***
Если бы Элайджа верил в божественные провидения, именно так он описал бы тот телефонный звонок из Мистик Фоллс. Возможно, немного жестоко так думать, когда Катерина лежала на смертном одре в доме Сальваторов. Элайджа был далеко не в восторге от этой новости, совсем наоборот. Он никогда не желал ей зла, делал все возможное в течение 500 лет, чтобы держать ее вне поля зрения своего брата. Не то чтобы она нуждалась в его помощи; Катерина настолько хитра и находчива, насколько это возможно. Она должна была быть такой, чтобы избежать мстительного гнева Никлауса. Но как бы он ни был опечален этой новостью, Элайджа был рад, что у него появилась веская причина покинуть дом на пару дней. Все, что угодно, лишь бы не сталкиваться с Кэролайн. Как он вообще сможет снова посмотреть ей в глаза после того... досадного инцидента? Элайджа никогда не собирался целовать ее. Он дал обещание, что никогда, никогда не посмеет действовать в соответствии со своими чувствами, но, похоже, единственный человек, перед которым он не может сдержать свое слово, - это он сам. Что-то овладело им в тот момент, и, прежде чем он осознал это, она отвернулась, заявляя о своей любви к Никлаусу. Это именно то, чего он хотел, не так ли? Он должен испытывать облегчение. Вместо этого он чувствует себя... подавленным. Не в духе. Ему нужен перерыв от всего этого, чтобы снова собраться с мыслями. В дополнение к тому, что он был смертельно смущен, конечно. Это был один из самых неловких моментов в его жизни. Тысяча лет, а у Элайджи никогда не было женщины, в которую он был бы влюблен и которую собирался поцеловать, а она в этот момент призналась ему в любви к одному из его братьев. С другой стороны, он никогда не пытался поцеловать женщину, беременную ребенком его брата. Действительно, все когда-то бывает в первый раз. Он не совсем уверен, что ему не следует уезжать навсегда, но мольбы Кэролайн нашли в нем отклик. Он никогда не простил бы себе, если бы что-то случилось с ней или с его братом из-за того, что его там не было. И в любом случае, он дал ей слово, что останется, будет охранять ее, поможет своему брату снова построить дом для их семьи из Нового Орлеана. Так что, по крайней мере, до тех пор, пока не родится ребенок, Элайджа должен сдержать свое обещание. А потом… Это совсем другая история. Позвольте им пересечь этот мост, как только они доберутся до него. В любом случае, он уверен, что с ним все будет в порядке, он просто... Ему нужно время. Бурное настроение, охватившее Никлауса в то утро, когда им позвонили, стало последним толчком, который ему понадобился, чтобы решиться на поездку. Ребекка вызвалась присоединиться к нему, и они вдвоем запрыгнули в машину и уехали в сторону Мистик Фоллс. Во многих отношениях этот маленький городок в центре Вирджинии является для них домом. Это никогда не ощущалось как таковое, потому что они всегда знали, что обязаны покинуть это место, даже до того, как их обратили. Они не могли долго жить под влиянием неиссякаемой ненависти Майкла. Никлаус, несомненно, рано или поздно сбежал бы, вероятно, сделал бы это намного раньше, чем остальные, если бы он не влюбился в Татию, надеясь жениться на ней. Элайджа остался по той же причине. Но эта священная земля - это место, где они родились и где они умерли. Эти леса - это все, что они когда-либо знали в своей человеческой жизни. Именно там они превратились в монстров, изменив судьбы тысяч и тысяч людей на протяжении всей истории. Как судьбу Кэролайн Форбс. И Катерины Петровой. Когда-то Элайджа очень сильно заботился о ней. Был мгновенно очарован ее харизмой, ее непринужденной улыбкой, ее светом. Любому, кто когда-либо встречал ее только как Кэтрин Пирс, было бы трудно поверить, но когда-то у нее была душа, яркая и чистая, как солнце. Ее энтузиазм был подкупающим. Он даже по глупости вообразил, что они могли бы провести вместе всю жизнь. Как, если она была единственной вещью, которую его брат искал веками? Никлаус отправился бы в ад и вернулся, чтобы забрать ее; пророчество гласило, что двойник должен был умереть, и поэтому он никогда бы не позволил ей жить. Элайджа неустанно работал над тем, чтобы найти способ сохранить Катерине жизнь после ритуала, который в конечном итоге спас Елену Гилберт, но был бесполезен для той цели, которой он должен был служить. Он опоздал. И слишком слеп. Это был всего лишь глупый сон. И во многих отношениях это милосердие. Если бы Катерина выжила, Никлаус вскоре понял бы, что ее кровь была секретом создания армии, и ее жизнь была бы наполнена страданиями. Она была бы всего лишь рабыней в руках Никлауса, и он высосал бы из нее всю жизнь и радость. Она бы увяла, и Элайджа никогда бы не простил себя за то, что обрек ее на такую судьбу. Для такой свободной души, как она, это было бы гораздо хуже смерти. Страсть Катерины к жизни была настолько велика, что она сделала единственное, что могла, чтобы выжить: покончила с собой, исчезнув в неизвестном мире на следующие 500 лет. У него было разбито сердце, когда он увидел, как она уходит, но в то же время он был очень горд. Она была во всех отношениях драгоценностью, какой он ее и считал. Бывало много моментов, когда Элайджа ловил себя на том, что размышляет о путях, по которым, должно быть, пошла ее жизнь, сможет ли он найти ее снова и как это было бы, если бы он это сделал. Время от времени кто-нибудь обращался к Никлаусу с бесценной информацией о ее местонахождении, пытаясь завоевать его расположение. Как только она перестала быть полезной, она перестала быть приоритетом, но Элайджа не сомневался, что, если она когда-нибудь снова попадется на пути его брата, она все равно умрет. Поэтому, как бы сильно он ни хотел ее увидеть, он надеялся, что их пути никогда не пересекутся. Это было во время гражданской войны, когда вампир, которого они послали на переговоры о торговле в другой штат, вернулся с историей о женщине по имени Кэтрин Пирс, идеально соответствующей описаниям Катерины, которую видели в Вирджинии в качестве гостьи в доме крупного землевладельца по имени Джузеппе Сальваторе. Элайджа попросил показать доказательства, и мужчина показал ее маленький портрет. Его сердце потеплело при виде Катерины. Красивая, царственная, все еще живая и бодрая после стольких лет. Солнечная улыбка осталась, но ее глаза стали другими, старше и темнее. Элайджа спросил мужчину о том, знал ли кто-нибудь еще о его истории, и когда тот ответил "нет", он вырвал сердце вампира и сжег портрет, гарантируя Катерине по крайней мере еще несколько лет покоя. Никлаус был отвлечен в Новом Орлеане, но он не стал бы спорить с готовностью своего брата отправиться в Виргинию, чтобы утолить четырехсотлетнюю обиду. Особенно с учетом того, что ему еще предстояло найти другого двойника. Элайджа подумывал о том, чтобы самому пойти к ней, но... Это больше не имело смысла. Новый Орлеан был его домом, и впервые за столетия он по-настоящему вложился в то, что они с Никлаусом там строили. Кроме того, Катерина явно жила хорошо, сбежав от них. Было к лучшему, что они держались подальше друг от друга. Это сохранило ей жизнь. В конце концов, когда их пути снова переплелись с появлением Елены Гилберт, они нашли свой путь обратно друг к другу. И Элайджа оценил то короткое время, которое они провели вместе. Это было похоже на завершение. Катерина ни в коем случае не была тем же человеком, каким была все эти столетия назад, но и он тоже изменился. Она напомнила ему о более легких временах, о том, когда он привык смотреть на мир через менее циничные и более обнадеживающие линзы. И, возможно, именно из-за нее Элайджа решил отправиться в путешествие в Новый Орлеан, как только узнал о заговоре ведьм против его брата. И потом, почему он решил остаться. Она заставила его вспомнить, каково это - жить с определенной целью, ожидать от жизни чего-то большего, чем просто выжить еще одно тысячелетие. Чудесная беременность дала именно это - шанс найти искупление для его брата и вернуть его семью на правильный путь. Трое оставшихся Майклсонов могли бы собраться вместе, чтобы дать этому ребенку все, чего у них никогда не было: любящих родителей, безоговорочную поддержку семьи и защиту от зла этого мира. Это был не просто способ спасти Клауса, это был способ спасти их всех. Возможно, если бы он не провел эти месяцы с Катериной, он бы не поверил, что это все еще возможно. В любом случае, их роман никогда не продлится долго. С годами она стала беспокойной душой, никогда нигде не задерживаясь надолго. Достаточно скоро она отправится куда-нибудь еще, куда бы ее ни привело ее бесстрашное сердце. Кроме того, у него сложилось четкое впечатление, что она нашла любовь всей своей жизни в лице младшего Сальваторе, которого она так до конца и не смогла забыть. Привязанность Элайджи к ней выдержала испытание временем, она оставалась ему очень дорога, но не так, как раньше. Столетия оскорблений и потерь, и Никлаус ожесточил свое сердце. Он больше не был влюблен, а после Селест сомневался, что когда-нибудь будет. Однако Катерина пробудила в нем более мягкую сторону. Ту, которая спала так долго, что он уже не совсем помнил, каково это - смотреть на мир с надеждой. Однако самым любопытным было то, насколько безжалостной и жестокой она стала, все еще сохраняя широко раскрытое стремление к счастью. После всего Катерина все еще верила, что есть то место, где-то там, где можно найти горшок с золотом на краю радуги. Возможно, немного наивно, но, несомненно, освежает, в какой-то степени восстанавливая веру Элайджи в своего брата и их совместное будущее, как семьи. Поэтому, хотя он знал, что им никогда не суждено было быть вместе, и хотя он не жалел о том, что выбрал Никлауса и Новый Орлеан, он чувствовал, что должен попрощаться с ней. Поблагодарите ее за то, что она напомнила ему о том, каково это - верить во что-то большее, чем твое собственное, и сказать ей, как глубоко ему жаль, что она умирает. Он надеялся, что она наконец-то будет свободна и сможет жить полной жизнью, больше не боясь собственной тени, теперь, когда Никлаус наконец-то официально помиловал ее. Такой трагический поворот судьбы... - Элайджа, - выдохнула Катерина, ее голос был хриплым и воздушным, все ее лицо осветилось при виде него. - Ты пришел. Он улыбнулся, взял ее руку в свою, сел рядом с ней и тепло поцеловал. - Конечно, Катерина, а как иначе, - сказал он. Даже будучи умирающей старухой с морщинами на лбу и в уголках глаз, она все еще была красива. Ее хрупкое тело было маленьким в этой постели, но ее душа оставалась больше, чем сама жизнь. Тот факт, что она снова была человеком, заставил его вспомнить 1400-е годы; ирония заключалась в том, что, когда она выглядела старше, чем когда-либо, Элайджа чувствовал себя моложе, на 600 лет легче. Элайджа сидел рядом с ней, держа ее за руку и вспоминая старые времена, пока она не заснула, измученная. Он бы остался подольше, но Тайлер Локвуд выбрал именно этот момент, чтобы наконец вернуться в Мистик Фоллс. Как бы Элайдже ни хотелось поболтать с этим мальчиком наедине о его пребывании в Новом Орлеане, вряд ли это казалось разумной идеей. Если бы Тайлер увидел его там, он бы немедленно начал спрашивать о Кэролайн, и тогда все бы узнали. Кроме того, он не может представить, что Кэролайн была бы счастлива, если бы узнала, что он избил мальчишку Локвуда до полусмерти, каким бы заслуженным это ни было. Вместо этого Элайджа улизнул прежде, чем Тайлер смог его увидеть, сказав Стефану передать его любовь Катерине. Затем он забрал Ребекку из Гриль-бара, куда его сестра отправилась поиграть в дартс с тем безвкусным футболистом, который ей так нравится по причинам, которые находятся за пределами понимания, и они отправились домой. В целом, Элайджа отсутствовал меньше двух дней, но путешествие по переулку воспоминаний определенно заставило его почувствовать себя намного дольше. - Мне не следовало уезжать из Мистик Фоллс, - призналась Ребекка, пока он вел машину. - Там я была счастливее. - С этим невзрачным мальчиком? Ребекка, пожалуйста. Ты можешь найти кого-то лучше. - Я действительно понравилась этому невзрачному мальчику, и нам было очень весело вместе. Я могла бы поступить в колледж. - Зачем тебе это делать? - Это называется жить, Элайджа. В этом ваша с Ником проблема. Вы думаете, что война и завоевания - это единственный способ жить. Ваш список смертельных врагов становится все длиннее и длиннее, и все же никто из вас не становится от этого счастливее. Может быть, я просто хочу чего-то другого. Что-то... Проще. Легче. Притвориться для разнообразия нормальным человеком, что я и делаю, когда я с Мэттом. Он не относится ко мне как к древней, он относится ко мне как к избалованной девочке, которой я хотела бы быть, и я очень благодарна за это. Слова Ребекки укрепили в Элайдже уверенность в несчастье его сестры. Она оставит их, это только вопрос времени, и чем тяжелее Никлаус сделает их жизнь, тем ближе она будет к тому, чтобы выйти за дверь. Элайджа чувствует себя виноватым за то, что не уделяет ей того внимания, которого она заслуживает, но он вряд ли думает, что этого будет достаточно. Ребекка хочет большего, чем просто два чрезмерно заботливых брата; она хочет свою собственную историю, жизнь, которую она может полностью написать сама. Будучи самой младшей, она всегда подчинялась их воле и капризам, особенно Никлауса. Его любовь к ней превосходит все, что он испытывает к остальным, Элайджа всегда это знал. Возможно, потому, что они были очень похожи внешне. Майкл всегда заставлял Никлауса чувствовать себя отверженным и помыкаемым, но он находил утешение в своей младшей сестре с такими же светлыми волосами и голубыми глазами. Ребекка была его любимицей с тех пор, как он был мальчиком, отрада его глаз. Он так защищал ее, был таким внимательным. Но эта любовь приобрела мрачные очертания с тех пор, как они были обращены. Это усилилось вместе с паранойей Никлауса. То, что раньше было сладким, стало граничить с болезненным. И чем дольше Майкл охотился на них, тем хуже ему становилось. Его чрезмерная заботливость перерастала в ревность всякий раз, когда он думал, что их сестра может бросить их ради одного из своих поклонников, всегда полагая, что все пытаются воспользоваться ее властью, использовать ее в своих эгоистичных интересах. И, если быть справедливым... Он не всегда ошибался. Ребекку по-прежнему было так же легко влюбить, и это привело ее в некоторые довольно сомнительные компании. Но как ее братья, их работа заключалась в том, чтобы советовать ей, а не запрещать, и Никлаус никогда до конца не понимал разницы между ними. По мере того как с годами он терял свою человечность, он становился все более и более контролирующим, временами тираническим, и Ребекка была самой большой жертвой его болезни. И все потому, что он заботился о ней больше, чем о ком-либо другом в мире, даже об Элайдже, который любит их обоих одинаково и всем сердцем. Любовь Никлауса может быть острой, как нож. Будет грустно видеть, как она покидает их, в то время как Элайджа пытается построить семейный дом, о котором он всегда мечтал для них, теперь с Кэролайн и ребенком. Он заметил, насколько близки они стали, всегда ходят вместе, хихикают, делятся секретами, спрашивают мнения друг друга — и, конечно, ссорятся, потому что Ребекка, возможно, более сговорчива, чем Никлаус, но только немного. В конце концов, она все еще Майклсон, а у Кэролайн хватает терпения только на их глупости. Он просто надеется, что, когда придет время его сестре уходить, она не сделает этого, затеяв ссору с Клаусом. Это только усложнит ситуацию. Особенно, если она застанет его в одном из его знаменитых отвратительных настроений, как, например, прямо сейчас. Два дня абсолютно ничего не сделали, чтобы успокоить его гнев. Каким он был, когда Элайджа ушел, таким он и остался, когда она вернулись домой. Он думал, что побег в Мистик Фоллс избавит его от худшего, но он ошибался. Очевидно, Никлаус скрывал это до последнего. Элайджа не может вспомнить, когда в последний раз видел своего брата таким, и когда дело доходит до Клауса, который лелеет свою ярость с тщательной преданностью человека, заботящегося о домашнем животном, это говорит о многом. Как только он видит Элайджу, его лицо искажается в такой ужасной гримасе, что Элайджа думает, что он либо укусит его, либо его хватит удар. - В чем дело, брат? - спрашивает он, на мгновение испугавшись, что что-то случилось, пока их не было. Никлаус подходит к его лицу так близко, что Элайджа чувствует запах алкоголя в его дыхании. - Так быстро вернулся? Не мог оставаться так далеко очень долго, не так ли? Такой семейный человек... мой брат. - Он практически выплевывает последнее слово, покрытое чистым ядом, прежде чем удалиться. - Ладно, что ты натворил? - спрашивает Ребекка, складывая руки на груди. - Я... - на мгновение Элайджа рассматривает возможность того, что он знает о почти поцелуе. Возможно, Кэролайн поделилась этим с ним в его отсутствие. Это объяснило бы его поведение. Но он был таким с тех пор, как Элайджа уехал, и он вряд ли думает, что Кэролайн рассказала бы ему что-нибудь, по крайней мере, не поставив Элайджу в известность об этом. Кроме того, если бы он знал об этом, он бы также знал, что они не целовались, что Кэролайн остановила Элайджу, сказав, что она в него влюблена. Почему он должен быть таким злым из-за чего-то, что технически хорошо? Не имеет никакого смысла. - Я понятия не имею, - отвечает он. Самое странное, что до этого Клаус был в таком нетипично хорошем настроении. В то время как все запаниковали из-за угрозы неминуемой гибели и возможных последствий ритуала Жатвы, даже Элайджа, переполненный эмоциями из-за Селест, Клаус сохранил рассудок. Элайджа на самом деле гордился его проявлением зрелости. Но это не длилось долго. Он не просто вернулся к своему обычному состоянию, ему стало хуже, и без видимой причины. - Все сюда! Соберитесь вместе! Давайте! Давайте! - они следуют за голосом Клауса во внутренний двор, где он подзывает всех своих приспешников-вампиров присоединиться к нему. Марсель сообщил им, что созвал всех на экстренное совещание. - И о чем оно? - спросил Элайджа. - Если ты не знаешь, то почему, черт возьми, я должен знать? - ответил Марсель, небрежно пожав плечами. Он все еще выглядит расстроенным, не совсем оправившись от того ужаса на кладбище. Очевидно, он предпочел бы быть где угодно, только не здесь. - Дорогие братья, прошу вашего внимания, - продолжает Никлаус, когда все слушают. - Как вы все знаете, ведьмы Давины больше нет с нами. Без нее мы больше не сможем следить за деятельностью наших соседей-ведьм. - Привет, - Элайджа с таким вниманием слушал речь своего брата, что не заметил приближения Кэролайн. Она подошла и встала рядом с ним с застенчивой улыбкой на лице, как будто прощупывает почву. Она все еще выглядит сонной, ее волосы немного взъерошены и собраны в свободный пучок на макушке. Элайджа думает, что она выглядит прелестно, а потом отворачивается. - Что здесь происходит? - Никлаус созвал экстренное совещание. - Зачем? - Я надеюсь, я скоро это выясню, - он делает паузу, а затем снова поворачивается к ней. - Вы двое... Вы ругались или спорили о чем-то? Кэролайн насмешливо фыркает. - Лучше было бы спросить, было ли что-нибудь еще, кроме споров? - Почему это? - Он почти не разговаривал со мной с тех пор, как вы с Ребеккой уехали, и несколько раз, когда он это делал, это заканчивалось либо тем, что он кричал и уходил, либо тем, что я кричала и уходила. - Значит, он такой уже несколько дней. - Ага. Очень долгие несколько дней. - Это означает, что они просто стали намного опаснее для нас, - продолжает Клаус. - Я хочу сказать, что нам нужно держать их на поводке. - Держать кого на поводке? - спрашивает Кэролайн. Элайджа вздыхает. - Ведьм. - Диего, я хотел бы спросить, не мог бы ты возглавить все приготовления. - Да, чувак! Давайте сделаем это! Он чувствует, как Кэролайн ощетинивается рядом с ним, но прежде чем Элайджа успевает посоветовать ей не делать этого, она уже спускается по лестнице, чтобы противостоять Клаусу. Элайджа видит тот самый момент, когда он поворачивается к ней лицом. В его глазах мелькает целый набор чрезвычайно сложных эмоций, ни одну из которых Элайджа не может идентифицировать. Но то, как поджимаются его губы, совершенно ясно. - Что ты делаешь? - спрашивает Кэролайн, когда вампиры начинают выходить один за другим, взволнованно обсуждая вандализм в уголке ведьм во Французском квартале. Они как будто живут ради этих маленьких моментов насилия, которые Клаус или Марсель время от времени им позволяют. Такие ограниченные. - Это дело вампиров, милая, - отвечает его брат таким снисходительным тоном, что Элайджа видит, как у Кэролайн со второго этажа встают дыбом волосы. - Держись от этого подальше. - Прошу прощения? - Ее руки сжимаются в крепкие кулаки рядом с телом. - Ты только что приказал им устроить мясорубку. Это дело ведьм. - Ох, выходит, ты настолько хорошо знакома с городом, что теперь считаешь себя одной из них? - Мне не нужно считать себя одной из них, чтобы знать, что это чушь собачья. После того, что случилось с Давиной... - Я больше не могу контролировать ведьм. Я же не могу допустить, чтобы они сейчас чувствовали себя слишком комфортно, правда? Ты знаешь ведьм. Никому из них нельзя доверять. Лицо Кэролайн вытягивается. - Что? Почему ты... - Избавь меня от своего нытья, Кэролайн. У меня нет на это времени. У меня тут королевство, которым нужно управлять. - Никлаус, - он произносит имя своего брата как предупреждение. - Ах. Вот он. Мой благородный брат, - усмехается он. - Мне было интересно, когда ты появишься, чтобы защитить честь ведьм. Возможно, ваша близость заставила тебя почувствовать себя одним из них? Кэролайн смотрит на него совершенно потерянно, а затем качает головой. - Клаус, что бы тебя ни укусило, не вымещай это на других людях. Мы только что вышли из серьезного кризиса, а ты собираешься начать еще один? Мы не знаем, что произойдет теперь, когда ритуал Жатвы завершен, - довольно резонно говорит Кэролайн. - Я устал притворяться милым, - огрызается он, одаривая их обоих взглядом, который мог бы поджечь бумагу. - Ведьмы вероломны, и я не буду сидеть сложа руки и ждать, чтобы выяснить, что случилось с силой, которая была похищена во время этого ритуала. Но, пожалуйста. Не позволяйте мне мешать вам двоим прекрасно провести день. Он разворачивается и уходит прочь из комплекса, оставляя их обоих ошеломленными и потерявшими дар речи. - Черт возьми, - замечает Марсель, который остался сидеть там же, где и был, спокойно потягивая напиток. - Что ты сделала? - Ничего! - Кэролайн протестует, отчаянно жестикулируя. - Что, черт возьми, с ним не так? Что ты сделал? - она переводит вопрос на Марселя. - Я украл пару бутылок Бурбона из его погреба, но я не думаю, что это он такой из-за этого. - Я не понимаю. Он сошел с ума. Вы видели, как он говорил о ведьмах? Он имел в виду меня, верно? Элайджа открывает рот, чтобы ответить, но затем снова закрывает его, когда понимает, что ему нечего предложить хорошего. Его брат явно из-за чего-то злится и срывается на них, и единственный очевидный способ объяснить это - это тот не случившийся поцелуй, но Элайджа совсем не хочет об этом думать сейчас. Или вообще когда-либо, если уж на то пошло. Более того, он все еще думает, что это должно быть что-то другое. Если бы Клаус увидел их, он бы понял, что они никогда не целовались. Так что же, черт возьми, сейчас не так с его братом?***
Кэролайн даже не потрудилась никому рассказать, прежде чем покинуть территорию. Когда два стража, которые повсюду преследует, пытаются остановить ее, она просто щелчком запястья сворачивает им шеи и продолжает свой путь, не пропуская ни одного шага. Она также не тратит свое время впустую, пытаясь спрятать тела. Позволяет Клаусу разобраться с беспорядком. Ей просто нужно было на мгновение убраться к черту из этого места, проветрить голову. Вот уже несколько дней она пытается выяснить, что именно вызвало вспыльчивость Клауса, но, как она ни старается, не может найти ответа. И, очевидно, требовать от него слишком многого - ожидать, что он сам все расскажет. Он либо полностью избегал ее, либо вел себя в такой приводящей в бешенство манере, что она скорее ударила бы его по голове, чем заговорила с ним. Каждый раз, когда она хотя бы пытается спросить, что с ним не так, он просто обрывает ее и уходит, надув губы. Мягко говоря, иронично, что кому-то, кто наслаждается звуком собственного голоса так же сильно, как Клаус, и так красноречив, когда дело доходит до придумывания красочных смертельных угроз, было бы так трудно использовать свои долбаные слова, когда это больше всего необходимо. Конечно, еще была вся эта история с Элайджей, но... Никто их не видел. И никто не сказал ему об этом. И никто не целовался, черт возьми. Если бы Клаус каким-то образом был там и стал свидетелем этого, он бы увидел, что она остановила Элайджу, услышал бы, что она сказала. Даже если бы он все еще злился на Элайджу, он бы не набросился на нее вот так. Кэролайн не сделала ничего плохого. Она никогда не просила Элайджу попытаться поцеловать ее, если это действительно причина, по которой Клаус уже несколько дней в такой ярости. У нее нет причин чувствовать себя виноватой или извиняться; во всяком случае, это он должен просить прощения за то, как он с ней обращался. На данный момент Кэролайн просто отказывается быть той, кто сделает первый шаг. Если его что-то беспокоит, то Клаусу следует перестать вести себя как бунтующий подросток и начать говорить. Она может быть и ведьма, но она не экстрасенс. Кэролайн была так взвинчена в ночь ритуала Жатвы, так близка к срыву, боялась конца света, расстроена из-за Элайджи и той роли, которую она сыграла в том, как все обернулось, из-за смерти Давины... И все это время присутствие Клауса было удивительно успокаивающим. Он был опорой, когда она нуждалась в нем больше всего, и так невероятно заботился о чувствах Марселя. Кэролайн верила, что он был искренне расстроен смертью девочки, если не ради себя, то ради других, что для разнообразия продемонстрировало некоторый эмоциональный рост, какое-то столь необходимое сочувствие. А потом, совершенно неожиданно... Ничего. Он просто снова щелкает пальцами, и все возвращается на круги своя. Это просто не имеет никакого смысла. Кэролайн настолько сбита с толку, что даже не может собраться с духом, чтобы почувствовать себя настолько оскорбленной и обиженной, какой заслуживает сегодняшняя утренняя ссора. Однако, если Клаус продолжит в том же духе, она обязательно добьется своего. Побродив некоторое время бесцельно, она оказывается у Руссо. Немного за полдень, но входная дверь, похоже, открыта, поэтому она входит. - Привет? Ками встает из-за прилавка. - Кэролайн! - приветствует она, сияя. - Какой сюрприз! Я не думаю, что ты заходила раньше. Я как раз готовилась к открытию. - О, эм... Я могу вернуться... - Ни за что! Заходи, пожалуйста! - Ками жестом приглашает ее занять место у стойки. - Спасибо, - говорит она, благодарно улыбаясь Ками. Только тогда она замечает, что место выглядит как небольшой беспорядок, и не в стиле крутого хипстера, которому на самом деле все равно. Настоящий беспорядок. - Что здесь произошло? Ками закатывает глаза. - Софи. Она наш повар. Я слышала, она была здесь прошлой ночью, после того как мы закрылись. - Ох, - Кэролайн смотрит вниз на свои руки, лежащие на стойке. Во всем этом она не переставала думать о Софи. Внезапно она чувствует волну сочувствия к ведьме. Она выглядела совершенно разбитой после ритуала, когда ее племянница не вернулась к жизни, как предполагалось, и в то время как у Кэролайн и Марселя были друзья, которые могли бы поддержать их, у Софи никого не было. Она сожгла все мосты со своим ковеном, слепо посвятив себя возвращению Моник к жизни, даже потеряв свою сестру. Кэролайн не испытывает теплых чувств к ведьме, но она действительно потеряла все из-за Жатвы. Беременность открыла ей совершенно новый взгляд на отчаявшихся людей, готовых пойти на крайние меры ради своих близких. Раньше было легче судить. Было больно смотреть, как Софи рыдает над мертвым телом своей племянницы, умоляя предков воскресить ее. Неудивительно, что она сошла с ума. - Как твоя спина? - спрашивает Ками, собирая пустые бутылки со стойки и с пола. - Я удивлена, что ты это помнишь, - бормочет она. Она думала, что Клаус уже прогнал бы эти воспоминания прочь. - Ауч, - говорит Ками, и ее лицо превращается в хмурое выражение. - Знаешь, то, что я рассказал тебе о своей забывчивости, не означает, что у меня болезнь Альцгеймера. - Мне жаль. Я знаю, я не хотела... я... Извини. Ками улыбается. - Все в порядке. Ты беременна, я могу сделать тебе небольшую поблажку. Кэролайн подавленно вздыхает. - Сегодня утром у меня голова кругом идет. Клаус вел себя как осел, и я просто выместила это на тебе. - Что он сделал? - О, ну знаешь, - она пожимает плечами. - Клаус. Угрюмый. Грубый. Набрасываешься без причины. - Знаешь, ты не первый человек, от которого я слышу, что он такой. Это так странно, он всегда был так добр ко мне. Конечно, мы не так много времени проводили вместе, но я никогда не чувствовала от него такой энергетики, а я обычно довольно хорошо разбираюсь в людях. Он просто... милый. Кэролайн чувствует, как в груди у нее закипает гнев. То, что он не только заставил бы Ками забыть все, что он ей сказал, когда она не в его присутствии, но и изменил бы само ее мнение о нем, заставил бы ее думать, что он хороший, а не мудак, который играл с ее разумом и ее жизнью, это просто— Фу. Это так раздражает. Она ожидает такого ужасного поведения от вампиров в целом. Они, как правило, самоуверенные ублюдки с комплексом превосходства и совершенно не заботящиеся о жизни нормальных людей. Как будто весь мир - это их долбаная игровая площадка. Ками была просто обычной девушкой, живущей своей жизнью, работающей в баре, чтобы иметь возможность оплатить учебу, пока не пришел придурок и не решил, что хочет заполучить ее. Это было все, что потребовалось для того, чтобы ее жизнь полностью изменилась — и она даже не знает этого! У нее никогда не было выбора, хочет ли она быть частью этого мира или нет, хочет ли она слушать бред Клауса или нет. Он просто заставил ее. Если бы это был кто-то другой, Кэролайн почувствовала бы отвращение и раздражение, но в этом вся суть вампиров. Но он не просто какой-то вампир, это мужчина, от которого у нее будет ребенок. Он должен был быть образцом для подражания для их дочери; вместо этого он ведет себя точно так же, как мужчина, который надругался над ней и травмировал ее на всю жизнь. Это неприемлемо. Ее пылающее негодование, должно быть, отразилось на ее лице, потому что Ками поднимает руку, чтобы Кэролайн подождала минутку, и говорит: - У меня есть кое-что, чтобы подбодрить тебя. Она идет на кухню с задней стороны и возвращается минут через пять с гордой улыбкой на лице и прекрасной "маргаритой", которую ставит прямо перед Кэролайн. - Та-да! - Хм... Это выглядит великолепно, Ками, но ты ничего не забыла? - Кэролайн поднимает брови и указывает пальцем на свой живот. - Безалкогольная, - отвечает она, и ее голос звучит по-настоящему взволнованно. - С тех пор как мы разговаривали на днях и ты упомянула, как ужасно было проходить через весь этот стресс без единой капли алкоголя, я почувствовала твою боль. Я с трудом могу представить, как пройду через выпускные экзамены, не напившись, не говоря уже о беременности. Итак, я взяла несколько рецептов из Интернета и поэкспериментировала. Это мой абсолютный фаворит на данный момент. Попробуй! Ты будешь моим подопытным кроликом. Кэролайн берет бокал с "маргаритой" и рассматривает его поближе. - Ты уверена, что здесь нет алкоголя? Выглядит так, будто тут его полно. - Просто попробуй его уже. Кэролайн отпивает из бокала, и ее глаза тут же выпучиваются. - Срань господняя! - Она снова пьет. - Ками! Это потрясающе! - Она делает еще один глоток, на этот раз более продолжительный. Ками смеется. - Я знала, что тебе это понравится. Он очень близок к оригиналу, да? - Ты издеваешься надо мной? Это идеально! Где ты была последние шесть месяцев моей жизни? Боже, - Кэролайн снова пьет, издавая восхитительный урчащий звук в горле. - Я готова расцеловать тебя прямо сейчас. - Скажи мне об этом еще раз после моей смены и пары рюмок текилы, и я, возможно, соглашусь, - говорит Кэми, подмигивая. - О, не искушай меня. Эти гормоны убивают меня. Ками хмурится. - Правда? - Что? Ты не думаешь, что беременные женщины могут иметь всплески возбуждения? - Нет, я знаю все, я просто... я имею в виду, ты живешь с Клаусом. Очевидно, ты с ним спала. - Один раз. Большие глаза Ками выпучиваются так карикатурно, что Кэролайн невольно фыркает. - Только один раз? Правда? - Ну, технически это было больше похоже на три раза, но я считаю это только как один, потому что это была всего одна ночь. И следующее утро. Но все еще часть одного дня. - А потом ты забеременела. - Ага. - И вы, ребята, никогда...? - Нет. - Вообще ничего? - Почему в это так трудно поверить? - Потому что вы живете вместе, и он отец твоего ребенка, и он выглядит так, и ты возбуждена. Это звучит как самая легкая проблема, которую можно решить в этом мире. В первый раз было так плохо? Мысли Кэролайн возвращаются на полгода назад, к той жаркой ночи в Мистик Фоллс, которая изменила все. Это осталось с ней в мучительном богатстве деталей, как будто это было только вчера. То, как руки Клауса блуждали по всему ее телу, собственнически и благоговейно. Как он исследовал каждый дюйм ее кожи своими губами. Как его мягкий язык касался ее собственного, затем спускался по ее шее, рисуя маленькие круги вокруг ее сосков, вокруг ее пупке... Боже, он действительно был несправедливо хорош в использовании своего языка. Все, к чему он прикасался, взрывалось ощущениями и жаром. Она чувствует, как по спине медленно пробегает дрожь, и снова фокусирует взгляд на Ками, пряча румянец на щеках за бокалом. - Это было... хорошо, - кротко говорит она, а затем прочищает горло, немного ерзая на своем стуле. - Просто хорошо? - Довольно хорошо, - Ками приподнимает бровь. - Ладно, это было здорово, - выпаливает она. - Лучший долбаный секс, который у меня когда-либо был. Вот так. Счастлива? - Неудивительно, что эта женщина специализируется на психологии. Она просто смотрит на тебя своими большими глазами, и все начинает выливаться. Как будто у нее есть естественные навыки внушения или что-то в этом роде. Ками хихикает. - И тебе не хотелось повторить? Кэролайн вздыхает, ставя "Маргариту" на стол. Да, она хочет сказать. Все это чертово время. Смешно, как сильно ее все еще влечет к Клаусу, даже спустя столько времени. По общему признанию, он делал некоторые вещи, которые не могли исправить даже эти ямочки на щеках, но она не раз ловила себя на том, что восхищается им издалека. То, как он говорит, как он звучит, как он жестикулирует, когда нервничает, как он ухмыляется... Клаус обладает уверенностью и безупречной грацией дикаря в сочетании с внешностью кинозвезды, и когда он разгуливает в своих обтягивающих джинсах и этих Хенли, у Кэролайн не может не играть воображение. Он настолько порочен, насколько это возможно, и постоянно выглядит очень соблазнительно, что представляет собой комбинацию, предназначенную Богом для того, чтобы свести ее с ума. Иногда трудно сказать, чего ей хочется больше всего: дать ему пощечину или заткнуть ему рот поцелуем. Несмотря на все их ссоры и разногласия, были моменты, действительно напряженные, когда Кэролайн думала, что не стала бы сопротивляться ему, если бы он протянул руку. Беременность сделала ее более уязвимой, чем когда—либо, а временами и более возбужденной, чем когда—либо, и Клаус всегда оказывал на нее странное влияние, даже прежде, чем она была готова признать это, так что она даже не может винить в этом гормоны. Но дело в том, что Клаус ходит так, как будто хочет все разглядеть, но, несмотря на все его кокетство и прямоту, он не сделал ни единого движения в ее сторону. Ну... технически, он тоже не делал никаких шагов к ней раньше. Он заявлял о своем интересе, но никогда не предпринимал никаких шагов, даже когда у него была такая возможность. Мяч всегда был на стороне поля Кэролайн. Вероятно, это был его способ проявить уважение к ее желаниям, что на самом деле странно мило. Во всяком случае, для кого-то вроде Клауса. Он обуздал всю свою агрессивность и инстинкты альфа—самца, когда дело касалось ее - не считая пары ситуаций, когда он пытался разозлить Тайлера больше, чем что-либо еще. Возможно, сейчас он применяет ту же тактику, позволяя ей решать, когда она будет готова. Но иногда все, чего хочет девушка, - это быть сбитой с толку и не думать слишком много. Чем больше шансов он дает ей поразмыслить над их редкими обстоятельствами, тем более нерешительной она становится… и чем безумнее он себя ведет, тем дальше она от того, чтобы когда-либо подступиться к нему. Кэролайн не собирается изображать отчаявшуюся, возбужденную леди, умоляющую о внимании. Особенно, когда он делает такие вещи, как его маленькая истерика этим утром. Это полностью убивает любое настроение. - Все сложно, - просто говорит она. Ками понимающе хмыкает. - Еще и ребенок... Должно быть, нелегко найти равновесие. - Вот именно. Сначала я должна подумать о ребенке. Что бы у нас ни было в прошлом, нам придется найти способ мирно сосуществовать ради нашей дочери. Я не знаю, сильно ли поможет секс, - Хотя это определенно помогло бы мне. Ками на мгновение исчезает за дверьми и возвращается с миксером, чтобы наполнить бокал Кэролайн. - Я думаю, тебе действительно нужна передышка. - Ты понятия не имеешь как сильно, - Она снова пьет, закрыв глаза и на секунду притворяясь, что пьянеет от этого. Чудесным образом, это успокаивает ее. - Я буду вечно у тебя в долгу за это. - Для чего еще нужны друзья, верно? - Ками снова подмигивает ей и возвращается к своим обязанностям. В голове Кэролайн мелькает идея. Слишком смелый. Может быть, даже рискованный. Она никогда не делала этого раньше, и она знает, что это требует абсурдного количества энергии, которая у нее просто может быть благодаря маленькой дополнительной батарейке, растущей внутри нее. Она почти уверена, что видела что-то в одном из гримуаров Клауса, и это не казалось невозможным, просто... долгим и трудным. И болезненный, наверное. Но попробовать стоит. - Послушай, Ками, - начинает она. - Что ты делаешь сегодня вечером? - Моя смена заканчивается в восемь, и потом я совершенно свободна. А что? - Как ты относишься к тому, чтобы приехать ко мне? - Ты хочешь, чтобы я поговорила с Клаусом за тебя? - О, Боже, нет. Никакого Клауса. На самом деле, даже не говори ему. Давай сделаем это тайным девичником. Ками ухмыляется. - Мне нравится, как это звучит. Рассчитывай на меня.***
- Подожди. Ты хочешь сказать мне, что он выпустил Тьерри Ванчура из сада? По его собственному приказу, а не Марселя? - спрашивает Элайджа, прогуливаясь с Ребеккой. Ей внезапно захотелось гамбо, и он согласился встретиться с ней за ланчем. Не каждый день вампиры садятся за настоящую семейную трапезу, и после их разговора в дороге он думает, что эти крошечные моменты могут быть именно тем, что нужно Ребекке, чтобы чувствовать себя более связанной с их семьей. Кроме того, это был хороший предлог, чтобы держаться подальше от мучений, которые вызывает настроение их брата. - Да. Я только что помогла ему. - Я удивлен, - говорит Элайджа. Это действительно было очень неожиданно, особенно с учетом того, что Клаус организовал тюремное заключение Тьерри — и убил его девушку, о чем нельзя забывать. Тьерри когда-то был правой рукой Марселя, и Клаусу обычно очень трудно доверять людям, на чью преданность уже претендовали другие. - Я не думал, что это похоже на Никлауса - проявлять милосердие к врагу, особенно в такой день, как сегодня. Может быть, это и есть прогресс. Ребекка усмехается. - Брось, Элайджа. Как ты думаешь, кто убедил Клауса выпустить Тьерри? - Зачем тебе это делать? - Потому что, несмотря на помилование Клауса, Тьерри презирает его. Мне нравится это в Тьерри, хорошо иметь союзника, который не совсем готов приползти, когда наш брат щелкнет пальцами. Мне также нравится, что Тьерри раньше встречался с ведьмой, так что он знает все о ковенах Французского квартала. Может быть, он сможет привести меня к тому, кто украл магию Жатвы. - Ребекка, мы все опустошены результатом этого ритуала... - В том-то и дело, что результата не было, - обрывает его сестра с язвительностью в голосе. - Мы оба знаем, что такая сила просто так не исчезает. Кэролайн обратила на это мое внимание, и она абсолютно права. Кто-то украл ее, я хотела бы знать, кто, и тогда я хотела бы сделать из них союзников. Элайджа останавливается. - С какой именно целью? Ребекка поворачивается к нему лицом. - Я устала от угроз и контроля со стороны нашего брата-тирана. Если ты хочешь остановить хулигана, тебе нужна сила, чтобы противостоять ему. Элайджа вздыхает. - Я ожидаю такого поведения от Никлауса. И меня очень разочаровывает тот факт, что оно исходит от тебя, Ребекка. - Почему ты все еще защищаешь его? - Разве ты не видишь, что по-своему он прилагает здесь усилия? Он пригласил нас обратно в наш семейный дом. Он жаждет воссоединения нашей семьи. - И как надолго? - она язвит с негодованием. - Это его трюк, Элайджа. Он усыпляет тебя ложным чувством товарищества и родства, а затем набрасывается на тебя, как змея. Я каждый раз попадаюсь на это и в итоге получаю кинжал в грудь за свои неприятности, и ты тоже. Он уже начинает меняться обратно. Ты видел его сегодня утром. Он был невозможен. Кто знает, какое безумие зреет у него в голове? С меня хватит. - Он действительно был немного не в себе этим утром... - Не в себе? Ты имеешь в виду, что он слишком в себе. - ...но я думаю, что он приближается к некоторому подобию мира здесь. Лидерство, на самом деле, может пойти ему на пользу, - Ребекка качает головой и разворачивается, чтобы уйти. - А теперь, сестра, пожалуйста, - быстро добавляет он, побуждая ее остановиться. - Я прошу тебя, если ты не можешь поддержать его, то, по крайней мере, не делайте ничего, чтобы спровоцировать его. Ребекка бросает на него взгляд, который говорит, что она на 100% против ненападающего подхода Элайджи к Никлаусу, а затем уходит. Достаточно трудно контролировать импульсивность Никлауса, если ему придется иметь дело еще и с Ребеккой, они все равно что обречены. Он продолжает свой путь обратно к комплексу в одиночестве, все время думая о том, что Ребекка могла бы предъявить их брату с помощью этого человека Тьерри. Она должна знать лучше, чем пытаться придираться к нему, когда он уже в настроении для драки. Никлаус обычно не оценивает свою реакцию на провокацию, и если он снова положит Ребекку в гроб за измену, Элайдже будет очень мало что использовать в ее защиту, если она действительно в сговоре с врагом. Снова. Как раз в тот момент, когда, казалось, они наконец достигли золотой точки, после долгих месяцев трудного подъема на крутой холм... Элайджа полон решимости понять, что стоит за ужасным настроением Клауса в последнее время, но он обнаруживает, что его ждет нечто гораздо более тревожное, чем клыки Никлауса, когда он возвращается в лагерь. - Что здесь происходит? - спрашивает он, и Диего и Клаус оба отходят в сторону, чтобы он мог хорошенько рассмотреть то, что они обсуждали. Два вампира лежали мертвыми на полу. Элайджа присаживается на корточки рядом с телами. Нет никаких признаков травм или нападений - за исключением отличительного знака, вырезанного на лбу каждого из них. Знаки, которые Элайджа знает слишком хорошо, и которые он не видел почти столетие. - Кто это сделал? - Мы еще не знаем, - говорит Диего. - Кто бы это ни сделал, он умрет за это, - добавляет Клаус. - Удивительно, но я не возражаю, - отвечает Элайджа. - Однако я хотел бы знать, где они научились такой темной магии. Я надеялся никогда больше не увидеть этот символ. - Элайджа встает на ноги и обменивается обеспокоенным взглядом со своим братом. По крайней мере, в этом отношении они, похоже, находятся на одной волне. - Я помню, что это подпись дурака, который когда-то выступал против нас. Очевидно, какая-то выскочка-ведьма использует старые трюки. Я сделаю с ней то же, что сделал с него. Диего, когда наступит ночь, я хочу, чтобы ты собрал всех вампиров в Квартале. Достань мне голову того, кто это сделал, и насади ее на палку. - Да, это будет проблемой, - говорит Диего, делая умный шаг назад от Никлауса. - Все напуганы, чувак. У нас давно не было ведьм, убивающих вампиров. Марсель позаботился об этом. - Марсель убежал, как испуганный ребенок. Вы все остались со мной, - шипит его брат в ответ своему приспешнику, что звучит гораздо больше как угроза, чем ободряющая речь, в которой явно нуждаются напуганные вампиры. - Ты спрашивал Кэролайн? - Вмешивается Элайджа. - И почему я должен это делать? - Она ведьма. - Не очень полезная. Брови Элайджи хмурятся. - Я не знаю, откуда это в тебе, брат, но я уверен, что это просто одна из тех ужасных вещей, которые ты иногда говоришь без особого смысла, так что я пропущу это мимо ушей. У тебя есть ведьма, которой ты можешь доверять, прямо под твоей крышей, и ты не советуешься с ней, когда один из твоих людей появляется со следами темной магии, вырезанными на его плоти? Тень пробегает по глазам его брата. - Она не ведьма Французского квартала, почти ничего о них не знает, как она сама неоднократно отмечала. - Возможно, тебе следует... - Мне не нужно ее мнение! - он рычит. - Если ты такой же трус, как и все здесь присутствующие, брат, то пожалуйста. Держись подальше, советуясь со своей ведьмой. Я сам с этим разберусь. Элайджа наблюдает, как его брат уходит в одиночку, поскольку никто из других вампиров, по—видимому, не желает следовать за ним. - Диего, у тебя есть какие-нибудь идеи, почему он так себя ведет? Вампир пожимает плечами. - Разве он не всегда такой?***
- Вот ты где. Кэролайн поднимает голову от рисунков, которые она анализировала, и улыбается Элайдже. - Вампиры сказали, что ты сбежала? - Королевы драмы, - отвечает она, закатывая глаза. - Я просто свернула несколько шей и пошла прогуляться. С ними все будет в порядке, - говорит она, возвращаясь к просмотру стопки бумаг, сложенных на кровати Давины. Она занимала эту комнату так недолго, но трудно думать о ней как о чьей-то другом, кроме как о ее. Оказывается, у нее было гораздо больше рисунков, чем те, которые Элайджа собрал вместе, чтобы сформировать лицо Селест. Но все они, по-видимому, об одном и том же: предзнаменование чего-то зловещего. - Как Мистик Фоллс? - спрашивает она, стараясь, чтобы ее голос звучал не слишком нетерпеливо. - Все такой же, каким я его помню, - отвечает он, улыбаясь. - Все в порядке? - Я полагаю, что да. Кэролайн кивает. - А Кэтрин? - Мертва. Она была еще жива, когда я уходил, но я получил сообщение от Стефана, в котором говорилось, что она умерла вскоре после этого. - Разве ты не хотел остаться на похороны? Или они просто бросили ее в безымянную могилу посреди леса или что-то в этом роде? - Они обещали мне, что устроят ей достойные похороны. Но я подумал, что будет лучше, если я не останусь надолго. - Почему нет? Элайджа задумчиво смотрит на нее мгновение. - Это просто казалось неуместным. Очевидно, им было не очень комфортно в моем присутствии. Кэролайн напевает. - Ну, как бы там ни было, мне жаль. Я не была поклонником Кэтрин, но... Клаус сказал, что вы двое... были вместе или что-то вроде этого. - Или что-то в этом роде, - говорит он, присаживаясь на край кровати. - Ты просматриваешь рисунки Давины? - Да. Немного болезненно, я знаю. Я просто подумала, что мы так и не выяснили, почему она нарисовала эти картинки Селест. Просто это казалось таким важным, а теперь она умерла... - Она замолкает, оставляя все как есть. - Ты слышала что-нибудь о вампирах, найденных мертвыми? - Я что-то слышала, хотя это было не очень связно. Твой брат накричал на меня за то, что я осталась без присмотра, как будто я шестилетний ребенок, а потом ворчал о карантине для вампиров. Я предположила, что что-то произошло, но я не знаю, что именно, и, честно говоря, мне не хотелось продолжать разговор, чтобы выяснить это. - Два вампира были найдены с отметинами, вырезанными на их лбах. - Какого рода отметины? - Очень старые символы, которые когда-то использовала ведьма, у которой было несколько проблем с нашей семьей, много лет назад. - Правда? Возможно ли, что это один и тот же человек? - Нет, Никлаус убил его. Я думаю, что здесь мы имеем дело с подражателем, но с четкими намерениями, если он посылает такое сообщение. В любом случае, тебе не о чем беспокоиться. Кто бы это ни сделал, мы разберемся с ними. Это не займет много времени. Кэролайн пожимает плечами. - Я не волнуюсь. Во всяком случае, не об этом. - Он успокоится, - предлагает Элайджа, как будто он может читать ее мысли. - Никлаус иногда бывает таким. Что-то случается, он капризничает, а потом ужасно сожалеет об этом. - Да, хорошо. Мне жаль только, что твоему брату пришлось вести себя как осел, чтобы мы снова поговорили как нормальные люди. - Возможно, нам не следует. Ты помнишь, что даже малейшее наше взаимодействие, кажется, приводит его в бешенство. Может быть, именно поэтому он такой. - И что? Потому что он мудак мы больше не можем общаться? - Не из-за него, Кэролайн, - Элайджа смотрит на нее с нескрываемой нежностью, и у Кэролайн снова возникает это чувство в горле. Это то, чего она так боялась. Что слон в комнате все испортит, как только игнорировать его станет невозможно. Кэролайн не может представить, как она вообще выживет в Новом Орлеане, если Клаус ведет себя так, как сейчас, а Элайджа не разговаривает с ней — или, что еще хуже, вообще уедет из города. Но она также чувствует себя невероятно эгоистичной, требуя от него что-либо. Им следовало поговорить раньше, все должно было проясниться с самого начала, теперь слишком поздно исправлять ошибки. И если Элайдже было бы лучше держаться от нее подальше... Тогда ей ничего не остается, как отпустить его. - Значит, мы больше не можем быть друзьями, - говорит она, но в итоге это звучит скорее как вопрос. - Это не то, что я имел в виду. Я просто... Может понадобиться минута. Она кивает. - Я могу дать тебе минуту. Элайджа улыбается, и она обнаруживает, что улыбается в ответ. Это не дается легко, но... Это только начало. Если бы только было так просто разобраться во всем с другим братом. - На самом деле я пришел к тебе с определенной целью, - говорит Элайджа, звуча так же радостно, как и она сама, от смены темы. - Мне было интересно, не могла бы ты взглянуть на вампиров. Возможно, ты уже видела что-то подобное этим отметинам раньше. - Да, пожалуйста. Вытащи меня из этой комнаты, - она встает на ноги, указывая руками на дверь. - Показывай куда идти.***
- Мой вердикт таков, что это чертовски жутко, - говорит Кэролайн после более тщательного изучения символа на мертвых вампирах. Когда она пытается встать на ноги, то чуть не падает назад, но Элайдже удается поймать ее. - Спасибо, - говорит она. - Эта большая малышка иногда выводит меня из равновесия. - Так ты не узнаешь эти отметины? - Не совсем. Но у меня есть хорошая догадка. - Прошу. - Ну, я видела нечто подобное однажды, очень давно, когда я украла один из гримуаров моего отца, чтобы попытаться научиться магии. Достаточно, чтобы сказать, что это был не тот гримуар, который нужно было украсть. Магия очень старой школы, основанная на жертвоприношениях. Но я кое-чему научилась. Некоторые руны привязаны к определенным эффектам. Вы можете использовать символ, чтобы привязать жертву к тому, что вы хотите. Я не знаю, что делают эти, но... Вампиры - чрезвычайно мощные источники сверхъестественной энергии. Я думаю, что если вы приносите в жертву вампира, вам нужна его сила. И чем больше ты убиваешь, тем сильнее становишься. Элайджа оглядывается на двух мертвых вампиров. Он помнит колдуна, который использовала этот символ в свое время, папа Тунде. Опоздал на вечеринку и решил, что хочет получить свою долю денег и власти в городе. Им потребовались годы, чтобы найти баланс, установить соглашения со всеми фракциями. В Новом Орлеане царила полная гармония, и он, и Никлаус стояли у руля корабля, а все остальные получали свою справедливую долю. Затем появился он, обезумевший от жадности, требуя кусочек чего-то, в чем он никогда не участвовал. Они даже не знают, откуда он взялся, только то, что однажды он ворвался на одно из их собраний, сопровождаемый двумя мальчиками-близнецами с таким же символом, вырезанным у них на лбу. Папа Тунде никого не щадил из-за своей жажды контроля. Он убивал людей, оборотней, вампиров, даже ведьм, и пообещал, что сделает то же самое с Майклсонами. За исключением того, что их было не так легко убить, как остальных, а Никлаус не был таким снисходительным. Элайджа предложил им провести переговоры, выслушать его условия, попытаться достичь результата, с которым они могли бы работать, прежде чем город снова выйдет из-под контроля. Он даже предложил папе Тунде перемирие. Но Клаус, будучи Клаусом, не принял этого. Его брат не потерпел бы, чтобы его принуждали к сделке. И, как и многие до него, папа Тунде явно недооценил склонность Никлауса к силовым играм. В тот день, когда Клаус убил его, он начал с того, что обезглавил двух мальчиков. Это сделало колдуна значительно слабее. Их предположение в то время было несколько близко к предположению Кэролайн: что папа Тунде использовал близнецов, чтобы использовать их силу, значительно укрепив свою. За исключением того, что тогда он сохранил мальчикам жизнь. Если она права, а похоже, что она вполне может быть права, этот подражатель может использовать тот же принцип, но с другими намерениями. Он укрепляет себя, убивая вампиров и поглощая всю их силу сразу. Пока это единственные, о ком сообщалось как о пропавших без вести, по крайней мере, среди людей Марселя, а теперь и Никлауса. Но ритуал, как бы он ни проводился, явно убивает их. Это означает, что они предлагают только ограниченный источник энергии. Чтобы достичь неограниченной энергии, ему пришлось бы найти что-то большее, чем вампир. Например, Первородного. Он не видел Ребекку с тех пор, как она оставила его на улице по пути обратно домой. Элайджа достает свой телефон из кармана и набирает номер своей сестры. Но его звонок отправляется прямо на голосовую почту. - Ребекка не отвечает на ее звонки. - Ты беспокоишься о том, что тот, кто убил тех ребят, все еще где-то там, ищет новых жертв? - Честно говоря, я боюсь, что она может иметь к этому какое-то отношение. Кэролайн моргает, глядя на него. - Что? - Она очень недовольна Никлаусом, возможно, даже сговаривается с другими. Глаза Элайджи блуждают по двору. Он почти пуст, теперь, когда Никлаус угрожал всем вампирам, которые отказались следовать за ним. Те, кто все еще не работает на него, исчезли из поля зрения, точно боясь возмездия. Но его взгляд быстро находит того, кого он ищет, спокойно попивающего в одиночестве. В Тьерри Ванчуре нет абсолютно ничего, что бросалось бы в глаза; посредственный во всех отношениях. Даже одежда, которую он носит, кажется скучной. Элайджа не может себе представить, почему его сестра когда-либо решила заключить союз с кем-то вроде него. С другой стороны, она проделала весь путь до Вирджинии только для того, чтобы увидеть этого квотербека; возможно, за годы их разлуки у нее развился вкус к невзрачному. - Ты ведь Тьерри? - спрашивает он, подходя к мужчине. - Да, верно, - говорит он не без некоторого колебания. - Ты знаешь, ты очень нравишься моей сестре. Странно; обычно ее не тянет к ничем не примечательным мужчинам. Не мог бы ты объяснить свой внезапный магнетизм? - Я не знаю, что ты... Прежде чем он успевает закончить то, что наверняка будет ужасающим оправданием, Элайджа хватает его за горло, прижимая к стене. - Ты можешь либо рассказать мне, что знаешь, либо я могу разорвать тебя на маленькие кусочки и раскидать по всему кварталу. - Элайджа! - укоризненно восклицает Кэролайн. Он вздыхает и ослабляет хватку на шее Тьерри настолько, чтобы тот мог дышать, но не вырваться. - Она попросила меня присматривать за ведьмовскими штучками, - дрожащим тоном отвечает Тьерри. - Я кое-что нашел, и когда я показал это ей, на нас набросился какой-то парень. Он иссушил ее своим прикосновением. Элайджа бьется головой о стену. - И, как трус, ты бросил ее, - шипит он. - Что я должен был делать?! Сразиться с каким-то колдуном, который уничтожил Древнего?! - Где именно это было? — спрашивает Кэролайн, больше не осуждая Элайджу за его обращение с Тьерри, он замечает. - В доках. Склад 57. Я просто делал то, что она просила. Ты не можешь рассказать об этом Клаусу, - умоляет он, глядя на Кэролайн. Даже этот сброд, который провел месяцы за стеной, знает о слабости его брата к ней. Элайджа поднимает его с пола и швыряет через всю комнату, как будто он был мешком с мусором. Тьерри издает низкий стон, когда его тело ударяется о стену, а затем падает без сознания на пол. - Я приму это к сведению, - сухо замечает Элайджа, прежде чем направиться к двери. - Я иду с тобой. - Нет. Оставайся здесь. Комплекс безопасен. - Ребекка в беде. Я иду с тобой. Кэролайн пытается пройти мимо него, но Элайджа держит ее за руку и тянет назад. Прежде чем он успевает рассказать ей обо всех способах, которыми это ужасная идея - подвергать себя неизвестной угрозе, Никлаус появляется рядом с ними. - Я пойду, - просто говорит он, его лицо - маска бесстрастия. Кэролайн стряхивает руку Элайджи. - То, что я сказал ему, скажу и тебе тоже. Ребекка в беде. Я иду с вами, - повторяет она низким размеренным тоном. Элайджа обменивается взглядом со своим братом. Явно раздосадованный, но знающий, что потерпел поражение, он говорит: - Не исчезай из виду. Поняла? Кэролайн решительно кивает ему, и затем они уходят.***
Единственное хорошее во всем этом это то, что они очень быстро находят Ребекку. Она находится именно там, где, по словам Тьерри, он видел ее в последний раз, на складе 57. И на этом хорошие новости заканчиваются. Ее сердце пропускает пару важных ударов при виде Ребекки — ее подруги — мертвой в центре жертвенного заклинания. Не каждый день кому-то удается уничтожить Первородного вампира, и само количество черной магии, витающей в воздухе, заставляет Кэролайн содрогнуться. Она чувствует это всеми своими костями, холодная дрожь пробегает по позвоночнику и заставляет каждый волосок на ее теле встать дыбом. Требуется огромное количество энергии, чтобы магия стала такой почти осязаемой, и кажется, что сила, о которой идет речь, исходит прямо от Ребекки. Она лежит на земле, в центре круга, сделанного из каменной соли и свечей. На первый взгляд, это выглядит как обычное пограничное заклинание, но это не так. Кэролайн сразу же замечает кровь на полу и рисунки под телом Ребекки. Она жертва в ритуале темной магии, но поскольку на самом деле она не может умереть, магия просто продолжает высасывать всю ее жизненную энергию и сверхъестественную силу, питая того, кто стоит за ритуалом, через знак, вырезанный у нее на лбу. Чистое зло, но довольно умное. Этот человек знает, что он делает. Клаус бросается к своей сестре, но магия удерживает его вне круга. - Я не могу пройти! он рычит. - Это пограничное заклинание, - говорит она, ее голос обманчиво спокоен, когда она перебирает в памяти все, что она когда-либо видела об этом виде магии. Конечно, там не так уж много. Ни одна порядочная ведьма не балуется этим, а там, в Мистик Фоллс, у нее даже не было никого, кто мог бы ее как следует научить. Однако у ее отца была куча книг на эту тему, что многое говорит о том, каким человеком он был. Но ей было десять, когда она среди ночи пробиралась в его кабинет, чтобы просмотреть его гримуары. - Кто-то питается от нее, - продолжает она, обходя круг в поисках слабого звена. - Это было бы смертельно для любого, но поскольку она Древняя, она не может умереть. - Как нам ее вытащить? - Это запутанное заклинание, - говорит она, и в ее мозгу зарождается идея. - Все в круге соединено, добавлено в идеальных пропорциях, чтобы сделать барьер непроницаемым и в то же время сдерживать ее. Но... Я могу нарушить баланс, добавив что-нибудь более мощное, чтобы ослабить эффект. - Например, что? - Например, мистический связующий предмет. Я не знаю, например... Вулканический пепел, кристаллы, глаз тритона. - К сожалению, на данный момент у нас этого немного не хватает, дорогая, - нетерпеливо ворчит Клаус. Кэролайн останавливается, прикусывая нижнюю губу. Давай, Кэролайн. Думай, думай... - Кровь, - внезапно выпаливает она. - Кровь - это мистический предмет. Клаус едва дождался, пока она закончит говорить, прежде чем закатать рукава, готовый вонзить зубы в собственную руку. - Нет, - останавливает его Кэролайн. - Это должна быть кровь ведьмы, - Она вытягивает перед ним руку, и Клаус колеблется, бросая на нее недоверчивый взгляд. - У нас нет ножа, Клаус. Просто укуси, - настаивает она. Он не сводит с нее глаз все время, пока держит ее за руку и прикасается губами к внутренней стороне ее запястья. Кэролайн испытывает прилив электричества, когда его губы касаются ее кожи, но затем она морщится и издает тихий горловой звук, когда его клыки вонзаются в ее плоть. Однако боль длится всего секунду, ровно столько, чтобы Клаус проколол ее кожу и потекла кровь. Она убирает руку и поворачивается к кругу, сжимая руку вокруг места укуса, чтобы кровь попала точно поверх линии соли. Она шипит, как будто горит, воздух наполняет сильный запах серы, а затем все прекращается. - Все готово, - объявляет она. Клаус бросается в круг, обхватывает сестру руками и поднимает ее с пола, чтобы снять с нее заклятие. Как только она покидает круг, отметина, вырезанная у нее на лбу начинает исчезать, заживая, и на ее щеки возвращается некоторый цвет. По лицу Клауса пробегает тень, что-то, чего Кэролайн на самом деле не может понять, но то, как его плечи с облегчением опускаются, не нуждается в переводе. Она чувствует себя точно так же, не осознавая, насколько она была напряжена, пока, наконец, не отпустила весь этот страх. Их глаза встречаются всего на мгновение, утешение, понимание и, возможно, даже благодарность проходят между ними, затем Клаус отворачивается и идет обратно к машине. Кэролайн бросает последний взгляд на круг, нарисованный на полу. Человеческие жертвоприношения - самая темная часть магии. Выполнение такого рода ритуалов влечет за собой определенные последствия, и цена за них обычно высока. Магия живет своей собственной жизнью; это энергия, которая течет через человека, владеющего ею, и чем темнее магия, тем больше вреда она наносит. Оно поглощает ведьму, съедает душу, кусочек за кусочком. Чем сильнее становится человек, чем больше власти он жаждет, тем больше магия контролирует его, как зависимость. Очень немногие ведьмы, которые осмеливаются пересечь эту черту, способны вернуться из бездны. Отец Кэролайн никогда этого не делал. Как только ведьма добиралась туда, не оставалось абсолютно ничего, чего бы они не сделали, чтобы получить то, что они хотят. Даже пытали своих собственных детей. Вампиры Марселя, Софи Деверо, даже Агнес... У Кэролайн такое чувство, что они были ничем по сравнению с этой новой угрозой, с которой им еще предстоит столкнуться.***
Кэролайн настаивает на том, чтобы дать Ребекке пакет с кровью, когда они вернулись домой, но Клаус знает, что на самом деле это не то, чего хотела бы его сестра. Чтобы не задеть нежные чувства Кэролайн, он позволяет ей накормить Ребекку этой холодной мутной жидкостью, уже планируя позже пойти перекусить. По правде говоря, ему не помешала бы немного поохотиться, чтобы снять напряжение. Клаус умирал от желания вонзить зубы во что-нибудь теплое и ужасное с сегодняшнего утра. Удивительно, что до сих пор ему удавалось утолять свою ярость только с помощью алкоголя. Тайна, окружающая двух мертвых вампиров и похищение Ребекки, также занимала его должным образом. Как только его сестра поправится, он хотел бы поговорить с ней. Тот, кто играет в эти игры, будет остановлен и поставлен в пример. Они выбрали неподходящее время, чтобы спровоцировать Клауса. Он определенно не в настроении быть милосердным. Он идет в свой кабинет, чтобы выпить, пока ждет, пока Ребекка восстановит силы, и обнаруживает, что там его уже ждет небольшой военный совет. Элайджа, Марсель и ведьма Софи, все они выглядели кислыми и мрачными. - Кто умер на этот раз? - спрашивает он, подходя к столу, чтобы налить себе стакан бурбона. Он определенно не может справиться с судом инквизиции всухую. - Более уместным был бы вопрос: кто этого не сделал? - Элайджа возражает. От одного только прослушивания голоса своего брата у Клауса сводит зубы. Он сдерживал себя с момента возвращения Элайджи, чтобы не уничтожить его предательское красивое лицо голыми руками. В конце концов, ему не нужно было оставаться, чтобы увидеть, что произошло между ним и Кэролайн; красочные образы непрошено возникают в его сознании. Губы его брата касаются губ Кэролайн, ее руки перебирают его волосы, эти тихие стоны удовольствия, которые Клаус так хорошо знает, руки Элайджи на ее коже — обычно, когда он достигает этой точки, он начинает либо ломать вещи, либо пить еще яростнее. Так было уже несколько дней. Как они могли осмелиться посмотреть ему в глаза после этого? Как могла Кэролайн вести себя так растерянно и оскорбленно из-за его законной язвительности? Возможно, ничего не произошло, предлагает его разум. Как отчаянно он хочет в это поверить... Но даже если ничего не произошло — даже если по какой—то радостной иронии судьбы они в конечном итоге не поцеловались - Элайджа, по крайней мере, пытался это сделать. Его благородный брат... Клаус знал, что пожалеет о том, что пригласил своих родственников обратно в их семейный дом, он просто надеялся, что это будет не по этой причине. Все остальное он мог бы простить. Но не это. Не Кэролайн. И Клаус знает своего брата. Если бы Элайджа почувствовал хотя бы малейший груз вины на своей совести, он бы признался и попросил прощения. Если он этого не сделал, то это потому, что он либо не сожалеет об этом, либо Кэролайн отвечает ему взаимностью. Так что Клаус либо теряет своего брата, либо он теряет их обоих. Это единственная причина, по которой он воздерживается от мести, почему он до сих пор не позволил яду, застрявшему у него в горле, вырваться наружу. Над их домом нависла новая угроза, и, как бы он ни был апокалиптически зол, последнее, чего Клаус хочет, - это чтобы Кэролайн уехала. Он слишком напуган, чтобы узнать, что правда такова, как он подозревает, что она влюбилась в другого Майклсона — лучшего Майклсона — и поэтому, если сохранить ее в безопасности и под его защитой означает сохранить и жалкое присутствие Элайджи, так тому и быть. По крайней мере, на данный момент. Возмездие придет в свое время. И это будет так же ужасно, как боль в сердце Клауса. Даже его брату не будет пощады. Клаус безвкусно опрокидывает свой напиток, со стуком ставит стакан на стол и поворачивается лицом к трем мрачным лицам в своем кабинете. - В чем дело? - На Марселя напала наша ведьма, - начинает Элайджа. - Его тоже чуть не убили. Если бы я не добрался туда вовремя... - Кто это был? - Клаус прерывает его, поворачиваясь к Марселю. Он только сейчас замечает, насколько потрясенным кажется этот человек. - Папа Тунде, - отвечает Марсель низким и серьезным голосом. - Это невозможно. Я убил его своими собственными руками. - Он вернулся. - И с силой намного больше, чем я помню. Ему удалось довольно легко одолеть меня — у Марселя почти не было шансов. Но как раз в тот момент, когда он собирался прикончить меня, что-то причинило ему вред. Он потерял свою силу, и я смог сразить его. Поправь меня, если я ошибаюсь, брат, но ты только что вытащил Ребекку из ловушки ведьм, не так ли? - Да, - соглашается Клаус, зная, к чему клонит Элайджа. Освобождение Ребекки из магического круга не только спасло его сестру; это отрезало доступ Тунде к магии и спасло Марселя и Элайджу. Ему повезло, что Кэролайн была там с ним. Внезапно он сожалеет, что назвал ее бесполезной ведьмой. Не то чтобы он когда-либо имел это в виду, но она только что еще раз доказала свою хитрость и ценность, спасая жизни всей его семьи сразу. Он мог бы поблагодарить ее за это, если бы только она не целовалась с его братом. - Я бы сказал, что это очень вовремя, - добавляет Элайджа. - Кто-нибудь хочет объяснить, почему колдун, которого я убил сто лет назад, вернуляь, чтобы отомстить? Софи? - О, да ладно, - говорит Софи. - Ты еще не понял этого? Воскрешенные ведьмы с огромной силой? Это Жатва. Четырем девочкам было суждено умереть и возродиться. Я не знаю как, но кто-то завладел этой силой и использовал ее, чтобы вернуть четырех ведьм. Просто не тех, которых нужно было. - Значит, шанс все еще есть, - вмешивается Марсель с обнадеживающей мелодией. - Если мы сможем вернуть эту силу, мы все еще сможем спасти Давину. - Давайте сосредоточимся на непосредственной проблеме, хорошо? - Клаус закрывает его. - Папа Тунде хочет отомстить. Он будет продолжать нападать на нас, направляя силу от вампиров, которых он приносит в жертву. Он убивает, он становится все более опасным, и если ему когда-нибудь удастся заполучить в свои руки еще одного из нас, у меня такое чувство, что он будет более осторожен, чтобы не дать нам сбежать. Итак, вопрос в том... Как мне покончить с ним? - Ему нужны жертвы, чтобы обрести власть. Ты удерживаешь его от новых убийств ночных бродяг, это только начало, - просто говорит Софи. - Если только, - говорит Клаус, когда ему приходит в голову мерзкая мысль, и смотрит на Марселя. - Он не найдет единственное место с кучей беспомощных вампиров, готовых быть принесенными в жертву. Глаза Марселя наполняются ужасом, когда он понимает, что имеет в виду Клаус. Печально известный сад, где Марсель похоронил десятки вампиров за десятилетия, оставленный там медленно умирать от голода и иссыхать. Все они живы, но слишком слабы, чтобы даже попытаться сбежать. И прямо у них под ногами. Все трое улетают в подземелья под комплексом, и, как и подозревал Клаус, кто-то еще добрался туда до них. Каждый из вампиров был убит — все они отмечены символом Тунде. Теперь ему даже не нужно будет рисковать собой, пытаясь подчинить Древнего. Он обладает силой десятков и дюжин вампиров. - Я знаю, что папа Тунде - самая насущная проблема на данный момент, - начинает Элайджа. - Но предполагалось, что четыре ведьмы будут воскрешены. Тунде - один из них. Где остальные трое? Как раз тогда, когда он думал, что наконец-то избавился от своей проблемы с ведьмой... - Чертовы ведьмы, - бормочет Клаус.***
Со всем, что произошло, Кэролайн почти забывает, что пригласила Ками в гости. Она подумывает о том, чтобы подождать другого раза, но напряженный день действительно может сработать в их пользу. Как только Ребекка смогла встать на ноги, она вылетела из дома как громом пораженная. Кэролайн ожидала, что она будет хотя бы немного потрясена случившимся, может быть, даже обеспокоена, но она была вне себя от злости, спрашивая, где, черт возьми, этот трус. Тьерри, наверное. Она бы не хотела оказаться на месте этого парня, когда Ребекка найдет его. Впрочем, так ему и надо, что он оставил ее одну и даже никого не предупредил. Если бы Элайджа не надавил на него, он бы позволил Ребекке навсегда зачахнуть на складе, и тогда бог знает, что случилось бы с Элайджей и Марселем. Самый старший из Древних пришел, чтобы найти ее, спрашивая, как все прошло с Клаусом. Он также хотел поговорить со своей сестрой, но ее нигде не было видно. Кэролайн рассказала ему все, а затем Элайджа поделился новостью о подражателе, который оказался вовсе не подражателем, а тем самым колдуном, которого Клаус убил сто лет назад, теперь вернувшейся из подземного мира, чтобы преследовать их. Папа Тунде, сказал он. Очевидно, он использует клинок, пропитанный какой-то темной магией, чтобы пометить своих жертв. Софи Деверо вежливо пригласили помочь раскрыть тайну, и она была категорична: это была Жатва. Как Кэролайн уже знала, ритуал сработал именно так, как и должен был, за исключением того, что кто-то воспользовался заклинанием, чтобы вернуть не тех ведьм вместо четырех девушек, которые были принесены в жертву. А это значит, что папа Тунде - не единственная всемогущая ведьма, восставшая из глубин ада, и до сих пор никто точно не знает, чего они хотят, только то, что они вернулись с удвоенной силой. В Новом Орлеане никогда не бывает скучного дня, это точно. Однако у нее будет достаточно времени, чтобы побеспокоиться о воскресших ведьмах из ада. Скорее всего, об этом будут говорить в доме в течение следующих стольких недель, может быть, даже месяцев. На данный момент она ничего не может с этим поделать, и Клаус с Элайджей взялись за оружие, пытаясь выяснить, чего может хотеть папа Тунде — очевидно, помимо мести. Клаус не просто убил его, он также убил его сыновей-близнецов, что делает Кэролайн и ребенка идеальной мишенью. Никто так не наживает врагов, как Клаус; его талант выводить людей из себя не имеет равных. Кэролайн пообещала, что никуда не уйдет, и Элайджа, казалось, был доволен. Поэтому он ушел, чтобы найти Ребекку, в то время как Клаус исчез с Марселем. Когда Ками позвонила, Кэролайн подошла к задней двери, чтобы впустить ее. На этот раз ей даже не пришлось сворачивать шеи парням, наблюдавшим за входом, просто отвлекать их, притворяясь, что ничего не знает о том, что произошло с убитыми вампирами, в то время как Ками проскользнула внутрь, совершенно незамеченной. Ей действительно нужно поговорить с Клаусом о его стражах. Они ужасны. С такими людьми, как папа Тунде, которые повсюду убивают как вампиров, так и Древних, они, возможно, захотят рассмотреть возможность повышения эффективности существующих систем безопасности. - Что... - Ками пытается заговорить, но Кэролайн жестом заставляет ее замолчать и указывает ей следовать за ней. Они идут в тишине всю дорогу до ее спальни, стараясь, чтобы их никто не видел. Как только они входят, Кэролайн запирает дверь, зажигает все свечи, которые она оставила разбросанными по комнате, и сжигает приготовленный ею шалфей, бормоча при этом несколько слов. У нее есть Древняя мать, которую она должна поблагодарить за это заклинание. Они с Бонни провели целый день, пытаясь воспроизвести это заклинание после того, как Елена рассказала им об этом, когда у нее была тайная встреча с Эстер во время бала по случаю ее возвращения из ада. Это просто, но очень умно. Подумать только, каким удивительным трюкам она могла бы научиться у Эстер, если бы только та не была психопаткой... Ну что ж. Рано или поздно она убедит Клауса позволить ей позаимствовать гримуар старой ведьмы. На данный момент подойдет это невероятно полезное заклинание конфиденциальности. - Хорошо, теперь мы можем поговорить, - говорит она, наконец поворачиваясь к очень смущенной Ками. - Мы делаем что-нибудь незаконное? Потому что я полностью согласна, я просто хочу, чтобы ты рассказала немного больше. - Ничего противозаконного. - Тогда к чему вся эта секретность? И... горящие листья, я полагаю? Это травка? - Если бы, - говорит она, качая головой. - Ладно. То, что я собираюсь тебе сказать, прозвучит совершенно безумно, но мне нужно, чтобы ты выслушала меня. - Многообещающее начало. Кэролайн делает глубокий вдох, готовясь к тому, что сейчас произойдет. Она жестом приглашает Ками сесть на кровать и пододвигает стул для себя, смотря прямо в лицо девушки. - Твоя забывчивость? Ты не помнишь целые отрезки своих дней? Все эти порывы делать странные вещи, которые, кажется, возникают из ниоткуда? - Да, мое сумасшествие. - Ты не сумасшедшая, Ками. И я могу помочь это исправить. - Ты можешь? - Да. Ками... На тебе используют внушение. Кэми хмурит брови. - Внушение? - Да, - говорит она. - Клаус использует на тебе внушение. Ками смотрит на нее так, словно ждет, когда что-то произойдет страшное, а потом начинает смеяться. - Слушай, Клаус - симпатичный парень, акцент у него определенно очаровательный, но... Не настолько убедительный. Без обид. - Нет, не так. Внушение - это вампирский трюк. Они используют его, чтобы контролировать людей, нормальных людей. Они могут сказать тебе, что думать, что делать - и что помнить. - Прости, ты только что сказала "вампир"? - Кэролайн кивает. - Как в... Клаус - вампир? - На самом деле, он гибрид. - Гибрид? Как "Приус"? - Сверхъестественный "Приус". Наполовину вампир, наполовину оборотень. Первый в своем роде. Ками снова разражается смехом. Люди проводят всю свою жизнь, отчаянно пытаясь поверить, что в этом мире и в самой жизни есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд, но они всегда смеются, когда вы пытаетесь сказать им правду. Их первый порыв - сохранять скептицизм. Всегда будучи частью этого, выросшая в таком городе, как Мистик Фоллс, где городской совет обучен методам охоты на вампиров, Кэролайн не может по-настоящему понять, как сверхъестественное может казаться таким невозможным. Странные, необъяснимые вещи происходят постоянно, если только вы обращаете на них внимание. Она подумала, что, возможно, Ками будет легче убедить, учитывая, что она уже несколько месяцев ведет себя ненормально. Хотя, по-видимому, не так уж и легко. - Я говорила тебе, что это будет звучать безумно, - говорит она. - Вау, ты сейчас серьезно это говоришь, - говорит Ками, беря себя в руки. - Хорошо, мне жаль, - Она берет себя в руки, прочищает горло и смотрит прямо в глаза Кэролайн, прилагая неимоверные усилия, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. - Предполагая, что то, что ты говоришь, является... отчасти... правдой... - Это правда на 100%. - Зачем Клаусу внушать мне что-то? - Честно? Я не знаю. Он говорит, это потому, что он рассказывал тебе вещи, которые не хотел, чтобы ты потом вспоминала. Личные вещи. - Ну, да. Он нанял меня в качестве своей стенографистки. Предполагается, что он собирается рассказать мне о личных вещах. - Назови хоть одну вещь, которую он тебе сказал. Ками открывает рот, как будто ответ вертится у нее на кончике языка, но затем ее брови хмурятся, и она снова закрывает рот. - Я... не могу, - Кэролайн выгибает бровь. - О Боже мой, я ничего не могу вспомнить. - Вот именно. Потому что он заставляет тебя забыть обо всем, когда ты не с ним. Если бы он вошел прямо сейчас, ты бы сразу вспомнила, - Кэролайн замолкает, облизывая нижнюю губу. - И еще... Он вроде как использовал тебя как шпиона. - Шпиона? За кем я должна шпионить? - За Марселем, - Брови Ками взлетают до линии волос. - Клаус и Марсель... У них есть история. И это очень сложно. Прямо сейчас они вроде как воюют. Иногда друг с другом, иногда с другими людьми. Итак, Клаус внушил тебе встретиться с Марселем, чтобы ты выведала у него конфиденциальную информацию. Лицо Ками вытягивается, и Кэролайн понимает, что она, наконец, начинает выглядеть обеспокоенной. Какой бы невероятной ни казалась эта история, в ней есть смысл. - Марсель тоже гибрид? - спрашивает она через мгновение. - Нет, он вампир. Ками снова смеется, но на этот раз это нервный смех. - Прости, я не могу. Это слишком... - она замолкает, размахивая рукой перед своим лицом. - Я могу снять внушение, и ты все вспомнишь. Все то, чего тебе не хватало, все, что Клаус когда—либо говорил тебе, все то, что он заставил тебя забыть - ты вспомнишь. - Как? Ты... Ты тоже одна из них? - Я ведьма. - Ведьма? Кэролайн закрывает глаза, концентрируясь, и секунду спустя все свечи в комнате изрыгают огонь, как из огнемета. Ками ахает, вздрагивая, и когда Кэролайн снова открывает глаза, свечи возвращаются в нормальное состояние. Ками смотрит на нее широко раскрытыми глазами и открытым ртом. - Это ты... Как ты...? - Она кивает. Ками сглатывает. - О Боже. Ты говоришь правду, не так ли? Всё... правда, - Кэролайн одаривает ее извиняющейся улыбкой, но она чувствует, что Ками начинает волноваться, точно так же, как в тот день, несколько месяцев назад, когда Клаус осмелился рассказать ей о вампирах. Это заставляет ее задуматься, правильно ли поступает Кэролайн, помогая ей вспомнить. Возможно, в конце концов, внушение в ее случае было к лучшему. Возможно, причина, по которой Клаус держал ее под внушение заключается в том, что он знал, что она не сможет справиться с тем, чтобы узнать правду. Нет. Нет ни одного обстоятельства, при котором внушение кому-либо против его воли было бы хорошим поступком. Если они не находятся под угрозой, им нет оправдания. Это должно быть решение Ками, хочет ли она сохранить эти воспоминания или нет. - Ты сказала, что можешь... снять внушение? - неуверенно спрашивает Ками. - Да. Но я должна предупредить тебя... Это будет больно. - Насколько больно? - Очень больно. Клаус невероятно силен, поэтому его внушение сильнее, и он делал это с тобой в течение нескольких месяцев. Не буду тебе врать, Ками, это, наверное, будет чертовски больно. Вот почему я использую шалфей — это эти листья. Это заклинание уединения. Никто не сможет услышать нас за пределами этой комнаты. - Ты имеешь в виду, что я буду кричать? Кэролайн корчит гримасу, слегка пожимая плечами. - Послушай, я понимаю, что это слишком. Если тебе нужно немного времени, чтобы подумать об этом, все в порядке. Мы можем сделать это в другой раз, когда ты будешь готова. - Нет, - говорит Ками, сжимая челюсти, когда ее голос дрожит. - Если то, что ты говоришь, правда... Я хочу знать. Я хочу сделать это. Давай сделаем это. - Ты уверена? - Да. Что мне нужно делать? Кэролайн вытягивает шею, делает глубокий вдох. - Ладно. Просто закрой глаза. А потом приходит магия.***
Ребекка ждет до самой последней секунды, когда Тьерри завернет за угол и выйдет на пустынную улицу, чтобы подкрасться к нему. Она хватает его за воротник и прижимает спиной к стене. Следить за его предательской задницей в течение часа и сдерживаться, чтобы не прикончить его тут же, было мучением. - Я должна вырвать твое трусливое сердце! - она плюет ему в лицо, когда он хнычет. Как она могла когда-либо думать, что может рассчитывать на такого слабого, беззащитного мужчину? Как Марсель мог когда-либо доверять ему? Он не вампир, он мышь. - Что ты хочешь, Ребекка? Мы заключили сделку, чтобы убрать твоего брата, но, в конце концов, каждый сам за себя. Она хмыкает, чувствуя, как кровь закипает в ее венах. Если бы она только что не поела, она бы выпила из него всю кровь прямо здесь. Ребекка отталкивает его, и он падает, пытаясь восстановить равновесие. - Меня так тошнит от эгоистичных нарциссов! Неужели мужчины просто неспособны заключить союз? Шея Тьерри с громким хрустом ломается, а затем Элайджа стоит перед ней, и его губы кривятся, говоря, что ей сейчас прочитают нотацию. - Я просил тебя прекратить эти мелкие действия против нашей семьи, и все же ты вступаешь в сговор с этим дураком. Это то, к чему все пришло? Делаешь шаги против собственной крови? - Не пытайся пристыдить меня, - отвечает она с жаром в голосе. - Ник с каждым днем становится все более могущественным, а ты только и делаешь, что поощряешь его. - Я предлагаю ему свой совет, потому что мне ясно, что он должен сделать город нашим домом. Возможно, возглавляет некоторых из этих изгоев, - говорит он, почти выплевывая это слово, и неопределенно указывает на тело Тьерри. - Приручение некоторых из них дает ему немного счастья. - Ты всегда говоришь о счастье Ника, - вмешивается Ребекка. - Но в течение тысячи лет он лишал меня любого шанса на мое собственное. А как насчет меня, Элайджа? Разве я не беспокою тебя? - ее голос срывается по краям, глаза горят от слез, угрожающих подступить. Ребекка уже очень давно знает, что, возможно, из-за чувства вины за то, что она годами стояла в страхе, пока их отец издевался над Ником и пытал его, Клаус всегда был всем и вся в жизни Элайджи. На протяжении веков были очень краткие моменты, когда они вдвоем были порознь, или когда Элайджа осмеливался найти жизнь для себя. И все закончилось точно так же: Ник начал действовать, чтобы вернуть их брата. Это работает как заклинание. Ребекка понимает чувство ответственности Элайджи; это то, кто он есть, - семьянин и опекун. Она даже понимает, почему он больше беспокоится о Нике, чем об остальных. Но все равно больно сознавать, что благополучие Ника - это все, о чем он заботится, даже если его счастье достигается за счет других. И это особенно мучительно, зная, что это чувство не взаимно; Ник не заботится ни о ком, кроме себя, и он бы и глазом не моргнул, прежде чем положить их обоих обратно в гробы на века, если бы посчитал нужным. Она так устала жить той жизнью, которую другие люди хотят для нее. Ей уже тысячу лет не было 17, но ее братьям действительно трудно это понять. Элайдже никогда не приходило в голову, что возвращение в Новый Орлеан никогда не было тем, чего хотела Ребекка, хотя она говорила ему об этом снова и снова. Он настаивает на этой безумной идее, что ребенок волшебным образом вылечит гнилое сердце их брата и поможет ему увидеть свет. Но у Кэролайн срок уже больше полугода, и абсолютно ничего не изменилось. Ник все тот же эгоистичный тиран, каким был всегда, Новым Орлеаном по-прежнему правят высокомерные, своекорыстные мужчины, а Ребекке хуже, чем когда-либо, в этом бесконечном цикле. Она не вынесет еще одной тысячи лет такой жизни. - Это все еще из-за той глупой истории с лекарством? - Нет, Элайджа! Дело не в лекарстве, дело в том, что Ник никогда не позволял мне жить так, как я хочу, и дело в том, что ты всегда встаешь на его сторону и поддаешься его мании. Ты никогда не учишься и ожидаешь, что я буду такой же упрямой, как ты. - Мы все приносим жертвы во имя этой семьи, Ребекка. Но знай: я никогда не выступлю против тебя или Никлауса. - А как насчет Кэролайн? В ту секунду, когда она произносит имя ведьмы, выражение лица Элайджи меняется. Его надменность внезапно исчезла, сменившись беспокойством. - Что бы я ни замышляла, ни одно из моих предательств не причинит этой семье такого вреда, как твои чувства к ней, - она ожидает, что он ответит, скажет, что никогда бы не осмелился приблизиться к ней, но все, что он делает, это отводит взгляд. - Ты лицемер, Элайджа. Ты предпочел бы любовь семье, а потом осудил бы меня за то же самое. Ребекка вытирает слезы и стремительно уходит оттуда.***
Ками сидела на полу, прислонившись спиной к кровати, опустив голову. Она все еще дрожит, ее пальцы подергиваются каждые несколько секунд. Она выглядит такой маленькой, такой хрупкой… Это заставляет Кэролайн чувствовать себя ужасно виноватой. Ей пришлось выйти на минутку, чтобы подышать свежим воздухом вместо духоты в своей комнате после нескольких часов того, что можно описать только как пытку. В ее ушах все еще звенит от криков Ками. Они несколько раз останавливали процесс, но, несмотря на всю боль, которую она явно испытывала, Ками подталкивала ее дальше. - Продолжай, я выдержу это, - сказала она, ее голос был едва слышен. Она возвращается в комнату с большим стаканом прохладной воды и чашкой чая. - Ками? Девушка поднимает голову, ее зеленые глаза все еще блестят от слез, щеки раскраснелись от всех усилий. Она выглядит так, словно только что пробежала марафон, что, как догадывается Кэролайн, вероятно, очень приближено к этой ситуации. - Вот, держи, - говорит она, протягивая ей воду. Ками берет его дрожащими пальцами, делая быстрые глотки. Кэролайн ставит чашку на тумбочку и сползает вниз, чтобы сесть на пол рядом с девушкой. - Как ты себя чувствуешь? - спрашивает она. - Как будто меня только что переехали три грузовика. Может быть, четыре. - Мне жаль. - Нет, не извиняйся, - говорит Ками, допивая воду. - Я не могу поверить... Все эти месяцы... Я думала, что схожу с ума, - Ее взгляд на секунду становится отстраненным, и Кэролайн понимает, что это все еще всплывают воспоминания. Ее мысли, должно быть, все перемешаны и неуместны, и, вероятно, пройдет несколько дней, прежде чем она сможет разобраться во всем в некотором подобии порядка. Внушение - отвратительная вещь. - Я видела, как Марсель избивал парня, - внезапно говорит она. - На маскараде. Он убил его? - А, ты имеешь в виду Тьерри. Нет, он не мертв. Ну, технически это так, поскольку он тоже вампир, но... Все еще жив. Марсель не убивал того парня, но... Они убивают людей, Ками. Все они. И.... Что ж, я тоже это делаю, - Ками встревоженно поворачивается к ней. - Иногда. Только плохих парней, конечно. Но все же. Это... Это не то, чем я горжусь. Вампиры, с другой стороны... Это в некотором роде их фишка. Марсель действительно старый, как и Клаус, как ты, очевидно, теперь знаешь. Они лучше контролируют свой голод и инстинкты хищника, чем новички. Но дело в том, что... Они делают это так долго, что убивать людей для них - это не то же самое, что для нас. Даже Элайджа, который такой нравственный и мастер самоконтроля, сворачивает шеи, даже не моргнув глазом. Так что тебе будет полезно оставаться начеку из-за вампиров. Хотя я думаю, что ты в значительной степени в списке людей, которых Клаус запрещает трогать. Они будут держаться от тебя подальше, если понимают, что для них это будет лучше. - Я должна чувствовать себя польщенной? - Честно говоря, я даже не знаю, что тебе ответить, - Она делает паузу. - Но... что ты скажешь? Я имею в виду, чувствовать себя польщенной. - Я... Я не знаю. Есть... многое нужно переварить. Кэролайн кивает, отводя взгляд. - Я знаю, что сейчас не самое подходящее время, но я должна спросить тебя кое о чем. Ты и Клаус... Вы двое... Хм... Вы когда-нибудь... Спали вместе? Ками моргает, глядя на нее. - Так вот почему ты хотела разрушить внушение? Потому что ты ревновала? - Нет! - возражает Кэролайн. - Нет, конечно, нет. Я бы никогда не заставила тебя пройти через что-то подобное, потому что я ревную. И, я ревновала, между прочим. Совсем чуть-чуть, - Ками едва приподнимает бровь, как будто она даже не удивлена. - Больше всего я была зла на Клауса за то, что он сделал это с тобой. Это ужасно. - С тобой такое когда-нибудь случалось? Кэролайн фыркает, на ее лице появляется грустная улыбка. - Ведьмам нельзя внушать. Хотя… Иногда мне хочется, чтобы так можно было делать - Правда? - спрашивает Ками в замешательстве. Всю ночь у нее в голове был Деймон Сальваторе. Каждый раз, когда ей хотелось остановить процесс, или когда казалось, что Ками больше не может этого выносить, она вспоминала его. Чистой силы ее ненависти, боли, которую до сих пор приносят эти воспоминания, было достаточно, чтобы собрать энергию и продолжать. В некотором смысле, помогать Ками было немного похоже на избавление от этой травмы. Но страх узнать, что Клаус использовал Камиллу точно так же, как Деймон использовал ее, остается. - Я встретила своего первого вампира, когда мне было 16, - начинает она, резко втягивая воздух. - Я знала о вампирах, потому что мой отец очень сильно ненавидел их. В принципе, там, откуда я родом, вампиры не являются таким уж хорошо хранимым секретом. Весь городской совет знает об их существовании, так было на протяжении многих поколений, и оба моих родителя были в совете. Мой отец был чрезвычайно могущественным колдуном, а моя мама - городской шериф. Так что я выросла, слушая кошмарные истории о вампирах перед сном. Насколько мы все знали, в городе не было никаких вампиров уже очень много лет. Однако это не помешало мне бояться их. Поэтому, когда я встретил этого парня, я не знала, кто он такой, хотя и заметила в нем что-то странное. Я была молода и глупа, и то, что красивый парень постарше строил мне глазки, было похоже на выигрыш в лотерею, поэтому мне было плевать на инстинкты, о которых я даже не подозревала. Когда я увидела, кем он был — его зубы, глаза... Я приросла к месту. Я была парализован страхом. Ничего не могла поделать. Не могла закричать, не могла убежать... Это был монстр из рассказов моего отца, настоящий. Он не знал, что я ведьма, что меня нельзя заставить, поэтому он попытался. Он велел мне оставаться на месте, не кричать, а потом пил мою кровь. В течение многих часов. Он исцелял меня прямо перед тем, как я теряла сознание, а потом начинал снова. А потом... - Она делает паузу, ее голос дрожит. - Когда он... использовал меня в неком другом смысле... Я тоже не сопротивлялась. - Кэролайн... - Кэми кладет руку ей на плечо, нежно, но крепко сжимая. - В любом случае, - быстро продолжает она. - Он внушил мне забыть обо всем. Ну, он думал, что сделал это. Я подумала, что если он узнает, кто я такая, и что он не сможет внушить мне, то он просто убьет меня, поэтому я притворилась. А потом он ушел, как ни в чем не бывало. Но я помню каждую ужасающую секунду этого. - Но... Если ты ведьма... разве ты не могла бы... Я не знаю... Остановить его каким-то образом? Сделать эту штуку с огнем, как ты сделала со свечами? - Тогда я была не очень хорошей ведьмой. Мой отец ушел, когда мне было 10, и он был... Очень разочарован отсутствием у меня таланта и страсти к колдовству. Каждый раз, когда он пытался научить меня, я проваливалась, и он злился. Ему было стыдно за меня, он сказал, что я, должно быть, не его дочь, потому что он ни за что не мог быть отцом такой некомпетентной девочки. Так что после этого я перестала пытаться, не видела в этом смысла. Только после того, как случилось то, что случилось с вампиром, я начала практиковаться. Я поклялась себе, что никогда не позволю этому случиться снова. Никогда. Ни со мной, ни с кем-либо другим. - Мне так жаль, что это случилось с тобой, Кэролайн, - искренне говорит Ками. Она коротко улыбается. - Это сбило меня с толку на некоторое время, но сейчас я в порядке. Я надирала ему задницу при каждом удобном случае, так что. Это помогло. Но ты ведь понимаешь, почему я должна была спросить, верно? Если Клаус использовал внушение, чтобы... - Нет, никогда, - обрывает ее Ками. - Этого никогда не было. Моя голова все еще немного затуманена, но... Мы просто разговаривали. Ну, большую часть разговора вел он, а когда я начинал отвечать, он обычно раздражался и говорил мне уходить. - Примерно так проходит каждый разговор с Клаусом. Две девушки обмениваются понимающим взглядом, а затем разражаются приступом хихиканья. Кэролайн понятия не имеет, почему именно, это даже не так смешно. Но если Ками все еще может смеяться после того, что она только что пережила, и если Кэролайн все еще может найти в себе улыбку после того, как поделилась этой ужасной историей, то, возможно, это означает, что все оказалось не так уж ужасно. Может быть, с ними все будет в порядке. - Я не видела Клауса несколько недель, - говорит Ками, как только они обе перестают смеяться. - Он несколько раз появлялся в "Руссо", и я налила ему немного выпить, хотя я почти уверена, что хотела ударить его бутылкой, но потом я вспомнила, что он дает очень хорошие чаевые, так что... Это было в значительной степени так. Никаких сеансов. - Хорошо. Я имею в виду, приятно знать, что он перестал делать это. - Ты знаешь... - задумчиво начинает Ками. - Теперь, когда я это вспомнила... Он много говорил о тебе. С такой... нежность. Во всяком случае, для Клауса. Есть явная разница между тем, как он говорил о тебе и обо всех остальных, даже о брате и сестре. Вы действительно не вместе? - Нет. - И он держал тебя здесь как пленницу? - Не совсем. Он никогда не предлагал мне выбора, но мы оба знаем, что я могу уйти в любой момент, когда захочу, и он ничего не сможет сделать, чтобы остановить меня. - Так почему бы тебе этого не сделать? Кэролайн обеими руками указывает на свой собственный живот. - Куда я пойду, почти на седьмом месяце беременности с первым в мире ребенком-трибридом? - Домой? - предлагает Ками. - С новым психом, который каждый день охотится за мной? Куда бы я ни пошел, смерть следует за мной. Я не согласна с Клаусом во многих, очень многих вещах, но я думаю, что он прав в том, что оставаться здесь - к лучшему, по крайней мере сейчас. Я не могу взять такую опасность с собой домой. У них там достаточно дерьма, с которым нужно иметь дело, и я бы рисковал жизнями всех, включая мою маму. У нее была бы мишень на спине. Кроме того, у Клауса не так уж много поклонников в Мистик Фоллс. Если он был честен с тобой о своем пребывании там вместо того, чтобы дать тебе сокращенную версию, тогда ты знаешь, что никто на самом деле не сожалел о его уходе. Я не знаю, как я собираюсь это объяснить. - Они не знают, что ты беременна? - Они думают, что я в Калифорнии. Никто даже не знает, что я была с Клаусом, не говоря уже о том, что я беременна. - Даже твоя мать? - Кэролайн качает головой. - Вау. Это будет шоком. - Я знаю, что в какой-то момент мне придется рассказать им, и я хочу это сделать. Я хочу, чтобы моя мама была частью жизни своей внучки. Но сначала мне нужно подготовиться. Как бы то ни было, у меня едва хватает времени подготовиться к родам, так что... Одна невероятно болезненная вещь за раз. - А раньше я думала, что у меня хорошо получается видеть людей. Кэролайн снова улыбается. - Послушай, Ками. Я не снимала внушение только для того, чтобы ты могла вспомнить все. Я сняла внушение, чтобы у тебя был выбор. Если ты предпочитаешь не знать, тогда мы можем попросить Ребекку заставить тебя снова все забыть, и все будет так, как будто этого никогда не было. - Почему я должна этого хотеть? - Некоторые люди предпочитают не знать, - пожимает плечами Кэролайн. - Это может быть слишком. И последнее, чего я хочу, это чтобы ты пострадала в этой неразберихе. Ты никогда больше не будешь смотреть на вещи по-прежнему. Жизнь будет другой. Я понимаю, если это не то, чего ты хочешь для себя, и у тебя есть право не вмешиваться. Ками берет руки Кэролайн в свои ладони, заглядывая глубоко в ее глаза. - Я не знаю, как тебя отблагодарить за то, что ты открыла мне глаза, Кэролайн. Даже если мир - ужасное место, я предпочту знать об этом. - У меня было предчувствие, что ты это скажешь, - мягко говорит Кэролайн. - Итак, тебе понадобится это, - Кэролайн берет чашку чая, уже не такого горячего, и отдает ее Ками. Она опускает взгляд на жидкость, подносит ее к лицу, чтобы понюхать, а затем вопросительно смотрит на Кэролайн. - Это настой вербены. Я добавила немного сахара, чтобы было вкуснее. Оно немного горьковатое, так что, возможно, тебе захочется его приправить. Он хорошо сочетается с гибискусом или ромашкой. Ками моргает. - Вербена? - Это защитит тебя от внушения. У меня есть кое-что для тебя, возьми с собой. Требуется около трех дней, чтобы полностью настой покинул твой организм, но я бы принимала ее каждый день, просто чтобы быть уверенной. Пока ты принимаешь ее, ни один вампир не сможет внушить тебе снова. Камилла делает глоток чая, морща нос от вкуса. - Да, немного горько, не знаю как даже описать это. Но это ничто для того, кого только что три часа били по мозгам. - Хорошо подмечено. - Я в большом долгу перед тобой, Кэролайн. - Ребекка однажды сказала мне, что мы, девочки, должны держаться вместе. Она была права. Она делает еще глоток, а затем ставит чашку на стол. - Тогда могу я попросить еще об одном одолжении? - Давай. - Ты не возражаешь, если я останусь здесь ненадолго? Я чувствую себя совершенно не в своей тарелке. - Я бы не позволила тебе уйти, даже если бы ты захотела. Я бы хотела присмотреть за тобой, и я могу дать тебе кое-что, что поможет тебе уснуть. Кошмары, вероятно, какое-то время будут побочным эффектом, когда все воспоминания вернутся. Ками вздыхает. - Отлично. Каких еще вещей мне следует ожидать? - Я понятия не имею. Я никогда не делал этого раньше. Лицо Ками вытягивается. - Я была твоим подопытным кроликом? - У меня был похожий опыт не так давно. Я пыталась разорвать связь, которая не связана с внушением, но была немного похожа. Это не сработало. Так что технически ты - мой первый успешный проект. - Это утешает, - бормочет она. Кэролайн пытается встать на ноги, но только для того, чтобы понять, что она действительно вступает в ту стадию, когда приседать и вставать становится непросто. Заметив ее борьбу, Ками встает и протягивает ей руку. - Магия - это не точная наука, - говорит она. - Дело не в практике, а в понимании потоков магии и в том, как подключиться к ним и подчинить их своей воле. И я это делаю. Возможно, я не самая опытная, но я чрезвычайно прилежная и находчивая ученица. К тому же, я быстро учусь. Так что ты была в хороших руках. - Я знаю. Мне жаль. Я просто... Немного взволнована. - Все в порядке. Я только что мучила тебя несколько часов, я могу дать тебе некоторую поблажку. А теперь ложись. - Что, на кровати? - А куда еще? - Я была воспитана в католической семье, Кэролайн. Я почти уверена, что украсть кровать у беременной женщины - это быстрый путь в ад. Кэролайн качает головой. - Вон тот диван совершенно удобный. Я там чудесно вздремнула после обеда. - Тогда я буду спать на диване. - Ками... - Мы не обсуждаем это. - Ладно. Тогда мы можем вдвоем спать на кровати. В любом случае, она достаточно большая, чтобы на ней поместилась целая футбольная команда. Левая сторона - моя. Ками обходит вокруг, чтобы забраться на правую сторону кровати, откидывает одеяло и взбивает подушки, прежде чем лечь с громким, измученным стоном. Кэролайн подходит к ней и протягивает руки к Кэми. - Закрой глаза. - Прежде чем ты сделаешь свое дело, - прерывает ее Ками. - Могу я просто кое-что сказать? - Конечно. - Клаус, - начинает Ками. - Он в помешанный. Параноик. Склонен к вспышкам ярости. Определенно опасен. - Я прекрасно осведомлена об этом. - Но. Я действительно думаю, что он заботится о тебе. С моей стороны немного неэтично говорить это, учитывая, что технически я была его терапевтом, но поскольку он настоял на том, чтобы называть меня стенографисткой - и поскольку он был ослом, применяющим на мне внушение — я совсем не чувствую себя виноватой в нарушении врачебной тайны. Я думаю, что предстоящее отцовство пугает его до смерти, хотя он всегда отказывался это признавать. Но. Для него очень важно, чтобы ты была счастлива. Кэролайн фыркает. - У него есть странный способ показать это. - У него странный способ заводить друзей, которые будут слушать его, когда ему нужно выговориться. Я думаю, что странность - его настройка по умолчанию. Что же... Кэролайн не может с этим не согласиться. Но это не значит, что она согласна с методами Клауса. И на всякий случай, сегодняшний день был слишком утомительным для нее, чтобы думать о Клаусе, который, кстати, по какой-то неизвестной причине все еще злится на нее. Так что, если он не начнет использовать свои слова, Кэролайн просто сосредоточится на проблемах, с решением которых она действительно может помочь. Например, дать своей чрезвычайно уставшей подруге хорошенько выспаться ночью. - Сладких снов, Ками. Или - никаких снов. Ками улыбается, а затем закрывает глаза. - Спокойной ночи, Кэролайн.