Зеркала-озера

На следующий день — в пятницу — после занятий школа пустеет намного быстрее, чем в любой другой день. Все торопятся по домам — навстречу выходным и огромным завалам домашки. Алёна обычно в их числе, но в этот раз все несколько иначе. Она прощается с подругой и скрывается за поворотом быстрее, чем Димка успевает спросить, куда она собралась и почему не идет домой. С Мартой, конечно, отношения все еще такие же напряженные, но дело совершенно не в том, что Алёна не хочет домой. Нужный кабинет находится быстрее, чем хотелось бы. Алёна заправляет волосы за уши, трет ладони о штанины в попытке успокоиться и делает несколько глубоких вдохов-выдохов прежде, чем все же постучать. Решиться оказывается не так просто — что постучать, что вообще прийти сюда. — Открыто, — раздается холодный и неприветливый голос из-за двери. Ну вот и все — дороги назад нет. Алёна дергает дверь за ручку на себя. В кабинете все точно так же, как и в прошлый раз, когда она здесь была, и она старается не задерживаться у двери, сразу проходит вовнутрь. — А, это ты, — несколько отстраненно произносит Волкодав, поднимая взгляд от бумаг, разложенных на столе. — Я уже и не думала, что ты придешь. — Я тоже не была в этом уверена, — признается Алёна. — Значит, сегодня нас ждет день открытий, — и не понять, сарказм это или нет. Она указывает на стул напротив. — Садись. То ли дело в повелительном тоне, то ли в пронзительном взгляде, но Алёна и правда отодвигает стул, школьную сумку ставит на пол и садится, чуть откинувшись на спинку. Волкодав ничего не говорит — смотрит и выжидает чего-то. Ощущения не из приятных, и все же Алёна заговаривает первой. — Я подумала над вашими словами. Короткий и медленный кивок, намекающий, что она может продолжать. Алёна набирает побольше воздуха и решительно произносит: — Кажется, я готова работать над произошедшим. Взгляд Волкодав не смягчается, на ее лице не появляется улыбка. Услышанные слова ее нисколько не впечатляют, она будто бы и без того знала, что услышит их. Интересно как, думает Алёна, ведь она сама до последнего не знала, хватит ли духу прийти сюда или спасует в самый последний момент. Женщина сцепляет пальцы в замок, кладет их на стол перед собой. — Хорошо, — говорит она. — Очень хорошо. И время начинает замедляться. Сначала говорить невероятно трудно, мысли в голове мешаются. Идея прийти сюда воспринимается откровенной ошибкой. Спустя десять минут Алёна хочет встать и уйти, чтобы не копаться в прошлом, не открывать почти затянувшиеся раны и не разбираться в собственных чувствах. Спустя сорок минут — не может перестать говорить, замолчать и остановить бесконечный поезд мыслей в голове, которые стремятся наружу. Через час она закрывает за собой дверь, и на нее обрушивается такая тяжесть, что идти становится физически тяжело. Груз всей невысказанной обиды, боли и чувства предательства ложится на ее плечи и тянет к земле, пока она спускается по лестнице, пересекает школьный двор, выходит за территорию и наконец завязывает шнурок, чтобы перенестись к дому. Можно было бы найти другого специалиста. Менее холодного, более открытого и радушного. Но тогда бы пришлось опускать столько деталей — притвориться, что она никакая не ведьма, в ее семье все точно так же, как у всех, а это вряд ли поспособствует улучшению состояния. Все мысли крутятся только вокруг этого часового разговора, когда Алёна заходит в квартиру, когда переодевается в домашнюю одежду, наливает себе чай. Мысли никуда не исчезают даже тогда, когда она достает все записи из рабочего стола и вытаскивает из закромов на кухонных полках все необходимые ингредиенты для отвара. Образы и всплывающие откуда-то чужие слова перемешиваются, образуют настоящую кашу; Алёна на них фокусируется почему-то в разы больше, чем на окружающем себя пространстве. Пару раз спотыкается об кошку, чуть не разбивает стеклянную миску, но все равно особенно в реальность не возвращается. Копаться в прошлом оказывается неприятным и трудоемким занятием. Тяжелые мысли захватывают и не отпускают, будто бы тянут вниз. Алёна пытается отвлечься обычными механическими способами: толочь коренья в деревянной ступке и резать травы. Но все равно настолько глубоко погружается в мысли, что не замечает вошедшую в кухню Марту. — Что делаешь? Алёна дергается, оборачивает и облегченно выдыхает. — А, — тянет, — это ты. — А ты кого ожидала увидеть? Лешего? — задорно отвечает тетя, проходит в кухню и ставит чайник. — Не знаю, — честно признается Алёна, продолжая толочь коренья в ступке. — Я сегодня вообще рассеянная. Разговаривать с Мартой все еще непривычно. Они не то чтобы ссорились, но и не мирились. И теперь Алёне крайне непросто подобрать слова. Хочется говорить легко и не наигранно, но получается откровенно плохо. — Так что ты делаешь? — снова спрашивает тетя, возвращая ее на землю. — Домашнюю работу. По крайней мере, я пытаюсь. Марта делает глубокий вдох и морщит нос. — Судя по запаху, — говорит она, — у выпившего это будет понос. Причем, недели две. — Твою мать!.. — вскидывается Алёна, бросает ступку и быстрее поднимает крышку, из-под которой уже убегает варево прямо на плиту. Марта руки складывает на груди и смотрит так внимательно, что Алёне хочется сжаться и исчезнуть. Она убавляет огонь, откладывает крышку в сторону и тяжело выдыхает, поворачиваясь лицом к тете. — Прости. Я знаю, ты только недавно помыла плиту. — Да хрен с ней, с плитой, — отмахивается Марта и хмурится лишь сильнее. — Ты мне лучше скажи, что с тобой происходит. Ты сама не своя какая-то. Алёна вытирает руки о полотенце, висящее на ручке духовки, взгляд тупит на собственные пальцы и молчит. Как будто если достаточно долго молчать, то Марта плюнет, решит больше ничего не спрашивать и уйдет к себе. Эх, вот бы оно и правда так работало! Но она никуда не уходит. Так и стоит на месте, ожидая ответа. — Я пытаюсь жить дальше, — произносит Алёна несколько расплывчато, перестает вытирать руки и снова тянется за ступкой. — Еще и домашней работы в последнее время очень много, вот и получается, что все получается из рук вон плохо. Марта смеряет ее взглядом, но, судя по всему, все же верит. — Мы могли бы поговорить, знаешь, — предлагает она, лезет в шкаф за чашками из сервиза и достает чайник им под стать. — Если у нас не сходятся мнения по поводу ситуации в твоей школе, это еще не значит, что я не готова тебя выслушать и попытаться понять твою точку зрения. Толченые коренья отправляются в кастрюлю, Алёна берет в руки деревянную лопатку и принимается помешивать. Ровно тридцать три раза по часовой стрелке. Не сбиться бы со счету. Марта тяжело вздыхает, сыплет какую-то смесь из стеклянной банки в чайник, бросает обеспокоенный взгляд на племянницу через плечо. — Поговори со мной, Алён. — Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… И все, тишина. Никаких попыток снова вывести на разговор. Алёна слышит, как она наливает воду из чайника в заварочный, как достает печенье и зефир из шкафчика. Петли поскрипывают, но их смазывать никто не собирается. Раньше этот скрип Алёне очень нравился, а теперь почему-то раздражает. На кухне им вдвоем будто бы тесно, но отвар нужно закончить. Наконец она заканчивает помешивать, вытаскивает деревянную лопатку и кладет рядом на разделочную доску. Убавляет огонь до самого минимального и накрывает крышкой. Чуть позже надо будет добавить мелко нарезанную ромашку, а пока есть свободное время. Алёна оборачивается и замечает, как устало тетя склонилась над чашкой чая и медленно помешивает сахар. — Ладно, давай поговорим, — сдается Алёна и усаживается за стол напротив нее. Взгляд у Марты оживает, она поднимает голову, выпрямляется и выглядит совсем не так утомленно, как еще пару мгновений назад. Наливает из заварочного чайника насыщенно-коричневую жидкость в пустую чашку и двигает к Алёне. — Я тебя внимательно слушаю, — говорит. И от этого хочется провалиться сквозь землю. Алёна кусает нижнюю губу, вдыхает горьковатый аромат, исходящий от чашки, и сжимает ее обеими руками. — Я подумала и решила, что больше так продолжаться не может. — В каком смысле? У Марты на лице обеспокоенность и что-то еще. Шок? Страх? Алёна никак разобрать не может, но ей определенно точно не нравится эта эмоция на лице тети. Она неловко ведет плечами, почти ежится под чужим взглядом. — Я не ухожу из дома, если ты об этом, — оговаривается и пальцы сцепляет в замок, плотнее прижимая ладони к чашке. — Просто… та история с мамой — она сильно на меня давит. — Я знаю, милая. На меня она тоже давит. — Вот поэтому я и решила, что нужно двигаться дальше. Нужно наконец-то позволить себе почувствовать боль от предательства и идти вперед, оставив все это в прошлом. Сначала Марта молчит. Смотрит на нее и ничего не говорит. А потом делает маленький глоток, отставляет чашку на блюдце и коротко кивает. Всего один раз, но и этого достаточно. Она не говорит, что никто их не предавал. Не пускается в старые истории, о том, как на самом деле ее сестра любила свою дочь. Впервые за все это время она поступает правильно, и Алёна не знает, какими словами ее благодарить за это. — Поэтому, — продолжает она уже осторожнее, — я буду задерживаться по пятницам в школе. Волкодав согласилась мне помочь с этим. — Ты же знаешь, что эта женщина никогда не вызывала у меня особенной симпатии. — Знаю. — Но все равно хочешь работать именно с ней? Хочешь посвятить ее во все наши семейные проблемы, которые она запишет и положит в твое личное дело в архив школы? Вопросы действительно звучат здраво, и Алёна задумывается прежде, чем что-то ответить. Соглашаясь рассказать все Волкодав, она совсем не подумала о том, что, по сути, сдает саму себя с потрохами на милость школы. А там и до Совета недалеко. Пойди что не так — и все ее проблемы станут достоянием общественности. — Знаешь, теперь мне не кажется это такой уж хорошей идеей, — признается Алёна, опустив взгляд в чашку. Жидкость темная, и чем дольше она в нее смотрит, тем больше хочется смотреть. Ее словно затягивает, и Алёна резко отшатывается, убрав руки от чашки. — Милая, все хорошо? — обеспокоенно спрашивает Марта. — Да… Да, — со второго раза получается увереннее. Алёна руки кладет на стол и ободряюще улыбается. На какое-то мгновение показалось, что продолжи она и дальше вглядываться в чашку, то ее опять затянет на дно озера. — А что это? — спрашивает она, указывая пальцем на чай. — Всего лишь сбор, чтобы привести мозги в порядок. Алёна кивает, мысленно делает себе пометку на будущее. Как выспится и будет готова, надо будет попробовать вызвать у себя новый транс с помощью этой штуки. Быть может, его даже получится контролировать. Но точно не сейчас; как-нибудь попозже. Она губы облизывает и возвращается к разговору про маму. — Я не уверена, что сама справлюсь, вот и решила обратиться за помощью к специалисту. Марта открывает пачку зефира и ставит ближе к ней, почти подталкивает. Алёна берет зефир в руки и разлепляет два слипшихся. Со вкусом пломбира и тающий во рту. Ее любимый. Мелочь, но как же приятно, что Марта это помнит. — Мы могли бы найти другого специалиста, — предлагает тетя. — Не такого сурового, как ваша Волкодав. — Знаешь, не так-то просто будет найти специалиста, которому я смогу в полной мере обрисовать, что произошло и почему мамы больше здесь нет. Она не произносит этого вслух, но тетя все и так понимает. Трудно найти психолога, которому можно открыть целый мир с лешими, домовыми, отварами и полной луной. Да и ни один ковен такое не одобрит; Марту выкинут сразу же, как только узнают. А быть ведьмой без ковена не так-то просто. Нужен внутренний стержень и определенная сила воли. Марта, конечно, сильная, но ее сила обусловлена в том числе нахождением в ковене. После стольких десятилетий потеря соратниц ее просто уничтожит. Превратит в бледную тень самой себя. И этого Алёна допустить не может. Она протягивает руку и сжимает покоящуюся на столе ладонь тети. — Так будет проще и безопаснее. Придется думать о том, что я говорю, и не делать глупостей, но я справлюсь. Ты мне веришь? — Как я могу тебе не верить? Они обмениваются теплыми улыбками, и становится легче. Как будто и не было никаких разногласий, не было дурацкого предложения о домашнем обучении, а пропажа первокурсницы произошла где-то далеко-далеко и никак их не касается. — Пей чай, а то остынет, — заботливо произносит Марта и утирает проступившую слезу. Носом шмыгает и переводит взгляд обратно на племянницу. — Ты такая взрослая и смелая. Я так тобой горжусь, ты бы знала. И это самые важные слова, которые она могла сказать. — Спасибо, — полушепотом отвечает Алёна и прячет улыбку за тонкой стенкой чашки.