О глупых спорах, надежде и небесном жемчуге

Ромео приходит домой далеко за полдень, и пока он идёт по улице, ему кажется, что каждый встречный поглядывает на него с любопытством. Ему кажется, что знают буквально все. Впрочем, кое-кто знает точно. — Мог бы и поделиться, брат, — в голосе Бенволио слышится обида, когда тот приветственно хлопает Ромео по плечу у подножия лестницы. — Чего не сказал? — Я посчитал это неправильным, –отрезает Ромео, и Бенволио почему-то смеётся. — Ты? Посчитал хвастаться подвигом неправильным? — он смеётся, но вдруг осекается и заглядывает Ромео в лицо с некоторым беспокойством. — Или? Я не знаю точно, слухи говорят разное, но… что, он тебя? — Что? — не понимает Ромео — а потом понимает. — Какая разница? Бенволио делает большие глаза. — Нет, — спешит успокоить его Ромео, пока те вовсе не вылезли из орбит. — Но, если бы и так, это ничего не меняет. Ты мне лучше скажи, откуда узнал. — Так все говорят, — Бенволио пожимает плечами. — Мне, конечно, Меркуцио сказал, а откуда он узнаёт новости — чёрт его знает. Я бы, может, и не поверил, но твой отец… — Он знает? — перебивает Ромео; кузен кивает. — Вот чёрт… — Да ладно, он как узнал, знаешь, что сказал? «Ещё никому не удавалось так опозорить эту семейку», вот что он сказал! Он тобой гордится, радуйся, — Бенволио хмыкает. — А сам ты что думаешь? — уточняет Ромео, не видя за выражением его лица полного согласия с синьором Монтекки. — Я думаю, — Бенволио понижает голос, — что на самом деле мы зря это всё затеяли и неизвестно, чем теперь это всё кончится. Я не буду говорить, что предупреждал, инициатива-то не твоя, ты и сам изначально был против, но… как по мне, плохо, что до этого дошло. — Полностью согласен, — качает головой Ромео. — Да, кстати, дядя вроде поговорить с тобой хотел. Я, конечно, не гадалка, но представляю, о чём именно, так что удачи! –Бенволио снова треплет его плечо и уходит к себе, оставляя Ромео на растерзание раздумьям и отцу. Ромео не представляет, что будет говорить, но, тем не менее, идёт в гостиную. — Ромео! — разумеется, вместе с отцом там сидит и матушка; она тут же откладывает вышивку и бросается обнимать его. — Наконец ты пришёл! Мы привыкли, что ты не всегда ночуешь дома, но ведь скоро солнце сядет! — Не стоило беспокоиться, — Ромео аккуратно отстраняется, помогает ей сесть обратно в кресло: здоровье синьоры Монтекки уже некоторое время вызывает опасения, и, возможно, ему действительно следовало бы волновать её поменьше. — Если ты думаешь, юноша, что я горжусь тобой — а твой кузен наверняка сказал тебе что-то в этом духе, — знай, что ты ошибаешься! — судя по голосу, отец, если и злился на него по-настоящему, уже успел остыть. — Гордиться тут нечем, будь он хоть трижды сын моих врагов! — Он не сын, он их племянник, — не может удержаться Ромео от комментария, тут же прикусывает язык. — Да будь он хоть… В общем, наказан ты не будешь, всё равно бесполезно, но чтобы в первый и последний раз я слышал подобное о своём сыне! Как тебе вообще в голову пришло? — спрашивает вдруг отец, уже было закончив тираду, и Ромео не знает, что тут сказать: одну правду или другую. –Мы с Меркуцио поспорили, — наконец отвечает он; отец закатывает глаза: — Если кто ещё и способен повлиять на тебя дурно, так это Меркуцио! Не хочу ничего о нём говорить, но посоветовал бы видеться с ним пореже. — Но он мой друг, отец! — возражает Ромео, хотя в душе мог бы и согласиться — после всей этой истории. — И мой — и что? А, ладно, с ним ты хоть не… всё, свободен, иди с глаз моих! — отец машет рукой куда-то в сторону, и Ромео спешит воспользоваться разрешением. Наверное, он прав и не стоило говорить, что он влюблён в Тибальта и видеться с ним не прекратит. Хотя Ромео очень бы хотелось посмотреть на реакцию отца на такое заявление.