Очень долгий путь

Брагин лежал, закинув руки за голову, и тупым взглядом изучал потолок. Потолок взаимностью не отвечал. Хотя если бы ответил, Олег бы не столько удивился, сколько обрадовался. И шустро бы сдался в руки психиатров. Последние пару месяцев его не покидало ощущение, что он сходит с ума. Несмотря на врожденное человеколюбие, Брагин был эгоцентричным (в чем его периодически упрекали окружающие) и думал, в первую очередь, о себе и своих хотелках. И никогда не отказывался от того, что приносило ему радость. А тут — отказался. Причем не просто от радости, а от женщины, с которой ему было хорошо. Понял, что не может сделать ее счастливой в сложившейся ситуации. Не мог ничего противопоставить обстоятельствам непреодолимой силы. Понимал, что своим уходом сделает ей больно, но знал, что так правильно. Никогда ранее не считал боль правильной. А еще всегда был влюбчивым и достаточно быстро остывал, если не получал взаимности. Сейчас остыть не получалось. И переключиться тоже. Брагин даже не пытался найти Ларисе замену. Знал — не найдет. Ждал, когда его отпустит, но пока это, судя по всему, не светило. Он полюбил Ларису. Она не смогла выбрать — и он ее понимал. Поэтому отпустил. Верил, что отпустил. Хотел верить. Они больше никогда не будут вместе. Не будут, независимо от исхода ситуации — Брагин знал это наверняка. Но и повлиять ни на что не мог, даже на течение болезни Куликова, черт бы того побрал. Чтобы Лариса была счастлива, Серега должен выжить. Но опухоль оказалась слишком сложной, поэтому никаких прогнозов давать было нельзя. Была надежда на немецких врачей, но Куликов, кажется, сам в них не очень верил. А жить хотел до безумия. Брагин ненавидел себя в такие моменты. Потому что хотел помочь, но это было невозможно. «Трудно быть богом. И еще сложнее принять, что ты не бог, Олег Михалыч». Он надеялся, что его состояние никто не замечает: много шутил, привычно улыбался, готов был предложить помощь. И ощущал, как его затягивает в бездну все больше. Но никому в этом не признавался. А события недавних дней и вовсе размазали Брагина по стенке. Он, конечно, не показывал, но легче от этого не было. Когда в Склифе появилась дочь бывшего учителя, Олег и не подозревал, к чему это приведет. Потому что предположить подобное было невозможно. Если бы не Марина, Ларисы могло бы не стать. А как бы он жил, если..? Что стало бы с Никитосом, с самим Куликовым? Как вообще работало бы их отделение? Думать об этом было очень больно. А еще было жалко Нарочинскую. Слишком жалко, чтобы Олег мог это игнорировать. Он не понимал, почему эта женщина, которая поначалу максимально ему не понравилась, сейчас вызывала колоссальное сочувствие. Больше, чем тот же Куликов, например. Может, дело именно в том, что Марина, ценой своего здоровья, спасла Ларису? Или в том, что оказалась совершенно не жабой, какой показалась Олегу в начале? Брагин даже задумался, не запал ли на Нарочинскую. Но быстро отмел этот вариант — никакого томления или чего-то похожего он не испытывал. Просто… просто Марина оказалась человеком. И от понимания, что они этого человека чуть не потеряли, было не по себе. Совсем не радостным выдалось начало года. Олег даже представить боялся, что может быть дальше.

***

— Привет, — он увидел Ларису и присел рядом. Она слабо улыбнулась: — Привет. Брагин протянул ей стаканчик с кофе, но Куликова отрицательно покачала головой. — Серега улетел? — Уже прилетел и приземлился. Олег сделал глоток: — Это хорошо. Нормально все? — Нормально, — Лариса пожала плечами. Она действительно была в порядке, насколько это возможно, учитывая нынешнюю ситуацию в целом и тяжелую ночь в частности. Выспаться не получилось — женщина все время просыпалась, потом провалилась в забытье и спустя несколько минут пробуждалась. И снова, и опять. И все время прислушивалась, будто надеялась услышать сопение Никитки или дыхание Сережи. Никогда ранее Куликова не оставалась одна. Ночевала, конечно, было дело, но тогда это воспринималось по-другому. Потому что Лариса знала: через день-два ее близкие снова будут рядом. А этой ночью все было иначе. Брагин посмотрел на нее внимательным взглядом — кажется, до позвоночника просканировал: — Никита как? — Хорошо, — Куликова улыбнулась гораздо свободнее, — в Екатеринбурге дом его, друзья. Бабушка, опять же. Еще и в школу ходить не надо, только дома уроки учить. Конечно ему там лучше, чем здесь, — она неуловимо погрустнела. Олег нащупал ее ладошку и аккуратно сжал: — Ему хорошо там, где ты, Ларис. Но иногда надо отдыхать даже от такой хорошей мамки, — он по-доброму усмехнулся. У Куликовой сжалось сердце. Олег расстался с ней в ноябре — видел, как она мечется между ним и Сергеем. Не хотел мешать воссоединению семьи и не собирался быть на вторых ролях. Лариса его понимала. Но даже после этого Брагин ее не оставил. Так и остался близким человеком. Другом, готовым прийти на помощь. Заслужила ли она его? С губ так и норовили сорваться ничего не меняющие и потому что бессмысленные извинения, но Куликова себя одернула: — У тебя как дела? Он допил и, прицелившись, кинул стаканчик в урну. Попал. — Нормально. — Ну, это же хорошо, что нормально? — спросила Лариса, лишь бы не дать повиснуть пустоте. Олег тепло улыбнулся, хотя глаза его остались грустными: — Конечно.

***

Лариса зашла в палату: — Марина, добрый день. — Добрый, Лариса Николаевна, — Нарочинская подняла глаза, разглядывая книжки в руках начальницы. Кажется, заказанный Чехов среди них имелся, но поражало количество — пять штук. — Куда столько? Куликова сгрузила книги на тумбочку: — Они же небольшие, а больничный у вас долгий будет. К тому же там пьесы, они быстро читаются. Хотя я из этих авторов только Чехова и знаю, остальные современные, — призналась она. — Взяла все, что в магазине увидела. — Спасибо, — Марина улыбнулась и взяла ближайшую книгу. Обложка гласила, что автор — некая Ярослава Пулинович. — Сколько я вам должна? Куликова помотала головой: — Глупостей не говорите, пожалуйста. Нарочинская повела плечом: — Книги дорого стоят. У этих еще и качество хорошее. — Марина, вы мне ничего не должны, — стояла на своем Лариса. Кажется, еще чуть-чуть и Куликова бы расстроилась от желания Нарочинской вернуть деньги, поэтому Марина не стала продолжать: — Хорошо. Спасибо еще раз. Лариса улыбнулась: — Как вы себя чувствуете? Давайте я вас посмотрю. Нарочинская вынесла все манипуляции и ответила: — В целом нормально. Только спать все время хочется. — При анемии это обычное дело. Но у вас восстановление идет полным ходом, так что все будет хорошо, — успокоила Куликова. Марина усмехнулась: — Это радует. Женщины улыбнулись друг другу и замолчали. Первое впечатление, оказавшееся неправильным для обеих, ушло, и теперь они друг другу скорее симпатизировали. — Марина, — Куликова переступила с ноги на ногу, — вы простите меня, пожалуйста. Нарочинская непонимающе нахмурилась: — За что? — Ну, — Лариса помялась и все же пояснила. — Я о вас плохо думала. Вы так держались, еще и Брагина на место поставили. Марина неожиданно рассмеялась, но быстро замолчала — смеяться было больно. Куликова тут же подорвалась ей на помощь, но, к счастью, не понадобилось. — Лариса Николаевна, вы не первая, я вас уверяю. И вы мне тоже не понравились сначала, так что мы квиты. — Да уж, — заведующая фыркнула. Они с Нарочинской не просто квиты: они теперь связаны друг с другом сильнее, чем с кем-либо. Но почему-то Куликову это не пугало.

***

— Здорово, Нарочинская! — Брагин завалился к ней в палату, как медведь в берлогу. Марина закатила глаза: — И тебе привет. — Как у нас дела? — поинтересовался мужчина. — Жалобы, пожелания, посылания к черту? — отобрал у Нарочинской книгу, которую она читала, и начал осматривать женщину. — Посылания, — хмыкнула она, — одного конкретного хирурга в одном конкретном направлении. — Да не бурчи ты, — отмахнулся Олег. — Потом прочитаешь. А я не могу круглосуточно тусить в твоих хоромах. Марина театрально выдохнула: — Слава богу. — Я смотрю, я окружен очень добрыми людьми, — парировал Брагин. На него сегодня кто только не наехал, если честно: Нина за опоздание, Костик за то, что Олег Михалыч отжал у него бутерброд, Пилочка — за то, что Брагин подбивает Пастухова напиться. И даже мама пациента не оценила шуточку о самочувствии. А теперь вот Нарочинская. — А я не претендую, я — злая. Осмотром Олег остался доволен, поэтому вернул Марине книгу и поинтересовался: — Анекдот хочешь? Она подозревала, что ее ответ ничего не изменит, но все же озвучила: — Нет, не хочу. И оказалась права. — И все-таки, анекдот: боксер пришел к врачу и жалуется на бессонницу. Доктор ему советует: «Ложась спать, считайте в уме: один, два, три — и пока не заснете». А боксер ему: «Знаете, мне это не подходит, при счете девять я вскакиваю на ноги». Нарочинская не отреагировала, чуть ли не демонстративно уткнувшись в книгу, и Брагин будто расстроился: — Ну ты че, улыбнулась бы хоть. Принцесса Несмеяна. — Во-первых, я не люблю анекдоты, — она скосила на него глаза. — Во-вторых, твой анекдот несмешной. В-третьих, мне смеяться больно. — Ой, какая ты зануда, — мужчина поморщился. — А я, между прочим, стараюсь, поднимаю твой моральный дух. — Я тебя об этом не просила. Он замолчал, не зная, как лучше отреагировать, но все-таки буркнул: — «Спасибо» бы хоть сказала. Марина посмотрела на него ничего не выражающим взглядом: — Мне переведут деньги за больничный, я оплачу тебе услуги сиделки, подойдет? У Олега потемнели глаза: — У нас бесплатная медицина, дура, — развернулся и быстро вышел, даже не думая, как будет выглядеть. — Сам такой.