***
Антон чуть не седеет раньше времени, когда в районе девяти вечера ему приходит смс. Привет, это Обсидиан. Не хочешь увидеться? 20:52 Хочу. Куда подъехать? 20:53 Я скину геолокцию. Там в 10. До встречи. *Ссылка*. 20:55 Антон открывает карту и видит, что это ресторан с отдельными комнатами под бронь. Облизывает губы и, взяв себя в руки, идёт в душ, проводит там минут двадцать, не меньше, приводя себя в порядок, и долго трёт лицо холодной водой, чтобы успокоиться. Джоки, джинсы, топ, джинсовка — он одевается как на работу, только не пододевает белье с пуш-апом и не ищет парик, хотя все вещи у него все равно в офисе. Антон тормозит у зеркала, рассматривая себя, и крепче сжимает лямку сумки. Он не знает, чем закончится этот вечер, но готов сделать все от себя зависящее, чтобы обман не вскрылся. Антон заходит в ресторан и тормозит на вопросе администратора, к кому он пришел. Вряд ли Обсидиан назвался именно так, а настоящего имени он не знает. — Он ко мне, — в коридоре появляется Обсидиан и движением руки подзывает Антона к себе. — Проходи. Антон оказывается в небольшой комнате со столом и двумя стульями, барной стойкой и диваном и сглатывает. Ему плевать. Он привык подставляться. К тому же Обсидиан ему симпатичен — секс с ним будет даже в кайф. — Присаживайся, — вопреки его мыслям произносит Обсидиан и садится с одной стороны стола. — Выбирай из меню все, что хочешь, официант подойдёт через пару минут. Антон смотрит на него в ступоре. — Мы будем… есть? — И разговаривать, а ты чего ожидал? Скажи ещё, что как послушный камень пришел с пробкой. — Нет, конечно! — Антон вспыхивает. На самом деле он бы пришел, если бы игрушка не была в офисе. Официант приходит как по часам, Антон наобум называет какие-то закуски и коктейль и откидывается на спинку кресла. — Ты меня сдашь? — Сапфиру? Пока не решил. Но ложь твоих масштабов меня цепляет, поэтому я хочу знать все. Чем честнее ты будешь, тем лучше… Антон. Антон тянет носом воздух и роняет голову на руки. Человек напротив, видимо, знает о нем все. Нет смысла отпираться. — Дело в том, что долгое время я много времени проводил в клубах и мои траты… обошлись мне боком, — начинает он и неторопливо разматывает клубок последних месяцев про то, сколько задолжал, как нашел работу, что решил предпринять, как себя скрывал и в какой момент увлекся Сапфиром. — Ты правда хочешь убедить меня в том, что тебе нравится мой друг? Но это же бред. У тебя все нелогично. Ты парень, тебе нравится мужчина, который предпочитает парней, но ты продолжаешь притворяться девушкой и страдать из-за того, что он не хочет тебя. Не проще ли признаться и попробовать что-то построить, чем сидеть без шансов и надеяться на что? Что он трахнет тебя в образе Изумруда и поймет, что у него камень с сюрпризом? Если тебе так хочется, ты можешь быть и парнем в платье и белье, не обязательно для этого вести себя как женщина. — Дело не в этом. Я боюсь, что он не простит меня, узнав правду. И мне нужны деньги, чтобы вернуть долг, а быстрее, чем здесь, я их не накоплю. — А если убрать второй аспект? Если я помогу тебе с долгом? — Но зачем тебе все это?.. — Больше всего в жизни я ненавижу ложь. Особенно ложь моим близким людям, — Обсидиан смотрит строго. — И я ему все расскажу, но хочу, чтобы это сделал ты, потому что так правильно. Ты и сам знаешь. Антон сжимает край стола и пялится на свои пальцы. Ему страшно. Ему страшно увидеть в обычно теплых глазах разочарование и недоверие. Страшно понимать, что человек, который помогал ему все это время, теперь может отвернуться от него. Он ежится, чувствуя, как его знобит, и обхватывает себя руками. — Ты правда поможешь мне с долгом? — Я даже помогу тебе найти новую работу, — Обсидиан садится ровнее, — но только если ты будешь с ним честен. Я абсолютно серьёзен, Антон, я все расскажу сам, и тогда он для тебя точно будет потерян. — Н-нет, — с заминкой отзывается он. — Я… сам. Съезжу завтра на работу и… Расскажу все и уволюсь. — Я тебе помогу, обещаю, — Обсидиан обходит стол и присаживается на его край рядом с Антоном. — С долгом, с работой, мне не сложно, я и не такое проворачиваю со своими связями. Но ты должен правильно поступить с моим другом. — И… что я тебе должен? Я же должен как-то с тобой… расплатиться. Обсидиан закатывает глаза. — Мне не нужно твое тело. Ты красивый, и физически я тебя хочу. Но психологически… ты словно уже занят Сапфиром, что в роли девушки, что в роли парня, а это как-то странно. Может, когда-нибудь, когда у вас все наладится… — он загадочно улыбается. Антон медленно кивает, а потом выскакивает и в порыве крепко обнимает его, вцепившись в его плечи. Обсидиан обнимает его в ответ и поглаживает его по спине. — Завтра, Антон. И давай без глупостей.***
Антон смотрит на дверь в кабинет Сапфира как на дикого зверя, готовый вот-вот дать наутёк, но потом все-таки собирается с духом и привычно трижды стучит. — Можно. На Сапфире синяя рубашка без верхних пуговиц и кожаные штаны. Волосы взъерошенные, как после душа, и Антон плывет так, что любая река бы позавидовала. — Девочка! — Сапфир вскакивает, увидев его, преодолевает несколько метров за пару секунд и тянет его к себе, чтобы обнять. Антон вдыхает, чувствует, что пуш ап врезается в грудную клетку, в парике ещё более душно, да и весь его образ сейчас вызывает скорее пренебрежение. Он обнимает Сапфира в ответ и крепко жмурится, морально настраиваясь на то, что собирается сделать и сказать. — Я… Нам нужно поговорить. Начало положено. — Нужно, — шепчет Сапфир, глядя ему в глаза, и вдруг ведёт кончиками пальцев по его щеке, — но сначала… Антон чуть не падает от поцелуя. Он такой неожиданный, отчаянный, жаркий, что ноги подкашиваются и приходится вцепиться в крепкие плечи своего начальника. Он стонет почти позорно — так давно мечтал, так сильно хотел почувствовать это ещё раз, — прижимается, касается там, где можно, лишь бы получить больше, и дрожит в руках Сапфира. Его тянут к дивану, и Антон беспрекословно садится на чужие колени, подставляет шею под губы, а бедра — под ладони. Выгибается, трётся, просит беззвучно — одними томными вздохами. Не может, не может, не может! — Я хочу тебя, — в беспамятстве шепчет Сапфир ему в губы. — Я давно не хотел кого-то с такой силой. Я… Можно? Ты хочешь этого? Девочка моя… Ты хочешь этого со мной? Антон чувствует, как у него щиплет глаза. Ему хочется, ему хочется настолько, словно это его первый раз в жизни и он наконец-то дорвался со своей дикой тактильностью, но в голове набатом бьют слова Обсидиана и его угроза раскрыть его, и это не позволяет потерять голову. К тому же в комнате светло, и Сапфир вряд ли будет соблюдать его правила про одежду и касания, так что шанс попасться в процессе слишком велик, а это ещё хуже, чем если его сдаст Обсидиан. Поэтому Антон падает лицом в сгиб его шеи, дрожит, цепляется за его плечи и даёт себе минуту этого ощущения. Он чувствует бедром возбуждение Сапфира и готов скулить от того, что понравился тому и как парень, и как девушка, и это гладит против шерсти до ебаного электричества под кожей. Но… Его жизнь последние полгода — одно сплошное «но». — Ты… не хочешь? — Антон никогда не слышал у Сапфира такого голоса: потерянного, опустошенного. Его словно выкручивают, как старую лампочку, и привычно насыщенно голубые глаза становятся темно-серыми. — Я смутил тебя? Черт, прости, послал нахуй свои же принципы, ещё тебя так подставил, я… Я подонок, — он опускает Антона на пол и отходит к окну, открывает его, чтобы впустить воздух, и ерошит привычно идеально лежащие волосы. — Прости, правда, я не имел права, я… — Я врал тебе, — шепчет Антон. Откашливается, берет себя в руки — перед смертью не надышишься, как известно, — распрямляется и смотрит на него. — Именно врал. Дело в том, что… Я Антон, — он снимает парик, слегка морщась от того, как клейкое вещество цепляет собственные волосы, — я нихуево так кутил года полтора в компании не самых хороших людей, задолжал им большую сумму, и друг пошутил, мол, чем я могу заработать, а я… — он скидывает короткую куртку, стягивает белье, оставаясь в одном топе, трёт губы, стирая остатки помады, и снимает туфли, — а я больше ничего толком не умел. Увидел на сайте с порнухой объявление, вспомнил, как круто играл девушку в школьные и универские годы во время самодеятельности, создал образ, накупил барахла и… Вот. Прости. Я не должен был врать тебе. Ещё и столько времени. Я не ожидал, что встречу крутых людей, что буду чувствовать себя частью семьи, не думал, что забью на какие-то детали и вольюсь во все это чисто из-за вас всех, потому что вы приняли меня, поддерживали, помогали… И… Блять, прости, правда, пожалуйста, я… — он запускает пальцы в волосы, — мне очень стыдно. Перед вами всеми. Перед тобой особенно, потому что ты мне очень… — Довольно, — грубо, резко, как бросил камень. Сапфир бледный, даже белый, и это пугает. Взгляд пустой, волосы всклокочены, вся фигура будто сломана, и только напряжённые плечи выдают весь ураган, крушащий тело изнутри. — А ведь Оникс предупреждала, — произносит он. — Называла аргументы, приводила доказательства, а я, слепой ублюдок, вёлся на улыбку и желание уберечь. — Пожалуйста… — Антон делает шаг к нему, но Сапфир поднимает руку. — Нет. Здесь оказываются все не просто так. Кого-то я спасал из абьюзивных отношений, кого-то забирал чуть ли не из секс-рабства, кого-то забирал с улицы. Тут все девушки нашли спасение, нашли спокойствие и дом. А ты забрал это место у кого-то. И даже не нашел в себе смелости быть честным с самого начала, несмотря на то, как мы были к тебе добры. — Знаю… Я знаю, это ужасно, но я хочу сказать, что вы стали мне очень дороги и я… — Не хочу, — устало выдыхает он. — И… Тогда в баре… Это был ты, верно? Назвался чужим именем, сбежал… Как похоже на тебя. Стоп, — он вдруг вскидывает голову, — а Обсидиан… — Он понял. Он… поставил мне ультиматум — или я рассказываю тебе всю правду, или он, и… — И он все равно не рассказал мне сразу же, — перебивает он и мотает головой. — Друг, называется… — Нет, пожалуйста, — Антон холодеет, — он как раз очень переживал о том, как ты будешь себя чувствовать, и поэтому… — Это не твое дело. Это мой друг, и я разберусь с ним самостоятельно. А ты… — А я?.. Антон чувствует себя последним идиотом. Он стоит в сползшей слишком высоко юбке, босой, в топике и стоящими торчком волосами и смотрит на человека, которого любит, который ему очень нравится, понимая, что шансов у него нет. — А ты забираешь свои вещи. Долгов перед тобой у меня нет, я все выплачивал, так что… Тебе незачем здесь задерживаться, — Сапфир разворачивается к нему спиной и скрещивает руки на груди, показывая, что разговор закончен. Хочется сказать, что это не конец, подойти, обнять, вцепиться, просить, обещать, заверять… Но Антон лишь забирает туфли, белье и парик, смотрит на стройный силуэт у окна ещё раз и покидает кабинет. Еще один дом перестал быть его.***
Антон заходит в свою комнату и тормозит. За те несколько месяцев, что он провел с камнями, это место и правда стало для него домом. Ему нравится эта простая комната, какие-то детали, которыми он ее оживлял и сделал своей своей. Он неторопливо собирается, укладывая в сумку парики, косметику, одежду, обувь, какие-то мелочи, а потом садится на кровать и ведёт по ней ладонью. Ему будет не хватать этого места. Не столько самой работы, сколько именно людей рядом, их посиделок и вылазок вне заказов, разговоров, обсуждений, сплетен… Все это стало неотъемлемой частью жизни, а сейчас ему нужно от всего этого освободиться. Ещё странно быть в этой комнате… собой. В смысле долговязым мальчишкой, который нехило так вляпался в то еще дерьмо, а не роковой красоткой, за вечер с которой выплачивают неплохую сумму. Кроссовки, джинсы, обычная футболка. Никаких каблуков и платформ, белья с объемом, париков, косметики, накладных ногтей… Ничего. Только он. И более ненастоящим он себя давно не чувствовал. Он успел полюбить Изумруд. Она чудесная, и он не удивлен, что она всем нравится, потому что она открытая, уверенная в себе, обаятельная, душа компании, а он… Он из-за своей глупости вынужден потерять все то, что приобрел и что полюбил в себе. Антон чуть не роняет сумку, когда дверь резко открывается, и вскакивает, увидев на пороге всех камней. Циркон зареванная, Цитрин словно не понимает, что происходит, Алмаз просто грустная, у Янтаря в глазах разочарование, а у Оникс столько злости, что приходится сглотнуть. Он видит, как те сканируют его взглядом, и понимает, что они видят. — Девочки, я… — Закрой свой рот, — пресекает его Янтарь. — Мы доверились тебе. Мы открылись тебе. Мы помогли тебе, поддерживали тебя все это время, а в итоге… — Янтарь… — Ты скрыл от нас, блять… — она переводит дух. — Уму не постижимо. — А я вам давно говорила, — фыркает Оникс, — предупреждала, объясняла, а вы не верили. Вот, пожалуйста, — она со злостью смотрит на Антона, — пошел нахуй, понял? Ты все равно был тут лишним. Ты никогда не был настоящим камнем. Ебаная подделка. Она разворачивается на каблуках и вылетает из комнаты. Янтарь, окинув Антона взглядом, уходит следом за ним. Цитрин мечется, не понимая, как ей стоит поступить, но от Циркон не отходит, а та… Антону больно. Антону буквально физически больно от того, как она на него смотрит. — Циркон, я… Мне так жаль… — Даже не вздумай! — она поднимает руку. — Я… я доверилась тебе, я… Я ведь влюбилась в тебя, а ты… Ты даже после того, что было, не нашел в себе смелости все рассказать и… Я бы поняла. Я бы попробовала понять. А сейчас… — она начинает плакать, и Алмаз с Цитрин облепляют ее с обеих сторон. — Ты воспользовался моим чувством, — шепчет она, — я прикрывала тебя перед другими девочками, всегда помогала, была рядом, и ты… — Циркон, — он подходит к ней ближе, пытается поймать ее руку, а она размахивается и ударяет его по лицу. — Не смей! Не смей меня касаться! — она почти кричит, повиснув на руках девушек. — Ты вообще знаешь что-то про чувства? Про что-то настоящее? Ты… ты подделка. В тебе нет ничего настоящего. Ты… Ты не заслуживаешь любви, — выплёвывает она, вырывается и убегает. Цитрин, чуть зависнув, бежит следом за ней, а Алмаз, покачав головой, поворачивается к Антону, который и сам, кажется, сейчас готов расплакаться. — Тебя как зовут-то вообще? — Ан… Антон, — шепчет он. — Я Аня, — слабо улыбается она и хмыкает. — Да, мы «тёзки», — она показывает пальцами кавычки, смотрит на него пару секунд, а потом тянет к себе и приобнимает. — Мне кажется, тебе хочется выговориться. Пойдем посидим где-нибудь? Буду твоими ушами.***
Антон смотрит на стакан с Лонг Айлендом и поджимает губы. — Они правда настолько меня ненавидят? Девчонки. — Не знаю, это первая яркая эмоция, — Аня пожимает плечами. — Уж не знаю, что у вас там случилось с Циркон, что ее так разрывает от эмоций, но она быстро отойдет. Цитрин плевать по большей части, для нее не так важно, что происходит. Оникс долго ревновала тебя к Сапфиру, поэтому сейчас она торжествует, Янтарь всегда с ней и она тоже осознает, что начальника ты зацепил, а тут, оказывается, обман. А я… Я думаю о том, что ты просто очень запутался и в какой-то момент перестал контролировать ситуацию. Так бывает. Но то, что ты решил все честно рассказать, дорогого стоит. — Вынужденно, — он хмыкает. — Меня поставили перед фактом: или я рассказываю, или меня сдают, и это ещё хуже. — Оу, — она делает глоток своего коктейля. — Тогда ещё хуже. Мне правда жаль. Тебе нелегко пришлось, а ещё столько свалилось… И… Я правильно понимаю, что тебе нравится Сапфир? Антон только хмыкает. — Я все равно все проебал. Он теперь даже не захочет меня видеть. Без шансов. — Кто знает. Если он заинтересован в тебе… Нужно дать всем время. В том числе себе. Отдохни, найди новую, нормальную работу, а потом… Или перегоришь и оставишь все в прошлом, или попробуешь ещё раз, но уже правильно.***
Арсения сложно назвать злым человеком. Он не агрессивный, не грубый, не мстительный, если речь не идёт о безопасности и здоровье его камней. Но сейчас его состояние где-то между «надраться в хлам» и «ввязаться в драку». Можно было бы справиться с эмоциями более простым и привычным способом, но дрочить сейчас не хочется, а спит он только с Обсидианом, которого видеть сейчас — последнее дело. Он злится. Он даже отчасти обижен, потому что ладно Антон — молодой, глупый, с ветром в голове и стояком со среды, но Сережа-то… Столько лет знают друг друга, буквально наизусть от и до, все заскоки, комплексы, принципы, увлечения, кинки, фетиши — абсолютно все, и ничего не сказать в данной ситуации… Но Арсений понимает. Понимает именно потому что очень хорошо его знает — этот придурок давно просек про его теплые чувства к Изумруду и, осознавая, что в случае, если в обмане признается не сам Антон, а кто-то другой, их взаимодействие будет закончено навсегда, решил провернуть все наименее травмирующим для всех способом. Но тот факт, что друг не рассказал обо всем сразу, все равно цепляет что-то внутри. В переписке — одно-единственное прочитанное, но оставленное без ответа сообщение. Когда будешь готов поговорить — напиши, где и во сколько, mon cher. 18:26 На часах уже начало десятого, и Арсений в который раз откладывает телефон, потому что понимает, как все пройдет, ведь перед Обсидианом он совершенно безоружен. Перед чистыми глазами, мягкими губами, умелыми руками — падет при первом же прикосновении, а придет в себя уже в постели, когда Сережа уйдет в душ, по дороге выбросив упаковку презерватива. Арсений мечется. Он понимает, что просто так не отпустит Антона, тот зацепил его дважды, в обоих своих «вариациях», если это так можно назвать, и это многое значит для человека, который влюбляется редко, но надолго. Но пока он не готов. Ни видеть, ни обсуждать, ни разбираться, ни давать шанс. Но… Наш номер отеля. В одиннадцать. 21:17 Приду в половину. 21:18***
Сережа сдерживает свое слово — приезжает заранее и ждёт Арсения, который приходит чётко вовремя. Он игнорирует движение друга, уворачиваясь от поцелуя в щеку, расстёгивает пиджак и садится в кресло, лишая Серёжу возможности сесть рядом. — Я готов слушать. Все от и до. У тебя один шанс все объяснить так, чтобы я поверил и простил тебя. Сережа хмыкает и мотает головой. — Ты и так все знаешь. Просто ты хочешь ещё раз от меня услышать, как сильно я тобой дорожу, — Арсений молча смотрит на него. — Ладно, если у тебя сегодня настроение плохого копа, то без проблем. У меня с первой встречи были вопросы касательно Изумруда — повадок, привычек, манеры поведения… А потом мы встретили его в баре. И я удивился, как ты его не узнал. Ну а дальше… Я прижал его к стенке — фигурально, потребовал объяснений, а потом… Сказал, что он должен все рассказать тебе. — И он просто рассказал? Верится с трудом. — Я был весьма убедителен, — Сережа пожимает плечами. Арсений смотрит на него скептически. — Больше мне рассказать тебе нечего. Арсений продолжает сидеть, глядя на него, потом мотает головой и фыркает. — Зачем ты связался с этим глупым мальчишкой? — Чтобы помочь тебе, конечно, — Сережа подходит ближе и касается его скулы, поднимая лицо Арсения. — Тебе ведь он нравится. — Ты был с ним? Сережа мотает головой. — Ты думаешь, он предложил мне себя за молчание? — Он был не против развлечься тогда с нами двумя. — Но ты был более желаем для него. — Ты не можешь знать. — О, mon cher, — Сережа наклоняется и касается его губ. — Ещё как могу. Арсений лишь отмахивается от его руки и трёт виски. — Я… запутался. — Я понимаю. — Долгое время в моей жизни был только ты и твердое убеждение, что девушки меня интересуют только как те, кого нужно защищать и по возможности вытаскивать из дерьма, никак в романтическом и сексуальном плане. Потом появился Изумруд, и я долгое время упирался, убеждал себя, что это гипертрофированная забота, а не что-то серьезное, в итоге сорвался, послал свои принципы и готов был попробовать с ней что-то, а она оказалась парнем. И эта ложь… — он качает головой. — Отвратительно. — Но он же сознался в итоге. — Потому что ты дожал его, — Арсений поднимает на него глаза. — Ты угрожал ему? — Это не в моих привычках. — В твоих привычках буквально все, когда дело касается меня. Сережа хмыкает. — Верно. — И это тоже проблема. — Я знаю. — Нет, ты не понимаешь, — Арсений мотает головой. — Мы ведь друг без друга не можем. Сколько раз мы расставались? Пять? Семь? И все начиналось заново, потому что иначе не получается. — Просто ты нужен мне, а я нужен тебе, разве это плохо? — Как минимум с той стороны, что в таком случае мы не сможем никогда найти себе кого-то другого. Мы слишком привыкли к тому, что нас или двое, или есть ещё третий, но это всегда два плюс один в любом случае. — А ты хочешь от этого отказаться? — Сережа упирается в подлокотники кресла и смотрит Арсению в глаза. — От ночей со мной? От моего тела? От нашей близости? — Хотел бы. Но не могу. Даже сейчас, когда я злюсь на тебя за молчание, я все равно думаю о том, что реагирую на тебя слишком остро… Но при этом… — При этом? — Сережа облизывает губы и распрямляется. — Думаешь о нем, верно? Хочешь нас обоих? Подчинить, забрать себе в коллекцию, хочешь, чтобы вокруг твоей планеты крутился ещё один спутник на ниточке без возврата отправиться в свободный полет? — Говоришь так, будто ты против. Я тебя никогда не держал. — О, mon cher, — Сережа наклоняется и ловит его губы, — зависимость от тебя — лучшее, что случалось со мной.