Зеркала-озера

После того разговора о домашнем обучении в квартире стало удивительно тихо: общение Алёны с Мартой почти сошло на нет, кошка перестала громко мяукать, даже воздух по комнатам начал перемещаться медленнее. Несколько раз, выходя поставить чай или разогреть обед, Алёна хотела позвать тетю составить ей компанию, но все так и не решилась. Никогда еще они не ссорились так надолго. Можно, разумеется, сколько угодно повторять себе, что это не ссора, но почему тогда они не разговаривают? Почему избегают друг друга и стараются не приходить в какую-то комнату, если там уже есть другая? И вот теперь — спустя почти неделю с исчезновения Агаты — все кажется ужасно неприветливым и чужим дома. Алёна просыпается на полтора часа раньше обычного, нарезает побольше бутербродов в бумажные пакеты, заваривает почти литр зеленого чая с облепихой в термос и практически сбегает из квартиры, тихо захлопнув за собой дверь вместо того, чтобы попросить Марту закрыть за ней. Уже выходя из подъезда, Алёна вдруг осознает, что не имеет ни малейшего представления о том, чем займется в школе так рано. Ворота, конечно, будут открыты, чего нельзя с уверенностью утверждать о корпусах. Она обходит дом, порывается написать Димке, но вовремя вспоминает, что подруга всегда держит телефон на беззвучном режиме и вряд ли увидит до того, как проснется по своему обычному будильнику, а это уже слишком поздно. Поэтому она просто присаживается, завязывает три узла на левом ботинке и переносится в школу, ощущая небольшое головокружение. Алёна встает, придерживается за ствол рядом стоящего дерева, осматривает знакомую опушку, на которой оказывается вот уже четыре года каждое утро, и ловит себя на том, что могла бы с тем же успехом сидеть в своей комнате и притворяться, что спит. Ссориться с Мартой — все равно, что поссориться с самой собой. Алёна доходит до школы, ворота и правда оказываются открыты, поэтому она беспрепятственно проходит на территорию и решает усесться на ступеньки главного корпуса. Солнце еще не показывается из-за горизонта, она подбородок и губы прячет за плотным вязаным шарфом, руки засовывает в карманы куртки. Ветра почти нет, да и погода не такая холодная, но она это делает совсем не из-за того, что замерзла. В голову начинают лезть мысли о маме, которые она пытается гнать от себя. Но они все навязчивее и навязчивее; чем сильнее Алёна пытается от них избавиться, тем больше думает о ней. Так себя и до слез довести недолго. Она поднимает голову и устремляет взгляд в сторону ворот. Никого нет. И в ближайшее время никто не появится, но она смотрит на высокий забор так, будто вот-вот покажется знакомая фигура и направится в ее сторону. Вытащив руки из карманов, Алёна обдает ладони теплым дыханием, трет между собой, а потом лезет в сумку за термосом. Так торопилась, что даже чай перед выходом не выпила. Ничего, теперь у нее целая куча времени: и чай попить успеет, и подумать обо всем происходящем и когда-либо произошедшем. На часы она, разумеется, не смотрит, но понимает, что прошел уже час, а то и больше, потому что первые лучи солнца касаются школьного двора; и на самом деле оно не греет, но Алёне почему-то становится теплее (или она просто себя в этом убеждает?), она допивает очередную чашку, точнее крышку из-под термоса, чая и убирает все обратно в сумку. Преподавателей, стекающихся в школу, она замечает еще издалека и решает уйти со ступеней. Кто-нибудь обязательно спросит, что случилось, а этого сейчас ей не хочется. Алёна бредет к лавочкам, вовремя скрываясь за деревьями и не привлекая к себе лишнего внимания. Подумать только — первокурсницы так бегают, когда хотят покурить между занятиями, а она вот избегает людей потому, что вообще не может с кем-то говорить, тем более отвечать на вопросы о том, как она себя чувствует, что случилось и почему так рано находится на территории школы, а не сидит дома, доедая завтрак. На мгновение хочется усесться на лавочку так, как всегда садится Димка — на спинку и уперевшись ногами в деревянную поверхность, — но это сиюминутное желание быстро исчезает, и Алёна скидывает сумку с плеча, только потом садится рядом. Она все же отправляет несколько сообщений подруге, и хорошо, что делает это, потому что иначе Димка бы прошла мимо и не заметила ее, сидящую чуть в стороне от главного корпуса на лавочке с несколько отстраненным видом. — А чего ты в кабинет не идешь? — спрашивает Димка, поправляя ярко-розовый рюкзак, болтающийся у нее на одном плече. — Сегодня, правда, не холодно, но я не припомню, чтобы ты морозила задницу на улице, а потом опаздывала. — Ну да, я так обычно не делаю, — соглашается Алёна. — А сегодня проснулась как-то рано, да и дома сидеть не хотелось. — Любовная лихорадка? И спрашивает это насмешливо, без издевки, но все равно так, что Алёна невольно улыбается, переводя на подругу долгий взгляд. — Нет, не она, — говорит. — Хотя лучше бы, конечно, была она. Димка усаживается на лавочку, буквально на самый ее край, придерживает съезжающую с плеча лямку рюкзака и поправляет шапку, норовящую наехать на глаза и закрыть весь обзор. — Вы так и не поговорили, да? — С Летой? Нет. Мне немного не до этого было. Вместо укоризненной фразы Димка смотрит прямо на нее и не моргает. Да уж, лучше бы назвала дурой или локтем в бок пихнула. Алёна тушуется, руки в карманы куртки засовывает и пожимает плечами. — Я поговорю с ней. — Когда? — никак не унимается Димка. — Как подвернется случай, — уверяет ее Алёна. Поднимается с лавочки, закидывает сумку себе на плечо и перехватывает взгляд подруги. — Обещаю. — Смотри мне. В сторону главного корпуса они двигаются неспеша, пропускают вперед спешащих младшекурсников, внимание Алёны съезжает на домашнюю работу, она настолько увлекается собственной речью, что не замечает ничего вокруг, чего нельзя сказать о Димке. Она перехватывает продолжающую говорить Алёну за локоть и чуть дергает на себя, останавливая. — Чего? — наконец спрашивает та. Димка кивает в сторону стенда с расписанием, Алёна поворачивает голову и почти у самого уха слышит довольное: — Смотри, а вот и подвернувшийся случай. И она ведь права: Лета стоит прямо у стенда в расстегнутой куртке и переговаривается с парнем пальто. Через пару мгновений Алёна даже узнает в нем того самого, с которым Лета тогда увлеченно говорила в зале. — Иди давай, — Димка легонько подталкивает в спину. — Вам надо поговорить. — Она уже с кем-то разговаривает! — протестует Алёна, стараясь не повышать голос, чтобы их никто — точнее Лета — не услышал. — Ничего, прервется ради такого, — самоуверенно отзывается Димка и снова толкает подругу в спину. Приходится сдаться (или же ей только нравится думать, что ее заставили), потому что Алёна решительно направляется к стенду, прекрасно зная, какое сейчас у них с Димкой занятие и в каком кабинете. Чем больше шагом она делает, чем ближе подходит к Лете, тем меньше шансов отказаться от этой затеи, развернуться и сбежать. Наверное, стоит хотя бы иногда быть решительной, чтобы не пропустить жизнь, кипящую совсем рядом. Она подходит ближе, Лета замечает ее и заканчивает фразу тише, чем начинала. Будто бы одергивает своего собеседника, чтобы никто не услышал лишнего. Глупости, наверное, но Алёна зачем-то обращает на это внимание. Она уже готова сдаться — развернуться, подойти к Димке и сказать, что изначально была права, ведь Лете сейчас неудобно. Она почти разворачивается, но тут знакомый голос окликает ее: — Привет, Алён! — с тонкой улыбкой и завораживающим взглядом. Алёна замирает как вкопанная. Парень поворачивается и бросает на нее нечитаемый взгляд. Если бы еще она смотрела на него, а не в глаза Леты. — Я не мешаю? Кажется, вы говорили о чем-то важном. — О пропавшей первокурснице, — вдруг отвечает он. Алёна взгляд на него скашивает скорее из вежливости, чем потому что и правда настроена на новое знакомство. — Больше же тем для разговора у нас нет. У него тон такой же холодный, как и его льдисто-серые глаза. Последняя фраза сказана язвительно, он и не пытается казаться дружелюбным, не улыбается фальшиво и не протягивает руку. А еще не называет своего имени. Ведет себя так, будто это очевидно, кем является. Именно из-за этого поведения Алёне начинает казаться, что это с ней что-то не так. Может, он и правда сделал что-то выдающееся. Или его родители. И пока она судорожно перебирает мужские лица в своей голове, чтобы заставить себя вспомнить, Лета буквально спасает ее. — Не слушай его, — произносит заботливо и хлопает парня по плечу. — Он уже уходит, да, Игорь? Тот фыркает, что-то цедит сквозь зубы, едва наклонившись к Лете, но Алёна не слышит, что именно, а потом уходит, не попрощавшись. Не то чтобы ей нужно было его прощание. Имя, кстати, ничего не дает; и Алёна приходит к мнению, что никакая он не важная шишка, всего лишь ведет себя заносчиво или встал не с той ноги. Хотя, судя по реакциям Леты, которая спускает ему подобное поведение, дело не в плохом дне или недостатке кофеина. — О чем ты хотела поговорить? — Лета спрашивает мягко, делает шаг навстречу и замирает. — С чего ты решила, что я хотела поговорить? Может, просто пожелать доброго утра… — Будем, значит, в игры играть? У нее на губах улыбка становится мягче, Алена улыбается в ответ и выдыхает: — Нет, не будем. Ты права: я хотела с тобой поговорить. Лета кивает в сторону коридора. Поговорить и правда можно находу, не задерживая других. Они идут рядом, почти что соприкасаются руками — и Алёна соврет, если скажет, что эта близость не пьянит, не заставляет желать коснуться ее; случайно, намеренно, как угодно, — но шаг медленный. Все равно что гулять, но по коридорам школы. Алёна собирается с мыслями и выдает почти на одном дыхании: — Я хотела поговорить о том поцелуе, ну… помнишь? — Помню, — кивает Лета. Ее убийственное спокойствие кажется неестественным среди гомона и топота вокруг; но звук ее голоса действует лучше любого отвары Марты, поэтому Алёна замолкает на несколько мгновений. В конце концов, иногда говорить о чувствах бывает совершенно невыносимо. Особенно, когда ты влюбляешься в ее манеру речи, в ее глубокие карие и стальную уверенность в себе. Все это пленит так сильно, что сопротивляться совершенно не хочется. Алёна и не сопротивляется; старается облечь мысли в слова и не звучать совсем влюбленной идиоткой. — Так вот, — продолжает, — я не планировала тебя целовать. — Могу себе представить. И опять это спокойствие, которое обволакивает пространство вокруг. Каждым звуком, который Лета произносит, она поддерживает ее, помогает расслабиться. Алёна вдруг вспоминает некогда проскочившую совершенно дурацкую мысль: что, если Лета способна читать мысли? Приходится напомнить себе, что это невозможно. Будь она сколь угодно первоклассной ведьмой, но это абсолютно точно невозможно, иначе об этом писали бы в книгах. Говорили бы преподаватели. Подобный дар способен стать проклятием и положить начало новой войне; а войн и без того в истории достаточно. — Я хотела бы извиниться. Дело в том… Но Лета обрывает ее, улыбается чуть шире. — Тебе не за что извиняться, — уверяет. — Мне даже понравилось. Алёна старается не сбиваться с шага, тем более — не останавливается. С губ слетает непроизвольное: — О… И все, больше ничего. Она взгляд переводит с пола на лицо идущей рядом Леты. Ищет там хоть какой-то намек на шутку. Вот сейчас уголки ее губ расползутся еще шире, она засмеется — и Алёна тоже засмеется, хотя ей совсем не смешно, — а потом они спишут это на дурацкую шутку. И поцелуй станет дурацкой шуткой. Ничего подобного не происходит. — Еще увидимся, — говорит Лета и подмигивает. Громкий звук разносится по коридорам, оповещая студентов о том, что занятия начинаются. Лета ускоряется, смешивается с толпой. Глупая улыбка прилипает к губам Алёны совсем непроизвольно, она стоит на месте, не сразу вспомнив, что вообще-то не только у всех вокруг, но и у нее занятие. За грудиной непередаваемая легкость, в голове никаких посторонних мыслей. Если счастье и существует, то сейчас она счастлива. И не имеет значение, что в кабинет она заходит одной из последних. Димка машет, спихивает с соседнего стула свои вещи, уступая место подруге. — А теперь, когда все уселись, можно и начать, — раздраженно заявляет преподавательница, до этого наблюдающая за студентами, облокотивший на кафедру. С кошачьей грацией разворачивается к доске, ее волосы переливаются от темно-серого к светло-серому и обратно, когда она лениво скашивает взгляд через плечо на первые парты, а потом берет в руки мел, не потянувшись за ним, а заставив ровный кусочек влететь себе прямо в раскрытую ладонь. — Констатинна сегодня не в духе, — еле слышно шепчет Димка, и Алёна понимающе кивает. Альбина Константиновна вообще редко бывает в духе, несмотря на довольной юный возраст. Говорят, ей где-то двадцать восемь или около того, но никто точно не знает. А еще говорят, будто она не природная ведьма, а выученная. В такое Алёна не верит, ведь кто угодно скажет, что это просто байки для детей, не бывает выученных ведьм и ведьмаров (про последних, конечно, чаще сплетни расползаются, но это точно не с их способностями связано, а с положением в обществе). О том, что Альбина Константиновна якобы получила свою силу от старой умирающей ведьмы, ей рассказала конечно же Димка. Еще на втором курсе, когда никаким продвинутым владением пространством и не пахло. А уж верила ли в это сама Димка и верит ли сейчас — сказать трудно. Иногда Алёне кажется, что Димка слишком доверчива и поверить может в любую ерунду, а в другие дни — что ей просто нравится обсуждать услышанное, а не анализировать и подвергать все сомнению. — Выстрякова! Собственная фамилия ударяет по барабанным перепонкам. — Здесь, — непроизвольно отзывается Алёна. — К доске, — командует Альбина Константиновна. — Будешь показывать нам новый материал. Алёна взгляд на Димку скашивает, та поджимает губы и отрицательно мотает головой, мол, понятия не имею. Спорить бесполезно, да и проблемы во втором полугодии не нужны. Поэтому Алёна кивает и поднимается со стула. Управление предметами никогда не было ее сильной стороной. И все же в табеле значится «хорошо» вот уже второй год, в четвертом полугодии тоже придется получить это «хорошо», но перед этим — невозможное. Доказать преподавательнице, что та не за красивые глаза нарисовала ей оценки. Еще никогда час не тянулся так долго. На каждую проваленную попытку Альбина Константиновна — слишком молодая и прогрессивная, чтобы студенты звали ее по имени-отчеству, отчего настаивающая, чтобы ее называли просто Альбиной — раздраженно фыркает, сложив руки на груди, и бросает презрительные взгляды. Вряд ли ее методы кажутся директрисе сомнительными, потому что вопрос о ее увольнении и не стоял никогда, но Алёна чувствует себя и морально, и физически выжатой, когда ее отпускают сесть за парту и записать по пунктам все свои провалы, чтобы отработать дома. — Ты молодец! — подбадривает Димка тихим шепотом. У Алёны не хватает сил даже на то, чтобы выдохнуть банальное «спасибо». Молодцом она себя точно не ощущает. Так проходит первое занятие и точно такое же второе. К обеденному перерыву спать начинает хотеться просто ужасно. И тут дело даже не в том, что она слишком рано встала и почти что сбежала из дома. Управлять предметами в разы энергозатратнее, чем собирать ингредиенты для очередного отвара. Особенно, когда никаких особых склонностей к этому нет. Димка, впрочем, тоже выглядит помятой — от размера домашнего задания. — Спорю на что угодно, что на выпускном курсе она захочет, чтобы мы дома передвигали, — устало выдыхает она, кидая рюкзак под стол, и ставит поднос с едой на стол. — Надеюсь, что нет, — мрачно отзывается Алёна, разворачивая бутерброды из бумажного пакета. — Я скучаю по теплым денькам, когда можно было обедать на улице. — Ага, — соглашается Димка, усаживаясь рядом, откусывает яблоко и громко пережевывает. — Весна не особенно торопится в этом году. Не удивлюсь, если холодина будет вплоть до мая. Не то чтобы она остановит нас от обедов на свежем воздухе, но не очень приятно. Алёна замирает, держа в руках развернутый бутерброд, и подвисает на несколько секунд. Димка пальцами щелкает прямо у ее лица, от чего та дергается. — Прием, ты тут? — Да, все нормально, — отмахивается Алёна и наконец кусает бутерброд. У Марты даже бутерброды получаются вкуснее. Мысль простая, но от нее почему-то становится тоскливо на душе. — А я уже решила, что ты прямо тут выпадешь в транс. — Новых случаев пока не было. Я бы тебе рассказала. Просто… — Алёна бутерброд откладывает, сначала мнется, а потом все же продолжает: — Я не уверена, что мы сможем обедать вместе в мае. — Это еще почему? — от удивления Димка округляет глаза и резко понижает голос: — Ты решила бросить учебу??? — Нет, конечно, — тут же выпаливает Алёна. — А что тогда? — Из-за пропавшей девочки моя тетя немного параноит. Димка хмурит брови, и Алёна поясняет: — Она предложила мне перейти на домашнее обучение. — И что ты сказала?.. — Что не хочу этого делать, конечно. На лице подруги появляется довольная улыбка. — Ты же не думала, что я тебя брошу? — подкалывает Алёна, возвращая ей улыбку. — А хрен тебя знает. То влюбилась, то теперь домашнее обучение. Знаешь, Алён, я уже ничему не удивлюсь, наверное. — Даже не мечтай, что я тебя брошу. А твои как отреагировали? Димка кладет огрызок яблока на салфетку и откидывается на спинку стула, раскручивая крышку вишневого сока. — Пока никак. — В смысле? Она делает глоток сока, отставляет бутылку в сторону открытой и продолжает: — Бабуля вообще не интересуется тем, что говорят в школе. Она верит мне и говорит, что моих слов ей достаточно. Да и при ее образе жизни, это неудивительно. Алёна кивает: бабуля Димки — пожалуй единственная из известных ей ведьм-отшельниц, которые живут глубоко в лесу, не принадлежат ни одному ковену и при этом не испытывают никакого дискомфорта. И пускай Алёна никогда не видела ее, но всегда считала бабулю Димки хорошей женщиной, поступающей исключительно правильно и в соответствии с зовом сердца. — А родители? — Завтра возвращаются. Так что-либо им уже сообщили, но они решили отложить этот разговор до приезда, либо скоро узнают. — Надеюсь, никому из них не придет в голову перевести тебя на домашнее обучение. Димка оглядывается, проверяя окружающую местность на приближающихся преподавателей, и, когда никого не находит, принимается раскачиваться на стуле. — Одна пропавшая еще ничего не значит, — говорит она. — К тому же, такое может случиться вообще где угодно — даже дома. Это не значит, что нужно собирать вещи и уматывать как можно скорее. Алёна тяжело вздыхает и подпирает щеку рукой. — Вот бы и Марта так думала. — Хочешь, я к вам зайду и как бы случайно это скажу? — Боюсь, твой план провалится, но спасибо за предложение, Дим. Очередной громкий звонок оповещает об окончании обеда и приближающихся занятиях. Алёна поднимается из-за стола, дожевывая на ходу начатый бутерброд. — Все равно подумай об этом, — настаивает Димка, когда они поднимаются по лестнице на нужный этаж.