***
Что такое ад для ангела? В целом одно слово «ад» многое говорит о месте, где рождаются демоны, где жар Пекла заменяет солнце, где ужасы и пытки считаются обыденностью и давно привычны всем. В клетках по большей части сидят даже не люди, а демоны, бесы — изменённые, исковерканные создания, принявшие облик своего внутреннего уродства, или провинившиеся бессмертные, в том числе ангелы. Рождённые в аду не видят в нём ничего дурного. Они впитывают его жар с самого первого вздоха и не считают что-то неправильным. Что до бывших смертных, оказавшихся здесь. Удивительна человеческая природа. С самого своего появления люди обладали невероятной способностью адаптироваться. Рано или поздно каждый приспосабливался. Может ли ад оставаться собой, если к нему привыкли? Нет. Так он становится домом. Но не для ангела. Дино старался ни на секунду не покидать кабинета Сатаны. Казалось, он спокойно мог расслабиться в адской библиотеке или посмотреть старое крыло с демоническими факультетами, которое с подачи Уокер переросло в самостоятельную школу ангелов и демонов. Ангелы могли свободно посещать эти места в любое время дня. Но, будучи оставленным за главного, он старался поддерживать легенду бурной деятельности короля. А эта роль требовала добровольного затворничества. Несмотря на живой интерес к Ренессансу мира демонов, он мог только чуть выглядывать из окна кабинета в надежде, что что-то увидит. Адский филиал. В будущем полностью самостоятельный. С введением программы обмена студентами. Минимум по семестру ученики полностью перебираются из одной школы в другую, погружаясь в непривычную среду. Так, по словам Вики, Непризнанным было бы проще определиться со своим будущим. Задумки интересные, многие из них Дино давно порывался посмотреть лично, но всё недосуг. Дела наваливались на него горами в Цитадели, а после работы ждала Лилу, которая едва ли оценила бы их свидание среди пепла и огня. Крылья ныли без тренировок. Безумно хотелось размять их, почувствовать потоки воздуха, но… слишком много вопросов возникнет. Приходилось подстраиваться. Привыкать. С удивлением отмечать, что не одни только люди умеют адаптироваться к любым условиям. К концу первой недели Дино начал спокойно есть местную еду и даже получать от неё удовольствие, хотя поначалу готовился к продолжительной голодовке. Но голод не щадил чистые ангельские помыслы. Он уже дышал воздухом Преисподней, пил местные напитки, всё же игнорируя алкогольный глифт. Пекло пропитывало его, подстраивая под себя каждую секунду понемногу. Следом поддались мрачному влиянию ада его идеалы. Впервые за долгую жизнь он подделал подпись. Не только подпись, но и отпечаток энергии Люцифера. Вышло не сразу. Пришлось долго практиковаться. И, наконец, подделка ничуть не уступала оригиналу. Он мог «рассматривать» прошения от имени короля. В качестве возмездия за такое бесчестье два пера на его крыльях почернели. Негоже ангелу такими делами заниматься, но чего не сделаешь ради сохранения мира. Маленькие уступки снова и снова делали советника Цитадели чуть менее чистым, чем раньше. Едва заметные сделки с совестью. Всё на благо других. На седьмой день он впервые грязно выругался в адрес трёх демониц и долго молился Шепфа о прощении. Потом ещё раз, но уже без молитв с покаянием. Высокие мысли сменялись чем-то чуть более приземлённым. Светлую душу начала одолевать циничность. В один из дней, глядя на себя в отражении тёмного оконного стекла, Дино на секунду увидел лицо отца вместо собственного. Да, Фенцио хватило бы и опыта, и злости, и цинизма, чтобы не только организовывать бурную деятельность в кабинете Сатаны, но и при желании захватить адский престол. Вот поэтому троица демониц никогда бы и не позвала его на помощь. В числе прочих причин. А когда мысли начали подстраиваться под временное место работы, дело дошло и до одежды. Гуляя по кабинету, словно животное в зоопарке смертных, Дино умудрился зацепиться брюками за что-то острое и под треск разрываемой ткани карикатурно упал лицом на ковёр. — Пресвятые Небеса, — фыркнул он, пытаясь найти причину падения, — хорошо, что Люцифер этого не видел! — Я никому не скажу, босс! — раздался в ответ низкий хриплый голос — скрипящий, как ржавая цепь. — Так… кто такой? Давно здесь? Что успел подслушать? Покажись! — грозно приказал Дино и, несмотря на драные штанины и курьёзный вид, начал угрожающе поднимать сияющие крылья. — Не надо, босс, не злитесь! — продолжил хриплый голос, источник которого прятался под столом. — Я всегда здесь был, ещё при старом Сатане. Моё имя Вельзевул. Вы можете звать меня Вельзи, как старый хозяин. — Тебя Люцифер так звал или его отец? — удивился Дино, осматривая свои брюки. Правую штанину спасти уже было невозможно. Левая пострадала меньше. Кем бы ни был этот Вельзевул, у него явно имелось больше двух пар рогов. — Нет, босс, другой Сатана. Намного древнее, совсем другой был род. Потом их всех свергли — я постеснялся говорить с новым боссом. А потом следующий за ним был таким неприятным… Вот последний в целом неплохой, но я… стеснялся начать разговор, а молодые демоны слишком, как это сейчас говорят, поспешные, — обиженно заявил демон, лишь отдалённо намекая на свой возраст. — Пока я соберусь с мыслями, чтобы поздороваться, он уходит. «О, Шепфа, сколько же этому Вельзевулу лет?» — попытался мысленно прикинуть Дино, но эпохи со столетиями путались в голове. Скромное создание из темноты рабочего стола Сатаны подбросило ему новые брюки. Пока Дино пытался сообразить, к чему этот странный акт дарения, на несколько секунд из темноты показались три пары кривых рогов. Следом за брюками в ангела полетели новые рубашка, галстук, лаковые туфли и подтяжки в тон. Всё в адских чёрно-красных цветах. Ни намёка на голубое и бежевое, принятые среди небожителей. — С вашими небесными тряпками наши брюки не подойдут, босс, — пояснил Вельзи. — У тебя там, под столом, склад одежды? — поинтересовался Дино, справедливо решив не ворчать и переодеться в целое. Древнее создание молчало: — Вельзевул? — Простите, босс, я не привык так много говорить за один… как же это слово?.. — День? — подсказал ангел. — Век. Я не привык так много говорить за один век, босс. — Но придётся, — парировал ангел, понимая открывающиеся перспективы. Или так на него повлияла надетая демоническая одежда, или он успел достаточно надышаться и накушаться адской сущности, что в голове сразу сформировалась стайка вполне хороших идей. — Что ты, Вельзи, знаешь о местных демонах, порядках и том, что сейчас происходит в аду? — Я знаю всё, босс. Говорить я не мастер, но наблюдать и запоминать… как это слово?.. Умею? Научен? Я знаю всё обо всём и обо всех, кто хоть раз посещал кабинет Сатаны. Ангел поймал своё отражение в тёмной поверхности окна, и неожиданно для себя ему понравился получившийся образ. Не один Люцифер теперь красавчик-дьявол… Шепфа, прости за крамольные мысли! — Тогда, — проговорил Дино, заглядывая в темноту под столом, — у нас с тобой очень много дел, чтобы убедить весь ад в сам-знаешь-чём. — Как прикажете, босс, сделаю в лучшем виде!***
С появлением ушастого питомца, дрожащего от любого шума, идеальная студия Люцифера превратилась в бедлам, обложенный пелёнками в тех местах, где перепуганный щенок прудил лужи. В еде малыш был неприхотлив: первый купленный корм ему вполне подошёл, а вот неуёмный аппетит сыграл злую шутку с мебелью хозяина, когда излишки проглоченной еды вернулись тем же путём, которым попали в желудок щеночка. Первые сутки бок о бок с созданием, способным любить и обожать хозяина просто за то, что он есть, стали настоящим испытанием на прочность. Весёлый щеночек игнорировал все игрушки, но с радостью грыз и драл столы, стулья, ножки кровати и обивку кресел с диваном. Игриво перевернув все миски, малыш едва не порвал в клочья рабочий блокнот Люцифера, но, к счастью, сначала сгрыз книгу, которую хозяин купил на днях. Узнать, о чём была сожранная, а потом успешно извергнутая на кресло книга, доктору Морнингстару было не дано. Он был занят процессом промывания желудка всеядного щенка. Злиться на милашку он просто не мог. Стоило увидеть в грустных карих глазках это безграничное обожание, как любое недовольство утихало. Люцифер, конечно, пытался сыграть в грозного хозяина, но впечатлительный Мефисто от этого перфоманса так испугался, что забился под кресло и описался. Полы в студии за один только день пришлось мыть чаще, чем за весь предыдущий месяц, да ещё и купать дрожащего корги. К понедельнику уставший хозяин начал постепенно притираться к своему маленькому другу, нехотя признавая, что жизнь с кем-то ещё подразумевает изменения в его привычном укладе. Разумом он это и раньше понимал, но не представлял масштабов изменений и всех сопутствующих последствий. Даже впуская в свою жизнь совсем крохотное существо, он полностью её менял. Дело касалось не только распорядка дня и необходимости присматривать за своими вещами, но и ответственности за чужую жизнь целиком и полностью. Теперь, ранее казавшийся себе не слишком эгоистичным человеком, Люцифер сквозь внутреннее сопротивление учился сначала думать о Мефисто, а потом о своих желаниях. Пока получалось с переменным успехом. Неожиданно думать не о себе в первую очередь оказалось трудно, как и ставить впереди своих потребностей беспомощное создание. Под вечер воскресенья Люцифер поставил старый фильм «Трое мужчин и младенец», чтобы посмеяться над всеми похожими моментами и отличиями, а также оценить саму тему ответственности. В понедельник он привёл на работу малыша Мефисто. После двух долгих прогулок щенок корги едва волочил лапки до привычной корзинки, в которой его с самого начала устраивал спать новообретённый хозяин. На сеансах он никому не мешал, даже наоборот. При виде спящего щеночка клиенты становились более спокойными и открытыми. Сам питомец быстро понял, что от него требовалось, и, проснувшись, старался не шуметь. Тихо кушал оставленные для него лакомства и подползал под руку хозяина, выпрашивая ласку. Каким-то неведомым чудом малыш Мефисто сразу понял, что в кабинете нельзя есть всё, что попадается на глаза. — Я не скажу, что сейчас так уж сильно злюсь на его пассию. Поймите меня правильно, она постоянно меня задирала. Каждую секунду старалась найти хоть что-то, чтобы меня подколоть, но когда я начала «держать удар», когда огрызалась в ответ и показывала зубы, то получала свои крохи уважения. Настоящего уважения — непритворного, нелицемерного. Если твой враг нехотя тебя уважает, значит, ты действительно чего-то стоишь… На этот раз они прорабатывали тему травли в так называемой школе ангелов и демонов, чуть отстранившись от родителей и наследника Ада. Картина складывалась достаточно неприятная: неудивительно, что учёба в подобном заведении закончились гонкой с самой собой за достижение чего-то выдающегося, что заставит мир признать Вики Уокер отдельно от матери, вставшей на самый высокий пост. «Занимательно, что она предпочла пойти не по стопам матери, а выбрала противоположный путь. В этом проглядывается определённый символизм. Бунт», — раздумывал доктор Морнингстар, пока делал пометки в блокноте. — Мы договорились, что сегодня не будем о маме, но это важно. В какой-то момент моя Немезида проговорилась, что виной всему моя мать. Став серафимом, она очень многим испортила жизни — таким был намёк. И «очень многим», как оказалось, имело отношение к семье моей обидчицы. Я помню, что нашла в себе силы заткнуть свою гордость подальше и попросить прощения за мать. Как ни странно, это помогло. Больше она меня не задирала. Могла по привычке что-то сказать колкое, но по сравнению с прошлым — это небо и земля. — Ты это оцениваешь как свою победу? — поинтересовался Люцифер, занося ручку над жёлтыми листами. Вики на этот раз сама потянулась за стаканом воды. Пила она неспешно. Собиралась с мыслями. Он не торопил: понимал, что некоторые простые истории весьма сложно излагать вслух, особенно когда они записываются чувствами, а не мыслями. — Клеймо дочери выдающейся Непризнанной, ставшей серафимом, уничтожало меня как личность. Меня, Вики Уокер, просто не существовало. Я делаю что-то правильно — и все говорят: «Недаром дочь серафима Уокер», я ошибаюсь — и мне вменяют никчёмность, бесполезность и добивают: «И как у серафима Уокер могла родиться такая инфузория», — она весьма красноречиво посмотрела на Люцифера и продолжила: — Порой казалось, что никто не помнит моего имени: для всех я Непризнанная, дочь серафима Уокер. Не Вики, не личность со своими мыслями и чувствами, не девушка, которая идёт своим путём. Нет, я была либо паршивой овцой для сравнения, либо послушной белой овечкой. Тенью своей матери, которую я не знала. В пять лет я её потеряла, а до этого особенно не помнила. Она тяжело выдохнула. Тонкие пальцы схватили ближайшую подушку и начали мять, чтобы немного сбить стресс. — И, конечно, были ученики и преподаватели, которым мама либо перешла дорогу во время учёбы, либо встала костью в горле после. И все эти невысказанные претензии к ней, как к неприкасаемой, полетели в мою сторону. Когда у меня что-то не получалось, я не думала о причине неудачи и возможных способах самосовершенствования. Нет, я думала о том, что недостойна зваться дочерью серафима, что я действительно никчёмная и ни на что не способная. А когда забывала так подумать, мне напоминали… Эх, я, наверное, надоела вам с этим нытьём? — Ничуть. Это моя работа, а для её качественного выполнения тебе следует выговориться относительно всего наболевшего. Он перевернул страницу блокнота и набросал план будущего домашнего задания. Всё же требовалось отделить зёрна от плевел. Школа у мисс Уокер оказалась весьма безжалостным местом и, как она отметила ещё на прошлой неделе, у заведения не было никакой конкуренции. Вот что монополия творит с подобными институтами, а ведь хотя бы одна школа… в том же аду значительно упростила бы подобную ситуацию. По меньшей мере заставила бы учителей стать сознательнее. — Как я рассказывала в пятницу, другой Люцифер… — Вики, давай всё же поставим определённые границы. Я это я — доктор Люцифер Морнингстар, а он — совсем другая персона, — пресёк он её попытку свести образы двух Люциферов в одну личность. Дело было не в том, что она использовала его имя. Мими это делала постоянно. Важнее всего то, как именно она это произнесла. В одной интонации становилось понятно, что для девушки образы начали перемешиваться. Подобную вольность следовало пресекать в зародыше. Да, имя Люцифер достаточно редкое и ещё обладающее религиозными мотивами. Но это не значит, что всех носителей редкого имени следует воспринимать как одного человека. Особенно недопустимо во время сеанса. Девушка вскинулась с видимой готовностью возразить, но умерила пыл и кивнула. Диванную подушку она прижимала к груди, будто защищаясь от него. — Сын Сатаны на балу решил повеселиться, — криво улыбнулась она, — сначала припомнил мне один должок. Оплатой стало прилюдное сидение у него на коленях. Всего пять минут, но потом мне пришлось объясняться с теми, кто на самом деле для меня что-то значил. К характеристикам его двойника добавилось стремление подвергать объект своего интереса общественному унижению. — На этом я сочла бал себя исчерпавшим и решила уйти, — продолжила Уокер, — но его рогатое Высочество решил, что недостаточно весел, и решил зажать меня у стены и начать открыто приставать. — Так! — рука с ручкой напряглась. Ситуация больше подходила к слову «домогательства». — На этом нас застукали старшие преподаватели, и мы оба оказались под угрозой отчисления. Ангелам нельзя сходиться с демонами, а Непризнанным вообще ни с кем, кроме себе подобных, — подытожила Вики. — Рогатому Величеству высшая мера грозила стать изгнанником, а мне — смертной казнью. Вот такая она справедливость. И, разумеется, в процессе разбирательства её не раз и не два макнули головой в происхождение и заслуги её матери, при этом добавив, что высокий статус родственницы ничем ей не поможет. Была ли Вики виновна на момент обвинения? Нет. Сделала ли что-то предусмотрительное к моменту расследования? Да. Люцифер видел, что эту часть правды она не хотела раскрывать. Это был тот самый краеугольный камень у многих клиентов. В каждой истории наступает момент, когда невиновный в своих глазах человек умышленно совершает что-то объективно плохое. Понимает, что вину ни прямо, ни косвенно не переложить на других. И с этого момента рассказ может пойти по трём путям: честный клиент признает свои ошибки и скажет о них открыто, покусанный совестью индивид выберет молчание, а неготовый принимать ответственность переложит её на других. — За день до слушания он явился в нашу спальню. Моя соседка была его подругой детства и послушно оставила нас наедине, — глухо произнесла Уокер. — Я не горжусь тем, что делала после. Не стану оправдываться: я сразу понимала, к чему ведут все его знаки внимания и что стану очередной игрушкой или развлечением на раз. В любой другой момент я, может, задумалась, но тогда была сыта по горло тенью матери, отношением других, своим статусом третьего сорта и грозящим мне смертью отчислением. Да, я решила, что раз уж мне всё равно конец, то почему бы не послать к чёрту все правила напоследок. Она замолчала, красноречиво подняв на него взгляд. Не нужно было становиться психотерапевтом, чтобы увидеть скрытые за словами поступки. Да и намёков хватало. Но, будто этого было мало, богатое воображение Люцифера всё же дорисовало яркие картинки. Спальня, место которой больше подходит для лувра, доведённая до предела девушка и мужчина, знающий, как пустить гнев в более приятное русло. Провокационный разговор, несколько жалящих слов, поцелуй, пощёчина, громкие стоны и капля пота, стекающая по животу. От такой детальности хотелось скрипнуть зубами. Негоже профессионалу представлять клиенток в неподобающем виде. Он должен быть беспристрастным, а не думать о том, как подушки разлетелись по полу, а податливое гибкое тело вжималось в простыни с каждым яростным движением. И хотя открывающаяся воображению картина выглядела более чем страстной, вызывала она скорее гнетущее впечатление. Будто из-за полёта фантазии это действительно был он. Потребовал держать границы, а сам? — Думаю, на этом моменте нам следует сделать паузу, — проговорил он и для самоуспокоения протёр очки специальной салфеткой, позволяя себе небольшой перерыв. — Поскольку в этом месте ветки всех трёх проблем вновь переплетаются, я прошу вас выполнить небольшую домашнюю работу. Перед нашим следующим сеансом вспомните всех тех, кто, по вашему мнению, достоин позитивной оценки в этой школе ангелов и демонов. Как учеников, так и весь персонал. Попробуйте вспомнить, что они вам говорили хорошего и плохого, упоминали ли они что-то травмирующее. И, конечно, ваши чувства относительно их. В вольной форме. Я проверять не буду. На следующем сеансе мы разберём позитивную сторону и её теневые аспекты.***
История Мими, несмотря на внешне более простой старт, оказалась не менее сложной уже к середине. Как это всегда бывает, вмешались внешние факторы. Не только друг детства подпортил ей вкус жизни, но и сам факт ареста отца и последовавший за ним остракизм. Дочь отправили в школу ангелов и демонов, чтобы впоследствии её дальнейшая жизнь имела перспективы. Отец подбадривал, убеждая, что срок заключения завершится раньше, чем она успеет соскучиться. Мать нашла в себе достаточно тепла, чтобы дочь не чувствовала себя брошенной, прежде чем нырнула с головой в работу. Но Мими всё же хлебнула горький вкус одиночества. — Из-за подмоченной репутации отца с друзьями не складывалось. Сын Сатаны, попав в школу, сильно изменился. Скажем, ему не так повезло с родителями, как мне. Папу я всегда буду вспоминать только с теплотой, — она улыбнулась, но в улыбке доктор Морнингстар заметил грусть. Неужели отца нет в живых? — Люци едва ли наберёт даже два-три нормальных случая. За то, что он недостаточно хорош, недостаточно демоничен, недостаточно совершенен во всём везде, он всегда получал такие наказания, о каких даже преступники в адской тюрьме не слышали. В этой вечной борьбе за образ притягательного мерзавца в школе и чуть меньшей боксёрской грушей для отца он искал внимания и обожания со стороны самых лёгких жертв — девушек. А самыми простыми целями среди них были те, с кем я общалась. — Мими, я вижу, что даже сейчас ты продолжаешь оправдывать его поведение. Ты должна понимать, что его отношения с отцом — это не твоя ответственность и не твоя ноша. Ты никогда не была обязана предоставлять Люциферу своих друзей или свой внутренний ресурс, чтобы потешить его эго, — отметил доктор Морнингстар, нащупав одну из проблем. — В данном случае нужно отделять поддержку друга от неоправданного чувства вины за то, что тебе повезло с отцом, а ему — нет. Порой даже помощь следует оказывать после явной просьбы об этом. В противном случае вы рискуете оказаться и в его, и в своей системе ценностей ресурсом, обязанным удовлетворять потребности «друга» по команде. При этом за добросовестное исполнение «обязательств» вас никогда не поблагодарят, а за любую попытку бунта или нерасторопности заклеймят плохой подругой или предательницей. Она кивнула. С минуту девушка смотрела на свои руки, сцепленные в замок, прежде чем снова заговорила. На вторую неделю сеансов Люцифер почти не обращал внимания на упоминание всего сверхъестественного или связанного с религией. Теперь это стало казаться настолько обыденным, что даже сама загадка облачения истории в эту обёртку ушла на второй-третий план. Если любят такое оформление, то почему бы и нет. Что-то на подкорке подсказывало доктору, что истинная причина этих метафор либо ему не понравится, либо так и останется несущественной. Иногда проще создать глубокую связь с чем-то, что больше нас самих. — Прежде чем я встретила своих друзей — ангела Сэми и демона Ади, я очень долго оставалась одна. Со временем в школе я потеряла смысл бороться. Стремиться к чему-то. Меня тянуло на Землю. Я хотела умереть, — надрывно подвела черту Мими. — Даже когда я их встретила, далеко не сразу ко мне вернулся вкус к жизни. Но в какой-то момент, когда у меня появилась новая соседка и новая подруга, я начала отдаляться от Люци, насколько могла. Он одобрительно кивнул её последним словам, но с беспокойством сделал пометку об упаднических и суицидальных мыслях. Складывалась ситуация, что мужчина-проблема весьма сознательно превращал жизнь всех, кто его окружал, в болото, чтобы только его жизнь не была невыносимой. Возможно, бессознательно, что, пожалуй, даже хуже. Этот нарцисс сам нуждался в хорошей терапии со всеми его проблемами, чтобы не увеличивать количество жертв. — Сначала я думала, что дело в ревности Люци к новенькой, но чуть позже сообразила, что всё наоборот. Я не хотела отдавать мою подругу этому говнюку. Впервые во мне проснулось желание держать своих друзей при себе и никем с ним не делиться. — Это хороший прогресс, — кивнул он, одобрительно улыбнувшись. — Но я сделала только хуже, наверное, — едко отозвалась она, — когда тебе что-то не отдают миром, хочется отобрать. Хитростью, манипуляциями или откровенным наступлением. — Правильнее было бы сказать «открытым наступлением». — В случае Люци разницы нет, — хмыкнула Мими, стискивая в руках диванную подушку. По её нервному тону он понял, что дальнейшие события сохранились в её памяти как по-настоящему плохие. Видимо, её попытки сохранить друзей только для себя потерпели крах. В воздухе висел очевидный ответ — плохой парень вновь соблазнил её подругу и очень сильно её ранил. И он не нуждался в озвучке. — Мими, давай мы на этом сегодня остановимся. У меня есть для тебя домашнее задание, и я рассчитываю, что ты выполнишь его к нашему следующему сеансу, — доверительно предложил он и сделал пометку в блокноте. — Я хочу, чтобы ты написала письма тем своим друзьям — Ади, Сэми, твоей соседке и всем тем, с кем ты была в близких отношениях. Вне зависимости от того, дружите ли вы до сих пор или нет. Опиши в письмах свои чувства за тот период и сделай оценку, готова ли ты простить их за те обиды, что возникали, или нет. Только друзей — плохому парню письма не пиши, понятно? — Да, спасибо. Письма на бумаге написать? — растерянно поинтересовалась она. — Можно в электронной форме. Главное — принеси с собой, чтобы мы могли вместе разобрать твои послания. Они могут быть длинными или короткими — всё на твоё усмотрение. А на сегодня всё, хорошего дня!***
С Ости терапия проходила наиболее продуктивно. С каждым сеансом она выглядела увереннее, чем в предыдущий. Если при первой встрече это была почти сломленная женщина, то к концу второй недели она излучала внутреннюю силу, достаточную для значимого шага вперёд. Домашние задания и практические методы терапии они начали ещё с конца первой недели. Она писала письма своим родителям, описывала все свои обиды и в конце концов училась если не прощать, то принимать их ошибки и переступать через них, чтобы двигаться дальше. Самым непростым периодом, который растянулся на четыре сеанса, стала работа со смертью отца. По словам Ости, он считал себя рупором справедливости и никогда не стеснялся в выражениях. Рано или поздно это должно было выйти ему боком, что и произошло. Его критика сегрегации с обвинением ангелов в нарушении баланса пришлись на период становления нового серафима и по совместительству нового судьи Цитадели. В этот раз Люцифер не сразу заметил, что Ости, вместе с Вики и Мими, перешла на этот общий язык религиозных метафор. Впрочем, что-то подобное он подозревал давно. Девушки не слишком скрывали намечающуюся истину — им всем знатно попортил жизнь один и тот же человек. У каждой были свои слабости и свои изломы, а тот самый негодяй умудрился перебить хребет каждой мимолётной забаве своего эго, своей самой верной подруге детства и собственной жене. Как показала история, взявшая своё начало из детства Мими и до нынешних травм Ости, их мучитель не стремился к каким-либо изменениям. А тем временем Ости наконец смогла принять факт смерти своего отца. Фактически от рук серафима-выскочки и матери Вики Уокер в одном лице. Для закрепления Люцифер записал их через Пола на один общий сеанс, который обещал стать ярким сюрпризом для обеих. Требовалось закрыть этот вопрос раз и навсегда. Уокер и без того грузила себя всем, что творила её мать, оставаясь грушей для всеобщего битья. Да и Ости стала бы только сильнее, если бы смогла перешагнуть и через этот рубеж. Неделя шла плодотворно. Девушки приходили с полностью выполненными заданиями. Их мало интересовал поиск того самого агрессора, который навредил им. Все трое были серьёзно настроены на исцеление, что не могло не радовать. На волне успеха Люцифер записал своего нового пациента Джонатана Янга на групповую терапию поддержки, и тот не отставал от девушек, пришедших с ним примерно в одно время на лечение. Для начала борьбы с алкоголизмом Ости доктор взял на вооружение ранее не применяемую терапию простукивания, чтобы в близком контакте помочь пациентке бороться с тревожностью и причинами появления вредной привычки. Доктор рисковал, держа в уме то, что для исцеляющейся от травмирующих отношений пациентки сам является опасным триггером, способным привести к срыву. — Я знаю, что нельзя нам сближаться, доктор, я даже не начинала, — с улыбкой отметила она, когда после очередного сеанса простукивания он немедленно вернулся в кресло. — Это хорошо, — кивнул он с одобрением. — Тебе сейчас это противопоказано. — Приставать к своему психотерапевту? — Терять себя в отношении с кем-то другим. Вопреки здравому рассудку, ты так или иначе попытаешься вернуться в привычный алгоритм саморазрушения, потому что в нём всё знакомо, создавая обманчивый образ контроля своей жизни. Но это не так. Именно страх и неуверенность в каждом последующем шаге тебя самой, как независимой личности, показывают, что ты начинаешь контролировать свою жизнь по-настоящему. Он отметил в блокноте достаточную готовность Ости ко встрече в совместном сеансе. — Какой же это контроль, если так страшно? — нервно усмехнулась она. — Контроль всегда будет сопряжён со страхом. Ошибки и последствия неверных решений всегда подстерегают на каждом шагу. Бояться их полезно. Преодолевать свой страх снова и снова тоже полезно. Со временем ты станешь только сильнее. Но первые шаги самые сложные. Слишком велик соблазн сорваться и повернуть назад. — Тогда вам лучше не покидать лишний раз ваше кресло. Я не хочу срываться. — Мудрое решение! — Мудрость — это глупость с истёкшим сроком годности! — фыркнула клиентка, нервно закусывая фаланги холёных пальцев. — Пусть так: даже плесень приносит пользу, если знать, как её применить. Под конец сеанса проснулся Мефисто и под удивленным взглядом Ости просеменил до руки хозяина, чтобы потребовать ласки. Малыш вёл себя примерно в кабинете хозяина, зато отыгрывался на целостности вещей в квартире. Люцифер много раз обещал себе при первой же возможности отнести щенка к кинологу, чтобы с квалифицированным специалистом показать щенку, кто в доме хозяин. Но каждую ночь тот запрыгивал на постель к хозяину, сладенько зевал и укладывался спать розовым брюшком кверху. От такой умилительной картины Люцифер таял, как зефир на костре, и прощал малышу все грехи прошлые и грядущие.