О глупых спорах, надежде и небесном жемчуге

Тибальт идёт к замку совершенно механически, не осознавая ни холода, ни дождя, только тёплую руку Ромео — единственное, за что он ещё может как-то держаться в этом мире. Ромео не пытается заговорить или хотя бы заглянуть ему в лицо (видно, тоже погружён в невесёлые мысли), но он рядом, настолько близко, насколько это вообще возможно, и Тибальт никогда… никто никогда для Тибальта такого не делал, даже Джульетта. Он думает, что, когда он уйдёт, Ромео, наверное, будет очень больно; что Ромео, возможно, этого не заслуживает. А возможно, не заслуживает и Тибальт — лёгкого конца. Кто чего заслуживает, решать герцогу, но тот принимает странные Тибальту решения: велит не бросить их в темницу, а разместить в гостевых спальнях, натопить камин пожарче и выдать сухую одежду (Тибальт только тогда понимает, что насквозь вымок). — Можно одну спальню, — тихо, но твёрдо говорит Ромео, и Тибальт не может сдержаться: — И постель тоже одну. Герцог смеривает их взглядом, в котором столько всего, что Тибальт теряется, но кивает слугам — те, к чести своей, от взглядов и комментариев воздерживаются. Они переодеваются в сухое у камина, не стесняясь и не торопясь — в переди у них целая ночь и утро, в которое никому не нужно бежать. Потом Ромео накидывает себе и ему на плечи теплое одеяло, и они сидят прямо на ковре и пьют горячее вино, наблюдая за языками пламени, пожирающим прошлое и будущее, молча прислонившись друг к другу, и Тибальт кладёт голову ему на плечо. Он думает, что сейчас готов отдать слишком, непозволительно многое, чтобы это длилось бесконечно. Он думает, что, знай, за что платит такую страшную цену, быть может, заплатил бы её снова. Он запрещает себе думать дальше — и целует Ромео. Они падают на ковёр, и мысли привычно путаются в мягком ворсе. Обнимая Ромео этой ночью, Тибальт закрывает глаза, потому что не знает, что Ромео в них увидит — и боится в его глазах увидеть этому отражение. Но Тибальту и с закрытыми глазами кажется, будто он знает Ромео (а Ромео — его) целую вечность, а не третью ночь к ряду. Ромео бесконечно бережен, даже больше, чем в их первую ночь, но Тибальт не говорит ни слова поперёк — просто не находит в себе сил, и он мог бы ненавидеть себя ещё и за это, но на ненависть сил тоже нет. Все силы его уходят на то чтобы держаться, не отпускать — не позволять себе отпустить — потому что Ромео не заслуживает этого, и потому что его Ромео не отпустит уж точно. В какой-то момент Тибальт замечает, что они уже на кровати, что Ромео покрывает поцелуями его лицо и что щекам отчего-то холодно. Он открывает глаза — и видит, что Ромео тоже плачет, от того же горя и от того же счастья, и Тибальт притягивает его к себе ближе, ещё ближе, и их слёзы смешиваются, кажется, на его щеках, и Ромео что-то шепчет ему в шею, что-то, наверное, о любви, — и Тибальт не может больше терпеть, не может больше существовать, ему так горько и так счастливо — и он не существует целую вечность, а когда возвращается обратно в страшный мир, полный боли и печали, встречает его в этом мире его Ромео — и Тибальт думает (насколько он способен ещё думать), что в такой мир стоит возвращаться. Тибальт не простит себе прошлое никогда. Но он никогда не простит себе ещё и Ромео.