согласие на искренность.

— Вы пойдёте только если пообещаете не просыпаться в Сестрорецке, как в прошлый раз. Серёжа кивает. Кивает нарочито серьезно и — скрещивает пальцы за спиной, чтобы Денису было видно. Тот кусает губы, пытаясь не засмеяться, и выглядит, если честно, хуево — Серёжа и сам обходит зеркала, чтобы не видеть последствия очередного алко-трипа длиной в ночь. Значит самое время продолжить — не сдохнуть, так окончательно перестать думать. У них нет плана. Они даже не знают правда ли куда-то уедут или просто напьются до беспамятства в каком-нибудь околоэлитном баре, чтобы вернуться домой. Серёжу манит сам факт — незапланированное, неизведанное, совершенно от него не зависящее. Серёжу манит больше не быть собой. Или хотя бы себя не чувствовать. И Денис все прекрасно понимает. Он знает зачем и из-за чего. Но, пихнув локтем под рёбра — вообще-то больно, заявляет — «ты же справился в прошлый раз, значит и сейчас сможешь». Серёжа кивает. Давит внутри это жуткое, противящееся становиться словами от животного страха — да, справился, но какой ценой? И смогу ли опять? Хватит ли сил? Ведь ты уже знаешь где правильный выбор. И никогда не позволишь себе воплотить его в жизнь. Серёжа глушит шоты разной крепости и состава на скорость и думает — да ебись оно все. Потом его тошнит в туалете с отвратительной синей подсветкой — он отвечает Денису «да», даже не услышав вопрос. В ушах шумит и кружится голова, кажется, что ещё немного, и к этому добавится кровь из носа. — Что ты намешал? — интересуется вдруг Денис, почему-то держа в руках его, Сережин, паспорт. — Всю коктейльную карту, — хмуро бросает он, отплевываясь желчью — в глазах неприятно двоится, зато мозг наконец-то в предтемпературном состоянии — когда уже ничего не соображаешь, но ещё не ловишь галлюцинации от медленно закипающей крови. — Это понятно. С чем? — Хер знает, что в аптечке из остатков нашёл, то и пью, — Серёжа кое-как подставляет ладони под ледяную воду. Хочется туда нырнуть с головой. Закрыть глаза и не выныривать — а вот сколько неизвестно. Время смазывается в нечеткую структуру, перетекает из пустого корпуса телефона в такой же опустошенный сосуд тела, там теперь ничего нет, и оно свободно, можно выйти танцевать или… да, можно нырнуть. И больше никогда не выныривать. Его карьеру художника вполне можно считать завершённой. Умереть на следующий день после открытия выставки — гениальный перфоманс. Картины останутся в зале на четвёртом этаже до конца лета, а его уже не будет. Может шрамы на теле никогда не были наказанием. Может они были подсказкой. Что ты творишь? Ты жалок. Ах да. Стоит принять к сведению ещё и это. — Я не сомневался в твоей рассудительности, — вальяжно тянет Денис, встав за плечом. — Давай отходи быстрее, нам пора ехать на Московский. Серёжа смотрит в зеркало — Денис азартно улыбается, явно довольный очередным приключением на свою-чужую головы — почти как когда они месяц жили в какой-то глуши без связи, только более кратковременное. Можно прямо сейчас разбить зеркало. Всадить осколок ему в шею. Все наладится. Все будет хорошо. Серёжа резко опускает голову и опять опасно мутит. Болезненно цепляет щеку зубами с внутренней стороны — какой он идиот. Как он мог подумать, что все и правда будет в порядке. Но — это всего лишь абсурдное предложение. От которого можно отказаться. И он будет отказываться. Каждый раз. Если не получится — вскроет горло уже себе. Только бы никогда не становиться таким. Никогда — ясно тебе? Серёжа уверенно улыбается своему отражению в зеркале. Денис прав, он смог остановиться в тот раз. Значит сможет и во второй. Значит сможет второго раза просто не допустить. — Поехали. Не знаю куда ты меня везешь, но поехали. Денис довольно кивает. — Ну вот, узнаю Разумовского. Кстати, нас встретит Макс. Серёжа, прижимаясь виском к холодному стеклу в такси, все крутит имя в голове. Макс. Макс. Макс. Да кто это блять такой. Очередной секретарь-личный помощник, которых Денис меняет как перчатки, срываясь на каждом после месяца работы? У Дениса вообще-то не самая хорошая репутация — асоциально-скандальный тип, но, кажется, гений или по крайней мере человек, заслуживающий уважения. Серёжа твердит сам себе — он бы не справился, если бы не был достоин. Это его место по праву. Он мыслит куда прагматичней — а значит подходит больше. Хотя бы по части управления. — Мейби Макс доебется до тебя со статьёй, пошли его как умеешь, окей? — бросает Денис, куря у девятого пути. Серёжа вздрагивает — так ярко от начавшего отходить опьянения в голове вдруг всплывают картинки. Точно, Макс. Кольцов. Раньше студент журфака, у которого Денис на втором курсе увёл девушку, а потом они ненавидели друг друга до самого выпуска. Теперь — не пойми кто. Серёжа никогда не понимал. Серёже каждый раз хотелось стереть скользко-ироничную ухмылку с лица одним точным ударом под рёбра. Желательно чем-то острым. Чтобы эта продажная сволочь, за бабки готовая написать в свою желтушную газетку любую статью, но так показательно борющаяся за свободу и справедливость, перестала дышать. — Зачем ты с ним общаешься? — Сережа отправляет окурок на рельсы щелчком пальца. — Он же гнида та ещё. — Ага, — Денис довольно улыбается. — Но представь что будет, если эта неуемная жажда признания окажется против меня. Я просто направляю его в нужное русло, ю ноу. Сережа усмехается. Да, Денис достоин. Он никогда бы так не смог — а Дэн при всей своей принципиальности умудряется. Но с тобой никакого Максима бы вообще не существовало. Да блять и пусть существует. Как будто Серёжу это должно ебать. Серёжу должна ебать только необходимость проглотить таблетку, кажется, из противотревожных, без воды, потому что алкоголь понемногу начинает сменяться паникой от конечной остановки в маршруте, а потом – заплатить штраф за курение в туалете сапсана — минус полторы штуки на человека, зато им было весело. Москва пахнет холодом, новым асфальтом и, если закрыть глаза, на секунду обтекающим запахом лекарств. Серёжа резко мотает головой, отгоняя навязчивые воспоминания — не сегодня, не в этот раз. Да, это было — и оно прошло. Можно забыть как страшный сон — и в них же изредка вспоминать. Серёжа, закидывая рюкзак на заднее сиденье, как может вежливо улыбается Максу — связи связями, но его лучше не злить, все, что появляется в интернете, имеет свойство быстро распространяться, и себе дороже, если оно будет в негативных тонах. Макса можно спустить с небес на землю другим способом. Куда элегантней, чем послать нахуй в лицо. Денис даже умудряется его занять ненадолго — говорит про Питер, планы на лето (образное «готовим обновление» Макса, что удивительно, успокаивает). А потом он останавливается на светофоре и, довольно ухмыльнувшись, смотрит в зеркало заднего вида. Серёжа смотрит в ответ. Макс прост и понятен, с ним легко разобраться. Он никогда не полезет в душу. Ему важен очередной инфоповод. Что ж, Серёжа его с радостью предоставит. — Мне тут в редакции намекнули, что некто Разумовский набирает популярность, — Макс улыбается. — Хочу посоветоваться что написать в статье. Может про вашу ссору? — Да что хочешь пиши, — Серёжа картинно отмахивается. И, закрыв глаза, больше не помнит. — Хотя идея хорошая. Только не забудь упомянуть, что Титов отобрал у меня бизнес. А решишь подкупить врачей карту посмотреть — вот незадача, с твоей зарплатой в «Моське» больно дорого, да и бесполезно — там давно ничего нет. Можешь про универ рассказать, вот тогда я блистал, только какая же это сенсация? У меня даже на страничке в википедии он написан. Могу вот такую сенсацию предложить, — закатывает рукава, ощущает кожей напряжение Макса, и это заставляет улыбаться. — Татуировка отвратительная, согласен, но это ещё не все, я готов на фотографии только обнаженным, надо продемонстрировать масштабы. Макс молчит. Конечно же ему нечего сказать. Он не смеет сопротивляться. Подаётся вперёд, чтобы вцепиться пальцами ему в плечо — отвратительно. Мерзко. Хочется сжать ещё сильнее. До хруста. Авария им не нужна. Велика вероятность, что пострадают не только водитель и пассажир переднего сиденья. — А решишь записать этот разговор, я подам на тебя в суд, и ты будешь до конца жизни выплачивать мне штрафы, — с улыбкой оповещает, щёлкнув ногтем по пуговице на лампасе джинсовки. — Максим, нам не нужно ссориться, ты же понимаешь, что победа за мной. У тебя нет на меня ничего. Макс облегченно выдыхает, когда рука с плеча исчезает. И это даже не забавно. Он слишком жалок — это не интересно. Он даже не собирался оказывать сопротивление. — Да я отказался, просто предупреждаю, — неловко бубнит он. — Вот и отлично. Серёжа прячет руки в карманы, с силой сжав зубы. Все тело дрожит от ужаса, а ещё — от непонимания. Он снова ничего не знает. Но — Денис довольно улыбается на переднем, значит все прошло хорошо. Значит хоть что-то полезное. Только это? Однозначно. Высотка офиса сжимает грудь паникой и — яркой, удушающей злобой. Серёжа жмурится на секунду, достаёт очередную таблетку, и думает, что нихера они не помогают. Их вроде надо было принимать раз в сутки и по состоянию при тревожности — но они скоро кончатся, рецепта видимо нет, а если и был — просрочен. Макс быстро прощается, кажется Денис разбудил его, и тот сорвался утром, забив на работу, только бы раздобыть сенсацию. Наверное ебал Дэну мозг несколько месяцев. И так быстро слился. — Хорошая работа, — Денис вертит в пальцах пластик пропуска. — Макс теперь к тебе и близко не сунется. — Не моя, — Серёжа усмехается. И собственный пропуск, так и не вытащенный из кошелька, обжигает пальцы. Он хотел выкинуть. Никогда больше к этому не возвращаться. Не нашёл в себе сил. Отказаться на словах было просто. На одном действии, символе, который с легкой руки перечеркнул бы годы дружбы и совместной работы — слишком сложно. Следующим вечером Марго звонит в бешенстве. Серёжа хмуро кивает на все претензии, куря непонятно какую по счету сигарету — и все это так раздражает. Сука, ему двадцать шесть лет, кажется он вполне способен разобраться самостоятельно что и как ему делать. Как проживать эту жизнь наконец. Ты помогаешь, спасибо. Живешь со мной, хотя по хорошему должна в Москве. Поддерживаешь, разбираешься с датами выставки, всегда находишься рядом — но это блять переходит все границы. Я не собирался искать мать взамен умершей. Мне нужен был друг. И она подходит. Она все делает правильно. Пиздеж. — Закрой рот, — злобно шипит, туша сигарету. — Воронецкая, не знаю за кого ты меня принимаешь, но хочу напомнить, что я все ещё дееспособен. Можно я сам буду решать что делать, окей? — Да кто тебе запрещает, — она, наверное, ходит сейчас кругами по комнате. Она всегда так делает когда с кем-то ссорится. — Решай, хорошо. Только давай ты будешь предупреждать? Серёжа, я боюсь за тебя, мне нужно знать хотя бы образно где ты. Ты по-моему меня уже ни во что не ставишь, реально так просто забить на меня, где-то шляться неделями, а потом приходить как будто ничего не было? Ты вообще конченый что ли? Горький запах сигарет появляется раньше, чем Серёжа успевает подумать. Успевает вспомнить — Денис стоит рядом и все это слышит. От запаха снова паника. Серёжа задерживает дыхание секунд на десять, чтобы собраться. Чтобы руки перестали дрожать ещё сильнее — хватало этого разговора, а тут ещё… Блять, надо попросить Дениса начать курить что-то другое. — Да, я конченый, — устало тянет он, прижавшись лбом к холодному окну. По личному кабинету к Денису вопросы. А вот курилку он отгрохал пиздатую. Комфортнее некуда. Надо предложить проводить здесь совещания, работа пойдёт продуктивней. — Ты это от меня хотела услышать? — Замечательно, — шипит Марго. — Давай я тогда съеду и ебись как хочешь. — Так, стоп, — Денис резко выхватывает телефон. Так резко, что Серёжа, заметив движение боковым зрением, отшатывается, ожидая удара — наверное, было бы заслуженно? — Марго, перегибаешь. Ниче страшного не случилось, успокойся, Серега же со мной. — Так в этом и проблема! — и все. Серёжа слышал этот голос всего пару раз, чтобы понять — она дошла до критической точки собственной злости. — Вы всегда творите хуйню, а потом мне эти проблемы решать! Да, Денис? Круто было держать меня в неведении столько лет, чтобы я потом бегала в панике искала телефон неотложки? Заебись экспириенс, мне очень понравилось! — Мы вообще не об этом сейчас говорим, — Денис скучающе подпирает голову рукой — и Серёжа, блять, завидует, всегда завидовал этому спокойствию при ссорах. — Ниче страшного не случилось, посиди на чилле дома масочки поделай, расслабься, Рит. Серёжа почти видит как она зло втягивает воздух — ноздри опасно раздуваются. И как она уходит. Она всегда уходит, если ее вовремя не остановить, не свести спор на нейтральную позицию. Серёжа не хочет. Все вокруг его раздражает. Раздражает Питер, Марго со своими советами, компания Валика, своя жизнь блять в конце концов. До тошноты хочется побыть в одиночестве. Или с кем-то, кто не будет перевирать каждое слово ради осуждения. Марго все больше становится похожа на Олега, и это страшно. Почему нельзя просто отъебаться. Почему нельзя сказать «я рядом» вместо «тебя надо понять». Почему все — вот так. — Пошли нахуй. Оба. Денис усмехается, возвращая телефон — светится заставкой на экране блокировки, только что сброшенным звонком. Каждый жест — «перебесится». Серёжа знает, что он прав, что такое было, но возвращаться домой теперь не хочется ещё больше. Все вокруг превращается в сплошной кризис отношений. Со всеми. Даже с собой. Серёжа, кажется, планировал хотя бы посмотреть что изменилось без его участия — но они снова напиваются в денисовом кабинете. Глушат дорогой коньяк, и кажется, что если так продолжится, можно будет ставить себе алкоголизм самостоятельно. Серёжа пьёт залпом — да и плевать. Зато умрет молодым. Не факт правда, что красивым — но красота его тела на столе в морге и на данный момент довольно сомнительна. — Ты не рассказал кто такой Олег, — замечает Денис, когда в бутылке остаётся чуть меньше половины. — Интересно всё-таки, ю ноу. — Да блять никто, — Серёжа устало потирает переносицу. — Просто друг Валика, который очень меня заебал. Денис никогда не спросит. Он просто не может такое спросить, его это мало волновало. Когда обсуждали Игоря, он больше смеялся, чем реально верил — что все по-настоящему, что это не очередной прикол имени Разумовского. Но Денис спрашивает. От этого страшно. — Он тебе нравится? От этого страшно признаться даже самому себе. — Да. Идиот. Да, нравится. С самого первого дня — и настолько же пугает. Он отстранён, но желает сопричастности ко всему. С ним не прокатит как с Шуриком — говорить о сторонних темах. С ним придётся говорить. И он не поймёт. Он весь — другое. Неидеально идеальное, манящее — и пугающее, потому что так легко потерять контроль над ситуацией. Довериться ему — значит отпустить. Позволить копаться в себе, разбирать выстраиваемые годами стены — и знать, быть уверенным, что Олег не ударит. А Серёжа, блять, не уверен. Олег уже отрезал все возможное, появившееся на общей расслабленной эйфории от примирения с Денисом и открытия выставки — если он не понял ни одной картины, то нет смысла даже пытаться. Он прямолинейный — и пустой. В нем не будет ничего спокойного. Только вечно преследующий страх сказать лишнее. Лучше уж наговорить лишнее сразу. — Наконец-то! Я думал умру раньше, чем услышу такое от Разумовского. Серёжа усмехается. Ну да, дождался за столько лет. Игорь, в целом, был не совсем его выбором, а потом — было странно рассказывать о рандомных парнях, отсосах в барах под мефом и вечную паранойю, что его узнают. Незнание освобождало только ради секса на одну ночь. Лучше бы Олег знал его и до этого. Все было бы проще. Тогда хотя бы шанс был. Теперь рассказать всю свою жизнь и остаться при этом интересным кажется невозможным. — А смысл? Это бесполезно, он все равно меня не поймёт. — Или ты это опять придумал, — Денис невозмутимо откидывается на спинку дивана. — Ты слишком серьезно к этому относишься, забей. Серёжа усмехается. Если бы это было так просто. Хотя может и правда стоило не воспринимать все так серьезно. Денис же никогда не видел в этом проблемы. Серёжа видел — и автоматически делал себя виноватым. Знал, что прав — не мог доказать даже себе. Стоило сказать «я хочу быть собой», когда соцсеть выстрелила, чуть уверенней. Тогда с Денисом ничего бы не произошло. Если бы у Валика в квартире удалось отстоять своё право на искренность, а не попытаться скинуть ответственность на такое чёткое «он опасен» в голове? И что делать сейчас? — Предлагаю в шахматы, — Денис азартно улыбается, придвигаясь ближе. — На желание. — Учитывая разговор до этого, мне страшно представить, что ты загадаешь, — усмехается Серёжа. И соглашается. Соглашается проиграть — Денис выигрывает ещё с универа, собственные победы можно пересчитать по пальцам. Как потом говорит Денис — у тебя всегда одинаковые ходы. Это просто разгадать. Это даже скучно. Когда-нибудь надо сделать повеселее. Но пока Серёжа пытается всеми силами изменить хоть что-то — и все равно приходит в ту же точку. Не страшно. Отдавая Денису телефон — тоже. Плевать кому он собирается писать от его имени. Может и правда так будет проще. — Все гуд, я договорился, — Дэн откидывает телефон. — Завтра едешь получать рецептики на нормальные таблетки. Серёжа тупо смотрит на открытый диалог с «александра колёса мск» — что? Денис мог сделать что угодно — и выбрал это? Какого черта? Потом, возвращаясь в Питер, понимает — Денис его обошёл. Прекрасно знал, что старые таблетки больше не подходят, и сделал это не через навязанную помощь. Через честный проигрыш — хоть и не совсем, потому что сразу было понятно кто выиграет. Улыбается, открывая диалог.

rzmvsky спасибо

d_titov ноу проблем бро Да. И правда. Серёжа не едет домой — с Марго нет сил говорить и выяснять отношения. Равновесие внутри слишком хрупкое, грозящееся развалиться от одного неправильного слова — ему надо подумать. Надо понять, что он на самом деле имеет право жить дальше. Может даже написать Олегу. Ну там извиниться, сказать — да, была херня, но есть объяснение. Таблетки делают его таким спокойным — хорошо. Олег пошлёт нахуй, не захочет слушать или не посчитает это достаточным основанием — окей. Зато Серёжа хотя бы попытается. Если этого требует даже Денис — значит Серёжа и правда достаточно сильный человек, чтобы все получилось в этот раз правильно. Да, зимой было ужасно — но это опыт. Напоминающий, дающий понять — ты смог себя остановить. Потом расплатился за то, что не сделал этого раньше. И можешь все исправить даже сейчас. Серёжа захлопывает дверь мастерской. А потом чувствует стойкий запах крови. Кровь пахнет трясущимися руками и мутной пеленой непонимания перед глазами — сколько прошло? Час? Два? Сутки? Кровь капает на пол, стекает по пальцам, и от этого тянет блевать. — Сука, — Серёжа судорожно втягивает воздух сквозь зубы. — Значит вот так, да? Пошёл ты. Приходится перерыть всю мастерскую. Сначала телефон — заметки, мессенджеры, открытые вкладки — ничего. А потом на столе среди набросков — «ты должен ценить то, что я делаю для тебя». Собственной кровью. И Серёжу всё-таки тошнит. Потом умывается и смывает кровь в ступоре, кажется, под ледяной водой, плевать. Смотрит в зеркало — но это не он. Не он сам. Это тело, пустая оболочка, всего лишь моделька в компьютерной игре — и зачем пытаться причинить ему боль? Оно ведь ничего не чувствует. С силой сжимает руку ближе к сгибу, и тут же болезненно морщится — только остановившаяся кровь течёт снова. Значит чувствует. Все ещё. — Пошёл нахуй, — шипит он, вглядываясь в отражение в зеркале. — Можешь делать что хочешь, но это моя жизнь. Я никогда, слышишь меня, никогда не позволю ей управлять. Хочешь мне помочь? Прекрасно. Тогда оставь меня в покое. И он не ответит. Серёжа знает. А ещё знает, что ему нужно напиться. Как там нужно делить новые таблетки? Четверть? Одна восьмая? Серёжа пьёт целую перед тем как выйти на улицу. Васька красивая. Зимой, конечно, опционально — но весной-летом почти произведение искусства. Теперь Серёжа чувствует себя здесь ещё уродливей, чем обычно. Он весь — грязь. Значит надо погрузиться в похожую. Куда-нибудь на Дыбенко. Как и с чем он оказывается на Уделке он, если честно, не помнит. Приходит в себя, когда развязывает шнурки на кроссовках под монотонный бубнеж Игоря — блять, ну конечно. Это что ли молчаливая, обидчивая, но помощь? Привести к человеку, который никогда не сможет сопротивляться? Который слал нахуй столько раз, говорил, что он конченый псих, — и все равно впускает в свою квартиру. Хорошо, значит будет так. У Серёжи больше нет сил — депрессанты разного рода не помогают, только делают хуже. Никакого расширенного сознания и вселенского просветления — только четкий шум в голове. Зато хотя бы не слышно себя. Там может говорить кто угодно — но ощущения ужаса больше не будет. — У меня есть экстази, — и губы сами собой разъезжаются в улыбке, видя такое искреннее недоумение на лице Игоря. — Разумовский, я в полиции работаю, — да, здравая мысль. Правда уже не подходит. — Это не мешало тебе долбить со мной гашик два года назад, дорогой, — Серёжа довольно улыбается, почти хочется его поцеловать — в шутку, чтобы Игорь отшатнулся. Он надоел до смерти — своей принципиальностью и при этом невозможностью отказать. Хоть бы раз выгнал из квартиры. А то Серёжа все больше уверяется в своей безнаказанности. — У меня девушка есть. — Да, я знаю, Юля мне рассказала, — отмахивается, падая на диван. А вот окно у Игоря в квартире охуенное. Особенно хорошо было трахаться напротив него. — Ты ей тоже пытался набить ебало? — Я спас ее от изнасилования, — Игорь встаёт напротив — зажатый, насупленный. И снова соглашающийся. Серёже так хочется, чтобы он его остановил. Чтобы сказал перестать выебываться и попросил спокойно поговорить. Чтобы всем накопившимся в голове можно было хоть с кем-нибудь поделиться. Сказать — я только решился, и все снова пошло по пизде. Сказать — я слабый человек. Спросить — все хотят видеть меня сильным, но хотя бы ты сможешь принять меня вот таким? Игорь молчит. — Как благородно, — Серёжа скалится, развалившись на диване. Это все такая плохая провокация. Даже не попыткой вывести Игоря на эмоции. Скорее попыткой убедиться, что расстались они не зря. Игорю всегда был нужен хозяин. Серёже — человек, с которым можно не бояться себя. И это никак не стыковалось. — А потом чуть не набил ебло, правда? — Она пыталась выкрасть у меня материалы дела. — Я знаю, — и наконец достаёт таблетку из кармана. — Ну, как хочешь. Как хочешь — а я больше ничего не хочу. Я хочу умереть. Желательно быстрее, потому что приход долгий, длиной в вечность — и вечность старается задушить. Вот значит как быть вампиром. Вот так значит выглядит ад. Сплошной болью и ужасом от собственного существования, криками в голове, почти умоляющими очнуться, злящимися — «какого черта ты делаешь». Серёжа улыбается, чтобы не разрыдаться — мщу. Кому из пока не понял. Видимо самому факту существования такого разбитого сознания. Игорь крепко держит за запястья, не давая расцарапать ногтями горло — чтобы хлёсткая, горячая кровь все здесь заполнила, осушила тело, а все окно стало в не отмывающихся разводах. Игорю тогда придётся продать квартиру. Говорить — просто окно старое, не волнуйтесь, можно поменять. А потом сережин призрак будет предлагать въехавшим объебаться и сдохнуть. — Нахера ты приехал, Разумовский, — шипит Игорь, держа волосы — блевать желчью и собственной болью особенно мерзко. Блевать рядом с бывшим в одном из самых отвратительных, слабых своих состояний — ещё хуже. Я приехал, чтобы не было соблазна все это закончить. И не было серьезных разговоров о том как продолжать жить. Не было стойкого, горького запаха крови и — не было меня. Хотя было бы проще обдолбаться в каком-нибудь толчке клуба. Меня сюда привезли. Чтобы я умер хотя бы не самой позорной смертью. Статус ведь так важен. И желательно статус создателя социальной сети, а не художника. Сука. — Чтобы тебе жизнь сказкой не казалась, — сплевывает и кажется, что тошнит его всё-таки кровью. — Да после тебя она всем кажется каким-то пиздецом, изолируйся от общества. Серёжа сжимает зубы, чтобы не разрыдаться. Пошёл ты нахуй, Игорь. Если все время так думал — зачем тогда впустил. Мог бы выгнать. Было бы проще. Перебесился бы самостоятельно. Теперь крутить в голове сколько плохого он успел натворить всего за неделю — и больше никогда не выходить из мастерской. Больше никогда — ехать туда в такси, мечтая закрыть глаза и не просыпаться. Серёжа думает, что его отпустило, пока не открывает дверь. Из коридора видно окно — почти подсвечивающееся, такое резкое среди мутного мира. Вот оно. Выход, который не получалось так долго найти. Всего одно действие. Пара шагов, дернуть за ручку и — станет пусто. Спокойно. Навсегда. Из последних сил по пути до окна дергает за дверную ручку в ванной и почти падает на холодную плитку. Закрывает дверь на замок — плевать. Здесь хотя бы нет окон. Он не умрет, он должен быть сильным. Он должен доказать сам себе, что все делает правильно. Да, иногда проебывается, иногда — крупно. Зато хотя бы самостоятельно, без вечно направляющего голоса в голове. Хочется написать Валику — сказать, что это все, пиздец. Он бы приехал и молча посидел рядом. Он бы смог. Или — можно Олегу, да. Начать диалог в инсте с фразы «я сейчас сдохну на отходах». Серёжа мог бы ему все рассказать вот сейчас. Если бы дожил до его приезда. Но нет сил даже взять телефон в руки. Марго, наверное, будет переживать. Напишет Денису, тот скажет, что Серёжа уже давно в Питере — и все, это станет началом конца. Часы сливаются в одно. Непонятно сколько проходит. Непонятно сколько прошло. Непонятно — жив ли он блять вообще или это вечное, тяжкое посмертие. Вечная агония, часы казни Христа на кресте. Его бесполезная смерть. И невозможность себя спасти. Серёжа не помнит сколько прошло времени, когда наконец-то берет телефон в руки. Тот держится на божьем слове и пяти процентах, а ещё, включив интернет, — на тысячах сообщений. Денис, Марго, общая конфа, Валик, даже Шурик что-то в инсте написал. Блять, воскресенье. Серёжа с трудом поднимается на ноги и плескает в лицо холодной водой. Два дня. Его не было два дня. И это оказалось так похоже на зиму. Полтора месяца вот так, а теперь — судорожными флешбеками. Чтоб он ещё раз в таком состоянии что-то принял. Пора брать аскезу, как в тупых марафонах в инсте. Сука. Смотрит на себя в зеркало — абсолютно разбитый, ставший, кажется, ещё истощенней, чем был до этого, хотя казалось, что больше нельзя. Инста. Интересно, сколько теорий успели настроить после очередного исчезновения Разумовского, да ещё и не просто так — перед этим были фотки с самим Денисом Титовым. Будет славно, если среди оповещений вдруг появится «он тебя убил? /вы трахаетесь?». Это хотя бы смешно. Одна история — почти не соврал. За ироничными надписями никто не заметит, что после таблеток ещё было странное, бессознательное, сделанное в достаточно критичном для госпитализации состоянии. Сосредоточенно делит антидепрессанты, потом противотревожные — ну нет. Что угодно, только не это.

rzmvsky ты в театре?

Валик отвечает быстро, как обычно. kaligari Ага. Ну мы тут все. Марго тебя убьёт.

rzmvsky я подъеду, нацепи на неё ошейник пж, ещё пожить хочется

Серёжа собирается как на свадьбу или на похороны — и странное, эйфоричное заполняет его от груди. А наплевать. Может он и творит херню — и что с того? Там ведь будет Олег, правда? Значит и посмотрим как он отнесётся. Не примет сейчас — рассказывать остальное не будет иметь никакого смысла. Серёже весело и вместе с тем — слишком страшно. Возможно это какой-то катарсис. Возможно после этого начнётся новый жизненный этап — может наконец-то хороший? Но — Олег смотрит так холодно, что от этого начинает трясти. Хочется закинуть очередную таблетку — которая вряд ли сработает, скорее всего на накопительном эффекте потом убьёт передозом, но хотя бы как эффект плацебо. И покурить хочется. Не выяснять отношения. Спасибо Валику за перевод темы. Серёжа и сам не знает зачем рассказал — странная смелость, желание выставить проеб плюсом, чтобы никто за это не посмел застыдить. Хотя это сомнительный плюс. Что угодно можно выставить плюсом, кроме нарко-трипа. Серёжа достаёт скетчбук просто чтобы не слушать Марго. Сосредоточиться на механических действиях, пытаться слушать гитару на фоне — только не ее. Она перескакивает с обвинений на жалость, Серёжа — перескакивает с одной черты лица на другую. Да, Олег красивый. Он выглядит здесь спокойствием. Нерушимой константой — пока вокруг всем хочется узнать неделю в подробностях, он просто будет играть на гитаре. Серёжу передергивает от непонятно откуда взявшейся нежности, поднимающейся от груди. Чертов Денис. В это было так просто не верить, отнекиваться, а потом — убедиться одним сказанным «да». Да — мы возможны. По крайней мере с моей стороны. — Че ты пялишься на меня? — Серёжу передергивает от боли. Только с моей. Я предупреждал. Пошёл нахуй. — У тебя по лицу все видно, — тихо говорит Марго, чуть касаясь плечом. — Может хватит? — Да отстань ты от меня, — Серёжа не выдерживает. Вырывает листок и, сложив в несколько раз, впихивает ей. — Отдай Олегу. Можешь лично, можешь закинуть куда-нибудь, плевать. Мира вокруг особо не существует. Существует фон, в нем хочется исчезнуть — у Олега красивый голос. Его хочется слушать. И это пугает. Собственные чувства и так были не особо понятны, но у них была цель — пережить, выбраться из бесчувствия зимы, открыть выставку. А потом наступила пропасть. Оказалось, что надо разбираться с тем странным, привлекательным парнем, на которого из-за количества дел казалось возможным забить. А теперь — вот. Он здесь. Здесь, где надо объяснить Марго что происходит. Обьяснить — я только решился, и все вдруг обернулось беспросветным страхом. Может знаком от жизни — это последствия твоего решения. А может страхом, но не своим. Страхом потерять полный контроль. Ты не понимаешь. Серёжа усмехается. А ты даже не пытаешься объяснять. Есть всего два развития событий — твоё и которое ты на хую вертел. И твоё обязательно правильное, безопасное, выгодное. Я так не хочу. Я твои решения тоже на хую вертел, один-один. — Я правда не понимаю зачем ты это делаешь, — голос Марго вырывает из спутанных мыслей, почти бесед с самим собой. — Все же было нормально. От этого хочется рассмеяться. Нормально? Блять, правда что ли? Как что-то может быть нормально после всего, что произошло? Или ты не видела с каким лицом я заходил в квартиру в начале марта? Как шарахался от каждого громкого звука, не мог заставить себя поесть, просыпался в ужасе от кошмаров каждую ночь? Это по-твоему нормально? Пошла ты. — Да нихуя не было нормально, окей? — Серёжа чувствует пол под ногами раньше, чем успевает подумать. Хочется выбежать на воздух, покурить — и чтобы никто до него больше не смог доебаться. Может им и правда с Марго стоит разъехаться. Может так будет лучше. Серёжа не знает почему не уходит — просто нет сил. Надо подумать. Шататься по городу сил уже нет, Марго истратила все на себя. На бесполезные споры и отчаянные доказательства того, что он дорог. Лучшим доказательством было бы просто оставить его в покое и позволить прожить боль самостоятельно. И так слишком много помощников развелось. Серёжа закуривает, садясь на асфальт. Хочется к Денису. С ним можно все произошедшее высмеять — и станет не так больно. Или поговорить с Валиком. Да, конечно. Надо выцепить его, когда все разойдутся, и предложить выпить. Может наконец не пить самому, а то вместо конструктивного диалога он просто расплачется. А он обещал себе быть сильным. И будет. Будет? Велика вероятность, что нет — потому что холодный пот ползёт по спине, когда понимает — сюда идёт Олег. Не Валик, даже не Марго. Может извиниться прямо сейчас? Рассказать — я не горжусь тем, что случилось. Я просто по-другому не мог. Зло улыбнуться выходит на каком-то тупом рефлексе защиты. Серёжа бесится, но скорее на себя. На тупую привычку блокировать любую попытку на сближение — только бы не сделали больно. Снова. Хватило уже. Но когда Олег берет его за руку, блокировать уже особо не получается. Получается — я совершенно тебе не верю, я все ещё в ужасе, но мне слишком больно, я устал притворяться. Олег ничего не говорит про шрамы — значит этого достаточно. Олег говорит про другое — про собственную обиду. Может тогда и шанс есть. От Олега пахнет питерской ночью — пыльной, влажной, приятно тёплой. Он весь — огненно-жаркий, эмоциональный, и кажется, что все будет в порядке. Олег целует с такой нежностью, что Серёжу плавит — тянет предложить уехать куда-нибудь, сбежать, разговаривать, целовать тебя так долго, чтобы стало больно. Олег рядом — и Сережа опрометчиво позволяет себе не думать. Он открывает глаза в такси — судорожно кусает губы, чтобы не разрыдаться. Злость душит изнутри, и теперь она собственная. Смотрит на адрес в яндексе — мастерская, спасибо хоть на этом. Спасибо, что не к Марго. Хочешь дать время подумать и самому понять свою ошибку? Иди нахуй. Единственной моей ошибкой было когда-то придумать тебя. В мастерской быстро ищет иголку и старую тушь, которую купил пару лет назад, но так и не открыл. Давно хотелось, почти даже договорились с Шуриком, но времени не было. Значит и так сойдёт. И, вгоняя под кожу на пальцах чёрные точки, Серёжа чувствует как успокаивается. Он не смог исполнить символ с отречением от своего прошлого. И сейчас, набивая еле заметные узоры, создаёт новый. Новый — я вот такой. Я больше не хочу врать. Я больше не хочу чувствовать стыд за то, что мне нравится. Серёжа не помнит когда в последний раз в таком спокойствии возвращался домой. Старается зайти как можно тише, чтобы не разбудить Марго, в семь утра она, наверное, ещё спит. Или только легла. В любом случае — лучше с ней не пересекаться. Ей нужны хотя бы сутки, чтобы отойти. А Серёже надо проспаться. За всю неделю. Запивает кветиапин — чтобы заснуть наконец нормально. Александра обещала, что сон станет спокойным. И соврала. Серёже снится какой-то ужас. Сначала детство. Мерзко смеющиеся соседи по комнате, зам директора по воспитательной работе — он улыбается, тянет свои руки, чтобы забрать из комнаты, и от него вдруг пахнет смертью. Разлагающимся телом, полным ужаса и страдания. А потом ему снится Олег. Снится, как он раз за разом умирает, и Серёжа ничего — совсем ничего — не может с этим сделать. Иногда кажется — от собственных рук. И от этого ещё страшнее. Он смог остановиться, смотря на Дениса. И кажется, что не может сейчас. Просыпаться в панике после секундного спокойствия оказывается ещё страшнее. Сереже кажется, что его сейчас стошнит — он перепрыгивает через ступеньки до кухни наперегонки со стойким запахом смерти. Мертвец отказывается скидывать руки с плеч, почти дышит в затылок, ещё немного — начнёт играться с волосами, наматывая пряди на полусгнивший палец, и те станут выпадать. Серёжа понятия не имеет что внутри него после этого сна умерло. Может лишь часть. А может он весь. В любом случае плоть скоро пойдёт трещинами — или уже — и ничего не останется. Может так лучше. Хотя бы исчезнет животный страх при попытке воссоздать в голове хоть один образ. Останется только бутылка водки на кухне и передоз от кветиапина, который явно нельзя пить в таких количествах. Уже плевать. Только бы это прошло. Может закинуть сразу две таблетки, может так получится. Намешать с алкоголем — и проспать потом весь день. Без кошмаров. — Знаешь, мне иногда кажется, что Валик прав — нам надо расписаться, — Серёжа почти роняет бутылку и давит непрошеный всхлип в горле. Он даже не заметил Марго. — Тогда я смогу через суд как родственник запретить тебе пользоваться банковскими счетами. Она заигралась в лидера. Пора показать где ее место. Серёжа резко дергает головой, стараясь не думать так громко. Нет. Он не позволит себе причинить вред никому. Особенно ей. — Ты че несёшь? — и собственный голос кажется абсолютно чужим. Уже мертвым. Уже убитым физически личностями из сна. И добитым морально — собой. — Сколько ты заплатил, чтобы тебя выпустили из больницы? Серёжа с грохотом ставит бутылку на стол, чувствуя — вот сейчас. Слёзы медленно скапливаются у горла, давят, требуют согнуться пополам в агонии. Она знает. Непонятно откуда — но знает. Это конец. — Я не… — Хватит мне врать, Разумовский! — она захлопывает ноутбук, и это с шумом отзывается в голове. — Я два месяца думала, что тебе помогло, что ты просто возвращаешься к нормальной жизни, может беспокоишься из-за выставки, но то, что происходит сейчас, я никак оправдать не могу! Ты скоро вообще башкой поедешь, потому что мириться с собой, видимо, не собираешься! Конечно не собираешься, все к тебе первыми мириться должны идти! Что в универе никогда не извинялся, что сейчас. Ты просто безответственный долбоеб, который…. — Не смей так со мной разговаривать. Марго вздрагивает, чуть усмехнувшись. Смотрит на резко распрямившиеся плечи, на вздернутый подбородок — ну да. Конечно. — А я и не с тобой говорю. Верни обратно своего подопечного и передай, что он не имеет права прятаться за тебя при каждом серьёзном разговоре, если хочет жить нормально, а не мотаться по психоневрологическим диспансерам. Серёжа судорожно выдыхает, закрыв глаза. Вот теперь точно все. — Разумовский, ты должен с ним помириться. Тебя ради этого в больницу и отправили — нет, тебе вообще насрать, ты как бегал от ответственности, так и продолжаешь. Серёжа болезненно выдыхает. У него должен быть ровный голос, стремящийся показать — не страшно. Но страшно. Просто до смерти. — Думаешь, я не пытался? Пытался, но меня послали нахуй, ведь я ничего не понимаю, я не знаю как надо жить. Хорошо, давай, говори, что у меня аура слабая, я ведь решил откупиться, а не лечиться. Вот только ты ни разу не спросила, что там происходило. Полтора месяца меня держали на галоперидоле, потому что боялись, что я что-то с собой сделаю — и я был готов. Полтора месяца я чувствовал себя овощем, меня постоянно переключало, а мне не давали даже карандаши, чтобы отвлечься. А потом ещё месяц заставляли вспомнить что же такого у меня произошло в детстве. Даже не пытались разговаривать, просто доводили, чтобы я переключился — он ведь точно все расскажет. Или хотя бы будет интересен для изучения. А я просто надеялся сдохнуть. Довольна? Полегчало? Серёжа тихо всхлипывает, отвернувшись от неё. Потому что он пытался. И теперь нет никакого желания. В абьюзивных отношениях вообще-то сложно мириться. В абьюзивных отношениях с собой — тем более. — Прости, — Марго осторожно прижимается лбом к плечу — Серёжу передергивает. — Ты прав, я даже не спрашивала. Но тебе нужно обратиться к врачу, понимаешь? Серёжа кивает, пытаясь стереть слёзы тыльной стороной ладони. А ещё его надо найти. И снова пытаться рассказать жизнь от и до, чтобы понять — проблема в этом. Чтобы стало легче, старую травму надо прожить самостоятельно. Но нет сил даже узнать о ней. Серёже кажется — если поймёт, окончательно сойдёт с ума. — Хочешь я с тобой посижу? — Марго опускает подбородок на плечо. — Просто предлагаю. Если у тебя больше нет сил справляться самостоятельно. Серёжа кивает. Тяжело выдыхает, прижавшись к ее плечу под одеялом. От неё пахнет домом — таким привычным, пронёсшимся сквозь года. Тем самым единственным символом спокойствия. Она все ещё лучшая подруга. И все будет в порядке. — Рит, — говорит тихо, боясь спугнуть то ли ее, то ли собственную появившуюся смелость. — Я с Олегом целовался. — Если надо удивиться, ты скажи, — Марго усмехается. — И что у вас теперь? — Я не знаю, — Серёжа чуть морщится, чтобы потом резко потянуться за телефоном. — Блять, Олег. — Что? — Марго заинтересованно приподнимается на локте, заглядывая в телефон. — Я ответить забыл. Улыбается, смотря на «ты в порядке?» в диалоге. Теперь — да. Хотя бы более менее. Пережил некоторое дерьмо до катарсиса. Интересно, есть смысл ложиться спать в двенадцать ночи обратно? Интересно, Олег не спит? Серёжа усмехается. Ну вот сейчас и проверим.

rzmvsky я нормально видимо нам всё-таки стоит поговорить

Олег начинает что-то печатать почти сразу, и от этого тянет улыбаться. volkoff_tatto Видимо да Но можно один вопрос авансом?

rzmvsky давай

volkoff_tatto Зачем бить партаки, когда тебе по знакомству могут набить что-то нормальное? Кстати надеюсь за партаком ты нормально ухаживаешь) Серёжа с улыбкой смотрит на левую ладонь — ухаживаю примерно никак, прости. Не было времени. Занимался немного другими вещами. Надо хоть пластырями заклеить, в самом деле.

rzmvsky вот так значит окей тогда мы говорим, но ты бьешь мне татуировку)))))))) когда свободен?

volkoff_tatto Послезавтра норм? Можно в ночь, у меня потом выходной

rzmvsky хорошо, давай

Серёжа счастливо улыбается, откинув телефон. У него как раз давно лежал эскиз на все бедро.