнь. Этими словами он будто резал без ножа, превращая юное, детское сердце в каменную, ничем не пробиваемую глыбу. Положив голову на колени, покрытые синяками, Катя пыталась заглушить подступившую истерику. Но она, как огромная рана, гноилась, никаким образом не заживая. Глубоко вздохнув, Тихомирова подняла взгляд в потолок, смахнув противные, никак не прекращающиеся слезы. «Остановись, хватит реветь. Перестань вести себя, как тряпка!» Открытая бутылка вина, стоящая рядом с девушкой, явила картину возможного будущего. Она представила, как лежит на мокром и грязном асфальте. Пьяная, с огромными, фиолетовыми мешками под глазами и напрочь выбитыми зубами. Перед глазами находился её безобразный двойник с рваной одеждой, просившей мелочь, чтобы похмелиться. Горькая, ужасная картина будущего абсолютно не прельщала Тихомирову. А кому понравиться-то? Схватив бутылку, Екатерина со всей силы ударила ею об пол. Осколки с характерным звенящим звуком разлетелись по линолеуму, окончательно разрушив тишину помещения. Взяв осколок тоненькими пальчиками, Тихомирова, сдерживая слезы, произвела небольшой порез в зоне запястья. Кровь обильным потоком просочилась наружу. Головокружение и тошнота взяла вверх. Бакурин, услышав шумы из гостиной, подорвался с места и сию минуту ринулся в комнату, увидев Тихомирову в полуобморочном состоянии. Он проигнорировал состояние наступившего шока и упал на колени перед девушкой. - Катя! Катя! Ты меня слышишь?! - Я хочу к Космосу… - шепнула она, прикрывая ладонью порезы. - Не смей закрывать глаза! Роман подхватил ее на руки, уложил на диван и ринулся за аптечкой. Поливая раствором перекиси пенящиеся раны, Бакурин следил за дыханием девушки. Наскоро перебинтовал запястья. Он снова спас её. - Тебе повезло, что я кровь вовремя остановил. Ты хоть врубаешься, что творишь?! - Мне плохо… мне очень плохо… - А кому легко? Знаешь же – это вынужденная мера. Как только избавимся от Зиновьева, так сразу, первым рейсом, вернёмся в Москву. - Я не только из-за Космоса… - еле слышный голос затрагивал каждый уголок души. Бакурин нахмурился, вглядываясь в ее бледное лицо. Ожидал. - Я наркоманка, Ром. Уже пять лет. Он из-за меня там. Все из-за меня, понимаешь? Я задолжала одному мудаку за дозы. Он обещал изнасиловать меня, если я не верну деньги в срок. Мужчина едва покачал головой, пытаясь утрамбовать эту информацию в голове, подтянул одеяло и укрыл Катю по самую шею. - И это, - он легонько поднял ее руку, намекая на порезы, - выход? Думаешь, Космосу так хочется побывать на твоих похоронах? – молчание. – Кому ты там что задолжала? - Марку Терентьеву. Он дилер, долгие годы продавал мне… Иногда в долг. Вот этот долг и набежал. На языке кроме нецензурной брани ничего не вертелось. Неужели можно быть настолько глупой, чтобы повестись на это? Впрочем, не Бакурину об этом судить. Надо было образумить ее. И был только один весомый аргумент. - Не делай глупости. Хотя бы ради Космоса.

***

Из автомагнитолы на полную громкость гремела песня. Мужской голос на самых высокочастотных нотах громыхал на весь салон. Терентьев обожал рок. Только под него он мог успокоиться и расслабиться. Закурил, наполняя легкие горьким дымом. Нагло улыбнувшись, молодой человек откинул голову назад, полностью расслабившись. В окне показалась вывеска: «Бюро судебно-медицинской экспертизы». То, что нужно. Осипов мимолетно оглядел новоприбывшего мужчину. Руки и ноги пациента были порезаны, кровь на ранах запеклась. Павел Андреевич, пожилой врач с россыпью морщин на лице и руках, равнодушно глянул на жертву. Он кратко записал причину смерти в медицинской документации: «Самоубийство вследствие принятия психотропных веществ». Накрыв тело тканью, Павел Андреевич поинтересовался: - Что с Катериной? Не беременна ли? – хохотнул мужчина. Если бы. - Она к родственникам в Екатеринбург временно уехала. Там бабушка приболела, одна живёт, надо помочь, – едва видно улыбнулся Артём. Скинул с себя халат и направился на выход. - Ясно, - без особых эмоций кивнул ему врач. – Давай, до завтра. - Всего доброго. Максимально убавив громкость на магнитоле, Терентьев увидел, как Артём выходит из помещения, тихонько спускаясь по скользкой лестнице. Нажав на кнопку и приоткрыв автомобильное окно, Марк высунул голову и крикнул: - Эй, пацан, иди сюда! - Это вы мне? - Тебе, тебе, – приглашающим жестом он показал сесть в машину. Сведя брови к переносице, Осипов все же сел в машину. Обволакивающий запах табака в машине заставил парня закашляться, чем вызвал тихий смех Терентьева, вальяжно расположившего руку на водительском кресле. - Катюху давно знаешь? – его улыбка раздражала до глубины души. Хотелось со всей силы ударить ему по губам, чтобы она исчезла. - Если вы не знали, то в приличном обществе принято сначала представляться, - сухо отозвался Артем. Марк обнажил белоснежную улыбку. - Марк Александр Терентьев. Автограф дать? - Не стоит. Так что вам нужно? - Информацию. Где сейчас Катя? - Понятия не имею. Конечно, Артём прекрасно знает, где сейчас подруга. Но разглашать информацию едва знакомому человеку – верх идиотизма. Он не смотрел на него. Каждой клеточкой тела Осипов чувствовал, что надвигается опасность, и не ошибся. На шею легла крепкая рука, сильно сдавливая каждую жилку: - А так хотелось по-хорошему… Я ведь могу убить тебя прям в этой машине и мне ничего не будет. - Мне терять нечего… - еле выдавил из себя Осипов, кашляя и пытаясь схватить ртом воздух. Марк отпустил его шею так же резко. Отряхнул свою куртку от несуществующего мусора и смерил Артема взглядом. Страха тот не испытывал и не показывал. - Твоя врачиха задолжала мне. Крупную сумму. Время тикает, а моё терпение на исходе. Осипов все понял. Глаза расширились. Вот, кто медленно и верно убивал Катю. - Так это ты… - Видишь, ты обо мне знаешь. Говорил же, давай автограф дам. – Его тон менялся так же быстро, как и мысли в голове Артема. – Короче, если она не вернёт деньги – тебя и твою обожаемую подружку будут по пакетам искать. Я не шучу.

***

- Что ж, рассказывай где твой предводитель, – разрушил тишину гаража Белов. Чужие глаза лихорадочно бегали, будто искали мнимого спасения. В горле резко пересохло. Мощный удар в челюсть немного отрезвил его и вернул с небес на землю. Сплюнув кровь на пол, он проблеял: - Я… ничего… не знаю. Снова удар. Теперь по животу. Тихий скулеж нисколько не смутил Филатова. - Я могу делать так долго. Лучше заговорить. Он молчал. Вывести его на какие-то слова было сложнее, чем невменяемого подсудимого в зале суда. Александр, достав острый нож, развернулся и приставил его к горлу жертвы. Тот мучительно раскрыл рот. На губах покоилась засохшая от недавних ударов кровь. - Если ты сейчас же не скажешь, где твой начальник, я тебе горло перережу. Мне ничего не мешает. - Он всегда в разных местах. Борис Ефимович всегда говорил, что лучше далеко от врагов, чем близко к ним, – парнишка старался не смотреть на них, но опасность, как самый злейший враг, подкралась тихо и незаметно. - А сейчас где эта мразь? - Скорее всего, загородом. В небольшом посёлке. Белов улыбнулся. - Давно на него работаешь? - Полтора года. - Людей убивал по его приказу? – спросил Филатов. - Нет. Только выбивал долги. - А звать тебя как, бедный и несчастный? – в речи явно чувствовался сарказм. - Тоха. Антон Жуков. - Ну, поехали, Антон Жуков. Покажи нам, где тот самый домик. Покажешь ведь? – показательно радушно произнёс Валера, словно перед ним находилось маленькое дитя. Тоха кивнул. Дорога заняла довольно долгое время. Езда по пробкам, шум сирен, а после – досмотр документов от доблестных сотрудников милиции. Антон, как послушный болванчик, показывал дорогу, совершенно не смотря ни на кого. Ехали дальше. Уже виднелась надпись на синем фоне, оповещающая о том, что они почти прибыли на место. Осталось немного, чтобы расправиться с Зиновьевым. Немного, и его труп будет валяться и разлагаться на деревянном полу. Машина остановилась. Перед глазами находилось только поле и даже намёка на домики не было. Только ветер, колышущий ветки деревьев и птицы, что моментально улетали от этого мрачного места. Переглянувшись, мужчины все прекрасно поняли. Их развели, как маленьких детей. Жуков опустил взгляд вниз, абсолютно не желая с ними больше контактировать. - Ты че, спиногрыз малолетний, совсем берега попутал? Ты кого развести хотел? – запылал от гнева Белов. – Знаешь, с кем связался? Он ничего не ответил. Раскрыв болоньевую куртку, парнишка достал пистолет. Повертев его руках, Антон приставил его к виску. Последующий выстрел не заставил себя долго ждать. Кровь мощным потоком хлынула на автомобильное стекло.