О глупых спорах, надежде и небесном жемчуге

В замке поворачивается ключ. — Иди в мой кабинет! — синьор Капулетти не удостаивает его честью посещения, ну и чёрт с ним. Хорошо, что Тибальт уже успел более-менее взять себя в руки. В кабинете главы семейства мягкие ковры и тяжёлые портьеры, от них ещё более душно, в них вязнет дыхание и речь, и Тибальту кажется, что это в принципе прекрасно описывает всю его жизнь — большую её часть он чувствует себя завёрнутым в такой вот расшитый ковёр. — Садись, — синьор Капулетти рывком отодвигает стул; Тибальт повинуется, не поднимая глаз: не от стыда — чтобы не нарваться на очередной монолог непризнанного актёра. — Будешь писать письмо. — Кому? — бесцветно спрашивает Тибальт. — Кому-кому; милому своему, кому! — Тибальт поднимает брови, но всё ещё старается не смотреть. — Бери бумагу, перо. — И что писать? — Вызовешь его на дуэль, — ну тут уже невозможно выдержать, однако дядя в его сторону даже головы не поворачивает. — Сегодня же, на закате. Один из вас умрёт — или оба можете, мне без разницы, всё равно герцог казнит второго. Синьор Капулетти на него не смотрит — он смотрит в окно, — и Тибальт опускает взгляд на бумагу. Перо неудобно держать деревянными непослушными пальцами, но руки, как ни странно, не дрожат; на бумаге не остаётся ни единой кляксы, только сухое обращение — имя и фамилия, — краткая фраза и подпись. Что-то капает на бумагу — совершенно неожиданно для Тибальта. — Не превращайся в бабу окончательно! — прикрикивает на него дядя, вырывая из руки письмо, пока Тибальт удивлённо трёт глаза. — Мог бы поблагодарить! Я тебе даю возможность умереть с честью, если жить ты с ней не способен! — Спасибо, — автоматически отзывается Тибальт; в голове от пустоты звон бы поднялся — да только и он тонет в коврах, превращаясь в неясный тревожный гул. — Всё, выметайся собираться! — рявкает дядя, и Тибальт не помнит, как по коридору доходит до своей комнаты, как переодевается — он почему-то был в бальном наряде, чёрт знает, почему. Не помнит, как цепляет на пояс шпагу (ни к чему брать Анджело с собой), как она ложится на бедро знакомым едва ощутимым весом. В голове гудит пустота; лицу его отчего-то холодно.