***
- Давно на Белова работаешь? – как бы невзначай спросила Катерина, бросив окурок в лужу. - Шесть лет, – равнодушно ответил Карельский, шагая с ней рядом. Он никогда не показывал своих истинных эмоций. Макс умело прятал их под маской мнимого сочувствия или поддержки, искусно пряча презрение. Идеальное оружие. Вспоминалась весна уже далёкого, девяносто первого года… спокойствие перед грядущей неизвестностью, уготованное судьбой ничуть не волновало его, а напротив, заставляло кровь биться бешеным ритмом по организму, вызывая бурю эмоций внутри, которых он показывал очень редко. В какой-то степени Карельский был рад, что к своим тридцати пяти годам у него нет ни жены, ни детей. Да даже близкого человека. Он так привык к одиночеству, что не видел себя с кем-то. Четко выстроенная жизнь и идеальное утро – это пробежка, сопровождаемая прохладным весенним ветерком и последующим здоровым сном. У каждого есть свои причуды. Тихомирова же была его полной противоположностью. Запретный образ жизни, кажется, впечатался глубоко и надолго, и тот запах сигарет, неприятно воздействующий на Макса, выводил больше всего. Хотелось выплеснуть весь гнев на неё и тех людей, которым он обязан служить. Злоба заполнила каждый миллиметр тела и руки непроизвольно сжимались в кулаки, позволяя острым ногтям впиться в мягкую кожу ладоней. Он старался не смотреть на Катю. Всем своим видом Карельский пытался показать, что расположен к ней, что ему интересна тема беседы, о которой она щебечет неким благоговением. Ухмыльнувшись уголками губ, Макс все же прервал её: - Давно здесь работаешь? – кивнул он в сторону здания. – Молодых, как я слышал, в наше время не особо жалуют… - Это только слухи. Меня приняли на работу из-за моего усердия и трудолюбия. Или ты думаешь, я просто похлопала накрашенными глазками? - Всё может быть, – в тишине улицы послышался надменный смех. Тихомирова его не понимала. Попытки задеть и унизить казались такими детскими и несерьезными, что Катя только закатывала глаза, не желая больше общаться с омерзительным собеседником, доставшимся ей в охранники. Девушка представила себя ребёнком, которого отчитала плюгавая тётенька. В давящей тишине послышался голос Космоса. Реакция не заставила себя долго ждать – Тихомирова нырнула в крепкие, такие родные объятия, позабыв обо всех трудностях и проблемах, встретившихся на таком поганом жизненном пути. Ямочки на его щеках напоминали о далёкой юности, окрашенной в его отсутствие серыми, грязными оттенками. Поцелуи, такие сладкие и тягучие, как солёная карамель, заставили влюблённых раствориться в моменте, сравнимый со сливками в горячем кофе. Катя улыбнулась, слегка покусывая губы Холмогорова. - Я так по тебе соскучился… - Только утром виделись, – провела нежно руками по его волосам Катя. - А как будто вечность не виделись. Холмогоров был готов утонуть в серых омутах глаз. Они напоминали туман в холодное, осеннее утро. Запах духов, которыми она пользовалась каждый день, приятно воздействовал на каждую клеточку тела, заставляя раствориться в эйфории. Аристократичная красота, доставшаяся ей от матери, подчеркивала все достоинства и прятала недостатки. Обернувшись, Тихомирова никого не заметила. Карельский исчез также быстро, как девушка оказалась в объятиях Космоса. Усмехнувшись, девушка выдала: - Чувствительное сердечко не выдержало тёплых чувств? - Перестань. Военное воспитание, сама понимаешь… - Я не хочу с ним рядом находится. Он меня раздражает. - Чем? Тем, что молчит? – хохотнул Космос, прикурив сигарету. - Не начинай. Мне и одной хорошо работается без патруля под окнами. - Это для твоей же безопасности. Ну, хочешь я тебя утром подвозить буду? - он приоткрыл дверцу автомобиля, призывая Тихомирову сесть. - А вот и хочу, – хитро улыбнулась девушка.***
Ночная Москва выглядела совсем иначе, нежели днем. Все пороки общества, как ядовитый газ, распространялись по столице, превращая город в царство похоти и обмана. До своего нахождения в клинике для душевнобольных Марк, безусловно, тонул во всевозможных грехах, как на болоте. Холод, от которого можно было укрыться только тонкой простынкой, совершенно не помогал. Приподнявшись, Терентьев рассмотрел свои ноги, больше похожие на синее, непонятное месиво с кучей кровавых подтеков. Упав на матрац, молодой человек пытался принять удобную позу для сна. Он, словно уж на сковородке, вертелся на койке, пытаясь хоть как-то обогреть организм. Мысли лихорадочно бились в голове, точно вода о острые скалы. Новость о смерти матери выбила почву из-под ног. Он никогда не думал о том, что когда-нибудь испытает боль. Терентьев думал, что будет только насмехаться над своими глупыми жертвами, верящими каждому слову, будто он всезнающий пророк, которому нужно верить. Но реальность сурова. Его же методы обернулись против него, ударив в самое незащищенное место – сердце. Он не жил. Больше существовал. Дни, проведённые в этой камере пыток, до ужаса напоминали день сурка с нелицеприятными для абсолютно любого индивида аттракционами, схожими с кругами ада, где грешники получают по заслугам самыми изощренными способами. Он проклинал тот день, когда встретил Тихомирову. Терентьев задумался – а что было бы, если бы он не подошёл к ней тогда в клубе с заманчивым, как ему казалось, предложением? Бывший наркодиллер был уверен на сто, даже на тысячу процентов, что он так и остался бы в своём мире грёз, полном наивных дурачков, ведущихся на всякий бред и тонны удовольствий, рекой льющихся в его недавнюю жизнь. Человек рано или поздно понимает, что совершил множество ошибок. Кого-то обманул, предал, втоптав чужую любовь в грязь, а кто-то и вовсе, хуже самого свирепого зверя убивал людей, совершенно не жалея о своём поступке. Но осознание всего ужаса, совершенного за долгие годы, приходит, когда до заветного конца остаются считанные минуты, когда уже не нужен этому миру. Никто не хочет раскаиваться и признавать свои ошибки, когда это необходимо. Но с Марком ситуация полностью обратная. Он не чувствовал вины. Казалось, что даже если положить голову на плаху и занести над ним топор, то Терентьев только посмеется, позабыв обо всех гадостях, что он творил. Образ мажорика-наркомана ему безусловно нравился, и Терентьев думал, что рано или поздно выберется отсюда. Отнюдь. Дверь в палату приоткрылась с жутким скрипом, пуская в помещение ещё больше холода. Терентьев, как беспомощный котенок, которого выбросили на улицу, прибился к краю железной койки, стуча некогда белоснежными зубами. Пальцы лихорадочно тряслись от ледяного чувства, сковавшего его, будто кандалами. Глаза снова забегали по абсолютно тёмной палате, пытаясь разглядеть сквозь лунный свет на нарушителя тишины и покоя. Каблуки медленно ступали по полу, вызывая звон в ушах, невыносимо отдающим в барабанных перепонках. Марк пытался успокоится, тихонько двигаясь, но ничего не помогало. Неизвестная шла к нему ближе, придавая атмосфере ещё большей неизбежности. - Глупый, глупый мальчик… - протянул женский голос, склонившись прямо над ним. Лунный свет наконец озарил лицо незнакомки. Ульяна Николаевна водила наманикюренными пальчиками по шее Терентьева. Он помнил про неё. Катя когда-то давно рассказывала, что потеряла мать, когда была подростком. Тихомирова со слезами на глазах показывала тогда фотографии, где она держит плюшевого зайку. Маленькая девочка улыбалась вместе с матерью. А теперь все стало хуже в самом ужасном его проявлении. Когда умерла Ульяна Николаевна, постепенно умирала и дочь, сходя с ума от галлюцинаций. Что ж, теперь его черед. - Ты только галлюцинация… скоро меня отпустит… - шептал словно в бреду Терентьев, медленно улыбаясь. - Не обманывай хотя бы себя. Ты уже одной ногой в могиле, – большим пальцем женщина провела по кадыку, надавливая. Стало больно. - Перестань… – шепнул Марк, но она этого не услышала. Или не хотела слышать. - Зачем издевался над моей дочерью столько лет? Разве она это заслужила? – гробовой голос, воздействующий на каждую струну души. Спокойно. Она скоро исчезнет. - Это только её проблемы. Такие, как она должны дохнуть, как мухи, – он плевался словами, показывая презрение. Даже здесь не упустил случая показать, что в нем ничего не изменилось. Так и остался мразью. Рука обхватила шею, сдавливая со всей силы, вырывая из мужской груди сдавленные вздохи. Функция дыхания исчезла напрочь, и молодому человеку оставалось только испуганно, как маленькому, никчемному существу, искать спасения, которого он уже никогда не получит. Надо получать по заслугам, рано или поздно. Кожа на лице посинела. Ещё немного, и он окончательно задохнется, совершив свой последний вздох. Ещё чуть-чуть. Ещё чуть-чуть… Тело обмякло, упало на простынь, помеченную штампом столичной психбольницы. Немая эмоция испуга навсегда зафиксировалась на мерзкой роже, сломавшей своими выходками чужие жизни, которые хотели жить и дальше, а не умирать от передозировки, не дожив до тридцати. Жизнь может быть разной. Но трудности, как испытания, могут как сломить, так и внести новую лепту в судьбу. Такие, как Марк, рано или поздно заканчивают свою жизнь где-то на обочине, умирая от огнестрельных ранений или захлебываясь в собственной пене, не рассчитав дозу наркотика. И его убогое тело, схороненное на одном из столичных кладбищ, станет уроком для ему подобных. Не нужно пытаться ломать других, ведь рано или поздно сломаешься сам…***
Заявление об увольнении упало на дубовый, повидавший время стол. Пузатый начальник, развалившийся в кресле, детально изучал каждую букву. Виноградова, сощурив глаза, молча смотрела на него, уже представляя, как она хлопнет дверью этой халупы и больше никогда сюда не вернётся. - Вы же понимаете, что своим уходом ставите наше заведение в неудобное положение? – за годы своей карьеры он научился искусно манипулировать людьми. - Я не могу работать в постоянном страхе. Я все-таки человек, а не фарфоровая кукла, – сказала как можно увереннее Лиза, не отрывая взгляда от обнаглевшего начальника, строящего глазки молоденьким официанткам. И его совершенно не волнует, что у него уже есть жена и дети. Закатив глаза в недовольстве, мужчина снова бегло пробежался по тексту и оставил подпись, размашисто водя по листу бумаги. Девушка на эти выходки практически никак не отреагировала. Лишь хлопнула дверью, желая увидеться снова с Артёмом. Пожалуй, с самым главным человеком в своей жизни. Она всегда уходила домой через запасной выход. Знание того, что возле главного входа находятся нелицеприятные граждане, способные нанести как моральный, так и физический ущерб, совершенно не впечатляло Виноградову, а только холодило кровь в жилах. Прохладный весенний ветер снова приятно подействовал на неё. Глубоко вздохнув, Лиза улыбнулась. Наконец она избавилась от этого места и больше не придётся слушать заигрывающие речи бандитов с выбитыми зубами и раздражающим смехом. Она теперь свободна. Мужские голоса с явным насмехательством что-то обсуждали, покуривая дешёвые сигареты. Табачный дым распространился по свежему воздуху, превращая его во что-то едкое. С каждым словом уголовников девушка шокировано хлопала глазами. Мужчины находились недалеко от неё, затягиваясь снова и снова. Она расслышала, только три слова – «Филатов», «Взорвать», «Немедленно». Руки машинально опустились в карманы куртки, пытаясь найти телефон. Пытаясь отойти от шока, Лиза набирала номер Холмогорова уже прикидывая мысль, как отсюда сбежать. Как только девушка нажала кнопку вызова, так сразу была схвачена крепкими мужиками. Один из них, ухмыляясь игриво провел ножом-бабочкой по тонкой шее, вызывая у неё слезы, горячим потоком скатившихся по щекам. Мышеловка захлопнулась. - Доигралась ты, красавица. Не стоит тебе это знать. Удар по голове – и Виноградова моментально потеряла сознание, практически упав на асфальт. Крепкие руки подхватили и затолкали на заднее сидение машины. Телефон, упавший на землю, был раздавлен крепким колесом автомобиля. Мясорубка вовсе не закончилась, наступило только её безумное начало…