***
Марина зашла в ординаторскую и тяжело опустилась на кровать. Очередная бессонная ночь дала знать о себе: работала Нарочинская с большим трудом. Впрочем, дело было не только в этом. Когда услышала, что Брагин залез в горящую квартиру, стало больно. Почему-то Марина не ожидала, что Олег поступит подобным образом. Дура. Расслабилась. С раннего детства Нарочинская была крайне осторожной. Это не всегда одобрялось окружающими, но не раз спасало от неприятностей. Жизнь же только усугубила это качество. И не зря: осторожность помогала правильно выставлять личные границы, выстраивать свое поведение и отношения с людьми. Кроме того, Марина славилась хорошей памятью, неплохим логическим мышлением и умением учиться на ошибках. Причем не только своих. И только с Брагиным все пошло куда-то не туда. Видимо, Олег так сильно о ней заботился, что Нарочинская слишком ему поверила. Как давно уже никому не верила. И очень зря. Потому что нельзя связываться с человеком, готовым в любой момент лезть в обвал или к вооруженному неадеквату. Двух примеров хватило, чтобы это понять. Точнее, раньше бы хватило. А теперь… Теперь было паршиво. И от того, что Брагину чужой кот оказался важнее, и от того, что Олег продемонстрировал, что ее чувства для него в принципе не имеют значения. Зачем тогда это все было… Других женщин ему мало, что ли? Брагин действительно мог погибнуть или остаться калекой. И полез туда сам, его никто не заставлял. Полез, зная, как она к этому относится. Полез, не думая о ней.***
Куликова наблюдала за Нарочинской второй день. На той не было лица. Вообще Лариса ей восхищалась: Марина была смелой, уверенной в себе, оставалась с трезвой головой даже при форс-мажорах. При желании, и начальницей бы стала хорошей. Другое дело, что такого желания у нее не было. Куликова вообще не знала, чем живет Нарочинская, если уж на то пошло. Однако видела, что сейчас с ней что-то происходит. Лезть боялась, но за Марину тревожилась. И под вечер второго дня не сдержалась: — Марин, извините, у вас все в порядке? Нейрохирург подняла на заведующую прозрачные глаза: — Что? — услышала, что ей что-то сказали, но не поняла, что именно. — У вас все в порядке? — В порядке, — Нарочинская повела плечом. — А что? Куликовой стало неуютно, но она продолжила: — Вы извините, что я спрашиваю. Показалось, у вас какие-то проблемы. — Все нормально, Лариса Николаевна, — Марина перевела взгляд на стену. Лариса помолчала и все же озвучила: — Если нужна помощь, даже просто поговорить, я готова. Слышите? Нарочинская снова посмотрела на нее — на сей раз с растерянностью: — Да не о чем разговаривать, — попыталась улыбнуться, но вместо этого, неожиданно даже для самой себя, продолжила. — Один человек сделал мне больно. Это просто надо пережить. — И глаза у Марины стали совсем невеселые. — Может быть, он, — Куликова переступила с ноги на ногу, — ну, этот человек, не со зла? — Так и есть, но от этого не легче, — черты лица Нарочинской стали неуловимо жестче. — И это не оправдание, — интонации ужесточились следом. — Я и не оправдываю. Просто, мне кажется, мало кто будет нарочно делать больно. А если не нарочно… — То что? — Марина вперила в Ларису острый взгляд. Та выдержала: — То дальнейшее зависит от действий этого человека. Может, он уже пожалел и хочет все изменить. Тогда еще зависит от того, готовы ли вы простить его. — Я не обиделась, — мгновенно открестилась Нарочинская. Куликова долго изучала ее лицо. Потом тихо сказала: — Мы с Сергеем развелись, потому что у него появились связи на стороне. К одной из этих, — скривила губы, — связей он и ушел. Марина, не ожидавшая подобных откровений, застыла. Себя в такой ситуации она представить не могла. Может быть потому, что не имела подобного опыта. А может быть потому, что отец, полюбив другую женщину, поступил честно: не натворил дел, а пришел к маме и все рассказал. Мама держалась стойко. Но представить, что она бы приняла папу обратно, Марина тоже не могла. Да отец бы и сам не вернулся, даже если бы захотел. — Я вроде пережила это. Только когда он заболел, поняла, что не могу его потерять, — продолжила Лариса. — Можете считать меня глупой и наивной, но мы были вместе пятнадцать лет, и хорошего было гораздо больше. Я не знаю, что дальше, но я приняла решение, — тут слукавила немного, потому что без Брагина не обошлось. Хотя она бы все равно Сергея не оставила. — И знаю, что не пожалею, к чему бы это ни привело. А может быть всякое, и я это понимаю. «Мама бы даже из-за болезни не приняла назад. А ты?.. Наверное, тоже нет». Нарочинская вздрогнула, а Куликова уверенно закончила: — Любое ваше решение будет правильным, Марин. Главное, чтобы оно было действительно вашим.***
За пару суток Олег очухался. Только настроение было на редкость паршивым. — Совсем дурак, — сказал он себе, — сходишь с ума по женщине, с которой у тебя ничего не было. Пора в дурдом, — и отправился по другому адресу. На работу. Впрочем, иногда казалось, что значительной разницы нет. Там Брагина уже поджидала верная подруга: — Ну че ты, как ты? — Нормально. — А че с настроением? — Нину было не провести. — Нормально все с настроением. — Я заметила, — Дубровская хмыкнула. — Из-за Нарочинской? Имелась у Олега особенность — временами он подтормаживал. Некоторых это раздражало, но самому Брагину порой оказывалось полезным. Сейчас, например. — Что «из-за Нарочинской»? Друг звучал так искренне, что Нина усомнилась в ладной версии, построенной за последние дни. Однако стояла на своем: — Ну, мрачный ты такой из-за Марины? Теперь он понял. Но лицо держал: — А при чем здесь Нарочинская? — Ну как это, у вас такие интересные отношения, — многозначительно произнесла Дубровская. — И Марина остро реагирует на твои подвиги. Хотя я ее понимаю. — И че? От прямого взгляда Михалыча Нине стало не по себе. — Вы че, — она понизила голос, — спите? — Дурная, что ли? — А чего? Между вами порой искры летают только так, — аргументировала Дубровская. — И сейчас ты мрачный, а Марина как привидение. Любопытство подруги, к которому Брагин, как он сам думал, давно уже привык, сейчас раздражало и резало по нервам. — Слушай, — он нехорошо сощурился. — Если у тебя с Эженом все плохо, не надо проецировать свои желания на других, ладно? — Чего?! — Нина выпала в осадок. — Ты совсем уже?!.. Но Олег не слушал, направившись в ординаторскую. В ординаторской обнаружилась Нарочинская, заполняющая какие-то бумажки. На привидение она, вопреки заверениям Дубровской, не походила. Брагин отчего-то растерялся: — Привет. — Привет, — не глядя на него, отозвалась Марина. Такой вариант Олега не устроил, поэтому он подошел ближе и сел напротив, пытаясь поймать взгляд синих глаз. Пока не удавалось. — Как дела? — Нормально, — Нарочинская не отрывалась от бумаг. — Как отец? — Так же, — быстро ответила она. На самом деле папа был совсем не так же. Ему поменяли лекарства, и адаптация к ним шла тяжело. Только Брагину об этом знать необязательно. — Ясно, — констатировал Олег. — А у меня как дела, не хочешь спросить? Марина усмехнулась и, отложив ручку, подняла голову: — Как дела? — изучила заживающие царапины и мысленно выдохнула — кажется, Брагину действительно ничего не грозило. Кроме него самого, разумеется. Но это не ее забота. И на жалеющего он похож не был. Олег подхватил ее вежливо-издевательский тон: — Ну так, по-разному, — приклеил улыбку на лицо. — Любопытно, интересно. — Вы, если неважно чувствовать себя будете, идите домой, — с нарочитой любезностью посоветовала Нарочинская. — Только предупредите. — Да кого ж предупреждать-то? — заерничал мужчина. — Мне теперь и предупреждать-то некого. Марина цокнула: — Ну как же так. У вас же есть любимая заведующая. Брагин перешел на елейный голосочек: — С любимой, — сделал паузу, — заведующей я сам как-нибудь разберусь. — О, в этом я не сомневаюсь. — Мне бы с любимым нейрохирургом разобраться. — Шейнман в другом отделении, — сухо отозвалась Нарочинская. — А меня не Шейнман интересует, — Олег накрыл ее ладонь своей. Марина одернула руку, одним движением закинула бумаги в сумку и встала. Брагин не думал — быстро поднялся и, схватив Нарочинскую за шею, притянул к себе. Поцеловал. От неожиданности она замерла, однако быстро сориентировалась и стала его отталкивать. Олег не сразу, но отстранился. Он не держал ее крепко, поэтому Марина вырвалась: — Брагин!!! Иди котов спасай! — взяла сумку и, не оглядываясь, вышла в коридор. Олег беспомощно посмотрел женщине вслед и понял, что ему очень больно.***
Они встретились у Патриаршего моста. Марина была в красном, почти алом пальто, которое смотрелось особенно ярко по сравнению с бледной кожей и светлыми волосами. Странно. За все время, что они знакомы, Брагин ни разу не видел у Нарочинской таких вещей — она предпочитала сдержанные оттенки. Но красиво. — Тебе идет. — Не люблю этот цвет, — Марина поморщилась, — и пальто это не люблю. Не то пальто, понимаешь? — пристально посмотрела мужчине в глаза. — Понимаю, — Олег и сам не очень любил красный — тот упорно напоминал кровь. Ее Брагин, конечно, не боялся, но все равно не любил. Потому что часто видел кровь, когда люди были в опасности. — А зачем надела? Они медленно пошли по мосту. Странно, что на нем не было людей. — Не знаю. Вообще ничего не знаю, Брагин, — Марина остановилась и наклонилась к ограждению. Руками оперлась, телом. Олег не успел ничего сказать — ограждение резко обрушилось, и Нарочинская, неловко взмахнув руками, упала в воду. Мужчина в ужасе рванул к образовавшемуся проему, но Марины уже не было видно. «Она же плавать не умеет». Попытался прыгнуть за ней и не смог — его будто удерживала невидимая сила, против которой он ничего не мог сделать. Совсем ничего. Заорал. Понял, что себя не слышит. И очнулся с криком уже настоящим. За окном стояла глубокая ночь.