Зеркала-озера

Они почти что доходят до школы — крыша уже виднеется, — когда Алёна отстает, вдруг услышав тихий шепот где-то слева. Ничего не говорит, даже жестов никаких не подает, просто движется на этот звук. В конце концов, она прекрасно знает, где школа и как до нее добраться. История о пропавшей первокурснице, которую они все ищут, видимо, вообще ничему не учит. — Сюда-сюда, девочка, — зовет тихий, вкрадчивый голос, и она следует за ним, заранее зная, кому он принадлежит. Леший значит. Все же решил показаться. Алёна должна злиться, особенно учитывая то, сколько времени группа, да и она лично уже потратила в лесу, так ничего и не найдя. Но вместо злости в ней загорается едва уловимый огонек надежды. А вдруг? Вдруг у них и правда есть шанс? Где-то она слышала, что пропавших вероятнее всего найти в первые сутки-другие, а потом — поминай как звали. Не хотелось бы такого исхода, конечно. Ребята удаляются, слышны только их голоса, когда из-за дерева выглядывает существо больше похожее на кору дерева, обросшую мхом, чем на кого-то живого. Ростом он немногим ниже Алёны, что даже радует. Обычно в лесу леший всего один, но говорят, что в этом их несколько. И все они невысокие, раздражительные и редко общаются с ведьмами. С людьми и подавно. — Вы чего-то потеряли? — спрашивает леший в полный голос, и Алёна деловито кивает. — Девочку. Первокурсница пропала где-то здесь. Мы думали… я думала, может, вы знаете, где ее искать. Она улыбается обезоруживающе, руки в карманы не пихает и взгляд не отводит. Все, чтобы показать, что не является опасной. И, кажется, это работает. Как и всегда. Уж общаться с лесными обитателями она умеет. — Тоже ведьма? — еще один вопрос. Леший не отходит от дерева, челюстями несколько хаотично водит, будто бы размять их пытается или пережевывает что-то. — Да, из школы. — Вечно из-за этой вашей школы проблемы, — бормочет он раздраженно. А потом неожиданно разворачивается и начинает уходить. Алёна стоит на месте как вкопанная, не зная, как ей правильно поступить. Леший оборачивается и зыркает в ее сторону: — Пошли, чего встала? И она кивает и идет за ним, совершенно не думая о том, что ее спохватятся, что Димка точно будет беспокоиться, да и Лете она ничего не сказала о своем внезапном исчезновении. Мысленно оправдывает себя тем, что это ненадолго. У леших всегда и без того слишком много забот, чтобы тратить драгоценное время на часовое общение с ей подобными. Вряд ли здесь будет как-то иначе. Они идут не очень долго, всего лишь до другого валежника (Алёна сбивается со счета; сколько их вообще в этом лесу?), а потом он резко останавливается. Хорошо еще, что Алёна успевает вовремя затормозить. — Там вон что-то было, — произносит леший и свой костлявой рукой-лапой, похожей на искореженную ветку, указывает на тропинку впереди. — Нехорошая история. Очень нехорошая. — Вы знаете, где она сейчас? Леший молчит, будто бы обдумывая ее вопрос, а потом оборачивается и прищуривается. — Точно не в моем лесу. Уж такое я бы знал. Алёна брови многозначительно вскидывает и тяжело выдыхает. — Спасибо вам за помощь, — наконец произносит она и собирается уходить, когда рука-лапа цепляется за ее куртку, останавливая. — Не последний это случай, девочка. Точно тебе говорю. От взгляда лешего становится неуютно, где-то вдалеке каркают вороны. Алёна снова давит вежливую улыбку и говорит: — Спасибо вам. Извините за беспокойство, вы правда очень сильно мне помогли. Только теперь рука-лапа отпускает ее, и Алёна сама не знает почему, но чувствует огромное облегчение. Леших лучше не злить. И неважно, что она ведьма, что она почтительна и старается не докучать. Лешие любят тишину, покой и шуршание листьев на деревьях, а не искать пропавших без вести. Можно было бы решить, что он сам украл Агату, но Алёна не первый год лесных духов изучает, так что сказать может наверняка, что красть ради забавы человека никто не станет. Особенно ведьму, которая ничем не провинилась перед лесом. Или провинилась? Как знать, теперь у нее не спросишь. Леший исчезает так же внезапно, как и появился. И пускай он сказал не так много, но это все равно лучше, чем ничего. Алёна какое-то время стоит на месте и смотрит на тропинку впереди. Умная, наверное, вернулась бы и хоть кому-то рассказала о том, что узнала. А еще лучше — вообще всем. Но Алёна умной себя все равно особо никогда не считала, поэтому решительно направляется вперед по этой самой тропинке. Придется потом наверстать пропущенные занятия, но в ее оправдание — она пытается выяснить, куда исчезла Агата. Цель вполне себе оправданная и достойная, а значит, никто ее сильно ругать не станет. Ну или станет, но об этом она узнает позже. Надо только было бы взять с собой Димку, но пока она вернется, пока найдёт подругу, пока расскажет ей обо всем. Нет уж, будет быстрее без нее. А ей Алёна все потом обязательно расскажет, даже возьмет с собой в другой раз. Тропинка петляет, и Алёна никак не может вспомнить, чтобы хоть раз шла по ней. Проходит, кажется, полчаса, может, даже больше, но конца все нет и нет. Можно повернуть назад, но Алёна упрямо продолжает шагать вперед. До тех пор, пока тропинка не приводит обратно к тому же валежнику. Алёна осматривается, чтобы убедиться, что это действительно тот же, а не просто похожий. В лесу же не одно упавшее дерево, правильно? Но все указывает на то, что она сделала большой круг и вернулась туда, откуда и начала. — Вот блин, — тянет Алёна, запихивая руки в карманы куртки. Ничего не нашла, так еще и время впустую потратила. Она голову запрокидывает, смотрит на густо-серое небо и не придумывает ничего лучше, чем вернуться в школу. Может, она все же где-то сбилась с пути. Может, не заметила развилку. Ничего, в следующий раз она будет внимательнее. А в том, что она придет сюда еще раз, Алёна вообще не сомневается. Банально для того, чтобы показать Лете, что именно узнала. Она же теперь занимается поисками? Выходит, она и должна знать всякую новую информацию, которая только появляется. Да и Димке тоже сказать надо. Во дворе школы никого из поисковой группы нет, но в этом нет ничего удивительного. Алёна проводит там несколько минут, просто стоит, засунув руки в карманы, и будто бы ждет что-то. Кого-то. Но та, кого она ждет, не приходит. Да и несколько глупо надеяться, что Лета бы встретила ее чуть ли не у ворот, забыв обо всех своих делах и планах. Неприятное чувство внутри только все равно почему-то зарождается; Алёна пытается гнать его от себя, рационально находя правильные аргументы. Еще бы эти аргументы действовали. Так ничего и не дождавшись, она заходит в главный корпус, чтобы свериться со временем и расписанием. Неприятное чувство разрастается в ощущение злости. Кажется, занятия будут продолжаться здесь всегда. Там — за дверями — может происходить что угодно, но расписание всегда будет висеть на стенде, в кабинетах всегда будут преподаватели, а в конце года — выпускные экзамены. Неужели им всем настолько все равно? Неужели пропажа реального человека — живого, блин, и со своими чувствами — для них ровным счетом ничего не меняет? Алёна тяжело вздыхает и направляется в сторону нужного кабинета. Она уже поднимается по лестнице, когда на одном из этажей ее за руку кто-то перехватывает и на себя тянет. — Вот ты где! Алёна моргает и смотрит несколько тупо прямо перед собой. Лета сжимает ее руку чуть выше локтя и взгляд ее перехватывает. — Я уже решила, что у нас еще одна пропавшая. Ты голову вообще включаешь, когда вот так испаряешься и никому ничего не говоришь? У нас вообще-то ведьма пропала. И гнев в ее красивых глазах мешается с чем-то другим — плавким, мягким и податливым. Алёна снова в этих треклятых глазах тонет, слышит как будто откуда-то издалека все ее слова. — Могла хотя бы сказать, что ты в порядке. Что тебя не украли для какого-нибудь кровавого ритуала! Лета голос повышает, а Алёна вдруг неожиданно подается вперед и губами в ее губы впечатывается. Всего на несколько мгновений, но пальцы, крепко держащие ее за руку, разжимаются. Лета поцелуй углубляет, костяшками пальцев ведет по ее челюсти и даже не выглядит удивленной, когда Алёна так же резко отстраняется. Секундная заминка сменяется неловкостью. — Прости, — тихо выдыхает Алёна. Нижнюю губу облизывает, взгляд куда-то в сторону скашивает. — Прости, я не специально. Делает шаг назад, едва ли не спотыкается о ступеньку. Лета уже дергается в ее сторону, чтобы поймать, но Алёна умудряется уцепиться за перилла. — Я в порядке. Прости. Надо идти. Сначала она просто пятится, а потом разворачивается и пускается по лестнице вниз. Бежит-бежит, выбегает на улицу, совершенно забыв о том, что собиралась на занятия. И останавливается лишь тогда, когда буквально натыкается на Волкодав. Едва ли не влетает в нее, курящую чуть в стороне от входа в школу. — Извините, — выдавливает из себя. Та смеряет ее взглядом, многозначительно вскидывает брови и делает затяжку. — Хотела о чем-то поговорить? Лучшая идея была бы уйти. Особенно сейчас, когда она все еще ощущает тепло чужих губ на своих, когда в малейших деталях помнит, как они целовались там на лестнице. Одни, в полной тишине, пока в кабинетах шли — да и все еще идут — занятия. Надо бы уйти, но вместо этого Алёна переводит дыхание и кивает. — До этого здесь когда-нибудь пропадали люди? Надо переключиться. Отвлечь саму себя, внимание сосредоточить на другом. И пропавшая Агата в памяти всплывает сама; не то чтобы Алёна вообще знает, как она выглядит. Волкодав выпускает дым куда-то в сторону, но внезапный порыв ветра все равно сносит его прямо ей в нос. Она закашливается, но все же переводит взгляд на Алёну. — Люди или ведьмы? И вроде вопрос простой, но Алёна вдруг вспоминает о том, как Димка говорила, что психолога-то в школу взяли, но она единственная в педсоставе, кто даже какой-нибудь мало-мальски работающий отвар сварить не может. Обычная. Человек. Взгляд у Волкодав тяжелый, будто бы смотрящий прямо насквозь. Алёна напоминает себе, что она не может читать ее мысли, что никто не может залезть к другому в голову, но почему-то все равно взгляд стыдливо отводит. Между ними все же есть разница. Пускай об этом никто не говорит вслух, но разница есть, причем довольно существенная. — Как думаете… — Алёна горло прочищает, — что, если это только начало? Что, если начнут пропадать и другие? — Я думаю, — ответ звучит с явным нажимом, — что ты лезешь в это дело из-за своих личных травм. Может, настало время наконец-то их проработать и не делать вид, что ничего не произошло? Алёна поворачивается так резко, что Волкодав руку с зажатой между пальцев сигаретой поднимает в предупредительном жесте. — Не надо глупостей, девочка. — Вам писала моя тетя? — Ты и правда думаешь, что я настолько хреновый специалист, что не могу заметить все признаки непроработанной травмы? — никакой ответ не следует, она стряхивает пепел с кончика сигареты и снова затягивается; дым изо рта и носа куда-то в сторону выпускает, он клубами поднимается выше, над их головами, и полностью смешивается с воздухом вокруг. — Отпусти уже прошлое, Алёна. И лучше не лезть во всю эту историю. Пускай поисками занимаются люди, умеющие это делать. А не спасатели вроде тебя, которых самих кто бы спас. Язык будто бы прилипает к небу. Алёна шаг назад делает и хмыкает. Злость внутри разрастается, будто бы тугой клубок ниток, который кто-то продолжает наматывать. Сказать бы ей что-то. Высказать прямо в лицо; но она ничего не говорит. А Волкодав снова затягивается, кидает окурок себе под ноги и все смотрит этим своим пристальным и холодным — будто бы неживым — взглядом. — Ты знаешь, что я права, — наконец произносит она и обходит Алёну по касательной. Знает. И это самое отвратительное ощущение в мире.