Двойняшки

      Письмо стало первым предвестником беды, и Норт спустя пару дней и не знал: радоваться ли, что оное почтовая служба не доставила в поместье по графику и после случилось происшествие на реке, или наоборот. И вовсе думал, что надо было сделать так, как советовал он Освину — подержаться за дерево, сплюнуть, покрутиться через левое плечо.       На удачу.       Её остро стало не хватать, как воздуха. И стало не хватать больше, когда вторым предвестником подступающей на Южную Каролину бури стал помещик Джеймс Мур-младший.       Джеймс Мур Второй или просто младший происходил из семьи бывшего одноимённого губернатора Каролины, аристократов куда повыше джентри и обладавшей большими землями, именем, статусом, что порождало определённый вес в политике и влиянии. Каждый мужчина семьи Мур оставил свой след в истории Каролины, ещё когда не существовало двух. Джеймс не стал исключением.       Свой путь он начал офицером провинциальных войск и особо отличился в ходе минувших военных кампаний, дослужился до полковника, но пару лет назад у него и губернатора с начальником всех военных сил Южной Каролины (Провинциальные войска и Милиции) случились разногласия касательно политики ведения дел и управления провинцией. За свои взгляды против власти лордов-собственников Джеймс был разжалован, на его место пришёл полковник Александр Пэррис.       Андрэ Норт знал Джеймса Мура по службе всего несколько месяцев, почти полгода — довольно немного, чтобы заиметь какие-либо выходящие за рамки устава дружеские отношения, но достаточным стали военные сборы и служба под его началом, чтобы Андрэ признал в нём близкого по духу офицера командования. Иначе: Андрэ уважал его за стремление обеспечить защищённость Южной Каролины, за выступления в Палатах и постоянные споры с губернатором, за частое обеспечение укреплений и солдат из казны собственной семьи, за отношение к простому народу. Не только когда Джеймс был полковником, но и после снятия с офицерского чина. Порой Андрэ считал, что нашёл в нём родственную душу — такую редкую, такую невозможную, и с которым можно было говорить без страха. Потому, когда Норт только задумался поехать в Виргинию и предложить свои услуги тамошнему губернатору по поимке пиратов, Мур стал одним из двух людей, с кого Андрэ спросил совета.       Но жизнь расставила всё по-своему.       Когда-то полковник, ставшей настоящей звездой проблеска в бесправии и ужасах Южной Каролины, обладал достаточной властью, чтобы попытаться сгладить последствия войн в беднеющей и разорённой провинции, но недостаточно, чтобы поставленные Короной губернатор и начальство военных сил не сместили его как бунтаря.       Теперь же бунтарство оседало в стенах гостиной поместья Андрэ Норта. Воистину, как в некоторых верованиях моряков Джеймс Мур стал подобен альбатросу — вестнику неудачи. А может, стоило принять другие верования, где птица становилась, наоборот, символом удачи?..       Андрэ не мог дать ответа. Зато крепко сжимал деревянный подлокотник, порой разжимал его и принимался оглаживать тёплое дерево, разве что только не стучал по нему.       Всё, что он ощущал сейчас — это липкий ужас, давление и то, как всё это оплетало его, сдавливало плечи и заползало в душу. Сказанные в тишине слова звучали громче крика и раскатов грома. Норт чувствовал будто вернулись дни, какие он провёл в лихорадке.       — Я буду с вами честен, как вы всегда того просили меня, когда я был в чине лейтенанта, сэр, — осторожно начал Андрэ. — То, что вы предлагаете и то, о чём говорите, это может быть приравнено к государственной измене и сродни государственному перевороту.       Джеймс, сидящий по правую сторону, мягко улыбнулся. В гостиной не было слуг. Норт отослал их после того, как Эше подала чай (хотя по тону беседы лучше было б спросить крепкого эля) и после того, как Мур обозначил, что желал поговорить наедине.       Андрэ вновь подметил, как крепко сжал подлокотник, почти до побеления костяшек, оттого разжал руку и погладил дерево, взгляда от бывшего начальства не сводил, хотя всё нутро желало всенепременно избежать следующего в разговоре. Норт был уверен: сейчас Джеймс станет убеждать его, и зная силу этого убеждения, Андрэ опасался, что мог дать обещание, которого у него и просило бывшее начальство.       — Разве можно считать предательством, изменой стремление изменить статус колонии и передать управление ею от лордов-собственников — Королю? — мягкой змеёй начал Джеймс. Андрэ сглотнул набежавшую слюну, разжал и стиснутые челюсти, втянул воздух через рот.       — Вам прекрасно известно, сэр, я плох в политике, но разве то, что вы собираетесь сделать, не выставит Короля в дурном свете?       — Поясните, майор Норт.       Норт медленно выдохнул, стал обдумывать сказанное Муром и переплетать это с собственным опытом, с практикой чтения законов Империи. Вот только Андрэ не врал: в политических хитросплетениях, точнее в играх знати, где закон выворачивали только так и на благо одному господину или группы господ, он откровенно сдавал позиции. Там, где нужно было проявить порой гибкость, он мыслил слишком практично, по-военному, считая врагами лишь внешние угрозы и не находя таковых средь таких же подданных Империи. Каких он давал клятву защищать без исключения.       — Когда-то Лорды-Собственники получили право, иначе Хартию на освоение земель Каролины, — Андрэ положил обе руки на подлокотники и переплёл пальцы, потупил на них взгляд, так сосредоточился больше, — Корона дала им это право. Прошло много лет и даже разделение на две Каролины едва пошатнуло положение лордов-собственников… — Норт поосторожничал, Мур проявил знакомое бунтарство:       — Скорее приумножило.       — Да. — Андрэ вновь шумно втянул носом воздух, в голове обходил острые темы и старался строить речь так, чтобы не подставить прежде всего себя:       — Разве открытое нежелание подчиняться тем, в ком Корона увидела своих представителей, включая Губернатора, не вызовет гнев Короны, который падёт по обыкновению на людей, низшее сословие, коль угодно, которое я давал клятву защищать на равном, как и аристократию?       Норт поглядел на Мура прямо, все же выбрал действовать не совсем обтекаемо, рубанул с плеча, как колол дрова при необходимости с камердинером. Джеймс не переставал улыбаться мягко, более того его глаза чуть посветлели, будто полнились снисходительностью — такое Андрэ едва ли любил, пускай и признавал скудность собственных знаний о политических играх.       — Прошло много времени, Андрэ. Сменились поколения. Лорды-собственники обязывались служить короне, выражением воли которой являлся Чарльз, сейчас же выражением её воли и главенства является Георг. К тому же закон твёрдо диктует: в случае неисполнения лордами-собственниками обязательств перед населением, колония имеет право выразить недовольство через Палаты...       — И направить обращение в Торговую палату по развитиям дел в колониях, — подхватил Андрэ и поёрзал на месте. — Я читал закон, и в нём не шло и речи о революции, лишь о прошениях и письмах. К тому же, — заметив, как по лицу Мура побежала тень, Норт помедлил, — по словам Пэрриса, губернатор написал запрос в Палату на предоставление военных кораблей и обеспечения для колонии.       Джеймс усмехнулся. Андрэ стиснул челюсти и поджал губы — по реакции бывшего начальства складывалось, будто он сказал чушь. Мур сообщил об этом мягко:       — Сколь долго придётся ждать доставки, ответа? Примут ли лорды нужное для спасения нашего места решение или вновь наложат вето на все с трудом принятые нами законы с целью выведения провинции из кризиса?       Андрэ потупил взгляд, вновь вздохнул тяжело, следом покачал головой — глупо отрицать произошедшее месяцем ранее, когда с Англии вернулся представитель Фрэнсис Йонг. В запечатанном пакете от лордов губернатору колонисты не нашли не только поддержки введённой налоговой реформы, должной положить начало выводу провинции из запустения и на которую согласились все существующие сословия, но и получили через губернатора наказания отменить её и ряд других законов, выгнать из Ассамблеи несколько членов-бунтарей, назначить на их места более лояльных лордам и другое. Провинция продолжала гнить и чахнуть, точнее всё доступное из неё вытягивали лорды, жившие за океаном в Лондоне и не желавшие вкладываться в процветание.       Норт, как офицер армии, понимал стремление Мура, но идея революции по-прежнему вызывала больше вопросов и прокладывала путь к хаосу, из которого Норт силами своих подчинённых с минимум доступных средств пытался вывести округ.       — Я понимаю и разделяю всё это, сэр, однако революция… Мне она не близка.       Андрэ поднялся, так вывел себя из-под влияния Джеймса, ибо чувствовал — продолжат общаться за столом в непосредственной близости, Мур использует всю силу убеждения, чтобы Норт дал того, чего тот добивался. Он медленно прошёл в сторону, сложив руки позади, прошёлся до столика, где Эше всё же оставила бутылку с алкоголем. По виду бренди. Меж тем продолжил делиться мыслями в попытке как можно яснее выразить опасения:       — Империя ведёт войну с Испанией. И испанцы стоят перед выбором — Багамы или наша провинция для нападения. В письме вы писали, что в низинах были замечены испанцы… Так что думаю теперь это вопрос времени. — Андрэ перевёл дыхание. — Колонисты уезжают в другие места, чаще на север, когда как в нашей с запада люди бегут на восток. Чарльз-Таун полон беженцев, а ещё его начинает сжирать вспышка оспы. Власть держится только на губернаторе, который тщетно бегает между лордами в Англии и представителями от собственников земель, аристократии, здесь. — Андрэ подхватил бутылку и налил себе алкоголь в бокал. — Не говорю уж за пиратов, контрабандистов, индейцев и шарлатанов, готовых вылечить и извести дух или привлечь в собственную секту.       Норт отставил бутылку на столик, подхватил бокал и, обернувшись, внимательно посмотрел на сидящего за столом Мура — тот повернулся к нему также боком, внимательно слушал.       — И в весь этот хаос вы... Ваша Ассоциация, — Андрэ шипел ядовито, — хотите добавить революцию... Революцию, у чьих зачинщиков абстрактные возвышенные представления о будущем и нет чёткого практичного плана, как это будет и что вы готовы предложить народу, я ничего не упустил, мистер Мур?       В ответ на очевидную раздражённость и пренебрежение вспыхнул и Мур:       — Ты прекрасно знаешь, о чём шепчутся люди, Андрэ. Что происходит, — ниже проговорил Джеймс. — Ты видел военные сводки. Последние заседания. Ты видел всё нежелание лордов-собственников и бездействие властей. Даже ты, который здесь всего на службе три года нахлебался этого сполна, или я ошибаюсь, и не это заставило тебя когда-то отправиться в соседнюю Каролину?       Андрэ не отступил, раздражался сильней.       — Знаю! — начал Норт, сделав щедрый глоток бренди. Он припомнил Освина. — И как военный человек от флота и армии знаю, что ничто не помешает испанцам взять нас без единого выстрела, а индейцам не воспользоваться нашими распрями и вернуть себе земли, если ваша Ассоциация начнёт революцию. Она может стать кровавой бойней, где пострадают не зачинщики, а простой народ, который даже сейчас пытается выжить. — Норт хлебнул весь бокал и поставил со звоном его на столик. — И ты спрашиваешь у меня поддержки, Мур?! Как я могу её дать, не понимая, чего точно, шаг за шагом, вы готовы предложить провинции и как намереваетесь провернуть этот переворот и передачу?!       Последние вопросы Андрэ почти что кричал, переходя на рык. Он глядел на Джеймса озлобленно, распаляясь ещё больше. Глядел уязвлённый тем, как не мог столь простого расклада не представлять такой же военный человек.       «А может, всё проще? И он говорил сейчас как политик?» — вякнуло подсознание, заставляя Норта взглянуть на всё иначе.       — Тебе нужны гарантии. — Слова Джеймса прорезали осевшую напряжённую тишину в помещении. Он вернул себе самообладание так же быстро, как и растерял.       Андрэ напомнил себе о тайности происходящего, о слугах, которые, быть может, и подслушивали, но не стоило им облегчать сиё дело. Норт подошёл к Муру, опустил руку на стол и прорычал тише:       — Да. Я хочу точного понимания, что моя поддержка не приведёт к тому, что я буду спасать чужих детей, глядеть в глаза вдовам, и снова строчить письма матерям и жёнам, потерявших своих сыновей и мужей. Не приведёт к тому, что на заре мы встретим испанский галеон, а высадившиеся испанцы начнут резать как индейцы всех без разбора! — Андрэ постучал по столу пальцем другой руки. — А пока ваша Ассоциация не имеет чёткого плана, кто станет губернатором, как всё будет происходить, кто будет представителями, как вы заставите власть сложить полномочия, какие законы вы вернёте, как планируете решить вопрос с беженцами, с лекарствами, с прививками, где будете брать ссуды, я не дам её как землевладелец и джентри. Вы только погрузите народ в ещё больший хаос, с которым не сможете справиться.       Джеймс посмотрел на Андрэ без страха — Норт задавил в себе уставное желание подчиниться, напомнив себе, что сейчас он майор при исполнении, а напротив него уже давно не полковник. Мур вдруг оттянул уголок губ в усмешке, и пускай глядел на Норта снизу вверх, у последнего возникло ощущение, что Джеймс взглядом компенсировал обретённое преимущество.       — Ты думаешь нам нужна поддержка твоя как джентри? — мягко плавуче с язвинкой растянул Мур.       Норт отшатнулся, удивлённый.       — Вам нужна моя поддержка как майора? — потрясённо пробормотал Андрэ. — Этого лучше спросить у…       — Пэрриса? — Джеймс откровенно смеялся. — Пэррис — отражение слабохарактерного губернатора, пытающегося усидеть на двух стульях. — Мур покачал головой. — Он сделает то, что позволит ему сохранить звание и влияние в армии, но за ним люди не пойдут. Они пойдут за тобой, Норт.       Андрэ втянул шумно воздух. Выпитый алкоголь ударил в голову, как слова Джеймса. Норт ощутил, как политическая петля затягивалась у него на шее и набросил на неё сидящий напротив… Больше не сидящий.       Джеймс поднялся, положил руку также на стол, наклонился к нему. Андрэ поймал себя на интуитивном желании отстраниться, подать назад, вывести себя, но майор не смог отступить и только глядел в глаза полковника в отставке. Мур продолжал:       — И сделают так, как поступит майор, обучавший их, строивший систему обороны и постоянно жертвующий на нужды армии, а когда-то пошедший в соседнюю провинцию, чтобы раз и навсегда снизить влияние пиратства на обе Каролины. Ассоциации нужен ты, Андрэ. Ради будущего Южной Каролины.       Андрэ отвёл взгляд. Ноги не держали его. Норт списал это на последствия лихорадки.       Пустое.       Ибо сейчас он совсем иначе взглянул на то, что предлагал ему Джеймс Мур, полковник в отставке, военный и вместе с тем определённо знающий и ползающий в политике. Джеймс продолжал затягивать петлю на шее у Андрэ:       — Я такой же солдат, как и ты, Норт. Я также давал обещание и клятву служить Королю и народу. Неужто ты думаешь, что решение о революции далось мне с лёгким сердцем? И что я не вижу всей той бури, что окружает Каролину? Но через бурю надо пройти, Норт. — Джеймс положил ему на плечо руку, сжал. — Надо вывести из неё людей.       Намеренно или нет, Джеймс заговорил понятным Андрэ языком. От этого Норт уязвлённо, загнанно поглядел на него, после также спешно отвёл взгляд. Мысли плясали в агонии, метались в сознании, где рождалась своя буря из всего сказанного в помещении, из воспоминаний, из опыта и страхов.       А потом Андрэ вдруг выпрямился на вдохе, отыскав в себе силы.       — Вы хотите стать губернатором, Мур. — Норт вернул обладание, глядел в ответ без прежнего страха. Он не спрашивал, утверждал. Мур и не стал скрывать.       — Да, — признался Джеймс.       — И вы уверены, что Джонсона не выберет Ассоциация, стремящаяся передать управление колонией Короне? — Андрэ вскинул брови. Вопросом он ослабил на шее удавку.       Джеймс подал от него, замешкался, тогда Андрэ ощутил себя чуть более в безопасности. Он продолжал наблюдать за Муром, приметил, как тень побежала по его лицу, сам радовался, что вновь не дал ответ и вывел из бури, почти снял петлю.       Почти.       — Они выберут его, — проговорил Мур. — Вот только Джонсон, как и Пэррис до последнего будет цепляться за лордов. И тогда, когда Ассоциация совсем разочаруется в нём, я уверен они предложат мне кандидатуру.       — А если нет?       — А разве на всём нижнем побережье Каролины есть тот, кто сможет больше соответствовать?       Андрэ усмехнулся подобному парированию, уверенности Джеймса только позавидовать. И не сказать, что та была безосновательной. Норт признал — такого человека впрямь не было. Джеймс был из семьи политиков, военных, из семьи, которая уже давала Каролине достойного коронного губернатора и которая обладала достаточными средствами для ведения дел, а оттого влиянием, к тому же Мур являлся видной фигурой войн.       Другого заместо Джонсона не было.       — И я знаю, что мы с вами сможем договориться, Андрэ. Уверен, у вас есть то, что заботит прежде всего вас и что вы бы хотели претворить не как обременённый клятвами офицер.       Норт и Мур разглядывали друг друга. Спавшая с лица Андрэ ухмылка быстро вернулась. «Ну змея-я-я», — растянул он про себя, готовый отказать, вместе с тем признался: ему действительно не хватало власти и средств (часть которых постоянно шла на армию как добровольные пожертвования), чтобы добиться одного от Палат. И это «то» было возможным спасением для Андрэ, чтобы не марать руки революцией, ибо повышало ставки до максимально возможных, до таких, на которые никто из аристократов не пойдёт. То само безвыходное неисполнимое условие, за которое Норт уцепился.       — Вы не сможете, — улыбнулся Андрэ и отступил к столику со спиртным. Ему нужно было выпить ещё.       — Но вы готовы торговаться, не так ли?       Норт хмыкнул — именно для торгов ему нужен был алкоголь. Плеснув себе и в пустующий бокал, он подхватил оба, подошёл обратно к Джеймсу и протянул один. Со вторым Андрэ отошёл до своего места, растягивая и намеренно подогревая нетерпение Джеймса — впрочем, если у него и получалось, Мур того не демонстрировал.       Андрэ присел с тяжёлым выдохом обратно за стол, посмотрел на Джеймса, покрутил в руках бокал.       — На это не дал мне разрешения нынешний губернатор, потому любопытно, как вы собираетесь сдержать своё слово, — растянул Норт, в точности копируя манеру Мура. Он посмотрел на него без особого страха, о волнении говорило только то, с какой силой майор сжал бокал.       Джеймс склонил голову и поглядел на Андрэ, ответив:       — Трудно сказать о том, что не…       — Я говорю об акте манумиссии. — Норт помедлил и имел удовольствие заметить, как Мур потерял самообладание: его лицо вытянулось, следом моментально ожесточилось.       — Акт освобождения рабов своим владельцем? — в презрении и непонимании огрызнулся Джеймс.       — Да, — спокойно подтвердил Андрэ, но не продолжил.       Тишина опустилась обратно на помещение. Норт не отводил взгляда, только сделал ещё один глоток спиртного. Мур к своему бокалу так и не приложился, предпочтя оставить его в сторону и видимо вести торги здравой головой.       — Мне нужны льготные условия оплаты данного акта на своих рабов, помимо этого я волен истребовать полную сумму вложений на нужды армии, сделанные мной в течении трёх лет службы провинциальным силам.       Джеймс усмехнулся, переступил, затем будто выплюнул:       — Вы требуете невозможного.       Алкоголь действовал, притуплял страх. Норт улыбнулся.       — А иначе я не позволю вашим крикунам посетить ежеквартальные сборы провинциальных сил. Ведь я верно понимаю, что через два дня ваша Ассоциация планировала использовать их дабы завлечь больше сторонников и ещё больше дискредитировать власть? Традиционные военные сборы перед выборами в Палаты, о подготовке которых спрашивались в письме, — напомнил Андрэ. — Не отдам свой голос за ваше действие и не сделаю так, чтобы Пэррис принял также вашу сторону. Если за вами не пойдут столичные войска, не пойдут и окружные.       Джеймс прищурился. Андрэ дал ему время поразмыслить. Сам же использовал оное, чтобы задушить внутренний страх. Там, в груди всё дрожало, подсознание вопило, напоминая, на какую опасную дорогу ступал Норт и стоило пойти иначе, стоило вспомнить за данные клятвы. Но Андрэ отчего-то был уверен, что Джеймс не согласится — слишком высокую цену он запросил за своё участие. «На это не согласится никто», — и именно на невозможности осуществимого играл Норт.       Вот только игра эта была не одного игрока.       Джеймс присел за стол.       — Либо льготы по манумиссии, либо компенсация.       — Льготы и три четверти компенсации.       — Льготы либо компенсация.       Норт хмыкнул. Мур продолжал ставить его перед выбором.       — Льготы и три четверти компенсации.       — Хорошо. Льготы и четверть компенсации.       — Льготы и половина компенсации, — настаивал Норт.       — Тогда льготы, половина компенсации и гарантия, что адмирал поддержит нашу затею.       Норт удивился.       — Сэр Ховенден Уокер? — Андрэ усмехнулся, покачал головой. — Он адмирал, уволенный со службы по возрасту...       — И с которым вы водите дружбу. Сами подумайте, Андрэ... Пускай и уволенный, но имеет связи в адмиралтействе. Если Корона станется недовольной, адмиралтейство вопросит действительное положение дел у своих людей в провинции. Действительно ли мы восстали против бесправия лордов-собственников и пожелали передать правление в руки Короля, или прикрывались этой целью из личной выгоды. А значит Уокер сможет замолвить за наше дело слово.       Норт вздохнул. Перед глазами предстало лицо адмирала Уокера, от видения Андрэ отмахнулся. И как Джеймс истребовал с него ещё одно условие, Андрэ продолжил повышать ставки и стоять на невозможном:       — Тогда льготы, три четверти компенсации и согласие адмирала Уокера заручить вас поддержкой.       Будучи уверенный, что Джеймс отступит, Андрэ легко предлагал невыполнимые условия. Акт манумиссии для него стал тем документом, на которые он почти постоянно получал отказ из квартала в квартал на каждое прошение от нынешних властных кабинетов. Восполнение денежных средств — не та статья расходов, на которую будет готова потратиться Ассамблея новая, учитывая положение дел провинции. А расходы Норт все-все бережно фиксировал в книге как полково-штабной, так и в собственной плантаторской. Адмирал Уокер... Что ж, может он и смог бы запросить у него поддержки. Вот только.       Всегда существовало но.       — Хорошо.       Андрэ кашлянул, едва ли не подавился сделанным глотком и удивлённо поглядел на уязвлённого Джеймса, который отчаянно прятал взгляд. Норт чувствовал — всё его нутро встало на дыбы. К моменту, как Мур поглядел на него, он сбавил растерянность с лица.       — Льготы, три четверти компенсации, а также гарантия, что Уокер действительно поддержит Ассоциацию в момент необходимости.       — Как и от вас предоставление до сборов гарантий и чёткого плана с тем, как будет проходить революция…       — И какова уверенность, что вы не сдадите наши планы? — усомнился Мур. — И не используете против нас?       Норт подобострастно улыбнулся и посмотрел прямо на Мура.       — Ваша гарантия — мои льготы, сэр. И не вы ли говорили, что как офицеры Короны мы должны непременно искать лучшего будущего для людей, которым давали клятву в защите?       — Тогда мы договорились, майор Норт? — Джеймс подхватил бокал.       Майор помедлил, выдержал паузу, разглядывал полковника в отставке.       — Я дам ответ вам на военных сборах, где вы представите мне планы вашей Ассоциации и только будучи уверенный, что вы не подставите людей, которых я обязался защитить. И позвольте совет, Мур. — Андрэ поджал губы, собираясь с мыслями. — Революция в наших условиях должна быть быстротечной, с как можно меньшими жертвами и такой, о которой не узнают враги Империи, а если и узнают, то поздно для принятия решений. Такую я однозначно поддержу, но важно и то, что будет после. Что вы предложите. — Андрэ поднял бокал. — Во имя будущего Южной Каролины, губернатор Мур. — Норт стукнул бокал о бокал Мура и сделал глоток.       Джеймса раздирало противоречие, как Андрэ — страх и ужас от происходящего. Но дальнейшего спора не последовало. Минутное замешательство ушло, вернулось спокойствие на лицо полковника в отставке, и Мур улыбнулся, приподняв также свой бокал:       — Во имя будущего Южной Каролины и Короля, майор Норт.       И несмотря на сохранение мнимого самообладания, внутри у Андрэ всё кричало в агонии: пойдя на самую высокую ставку, он не учёл, забыл то, что когда-то впечатлило в Джеймсе его пару лет назад — стремление добиваться намеченного и пускать это на благо провинции. Ведь сколь сильно горел идеей манумиссии Норт, столь сильно горел желанием Мур получить губернаторский пост и выбить власть из рук расточительных и недальновидных, далёких лордов-собственников.       Когда-то именно подобные стремления и упрямство сблизило полковника и лейтенанта провинциальных войск. Теперь же... Норт ошибся.

<…>

      — Ты никого не подпускал к себе, Норт. Мы выловили тебя из воды, после ты несколько дней лежал в бреду. Единственное, кого ты подпустил — она.       — Она?       — Женщина от местных. По её словам, служила в Окракок-Инлет в качестве кухарки.       — Что с ней будет?       — Тебя едва откачали, а первым — ты интересуешься о её судьбе?       — Мейнард…       «Сэр…»       Роберт вздохнул. Послышался стук — офицер подставил стул ближе. Андрэ сидел напротив и едва-едва собирал мысли.       — Невольничий товар есть невольничий товар. Мы нашли несколько других в его поместье, потому…       — Я её выкуплю.       — Ты… Уверен?       — Да.       После недолгого молчания Мейнард покачал головой и капитулировал:       — Хорошо, я отмечу это. Только скажи, что произошло.       Норт помолчал.       «Сэр»       — Андрэ… Ты — офицер флота в прошлом, и чтобы после абордажа ты вдруг оказался за бортом. Я хочу понять и узнать, что ты помнишь.       Андрэ вдохнул глубоко, провёл шершавыми пальцами по лбу, увёл на волосы. Ему было жарко и душно. Пот лился по щекам, он то и дело облизывал пересушенные губы, хотелось в холод, хотелось в безопасность. Норт сжал пальцами покрывало и посмотрел на песок. Вокруг палатка, снаружи её — крики лагеря.       Он был на берегу, как и желал, вот только сиё не принесло ожидаемого спокойствия.       — Разве ты не помнишь? Роберт, разве ты не помнишь? Что ты помнишь? — Норт посмотрел на не менее потрёпанного Мейнарда. У того видок не лучше: изрезанная форма, потрепанное бледное лицо, где-то засохла кровь от порезов, где-то виднелись корпии от перевязок…       — Сэр!       Андрэ моргнул и вынырнул из воспоминаний. Он обернулся, растерянно поглядел назад. Сознание ещё играло шутки: несколько мгновений он видел перед собой шагнувшего к нему Роберта Мейнарда — его чёрные полные пыли и сажи короткие волосы, лицо с острыми чертами и глубоко посаженные глаза, а также запылившееся, видавшее не одно сражение синее пальто..       То стало мгновением.       Перед ним вновь стояла знакомая Эше: темнокожая служанка, чьи волосы едва-едва коснулась проседь, обеспокоенными большими чёрными глазами осматривала его, да удерживала в руках сложенный шерстяной плед. Подол платья в горчичных оттенках чуть трепетал ветер. Этот же ветер заставил Андрэ поёжится.       Вынырнув из воспоминаний, он понял, насколько замёрз.       — Да? — Андрэ покачал головой, провёл холодной шершавой ладонью по лицу, даром что не порезался. От такой мысли он слабо улыбнулся и устало-тепло осмотрел Эше.       — Стоит вернуться. Холодает, позвольте?.. — Она развернула плед.       Уточнять не стоило. Андрэ кивнул, тогда Эше с готовностью подошла и легко накинула на плечи майора, укутала. Норт отблагодарил себя за сравнительно невысокий для армии рост, хотя в остальные случаи подобная особенность становилась почти что предметом шуток и анекдотов за спиной.       — Вас что-то беспокоит? — мягко поинтересовалась Эше.       Андрэ отвёл взгляд.       Джеймс Мур оставил их час, может больше назад. Осадок же от разговора преследовал Норта. Он чувствовал себя разбито, потерянно, его по обыкновению обуревал страх и ужас, который Андрэ усердно хоронил внутри. Так сделал только хуже: буря, оказавшаяся похороненная внутри, вытягивала страхи и ужасы из воспоминаний, переплетала с нынешними тревогами и волнениями о будущем, отчего в сознании эхом стучали фразы, раздавались крики и залпы.       Эше пришла звездой спасения, которая, как и всегда, стала подобно путеводной. Норт ухватился за неё и перестал метаться псиной с петлёй на шее, к тому моменту от прошлых метаний уж достаточно себя загнал. Настолько, что все опустившиеся на поместье сумерки, приготовления к вечеру, подступающая ночная тишина вызывала тошноту.       Андрэ хотелось кричать, дабы выплеснуть наружу бурю. Андрэ злился на спокойствие снаружи и хотел агрессией заставить кого-то понять.       Эше внимательно осмотрелась и, убедившись, что рядом не оказалось любопытных глаз да ушей, провела мягкой ладонью по щеке майора — жест несравненно обычный, а в исполнении её он принёс настоящую силу успокоения, стал панацей. Норт вдохнул, прикрывая глаза.       «Когда мучает буря, надо говорить через рот», — вспомнилось ему из прошлой жизни.       И из неё же донёсся собственный сорванный юношеский голос: «Так чтобы говорить через рот, надо влить в этот рот достаточно алкоголя! Грог найдётся-то?..»       Андрэ улыбнулся воспоминаниям и поднял тяжёлый загнанный взгляд на Эше, после пересилил себя и стал неохотно медленно говорить, постепенно отпуская внутреннее, будто выпутывал себя с помощью Эше из верёвок:       — Я… Я всё вспоминал прошлое, не отпускает. Словно вцепилось, особенно после бреда. Я переживал то снова, — последнее майор сказал шёпотом, да как-то совершенно нелепо ухватился рукой за переброшенные вперёд Эше концы пледа.       — Вы не отпустили это, вот оно и тревожит, да сами хороши, постоянно вскрываете только-только заживающие раны. Не позволяете им затянуться, делаете из них шрамы.       Эше опустила руку от щеки, подтянула ближе концы пледа, укутала так майора сильнее, на что Норт смущённо потупил взгляд. Сейчас чувствовал себя провинившимся ребёнком, никак не майором, на чьи плечи ложилось бремя за столичный округ, в скором бремя…       — Не хочу думать, — вслух пробормотал он, пытаясь так остановить мысленный поток.       — Я приготовила вам бадью. Тёплую. Пойдёмте в дом, лекарь рекомендовал тепло и отдых, — настаивала Эше, поняв неосознанную фразу совершенно иначе.       Майор улыбнулся и подчинился, позволил служанке себя увести.       До поместья они шли молча, не нарушая настигшую обоих тишину, отдавая себя в её власть. Как плантацией властвовали недолгие сумерки — бразды постепенно забирала ночь. Тёмная-тёмная на небесах лишь вспыхивали звёзды и узкий месяц красовался таковым, что можно было будто протянуть руку и порезаться об него. Подобен он был серпу.       Норт засмотрелся на звёзды, подумал… Хорошо бы телескоп забрать из штаба и выйти так, посмотреть за звёздами. В такие редкие безоблачные ночи к нему порой присоединялся камердинер, чаще служанка. И майор охотно рассказывал про путеводные созвездия, легко сравнивал с тем, какими обманчивыми они могли быть в окрестностях Чарльз-Тауна, Берлингтона (Нью-Джерси) или в самой Англии. И какими иными становились, следовало перейти по морю экватор и отправиться всё ниже и ниже на юг.       На полоске экватора же совершенно другие. Вроде путеводные ориентиры, могли обманывать путников, не знавших все их хитрости.       Андрэ улыбнулся, Эше проследила за его взглядом. Оба немного задержались. Служанка стояла рядом, обхватывала его за руку — ту, в которой майор удерживал трость. Другой Андрэ сжимал края пледа, не желая расставаться с теплом. Он постепенно согревался благодаря теплу и присутствию рядом близкого человека — такого, кому он мог доверять.       Как доверил когда-то сердце звёздам ребёнком, и сейчас чувствовал себя им, будто вновь мальчишка в обносках в беднейшем квартале. Майор слабо улыбнулся и опустил голову. Взгляд скользнул по плантации, домикам. В них, как на небесах вспыхивали звёзды, также загорался свет. Рабы готовились ко сну или трапезничали, с ветром доносились разговоры их на родном языке.       Обретённая теплота столь скоро исчезла. Норт вспомнил разговор с Муром, потупил взгляд да поёжился. Эше настояла на возвращении, и он снова подчинился.       В поместье — тишина. Так всегда было. Майор жил один, не считая слуг. И коль много порой вскользь сослуживцы не упоминали, что хорошо бы завести подругу, там и жену, Андрэ отмахивался.       К чему ему жена? К чему подруга?       Единственной женой своей он сделал Империю, которую поклялся защищать.       Вот только сколь высокопарно сиё не звучало, всегда отдавало одиночеством. Норт думал об этом, да часто гнал эти мысли.       Одиночество? Не смешите, право слово!       Не был он одинок.       Была работа с офицерами, где каждый отдельный юнит со своими характером, традициями, правилами, порой разных течений вероисповеданий — попробуй протянуть между каждым мосты разговора и чей-то бурный характер и чей-то тихий направить на общее дело служению Южной Каролине.       Были тёрки с гражданскими, были обязанностями перед властью, были друзья и товарищи и редкие выходы в свет, коль Норт не любил этого, ибо там надобно было танцевать. Танцевать он не умел, отдавливал всем леди ноги, потому и бросил это дело. Зато любил посиделки в штабе или в форте, когда под гитару рождались истории и как в небесах зажигались путеводные звёзды, так солдатня разжигала костёр и создавала особую магию, привлекающую всех сослуживцев к костру. И рождавшиеся под гитару и костёр задушевные разговоры навсегда оставались в памяти и теплили душу в моменты мрачные.       Было поместье на плантациях, где каждый подчинённый также со своим характером и мыслями. Содержать поместье на плантациях не то, что на Карибах, где куда более тёплый климат совсем разнеживал помещиков. Здесь, пускай в Южной Каролине было также тепло, не настолько, чтобы затуманить разум. Но и не настолько холодило, как в провинциях далеко на север континента. Плантатор-джентри становился по-настоящему королём, управленцем, которому надо было просчитывать рынок, налаживать связи, обеспечивать рабов, следить за их здоровьем и пропитанием, следить и за слугами, а также отслеживать цены и то же изменение законов с последними новостями.       Пожалуй, Андрэ Норт не был одинок.       У него было слишком много обязанностей в лице окружавших его людей, перед которыми он нёс ответственность. А может, он просто топил себя в этом, ибо другие плантаторы-джентри также руководили, только имевшие семьи светились счастьем, когда как Норт порой тоскливо осматривал нелюдимые для него стены поместья.       Ведь та же жена могла стать помощницей по плантацией, такой же руководительницей и разделить с ним бремя — обычное для Северной Америки и вгонявшее в ужас аристократок-леди в родной когда-то Англии.       «Н-да уж, смешно-смешно», — издевался над собой Андрэ, вспоминая. Ведь было ещё одно, заменившее ему родное, только это топило — бремя прошлого.       «Сейчас и революция…», — Андрэ вздохнул.       Эше помогла ему добраться до комнаты, усадила на стул. Недалеко стояла бадья с наполненной тёплой водой. Джон скорее приготовил вещи, лежавшие на постели.       Норт вернулся к разговору с Муром. В голове схлестнулось паническое и рациональное, где обе чертовки уже строили вероятности, что будет и что стоило предпринять, дабы как можно больше обезопасить себя в подступающую бурю. Уберечь тех, перед которым Норт держал ответ и кто зависел от его состояния и решения.       — Эше, — осторожно позвал он служанку.       Эше остановилась. Она сняла с майора плед, складывала его, сейчас в любопытстве посмотрела на него. Норт помолчал, пытаясь вычленить из вероятностей верный шаг. Положив локоть на подлокотник, он потёр пальцами лоб.       — Ты… — Андрэ вздохнул, опустил руку и, хмурясь, поглядел на служанку, — у тебя завтра по планам поход на рынок?       — Да, сэр, — Эше кивнула.       — Тогда отложи остальные дела на вечер. Мне нужно, чтобы ты переписала все цены и составила отчёт по основным товарам, которые мы закупаем обычно на провиант. Мясо, крупы… Всё, что потребуется и что мы не можем вырастить на плантации. — Эше сделалась растерянной, руками сжала плед. Норт продолжал:       — Я скажу Джону с утра. Определю его к тебе в помощники. Провиант рассматривайте возможность закупиться на месяц или два.       Эше удивилась, спешно произнесла:       — Но, сэр…       — Сбережений хватит. Возьмём из тех, что были отложены. Если не хватит, подумаем насчёт ссуды или возможности простого займа.       — Сэр…       Норт не слышал, продолжал размышлять. Он и не видел перед глазами служанку, смотрел сквозь, видел вероятности, где сознание с воображением рисовало картины хаоса.       — Лекарства. — Норт провёл пальцами под носом, отвернул голову и подпёр кулаком голову. Андрэ прикрыл на мгновение глаза. С лекарствами всегда было плохо даже в столице. — Выбери то, что требуется у аптекаря, может травы, мази… Не знаю. — Он всплеснул рукой и вновь установил на кулак голову, продолжал:       — Ткани. Тоже. Недорогие, но и не ветошь. Такое, из чего можно было пошить одежду. И кожа. Да, кожу тоже уточните. Что ещё, что ещё… Если не будет у нас, надо спроситься у других провинций. На севере будет. Или у торговцев из Виргинии, там больше. Хотя определённо они возьмут денег за перевозку. Чем севернее, тем выше. Что ещё, что ещё…       Андрэ хмурился. Комната совсем поблёкла, обратилась в витиеватые записи, какими он вёл страницы в книге плантатора или полковой книге. В такой записывались все расходы, доходы, поступления, также иногда описывались дни с чётким расписанием, что случилось и что было предпринято для устранения последствий.       Норт настолько глубоко ушёл в себя, что шёпот указаний стал паническим лепетом, а очнулся он, когда Эше повторила ещё раз настойчиво:       — Сэр.       Андрэ дрогнул от её прикосновения к колену и покинул чертоги вероятностей. Майор повернул голову. Эше сидела перед ним на полу, рукой коснулась колена, заглядывала в его глаза своими большими тёмными, в которых плескалось беспокойство. Подол горчичного платья стал больше на тёплом дереве и ложился складками на нём.       Норт вдохнул глубже и выдохнул медленнее, затем с улыбкой посмеялся над собственной тревогой:       — Много говорю, да.       — Что вас тревожит, сэр?       — Будущее, Эше. Мур принёс тревожные вести, — неохотно медленно стал говорить Норт, припомнив, что определённо под алкоголем ему бы развязало язык.       Эше слушала — она обладала определённо даром слушать и говорить точно в момент, который требовал того. Норт думал, что чувствовала, а может слишком хорошо узнала его. Как и сейчас уточнила осторожно:       — Поправимое?       — Да, — Норт выдохнул звучно, распел короткую мелодию шанти. — Или нет... Не знаю.       Эше осталась сидеть на полу, стала стаскивать с него сапоги. Андрэ не останавливал, вновь шагнув в беспокойство, отдаваясь ему, но не целиком.       — Быть может, грядут тяжёлые времена, потому я думаю, как уберечь вас, да и… Больше всего меня беспокоит то, что я снова повторяю те же ошибки.       Эше сняла сапог, отставила его в сторону, Норт оглядел его, следом отвернул взгляд и наткнулся на внимательный взгляд служанки. Эше быстро расправилась со вторым, Андрэ позволил мыслям течь через рот, дать тревогам быть высказанным:       — Стремлюсь совершить благое, дать его, цепляюсь за это, будто недостаточным мне было, то, как я расплатился за стремление изменить мир раньше. Всех ведь не изменишь, да? Жизнь всегда принуждает подчиниться правилам, иерархии, согласно которой живёт Империя веками, так к чему стремиться? И пытаться изменить? Оно сметает и уничтожает. И преградой по итогу становятся люди вокруг, жизнь которых, быть может, было стремление улучшить.       Андрэ вздохнул, прикрыл глаза. Эше притихла. Несколько секунд слышалось завывание ветра. Служанка осторожно коснулась руки майора, накрыла его своей и шепнула:       — Это не то, как вы действительно думаете…       — Знаю. — Андрэ сжал её руку в своей, погладил пальцами. — Я говорю от отчаяния. — Он посмотрел на служанку и вдруг усмехнулся, следом подался вперёд, ближе, свешивая голову.       Норт взял руку Эше своими, сжал её поднёс к губам и прошептал загнанно и убито:       — Быть может, мне впервые по-настоящему страшно… Офицер должен принимать верное решение пускай оно лежит между двух самых пагубных. Выбрать лучшее из них. Быть может прав Мур, что провинции нужны перемены, но слишком много того, что не зависит и чем могут воспользоваться. — Андрэ поднял взгляд, поглядел на Эше, следом отвёл его выше, не смог смотреть служанке в глаза. — И мы как офицеры должны останавливать подобные бунтарские порывы, но где же та грань, когда останавливать уже невозможно? Когда чтобы стало лучше и во исполнение долга мы… я должен выбрать пойти поперёк писанным правилам в законе и устава? Где ж это верное: подчиняться и держаться за хлипкий порядок или позволить случиться тому, что может как привести к гибели, так и спасти?       Андрэ вздохнул и вновь повесил голову, теперь же разглядывал ладонь Эше, пока вновь не прикрыл глаза и не поник всем телом. Сейчас в Норте едва угадывался майор, скорее уставший от жизни человек, чья фигурка сломалась под тяжестью бремени возложенного как самостоятельного, так и чужого, так и связанного клятвами Империи. Андрэ вновь будто увидел на своих руках кандалы с тяжелыми цепями, что тянули его вниз, скорее — разрывали на части.       Как разорвёт на части Южную Каролину Ассоциация Мура против лоров-собственников и Губернаторский кабинет за их власть в скором времени.       — Когда вокруг царит буря, необходимо взять и поступить так, как велит совесть…       — И сердце? — усмехнулся Норт.       — Быть может, — уклончиво ответила Эше и другой рукой погладила его по щеке. Андрэ склонил голову, прижался щекой к её ладони.       — А если то будет неправильным?       — Тогда на этот момент времени вы сделали всё, что в ваших силах, дабы поступить верно, — шептала Эше, заглядывая в глаза Норта и поглаживая его по щеке, не уходя в момент, когда Андрэ больше всего боялся остаться один. — Через время вы взгляните на сиё иным взглядом через новый полученный опыт, узнаете, к чему приведут эти решения, но никто из нас не властен и не способен взглянуть в будущее.       «Но цена может быть слишком высока, непосильна», — подумал Норт, вспоминая живых и павших сослуживцев, в особенности живых и гражданских, которых могло задеть серпом революции. Вслух же сказал другое:       — Тогда нет нужды и тревожиться о нём, пускай и в настоящем следует сделать всё возможное, — продолжил Андрэ и прикрыл глаза. — Пожалуй, мне стоит отдохнуть и взглянуть на всё завтра свежим взглядом.       — Думаю, это определённо лучшее из возможных решений.       Норт покосился на темноту за окном, посмотрел на Эше, и оба улыбнулись друг другу. В сознании же промелькнула мысль прошлого о вреде размышлений на больную или бредовую голову.       — И, сэр?       — Да, Эше?       — В стремлении обезопасить других вы часто забываете о собственной безопасности. Допускайте порой мысли и о собственном благополучии, сэр. — Эше поджала губы, сказав. — Ибо не будет смысла в благодетели для других, коль себя вы растеряете, не сумевши сохранить.       Андрэ усмехнулся — резонно, подловила... Затем легко поцеловал кончики пальцев руки Эше, какую он продолжал удерживать руками, затем поднялся и помог подняться служанке. В голове всё крутились слова благодарности, хаос сменился нежностью — огромной теплотой, какую майор чувствовал по отношению к служанке. Воспоминаниями об общих моментах прошлого наполнили измученное сознание.       Норт чувствовал — хотел сказать многого, выразить слова благодарности, но вместо Эше вновь ощутила нужный момент: подтолкнула к себе, и тогда Андрэ заключил её в крепкие объятия, скрыл лицо в её плече и позволил себе получить желаемое тепло и поддержку, разделить её с близким человеком.       — Я помогу вам с перевязкой и корпиями, останусь. Ещё принесла тряпок. Это облегчит.       — Спасибо, Эше, спасибо.