В паутине

       Кристофер проснулся ближе к четырём часам утра, в груди щемило. Внутри затаилось странное ощущение. Темнота в последние несколько дней казалась давящей, густой, осязаемой. Крис чувствовал в ней присутствие кого-то постороннего, но, включая ночник, никого не находил, в то же время находя подобное поведение нездоровым. Запахи других альф кружили голову, в комнате становилось душно. Под потолком почти круглосуточно шумел кондиционер. Коридор и большие помещения вентилировались, но запах всё равно въедался в одежду и шерсть; казалось, на всём остался сияж феромонов, которые оседали в лёгких и вспыхивали, как пары бензина, каждый раз, когда волк пытался вдохнуть.        Крис встал с кровати и подошёл к окну. За запотевшим стеклом мелькали пятна света, перетекающие по морозным узорам и сколам льдинок, от пакета тянуло прохладой. Волк залез с ногами на подоконник, обессиленно прильнув к холодной раме. Где-то там, внизу, в прибольничном сквере, было несказанно свободно и хорошо. Походив по этажам в течение вчерашнего дня, Крис понял, что заселён на двенадцатом, встретил двоих знакомых, включая Жана, и случайно раскрыл служебный роман заведующей и хирурга, который осматривал волка тем утром. Кристофер легко потянул за ручку, оставляя окно наоткид. Из появившейся щели тут же дунуло холодным свежим воздухом, приятно ничем не пахнущим. Теперь ему в полной мере открывался вид на длинный проспект, тянущийся до самой набережной, над которой чинно возвышался полумесяц старой луны. Холодный и недосягаемый, этот серебряный диск разрубал своим светом вязкую тьму в палате, приглушённую лампой ночника над кроватью. Неоновое зарево дорог и магазинов текло меж зданий и, казалось, впадало в океан сплошным ультрамариновым пятном. В белом свете сверкали падающие снежинки, ветер гонял их стайки из стороны в сторону, кружил в спешной метелице, загоняя ажурные пластинки льда в тёплую полутмьу палаты. Кристофер следил за ними, не отрываясь. В голове всё ходило ходуном, его самого словно гонял какой-то холодный неясный поток информации и событий. Крис растворялся в нём, теряя себя и барахтаясь в заведомо безуспешной попытке найтись. Ему осталось только терпеливо ждать, когда его прибьёт к земле, и он растает, не оставив после себя ни следа, ни чего-либо вообще. Хотя, уж лучше так, чем если бы из него сотворили монстра…        Кристофер непроизвольно сильно сжал кулаки, и на указательном пальце жалобно завизжал пульсоксиметр. Один из врачей бросил это странное слово на одном из последних осмотров и очень убедительно просил не совершать резких движений с этой штукой на руке. Спустя какие-то секунды в дверь негромко постучали.       — Извините, господин Бан, Вы спите? — раздался уже знакомый голос медбрата.       — Нет, — сухо выдавил Крис и негромко вздохнул, слезая с подоконника. — Проходите.        Стоило появиться тонкой щёлке света, как дверь распахнулась настежь под сиплый вдох британца, у которого, судя по блестящим в лунном свете округлившимся глазам, вся жизнь пронеслась. Ручка громко бахнула по стене, и звук вывел медбрата из мимолётного ступора.       — Господин Бан, прошу Вас, закройте окно! При Ваших анализах Вам не хватало ещё и простудиться, — кот взял стул из угла комнаты и поставил его перед окном спинкой к двери. — Пожалуйста, садитесь, я пока закрою окно.        Кристофер вздохнул и показательно, с лёгким презрением глядя британцу в глаза, закрыл окно. Медбрат тут же поспешил помочь волку спуститься, но Крис только бросил неодобрительный взгляд на работника в голубоватой форме и, молча спустившись на тёплый пол, разместился на удобной сидушке, скрещивая руки на груди. Британец несколько удручённо вздохнул, явно кривя душой от нравов пациента, но тут же натянул привычное незаинтересованное выражение на морду. Единственным, что выдавало его внутренний взрыв, были подрагивающие уголки губ. Он закрыл дверь и вернулся к Крису.       — Прошу прощения, что потревожил Вас в такое раннее время, — стыдливо начал кот. — Нам пришли показатели Вашей сатурации, поэтому я обязан был проверить, всё ли в порядке, потому что, если верить прибору, у Вас началась асфиксия.       — Спасибо за бдительность, — отвёл глаза Кристофер, поджимая губы. — Но со мной всё в порядке.       — Техника временами сбоит, — качнул головой в подтверждение медбрат, прощупывая пульс. — Вас что-нибудь беспокоит?        Крис хотел было заикнуться про феромоны, но вовремя прикусил язык. Было бы необычно, если бы альфа заявил о неприязненном отношении к запахам других альф. С точки зрения биологии это сочли бы антинаучным бредом, потому что в сущности феромоны всех альф отчасти родственны и вырабатываются в следствие одной и той же наследственной мутации, которая брала свое начало задолго до того, как появилась первая разумная жизнь. В те времена запах позволял ограничить территорию, но в современной жизни различие запахов других существ с идентичным вторичным полом было скорее рудиментом, чем жизненной необходимостью. Никого давным давно не интересовало, чем пахнут выделения соседнего альфы, да и пытаться это выяснить было бы минимум странно, максимум — неприлично.        Свой собственный запах и запахи других альф Кристофер начал замечать в четырнадцать и в период созревания реагировал на них дольно резко, что сильно беспокоило родню и заставляло врачей разводить руками. Ещё больше их удивляли результаты анализов крови, потому что, по всем показателем, Крис был чистокровным омегой, но у двух альф при всем желании не могло родиться омеги. Вся эта ситуация сильно напряла чету, а поэтому семьёй было принято коллективное решение замять все дальнейшие исследования, чтобы сохранить ребёнку нормальное детство и фамильный имидж. Кристофер прекрасно понимал, что с ним что-то не так, но все голоса вокруг твердили об обратном, и под этим напором молодой волк принял для себя решение отложить открытый поиск ответов на потом и заняться этим вопросом в тайне. Собственно говоря, ничего, кроме уже частично известного, ему открыть не удалось, что сильно ударило по самолюбию и, как итог, Кристофер попытался отвлечься от своих странностей, изучая школьную программу и юридические моменты управления и ведения экономики, чтобы быть полезным семье в их общем деле. Спустя какое-то время Крис думать забыл о своей проблеме, изредка о ней вспоминая, когда к отцу наведывались друзья, и в доме появлялись чужеродные запахи. В таких ситуациях волк уходил в свою комнату, открывал все окна нараспах и старался не думать о приставучих образах, навеянных крепкой смесью феромонов. В своё время его очень выручили правильно подобранные ингибиторы, которые получилось подобрать, на удивление легко. Теперь определённые совпадения больше не имели былой таинственности и ощущения беспричинной удачи. Иронично.       — Господин Бан! — волк моргнул несколько раз прежде, чем понял, кто и почему трясёт его за плечи: британец смотрел на Криса ошалевшими глазами, пытаясь вытряхнуть его из предположительного Лимбо. — Вы в порядке?       — Да, простите, — Кристофер вдохнул, как ему показалось в первый раз за последние две минуты, нервно сглатывая.       — Вас что-то беспокоит? Я могу позвать психолога, чтобы Вы смогли проработать Ваши проблемы.       — Нет-нет, не нужно, — попытался улыбнуться Кристофер, но, судя по взгляду кота, вышло довольно плохо. — Если можно, я бы хотел обсудить свою выписку с моим лечащим врачом.       — Хорошо, господин Бан, я доставлю Вашему врачу все нужные бумаги, — уверенно кивнул медбрат, поднимаясь с колен. — Я бы настоял на более продолжительной госпитализации, но это решение принимать не мне.       — Спасибо, господин…       — Нильсон, — поклонился кот. — Карл Нильсон.       — Нильсон, — повторил Кристофер и застенчиво улыбнулся. — Спасибо Вам за заботу.       — Это моя работа, господин Бан. Если Вам больше ничего не нужно, я могу идти?       — Да, Вы свободны, господин Нильсон.        Британец ещё раз поклонился и спешно покинул палату. Кристофер проводил его взглядом и, стоило двери закрыться, волк встал со стула, чтобы задернуть штору. Когда лунный свет исчез, в комнате воцарился жидкий полумрак, прерываемый только тусклым ночником у изголовья кровати. Крис лёг на подушку, сплетая пальцы под затылком. Он часто дышал, не решаясь выключить свет, как в далёком детстве, когда верил в подкроватных монстров. Уже в те детские годы ему довелось несколько раз испытать сонный паралич, что сильно пугало маленького Чана. Воображение рисовало под сомкнутыми веками ужасное чудовище, которое тут же бы накинулось на него, шевельни Крис хотя бы носом. Одно радовало, что монстры, которых порождало подстёгнутое параличом подсознание, не нападали только потому, что не видели движения. Мозг сам собой со временем нашёл это вполне рациональное обоснование иррациональности ситуации. Теперь Кристофер думал, что образ чёрного волка с красными глазами был таким же рациональным решением мозга в следствие иррациональности событий минувших дней. Это было бы логично. Но, в последнее время Крис много раз успел увериться в отсутствии логики во многих вещах и, в том числе, в себе самом. Впрочем, этот образ преследовал его, пожалуй, всю сознательную жизнь. Бояться его было всё равно, что пытаться убежать от собственной тени.        Кристофер расслабил крепко зажмуренные глаза и глянул на горящий ночник, потом окинул взглядом приглушённый светом ночной сумрак и щёлкнул выключателем. Он спокойно положил руку на живот и затаил дыхание, ожидая, когда из-под кровати выползет волк с красными глазами. Спустя какое-то время безуспешных попыток разглядеть монстра там, где его не было, Крис облегчённо выдохнул и сомкнул веки. Из темноты на него смотрели два демонических глаза. Волк вздрогнул, но глаз не открыл. Говорят, лучший способ победить страх — посмотреть ему в глаза; Кристофер сверлил монстра в ответ, но ничего не происходило. Никакой красивой сцены, как в каком-нибудь мистическом триллере, где героиня пафосно растворяла взглядом любые наваждения, никакого «вау-эффекта», который дал бы понять, что всё прошло успешно, и страх побеждён. Спустя несколько долгих мгновений, Крис не нашёл ничего более умного, чем бросить зверю в своей голове достаточно глупый вопрос:       — Кто ты?        Каково же было удивление Кристофера, когда волк ответил ему его же собственным голосом:       — Я — это ты.       — В смысле?       — Я часть тебя. Такая же, как твоя личность или помешанность на смерти.       — Какой бред.       — Скорее образ, который нельзя познать рационально.       — Стало быть, грубо говоря, ты — мой воображаемый друг?       — Слишком грубо.       — Значит, я сошел с ума?       — Судя по всему, да, потому что ты разговариваешь сам с собой.        Кристофер несдержанно громко засмеялся, в воцарившей тишине смех казался громогласным. Говорят, смех тоже неплохое средство от страха. Крис довольно улыбнулся своим мыслям и перевернулся на бок, прокручивая в голове ненароком вылетевшие слова: помешанность на смерти. Улыбка медленно сошла с его губ, и волк провалился обратно в сон, убаюканный оглушительным звоном тишины похоронных взываний к духу умершего отца.