***
Коридор наполнился звуками неразборчивых криков и быстрых шагов. Лев понимал, что эта грозовая буря надвигалась в его сторону и от нее будет совершенно невозможно скрыться. — Сергей Викторович, постойте! — девушка-медсестра пыталась ухватиться за руку мужчины, дабы тот сбавил темп. — Остановитесь, прошу вас! Вы не можете сейчас к нему зайти! Туда нельзя! — Отпусти мой пиджак! — мужчина с силой оттолкнул руку бедной брюнетки, — Что ты себе позволяешь? Ты, может, перепутала что-то? Забыла, кто вам тут деньги пачками приносит? Это мой сын, и я буду делать с ним все, что захочу! Громкий голос уже не становился чем-то пугающим для Льва, и он был готов к любой выходке своего отца. Его безжизненное лицо не выражало ни одной эмоции, а пустой взгляд безразлично устремился в направлении двери, которая с минуты на минуту должна была распахнуться. Влетев в палату, мужчину на секунду окутал страх от увиденного. Ему казалось, что перед ним сидит не его сын, а покойная бывшая жена в момент, когда смерть была у нее прямо на хвосте. Ярость от увиденного словно закипала в его венах, затмевая все вокруг. Этот сопляк не имел никакого права поступать с ним так же, как эта жалкая женщина. Не ожидая даже от самого себя, Сергей подошел к больничной койке и резким движением руки влепил тяжелую и звонкую пощечину своему недавно очнувшемуся сыну. — Ах! Сергей Викторович! Что вы творите? — звеняще пронеслись крики испуганной медсестры, что попыталась оттащить от пациента, обезумевшего родственника. — Щенок! Да как ты посмел?! — пытаясь освободиться от уз сжимающих рук девушки, мужчина продолжил, — Сдохнешь только тогда, когда я тебе это позволю! Да отпусти ты меня уже! — Анатолий Валерьевич, помогите пожалуйста! Кто-нибудь! — Да не ори ты. Я не подойду больше к нему, — поправляя задравшийся пиджак, протараторил Сергей, — Посмотрите на него. А он молчит. Вылупился на меня и молчит. Ублюдок. Ничем не лучше матери-шлюхи. Лев продолжал смотреть с презрением на ополоумевшего отца, не обращая внимания ни на обжигающую боль, что разрасталась на его лице, ни на кровь, что начала выступать на его и без того потрескавшихся губах. Слова, неаккуратно брошенные в его сторону, больше не вызывали ни боли, ни злобы, а лишь холодное безразличие. Но никто не смел очернять его мать такими грязными выражениям, которые совершенно не вязались с ее истинным образом. Подлое унижение — единственное, на что был способен его отец. Не выказав ему тех эмоций, на которые рассчитывал Сергей, Лев с особой осторожностью попытался сползти вниз и перевернуться на бок, чтобы окончательно добить своего отца. — Съеби, от тебя слишком много шума, — равнодушно пробормотал парень. — Что ты там вякнул? — Сергей Викторович был готов броситься к сыну, чтобы поднять его и ударить снова, но на его плечо легла массивная мужская рука. — Прошу прощения, Сергей Викторович, но вам стоит уйти, — позади послышался до боли знакомый и такой ненавистный Сергею голос. — Толя, ты слышал, что этот идиот только что отцу сказал? — будто собака, которая поджала хвост от страха, протараторил «заботливый» отец. — Слышал, но и вы перегибаете палку. Прошу вас, покиньте, пожалуйста, палату, ни к чему сейчас разводить тут семейные драмы, — Анатолий расправил плечи, чтобы скрыть за собой неожиданных гостей, но было уже поздно. Когда Сергей повернулся, его глаза встретились с холодным взглядом северного волка, ждавшего свою добычу, — Парень только пришел в себя, а вы на него уже накинулись. — Прости, погорячился, — он небрежно потер свою голову и еще раз взглянул с презрением на своего сына, — Я пожалуй пойду, но вы держите меня в курсе, хорошо? — натянув лицемерную улыбку, промолвил Сергей. — Конечно, — спокойным голосом ответил заведующий отделением. Выйдя из палаты, тирана ждал тот самый голодный зверь, из-за которого он и изменил стиль своего общения. Перед ним стояли двое мужчин, встречу с которыми он явно не ожидал. — Кирилл.. Василий Генрихович.. — пытаясь не показать своего волнения, Сергей, улыбаясь, называл по именам своих бывших родственников, — А вы.. Вы что здесь делаете? — Ничтожество, — на лбу пожилого мужчины выступила толстая, пульсирующая вена. Василий Генрихович не скрывал своего отвращения к бывшему зятю, из-за пренебрежения которого его единственный внук все еще находился в тяжелом состоянии. Крепкой жилистой рукой он со всего размаху отвесил Сергею оскорбительную пощечину. Теперь пазл сложной брачной жизни уснувшей вечным сном дочери окончательно сложился. В голове обезумевшего отца разносились разные планы жуткой мести. Он всей своей душой желал избавиться от зятя, из-за которого долгое время страдали его дочь и внук. — Папа, не надо, — Кирилл бережно взял Василия Генриховича под руку, — Не сейчас, там же Лева. — Я уничтожу тебя! Запомни это! — оборачиваясь, прошипел пожилой мужчина, — Уничтожу! Как только Василий Генрихович вошел в палату, худой молодой человек в идеально выглаженном строгом костюме, аккуратно прикрыл за ним дверь. Обернувшись, он оглядел испуганного и замешкавшегося отца своего племянника. Кирилл долго размышлял о том, в какой именно ситуации он подаст холодный план мести, задуманный Кирой. Часто картина рисовалась темной и разрушительной, промозглой и отравляющей. Тиран должен будет вкусить ее так, словно сам жаждал этого надвигающегося урагана, который уничтожит все то, к чему он так долго шел. С одной стороны Кирилл был даже рад, что все сложилось так, ведь теперь он сможет выжить из этой ситуации все, растоптав достоинство Сергея. Ухватившись за свою шею, он пристально глядел в глаза своему врагу, а в душе его маленькие демоны вытанцовывали круги, нервно хихикая. — Через месяц я забираю Леву к себе, — строгий голос Кирилла пронесся эхом в ушах Сергея. — Чего? — не успев осознать сказанного, мужчина попытался возразить, но его перебили. — Что слышал, — Кирилл крепко сжал в своих пальцах ручку от сумки, — Ему вот-вот стукнет восемнадцать, а ваш брачный договор с Кирой действует до его совершеннолетия. Дальше в законную силу вступает ее завещание. — Какое еще завещание? Мы так не договаривались, — глаза Сергея забегали из стороны в сторону, в поисках хотя бы одного своего сотрудника, с которыми он приехал. — Не знаю, о чем вы там договаривались или нет, но подпись твоя там стоит. Так что.. — Какая к черту подпись? — мужчина чуть ли не подпрыгнул к своему бывшему родственнику, схватив его за рубашку. Из-за разницы в росте он выглядел как младшеклассник, который пытается ударить обидчика из старшей школы. — Руки, — сухо отрезал Кирилл, смотря на трусливую шавку свысока. Он с силой оттолкнул от себя Сергея, — Привык, что сдачи никто не может дать? Или ты думаешь, что я всю оставшуюся жизнь буду обходить тебя стороной и бояться? — Да кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать? Ты лишь такой же щенок, как и все. — Ну да, а ты царь зверей, который только и может, поджав хвост, бежать куда глаза глядят, когда на горизонте появляются проблемы, — голос Кирилла стал более надменным. Он медленно подошел к Сергею, его крепкая рука удавкой легла на шею тирану. Слегка пригнувшись, он продолжил свой монолог, шипя ему в ухо, — Не мечтай улизнуть вновь. На этот раз я тебя из-под земли достану. Через суд ты дело не выиграешь, это я тебе обещаю. У меня есть все доказательства. — Какие к черту доказательства? — хрипя выдавил из своего горла Сергей. — Не переживай, тебе они точно понравятся, — Кирилл вновь с силой толкнул мужчину, да так, что тот почти отлетел в противоположную дверь, — И можешь даже не мечтать. Сына ты больше не увидишь. До конца всего этого времени, пока он будет на лечении, я буду здесь каждый день. А если ты посмеешь сунуть сюда свой нос, я оторву его или еще что-нибудь в придачу. — Муд… — Сергей попытался кинуть оскорбления в сторону молодого человека, как вдруг услышал быстрые маленькие шажки. — Па-а-апа-а, папочка-а-а, — светлый детский голос стал разноситься по всему коридору. — Вот су…, — Сергей вновь попытался выругаться, как вдруг перед ним появилась маленькая девочка с золотистыми волосами. — Папа, ты чего? Пойдем к Леве! — девочка с волнением оглядела своего отца, — Папа, а кто этот дядя? — Злата, идем отсюда, — мужчина схватил дочь на руки и уже собирался уходить. — Времени, смотрю, зря не терял. Сколько ей? Десять? Девять? — Кирилл удивленно разглядывал девочку, похожую на ангела, испуганно спрятавшуюся за лицом отца. — Не твоего ума дело, — Сергей начал поспешно идти к выходу, где его уже ждала жена. Красивая, длинноногая женщина стояла в проходе, держа руку у рта. Она понимала, что допустила серьезную ошибку, выпустив из вида дочь именно сейчас. — Да-да, до встречи в суде! — Кирилл мягко улыбнулся подглядывающей девочке, прикрывая глаза в легкий прищур, а потом перевел уже пугающе холодный взгляд на женщину вдалеке. Он медленно поднял руку и помахал ей в знак надвигающейся на ее семью бури. Тем временем, пока в коридоре происходил шум, Анатолий вместе с медсестрой осматривали раненого Льва. Сейчас его состоянию уже ничего не угрожало, поэтому осталось лишь следовать рекомендациям и конечно же пройти недолгий курс реабилитации. Пока Лева лежал спиной к выходу, Василий Генрихович молча стоял у порога. Он не знал, как подступить к собственному внуку, которого не видел последние три года. Из-за работы ему пришлось уехать из страны, и только грустная весть смогла заставить вернуться в родные края. Василий Генрихович пережил очень много тяжелых этапов в своей жизни. Здесь, в городе, где прошло все его детство и молодость, он чувствовал себя всегда чужим, в тоже время его отвергала и страна, бывшая ему настоящей родиной. Везде он ощущал себя лишь декорацией, лишенной собственной воли. А укрепилось это чувство еще сильнее, когда Кирилл после трех лет молчания поднял тему смерти Киры и ее развода. Василий Генрихович был полностью одурманен Сергеем. Своими методами манипулирования бывший зять крепко схватил в свои сети все чувства гордого отца. Мужчина даже понять не мог, как сильно он влип в них, пока его повзрослевший сын не показал ему все то, что произошло с Кирой во время ее «беззаботного» брака. В один вечер, сидя у камина и покуривая дорогую сигару, по дому пронесся неожиданный звонок. Василий Генрихович медленно встал из кресла. В душе он чувствовал, что что-то идет не так, весь день это ощущение летало за ним как грозовая туча. С каждым шагом до телефона его ноги становились лишь тяжелее, а сердце учащенно билось, словно желает вот-вот выпрыгнуть из груди. Как только он взял трубку, мягкий и слегка хрипловатый голос сына поставил точку одной своей фразой: «Я в Остене, буду через час». Когда Кирилл добрался до дома, на пороге его встретил хмурый отец. Они не виделись с похорон Киры и вовсе не по воле Василия Генриховича. Да, безусловно, он был зол на своих детей, ведь они оба умолчали о болезни, умолчали о том, почему на самом деле Кира сбежала от своего мужа и почему его собственный внук от него отказался. Для Сергея смерть Киры была очень даже выгодна, ведь мало того, что теперь он сможет избавиться от пристального наблюдения уже бесполезного старика, так еще и наплетет ему, что Лева принял решение не связываться больше никогда с дедом, который не помог ему, когда мама умирала. Хитрый план был выполнен до конца, правда, он совсем не учел, с кем на самом деле был связан. Пройдя в дом, Кирилл снял с себя пальто и украдкой оглядел пустую гостиную. В воздухе витал запах сигар, горящих дров и дорого коньяка. Хоть он и не был здесь уже долгое время, но подсознательно знал каждый уголок в этом месте. Вдыхая аромат, который окутывал его со всех сторон, он мечтал вновь вернуться в то время, когда он был еще маленьким, а его старшая сестра задорно смеялась, наблюдая за тем, как он втихаря поедает папин шоколад, припрятанный для вечерней трапезы. — А где мама? Я думал, она запретила курить тебе в доме. — Кирилл обернулся к отцу, пока тот закрывал дверь. — Она уехала с подругой в горы, — убрав руки за спину, Василий Генрихович надвигался в сторону сына, подобно хищнику, медленно подкрадывающемуся к своей добыче. — Так даже лучше, — Кирилл сел в кресло, подняв с пепельницы сигару. Сделав глубокий вдох, его рот наполнился горьким и терпким вкусом дорогого табака, — Присаживайся, нас ждет долгий разговор. Именно тогда Василий Генрихович узнал всю правду, которую так долго хранила в своей душе его покойная дочь. Слезы обиды и злости ручьями скатывались по его обвисшим щекам, рисуя тонкие дорожки сожаления. Кирилл ежедневно вынашивал всю эту историю у себя в сердце, а когда рассказывал отцу правду, то чувствовал, как по свежим ранам наносили новые удары большим и острым ножом. Кира была очень продуманным человеком и понимала, что не сможет уйти от мужа без весомых доказательств. По этой причине она терпела многочисленные побои, которые впоследствии сделали ее жизнь намного короче. Но жертвовала она всем ради одного — счастливой жизни своего сына. Каждый раз после того, как Сергей наносил ей удары по местам, сокрытым от посторонних глаз, она фотографировала их, а позже несла в печать, чтобы улики не были удалены. Все эти снимки она отдавала своему брату, чтобы тот хранил их у себя, пока она продумывает дальнейшие свои ходы. Кириллу всегда было интересно, что именно на них запечатлено, но Кира строго на строго запретила ему на них смотреть до определенного дня. Когда день Х все же наступил, она выглядела совершенно не так, как хотела бы сама. Тонна таблеток, постоянные головные боли и полный отказ от еды превратили ее в измученную мумию, ожидающую свой конец. Страшная картина, не правда ли? И именно тогда она дала добро на исполнение ее последнего желания — полного уничтожения бывшего мужа. Трясущимися руками Василий Генрихович листал безжизненные изображения, которые могли ему присниться только в страшном сне. На каких-то снимках он видел избитое тело дочери с огромными фиолетово-черными кровоподтеками. На парочке из них он увидел, что Сергей практически пробил ей голову каким-то тяжелым и острым предметом. Но чем ближе он приближался к концу фотографий, тем хуже ему становилось. Далее были сцены измен, неоднократных. Откуда у его дочери могли быть фото таких подробностей, он даже не желал знать. И вот, конец, который уничтожил всю веру в человека, ставшего ему сыном. Кирилл медленно протянул конверт отцу. — Я скажу сразу, Кира наняла частных детективов для того, чтобы нарыть на него все это, — Кирилл не мог сдержать волнения в своем голосе, — Эти фото сделаны за полгода до их развода. Она их не открывала и не знала, что на них на самом деле, поэтому не вини ее ни в чем. Когда Василий Генрихович все же открыл конверт, он думал, что весь его мир рухнул. Он нервно перелистывал фотографии, пытаясь понять, что именно сейчас перед его глазами. А на них было запечатлено, как маленький мальчик в одних трусиках сидит на коленях у взрослого мужчины, а его отец, раскинувшись в кресле, за этим наблюдает. И чем дальше он листал, тем хуже становились изображения, снятые где-то издалека. И внук был не единственной игрушкой в руках этих маньяков. Единственное, что можно было отметить хорошего, Лева принимал участие для таких съемок, по всей видимости всего два или три раза, но даже их было достаточно. По телу Василия Генриховича, словно разряды молний, мгновенно пробежали волны испуга. Никогда бы он не мог и подумать о том, что на самом деле творится за закрытыми дверями роскошного двухэтажного дома. Приоткрытая завеса идеального мужа и зятя с треском порвалась, оставляя после себя необратимые ошметки грязной ткани в груди. Мужчина не смог дальше смотреть на эти ужасные снимки и со злостью швырнул их куда-то в сторону. Сжав свое лицо руками, из его рта раздался громкий крик. Крик сожаления и вины, которые нависли над ним, словно палачи. Они истошно молвили ему прямо в уши, что это он во всем виноват, его руки по локоть в крови собственной дочери и смыть этот грех он уже никогда не сможет, сколько бы не пытался. Когда Кира лежала в больнице, Кирилл часто стоял на коленях у ее кровати, слезно умоляя рассказать всю правду отцу. Но в ответ он всегда слышал одно и тоже: «Еще не время». Иногда тихий и хриплый голос женщины срывался на несвязный крик, после которого она еще долго кашляла. Для нее это была такая же невыносимая пытка, ведь весь компромат, нарытый шестью годами ранее, мог разрушить Сергея в этот же день. Но помутневшее сознание уже не отдавало отчет ни одному рациональному уговору. Она могла разрушить всю его жизнь сразу же после того, как обеспечила себе и сыну безопасность. Но здоровье стало подводить куда раньше. Частые головные боли не позволяли ей даже уснуть, но она списывала это на очередную мигрень, не вовремя ворвавшуюся в ее жизнь. И только за год до смерти она поняла, что сил бороться со злом в виде бывшего мужа у нее уже нет. В один холодный весенний вечер Кира лежала в своей постели и смиренно наблюдала за тем, как постепенно оживает природа. Толстый слой снега медленно заканчивал свою жизнь, прямо как и она. Неоднократно она слышала, как посторонние люди сравнивали ее характер с морозной вьюгой, которая стремительно несется по горным склонам, сметая все на своем пути. И лишь иногда, утихая, мягким прохладным покрывалом она окутывала своих близких. С каждым днем буря становилась лишь тише, и желание вновь закружиться в непрерывном вихре борьбы сводилось на нет. Одиночество с особой силой раздвигало ребра, чтобы наконец встретиться с пустой оболочкой лицом к лицу и трусливо пряталось, как только слышало яркий мальчишеский смех. Красноречиво распыляясь в собственных убеждениях, Кира упускала самое важное — реальность вот-вот могла улизнуть прямо из под ее носа, а она так и не смогла добиться своей мести. Казалось бы, когда смерть сидит у тебя на хвосте и предательски постукивает по плотно обтянутому кожей позвоночнику своей старой заржавевшей косой, ты должен думать лишь о том, как страшно тебе на самом деле умирать. Но в голове изрядно исхудавшей женщины, в чьих глазах постепенно затухал огонь жизни, страх был последним чувством. На первом месте у нее стояло решение, от которого зависела дальнейшая судьба ее сына. В условиях развода стоял пункт: «В случае, если с опекуном Абрамова Льва Сергеевича, в лице Шефер Киры Васильевны, произойдут непредвиденные обстоятельства, повлекшие за собой смерть опекуна или ее физическую недееспособность/инвалидность, права на ребенка переходят законному представителю, в лице Абрамова Сергея Викторовича, до наступления совершеннолетия Абрамова Л. С.». Эти строки висели в ее голове, словно огромное черное полотно, с каждой секундой приближающееся все ближе и ближе к затылку. Даже спустя почти шесть лет счастливой жизни наедине с сыном, страх быть убитой или искалеченной своим бывшим мужем никогда не покидал ее сознание. Она знала, что у Сергея в руках много власти, против нее настроены все, даже собственный отец и, чтобы добиться своего, придется чем-то жертвовать. Но с каждым новым днем в сознании появлялись все более жуткие картинки. Все ее истинные чувства и намерения поглощались проворной болезнью, которая лишь усмехалась над жалкими попытками ее остановить. Держа в руках последний конверт, который она так и не смогла открыть, план мести словно сочился из ее практически исчезнувших вен. Еще тогда, когда она впервые его получила, ей не нужно было смотреть на снимки, ведь все, что было на них изображено, теперь, словно клеймо, которое выжгли у нее на глазах, стояло перед ними. Ведь в свой последний раз, когда Кира вместе с маленьким Левой была в том доме, она поняла, что происходило за закрытыми дверям кабинета мужа. Гнев, боль, вина, жалость, страх. Все эти эмоции наваливались на нее скопом, будто желая утащить ее в бездну страданий, в которой она изо дня в день будет смотреть на то, как уничтожила собственного сына. И даже на пороге смерти, она не позволяла себе принять себя саму. Вина за свою же слепоту, за свое бездействие и свою бессильность, поедала ее душу по маленьким кусочкам. А она, окончательно осознав, что больше не в силах с ней совладать, отдала себя в надежные руки. Ангел, сошедший с небес, легонько убаюкивал ее крохотное тело. Теперь вся правда была в руках человека, которому она доверила самое ценное, что у нее осталось — своего сына. А Кириллу пришлось отбросить в сторону все свое ребячество и, сжав волю в кулак, продолжить то, что не смогла закончить сестра. Целых три года он не только придумывал стратегию, с которой он выйдет к месту казни Сергея, но и выращивал в себе крепкий стержень по образу и подобию Киры. Он не хотел просто упечь его за решетку, нет, это была бы слишком легкая задача. Кирилл мечтал, что бывший муж сестры сам будет просить поскорее избавить его от мучений, с которыми ему было суждено столкнуться. Но для этого нужен был Василий Генрихович. Его власть и деньги способны были решить все это за считанные дни. Но гордость, которую он в них воспитал, не позволяла этим детям идти через такой легкий путь. За три года Кирилл смог не только превратиться из инфантильного ребенка в серьезного мужчину, но и сумел поднять с колен фирму, которую ему доверила его сестра. И только тогда, когда он почувствовал, что земля под ним больше не дрожит и что он точно так же, как и отец, сможет обеспечить вековые страдания Сергею, Кирилл приехал в родной дом. Мягкой рукой Василий Генрихович подозвал к себе Анатолия. Они не виделись целых три года с момента похорон Киры, но даже тогда поговорить им не удалось. В тот день они лишь молча пожали друг другу руки на прощание и растворились в густом тумане собственных забот. А сейчас, стоя в больничной палате, под звуки пищащих приборов, мужчина чувствовал, как хочет поскорее поблагодарить за звонок. Суматоха за дверью мешала мыслить, но Лев старательно игнорировал не только ее. Как только звуки утихли, краем уха он услышал похлопывание по крепкой спине, а после скрипящие нотки двери. Оставшись один на один с дедом, Лев не желал даже смотреть на него. Все, что он помнил — как тот упрекал на похоронах Кирилла и полностью игнорировал его присутствие. А сейчас он стоит в его палате. Для чего? Почему не стоял также тогда, когда в этом нуждалась Кира? Зачем пришел сейчас? — Давно не виделись, mein Held*, — неловко сказал Василий Генрихович. Он медленно подошел к стулу, стоявшему около постели Льва, и с трудом присел на него. — Не смей меня так называть, — шипел Лева, уткнувшись носом в подушку. Он не желал даже смотреть на деда, ведь увидев его хотя бы мельком, перед глазами мгновенно бы явилась сцена с похорон. — Я понимаю, ты не хочешь меня видеть, но… — Василий Генрихович уставился в свои дрожащие и заметно постаревшие руки, — Давай поговорим… — Нам не о чем разговаривать. Это нужно было делать тогда, когда я тебе звонил, но ты же даже слушать меня не стал, — Лева кусал свои губы, пытаясь сдержать в себе боль, которая нарастала не только в ране, под весом собственного тела, но и в душе. — Лева, послушай меня.. Я был слеп, правда. Кира… Она столько лет молчала… Я знаю, что виноват перед тобой и перед ней, но… — Не смей называть ее имя, — Лев не смог больше терпеть и резким движением рук, позабыв о боли, вскочил с подушки и бешеным взглядом пытался найти своего деда, — Ты не имеешь никакого права даже сидеть здесь. — Лева, я не знал, — Василий Генрихович протянул руку к внуку, чтобы коснуться его, но тот лишь отбросил ее в сторону. — Не знал? И что дальше? А кто тебя просил орать на Кирилла на кладбище? Я тебя ненавижу! Я всех вас ненавижу! Ситуация выглядела безвыходной. Лев не желал даже слушать, что хочет донести до него дед, он лишь продолжал на каждое слово находить новую порцию обвинений. И Василий Генрихович не видел смысла останавливать его. Ведь внук был прав во всех своих словах. И про слабость, и про эгоизм, и про циничность. Все это было правдой, которую так долго не хотел признавать для себя, казалось бы, взрослый и состоявшийся уже во всех аспектах мужчина. Жадно хватая ртом воздух, Лева с презрением смотрел на деда. Ничего уже не могло остановить в нем ту ненависть, которая разжигалась с самого начала дня. Он даже не заметил, как дверь палаты вновь открылась, и в нее вошел Кирилл. — Не против, если я присоединюсь к вашей вечеринке? — Кирилл попытался сгладить разговор своим появлением, но пока выходило у него это не очень то и удачно. — Тебя еще тут не хватало, — резкая усталость мгновенно накатилась на Льва, а боль, которую он так методично игнорировал все это время, ударила под дых, как только почувствовала, что он расслабился. — Аккуратнее, — Василий Генрихович тут же сорвался со стула, как только увидел, что Лева начал терять равновесие и тянуться затылком к подушке. — Как же меня все достали, — хрипел Лева, укладываясь вновь на постель, под чуткими объятиями дедовских рук. — Пап, оставишь нас ненадолго? — прервал свое молчание Кирилл. Василий Генрихович держался до последнего, лишь бы не показать внуку слезы своего сожаления. Молча отойдя от постели Левы, он подошел в сторону сына и также молча вышел из палаты, захлопнув за собой дверь. — Да уж, время идет, а вы оба не меняетесь, — ухмыляясь, сказал Кирилл. Пока он стоял в углу, он смог хорошенько разглядеть помещение, в котором долгое время лежал его племянник. Оно в целом никак не отличалось ни от одной другой больничной палаты. Но дух, что царил здесь, отчетливо напоминал ему о сестре, — Ну что, mein Held, — продолжил он, разливаясь в ярком хохоте. — И ты туда же? — устало выдавил из себя Лев. — Ладно, ладно, прости, — Кирилл уселся на теплый стул и закинул одну ногу на другую, — Мне показалось, что если бы я не зашел сюда, ты вцепился бы ему в горло. Лева-Левушка, так нельзя, он же твой дед. — Плевать я хотел, дед он или не дед, мне мерзко от одного его присутствия здесь, — Лев отвернулся и стал наблюдать за тем, как маленькая птичка пытается найти себе место на ветке дерева. — Я знаю, как тяжело тебе его видеть, но все же. — Ты тоже хочешь начать эту тему, что ему сложно? — Лев закатил глаза, — А мне не сложно? Кто-нибудь вообще обо мне подумал? Как я буду жить с этой гнидой, кто-нибудь знает? Приперся сюда, зачем-то сейчас, будет мне тоже душу изливать, а по итогу забрать-то не сможет. Меня за месяц уже вся эта сумасшедшая семейка достала. — Какой месяц? — взволновано спросил Кирилл. — Ты прикалываешься надо мной сейчас? А, ну да, это же я больной, чего это я, забыл совсем. Вы же мне все тут пытаетесь доказать, что уже три года прошло, ага, — Лев надменно посмотрел на своего дядю. И только в этот момент он заметил, как сильно Кирилл исхудал, теперь на его лице виднелись острые скулы и подбородок, вместо привычных пухлых щек. А под глазами скрывалась темная, как ночь, тень. Лева сглотнул слюну от волнения. — Ты меня пугаешь… Толя сказал, конечно, что у тебя проблемы с памятью, но не уточнял, насколько сильные, — Кирилл нахмурил брови и начал нервно подергивать ногой. От неожиданности слов ногтем он начал скрести свои губы. — Вот блять, — до конца осознав, что это была не ложь, Лева закрыл глаза руками, — То есть… Эм… Я.. — Забей, это сейчас не важно, — продолжил Кирилл, размышляя, как поступить дальше. — Так, подожди. Если прошло три года, как все и говорят, то получается, что я с этим умалишенным все это время жил? — Нет, нет. Ты взбунтовался через два месяца, и он отправил тебя жить в общагу при школе. Погоди, дай мне подумать, — Кирилл начал трясти ногой все сильнее. — Хоть это радует, — выдохнув, сказал Лева. Волна осознания начала накатывать на него с каждой минутой все сильнее. И пазл из мелких воспоминаний начал выстраиваться в единую картину. После слов Кирилла об общежитии, где он жил последние три года, он вспоминал, как уезжал на летние каникулы с разрешения отца в загородный дом семьи Артема. И там проводил время до начала учебы. А когда наступала осень, то он возвращался обратно в школьную «тюрьму». — Ладно, слушай, по поводу деда, — перебил мысли Льва Кирилл, — Папа не знал не потому, что не хотел слушать, а потому что Кира велела молчать. Да, он виноват, и никто этого не отрицает. Папа и сам скоро сожрет себя из-за этого. Но сейчас он точно не желает тебя зла, наоборот хочет помочь. Я рассказал ему обо всем, поэтому скоро ты вообще об отце, — Кирилл сделал небольшую паузу, ему было крайне неприятно называть Сергея «отцом», — Кхм, Сереже. Об этом человеке ты скоро забудешь. — С чего вдруг такая уверенность? — А это, mein Held, секрет, — улыбаясь, Кирилл протянул руку к Леве, взъерошив его волосы,— Просто наслаждайся следующими месяцами беззаботного лечения в этих, прости господи, хоромах. Тебе придется набраться сил перед тем спектаклем, который я приготовил. — У тебя шиза? — Лев сморщил нос и смотрел на своего дядю с лицом полного недоумения. — А это тут причем? — Кирилл удивленно раскрыл свои глаза. На мгновение в том взгляде Левы он увидел свою сестру. В последний раз, когда они общались с ней, она точно также недоуменно смотрела на него, а после сквозь боль и слезы хохотала на всю палату. Кирилл заканчивал последний курс магистратуры и слишком долго обсуждал со своим научным руководителем тонкости его сложной темы для диплома. Засидевшись за громкими спорами, у преподавателя не хватало сил на новые всплески идей своего ученика, поэтому он, тактично посмотрев на часы, предложил ему перенести встречу на следующий день, ведь впереди его ждала еще одна вечерняя пара. Кирилл почувствовал, как резко по его спине пробежались мелкие мурашки. Затаив дыхание, он медленно высвободил свою руку от оков рубашки и увидел на часах «6:16». До конца приема посетителей в хосписе, в котором лежала Кира, оставалось чуть меньше двух часов. Бросив небрежно все в портфель, он быстро распрощался с преподавателем и, словно пуля, вылетел из большой и пропахшей старостью аудитории. Мысли о том, что у него совершенно нет времени сейчас искать где-то такси, так и кричали: «Спускайся в метро!!!». И он, поддавшись их влиянию, залетел на ближайшую станцию. Над дверям вагонов предательски замигали красные лампочки, предвещающие, что в скором времени поезд отправится в путешествие по ужасающе темным тоннелям подземки. Толпа таких же опаздывающих пассажиров подталкивала Кирилла к заветными железным преградам, отчего он, поддавшись их влиянию, ускорил свой шаг и в последний момент запрыгнул в вагон. Ослепленный своей задумчивостью, Кирилл не обратил внимание на то, что прямо перед дверями стоял пожилой мужчина, которого он с особым успехом подхватил в момент столкновения. — Боже, простите пожалуйста, — Кирилл бережно придерживал старика за руку, чтобы тот снова смог восстановить свой баланс. — Сынок, нельзя же так бегать, — пожилой мужчина крепко ухватился за локоть Кирилла, — Понимаю, молодость, но надо же смотреть по сторонам. — Извините, у меня каждая секунда на счету, поэтому не было времени думать, — Кирилл попытался вежливо убрать руку старика с себя, но тот словно краб, вцепившийся в свою жертву, не хотел его отпускать. — К девчонке небось спешишь? — хихикал тот, да так мерзко, что даже шум подземки не мог его заглушить. — Нет, — Кирилл отбросил руку мужчины с полным отвращением к нему. В нем тут же начала отзываться брезгливость. И вовсе не к тому, как выглядел этот человек, а к тому, что вырывалось из его гнилого рта. — Да ладно тебе, сынок, не обижайся, все мы были молодыми, — старик похлопал его по спине и собирался уже выдвигаться к двери, как тут же остановился, — Милок, а можешь придержать меня? А то мне выходить сейчас, боюсь, задавят. Кирилл молча подхватил его за руку и повел к свободным дверям. На прощание мужчина дождался, когда мигающие лампочки перестанут бить тревогу и помахал вслед удаляющемуся поезду. Впервые, как ему казалось, студент столкнулся с таким противоречивым персонажем, который излучал в себе как язвительность, так и доброту. Однако, приехав в хоспис, он совершенно исключил из первых своих мыслей о том старике слово «ДОБРОТА». В приемном отделении Кирилл долго искал по карманам свой кошелек. За весь день в его рту не оказалось ни крошки, поэтому он с огромной надеждой стоял у автомата со всякими сладостями для посетителей этого удушающе давящего места. Но кошелька так нигде и не оказалось. И тогда он вспомнил хитрую улыбку старика, брошенную ему на прощание. — Вы опоздали, Кирилл, — сказала ему тучная медсестра на подходе к палате. Все, что было у него в руках, тут же упало на пол. — Что? — еле вымолвил он. — Ой, извините, — женщина тут же подлетела к разбросанным вещам и начала их собирать, — Просто обычно вы приезжаете не позже шести, а время уже почти восемь. С Кирой Васильевной все в порядке, не переживайте. Кирилл не стал ничего говорить медсестре, хотя колкие фразы так и хотели сорваться с его губ. Еле сдерживая свои порывы, он лишь забрал вещи и тихо пробормотал «спасибо», обходя ее со стороны. В палате было темно, лишь маленький ночник, привезенный им из квартиры сестры, да мигающие лампы аппаратуры дарили маленькие проблески света. Кирилл тихонечко подошел к стулу, бережно уложил портфель на пол, избегая лишнего шума. Лицо Киры выражало полное умиротворение, вперемешку с до боли обтянутыми кожей костями. Ее глаза были закрыты, поэтому Кирилл подумал, что на сегодня его прием здесь будет заключаться лишь в наблюдении за проворно пищащими аппаратами. Он приблизился к ее щеке, чтобы оставить жаркий поцелуй на ее холодной коже. Но Кира, будто феникс, восставший из пепла, тут же очнулась от своего короткого сна. — Поздно, — хрипела она. — Господи, Кира, — Кирилл так сильно испугался ее резкого пробуждения, что еле смог удержать равновесие. В этот день они не говорили о проблемах, которые нужно будет решать Кириллу. Он видел, что состояние ее становится только хуже, а значит скоро им придется попрощаться, но уже не до следующей встречи, а навсегда. Хоть и вера в лучшее никогда не покидала его наивную душу. Он присел к ней на постель, обхватил ее руки и предложил ей рассказать, почему опоздал сегодня. А она вначале с безразличием, а позже с полным недоумением смотрела в ледяные глаза брата. И лишь, когда он сказал, что тот старик стащил его кошелек, расхохоталась так сильно, что даже медсестра с волнением заглянула к ним в палату. Это был последний раз, когда он видел ее настолько жизнерадостной. И сейчас, сидя в палате и видя лицо ее сына, он старался сдержать те воспоминания, с которыми он так долго не хотел мириться. — Странный ты какой-то, — Лева скривил лицо, дав Кириллу понять, что диалог зашел в тупик, — Я не хочу тут валяться месяцами. — Не переживай, у тебя же есть я, — Кирилл легонько стукнул парня по плечу. — Все закончится еще до твоей выписки. А пока, отдыхай.***
Где я? Это же не сон, правда? Почему я здесь? Я хожу по школе, вижу себя, вижу учителей и пробегающих мимо меня детей. Куда они все торопятся? Почему я не иду на урок? Звонок же прозвенел, почему я стою? Подождите, я, кажется, вспоминаю, вроде бы в этот день меня отец и отправил жить в общагу. Да, точно, утром он вышвырнул мои вещи за дверь и сказал, чтобы я больше не смел появляться в их доме. Водитель собрал мои сумки с пола и отнес в машину. Я помню, что в тот день я проснулся, а он стоял с ремнем у меня в комнате и хотел меня избить, но я толкнул его первым. Точно, а эта мелкая, разревелась еще, да так сильно, что я и ее хотел ударить. Хорошо, что не стал этого делать… Так, а дальше… Дальше пробел, я не помню… Помню этот коридор, помню, как обходил углы и избегал камер. Я куда-то шел, стараясь не попасться… Куда я шел? Опять не помню… Вот тут я стою у двери и чувствую, что на мне кто-то сидит, но как на мне может кто-то сидеть, если я один шел сюда?! Кто это? Я открываю дверь, слышу какие-то звуки. Мне грустно? Нет, подожди, я злюсь! Да, я злюсь и очень сильно, но на кого? Здесь темно и я ничего не вижу… Спине стало легко, но я почему-то продолжаю кипеть. Что происходит? Кто там? Подожди, нет, не смей меня вытаскивать отсюда, дай посмотреть кто там!! — «Рано», — прошипел знакомый механический женский голос. Это снова тьма. Если она велит, значит, я должен ее слушаться. *mein Held — мой герой