Сказание о семи принцах

Только на постоялом дворе в Вольных землях, где собралось достаточно всякого сброда, Пятый узнал о том, что произошло в Брике в тот день. Охотники с удовольствием пересказывали слухи от крестьян и дезертиров. — Все думали, некому там за Дарени воевать! Даже Настоятель не вывел своих бойцов, а ведь мог утопить город в крови! Но он свою семейку бросил. Грехи замаливает, делает вид, что знать их не знает. А братья и правда бабы в штанах! Все они мужеложцы такие! Первый сразу сдался, мелких заперли дома, как девчонок. Пятый вообще улепетывал так, что пятки сверкали! — Охотник смеялся, рассказывая, и все смеялись вместе с ним. — Кто-то все же воевал? — уточнил Пятый. Он не сердился на его слова, сам пошёл на это. К счастью, в Вольных землях никто его не узнавал. Высокий крепкий юноша с духовным оружием и окутанный мощной силой талисманов вызывал невольное почтение, все принимали его за монаха-бойца. Только длинные волосы, остриженные у висков по моде Пяти сторон, вызывали пересуды, как и ладно сидящий на стройной фигуре наряд простого кроя. Щеголь, да и только. Но никто бы не заподозрил, что он и есть трусливый мужеложец, сбежавший из Брика, раз осмелился путешествовать по Вольным землям в одиночку. — Нашлись сторонники! Не то купили их, не то поверили генералам своим. Я и сам верил этим военным байкам! Тигр и Ястреб, надо же! — Охотник с презрением плюнул. — Паршивый кот и облезлый петух! Оба уже под арестом, даже не покукарекали и не помяукали в свою защиту! Пятый вздохнул. Как он и предполагал. — Так что со сторонниками?.. — Да вышли некоторые на улицу. Их быстро скрутили. А как младших с их мамками Манастари схватили, так волнения и улеглись. Один человек благородный нашёлся во всей семье. Государыня, мать наследника. Покончила с собой от позора! Пятый застыл с кружкой в руках. В глазах потемнело от гнева и горя. Сам он потерял мать еще в детстве, и хоть никогда не любил старшего брата и строгую законную жену отца, не мог вынести этой новости. Расторопный слуга тут же подлил ему в кружку, рассчитывая, что потом гостю все равно придется платить. «Зачем я это сделал?.. — подумал спустя пару кружек Пятый, которого затошнило из-за дурного пойла. Он видел нечистое дно старой кружки, но на душе было тяжелее, чем в животе. — Надо было вместо этого найти святилище и помянуть государыню. Но в Вольных землях трактиров больше, чем святилищ…» — Талисман! Талисман Божественного духа! — пропел высокий блеющий мужской голос, и Пятый поднял голову. Бродячий торговец разложил на столе свое барахлишко, и кто-то уже копался в кучке дешевых артефактов, выискивая хоть что-то полезное. А вот талисманы пользовались спросом, хоть и были нарисованы отвратительно. — Прямо Божественного духа? — усмехнулся Пятый, подпирая щеку кулаком. — Взгляните, господин! — Торговец подскочил к нему. — Я сам лично рисовал их с того талисмана, который мой дед срисовывал с узора на груди Божественного героя! Пятый взял в руку талисман. Он видел в книгах старинное изображение Божественного узора. Эта копия была попроще, но все же вернее тех, которые рисовали в Закатном царстве, продавая как произведения искусства. Священнослужители там были не особо сильны, процветало шаманство, хотя власти и делали вид, что не одобряют его. — Работает? — осведомился Пятый. — Конечно! Бесы шарахаются, как от огня! — заверил торгаш. — Не надежнее ли зажечь сразу огонь? — Пятый покачал головой. Но все же взял пять талисманов. Хотя брат тщательно собрал его в дорогу, лишняя защита не помешала бы. Чем ближе к Великой горе, тем реже встречались людские селения, тем чаще на пути попадалась безобидная нечисть. Все стремились погреться и покормиться у сильного духа, заодно и спастись под его грозной тенью от следопытов. В лесах, как говорили старики, сохранились животные, которых люди давно не видели, а в реках водилась волшебная рыба. Только человеку путь к горе был заказан. Покинув последний постоялый двор, Пятый уже через день вынужден был отпустить коня, отказавшегося ступить в дикие воды неглубокой речушки. Пятый и сам не рискнул идти вброд, заметив, сколько зубов у рыб, что сверкали на солнце серебряной чешуей между игривых струй. Пришлось лезть на дерево, ползти над водой по толстой нависающей ветке, пока та не прогнулась под его тяжестью, опуская почти к противоположному берегу. Началась самая опасная часть пути. Меч Пятый не обнажал, достаточно было того, что он покачивался на его поясе, отпугивая нечисть поумнее. А более бестолковых разгоняли сильные талисманы, нарисованные самим Настоятелем. Только от неразумного зверья приходилось спасаться бегством. Пятый три ночи подряд ночевал на дереве, пока снизу караулили лось, кабан или волк. Наконец, выбившись из сил и молясь, чтобы найти место для ночлега, он столкнулся с диким котом. Тот прыгнул с дерева, едва удалось отскочить. От этого врага ни на земле, ни на воде не скроешься, а летать по небу Пятый не умел. Пришлось дать бой. Зря смеялся охотник, Второго не просто так прозвали Тигром, и суровые тренировки с ним в этот раз спасли Пятому жизнь. — Я почти побеждал Тигра, на что ты надеялся? — прорычал Пятый, прижав кошака коленями за шею к земле и обнажив кинжал. Но убивать не стал. Его путь к Горе должен быть чист. Накинув ему на шею верёвку, Пятый затянул мертвый узел, чтобы зверь сам себя не задушил, и привязал его к дереву. — Постарайся освободиться, когда я буду подальше, — попросил он, глядя на мечущегося кота и пряча кинжал. И поспешил найти ручей, чтобы вода скрыла его запах. На пятый день, выбившись из сил, Пятый прикорнул между корней древнего дерева, обнимая меч. Сон наваливался, как теплое одеяло. Только продремав несколько минут, Пятый заставил себя развести огонь, подкинуть туда благовоний и разложить вокруг себя талисманы. В темноте светились чьи-то глаза, но бороться со сном он больше не мог и вырубился, как мертвый. Когда Пятый проснулся, солнечный свет расположился пятнами на его одежде, проглядывая через крону старого дерева. Костер уже прогорел, и напротив лежал тигр. С Пятого моментально слетел сон. Распахнув глаза, он вжался спиной в дерево, быстро оценивая обстановку. Зверь следил за ним тяжелым взглядом. Но не двигался. Пятый медленно встал, не отлипая от дерева, и тигр поднял голову. И едва Пятый, пользуясь его неподвижностью, рискнул сделать шаг в сторону, тут же мягко вскочил на лапы, готовясь отрезать путь. Пришлось снова вжаться в спасительный ствол. Пятый задумался, почему он недосягаем для тигра, оглядывая место своего ночлега. Костер давно успел остыть, а талисманы лежали нетронутые. Они были призваны отгонять нечисть, а не зверей, вряд ли тигр испугался бы их. Взгляд Пятого упал на лежащий сбоку клочок тёмной бумаги с убогим рисунком. Да неужели сработал божественный узор, который он спросонья выхватил вместе с другими талисманами? Пятый протянул за ним руку и с удивлением обнаружил, что талисман горячий, словно его нагрели на огне. Казалось, еще немного и задымится. Это было странно. Пятый помнил совершенно точно, что при покупке эти талисманы казались стопкой каракулей, от них не ощущалось почти никакой силы. А сейчас он работал на полную мощность. Пятый достал остальные и убедился — они все включились. Хоть он и не знал природу их действия, теперь не удивлялся, что тигр не торопился приблизиться. Быстро собравшись, Пятый попятился от тигра, держа талисманы перед собой. Тот ходил недовольно из стороны в сторону, не сокращая расстояние. А краска на талисманах уже протлела, оставив только чуть светящийся след на бумаге. Пятый решил ускориться в надежде оторваться от тигра раньше, чем талисманы загорятся и превратятся в бесполезную горстку пепла. Спотыкаясь о корни деревьев, он углублялся в лес, и к счастью, тигр шёл неспешно, все больше отставая. Но талисманы не нагревались сильнее, оставаясь наполненными и испуская плотное, ощутимое защитное поле. Когда рыжая шкура перестала мелькать между деревьев, Пятый присел на ствол поваленного дерева и начал вглядываться в талисман. Краска прогорела, а узор, оставшийся на дешёвой бумаге, теперь безупречно повторял рисунок из древней книги, в которой Пятый увидел его впервые. — Ты включился сам… — поражённо пробормотал Пятый, и вдруг мелкий камушек больно ударил его в плечо, запущенный чьей-то меткой рукой. Рука сразу отнялась, талисманы полетели на землю. — Эй! — Не то детский, не то девичий голос сердито окликнул Пятого из глубин залитого солнцем леса. — Чего расселся? На колени! Триста поклонов в сторону Великой горы! Пятый замер, быстро обегая глазами лес, но никого не увидел. Однако грозный писклявый голосок не был соткан силой, его хозяин явно притаился неподалеку и говорил сам. И Пятый, осознав, что он действительно приблизился к горе, раз даже неумелые талисманы загорелись лучше самой дорогой храмовой работы, счел за благо подчиниться. Неизвестно, кто это мог быть, шутник или сам дух, принявший облик человека, но лишний раз проявить почтение не мешало. Он медленно опустился на колени и поднял голову, стараясь по солнцу прикинуть, в какой стороне гора. Мощная природная сила этого места окутывала его почти равномерно, так что не будучи монахом или мастером, он не мог определить по ощущениям. — Не туда! — совсем рассердился голосок, когда Пятый склонился в направлении северо-запада. И наконец из-за дерева вышел маленький мальчик в облачении монаха. Вернее, Пятый решил, что это именно монашеские одежды, такие же длинные и строгие, но подобных он раньше не видел. Единственное, они кроем немного напоминали одеяния на фресках в храме тысячелетней давности. На голове мальчика красовалась шапочка, такая длинная, что свисала за затылком мешочком, в руке он сжимал суковатую палку, старую и натертую ладонью до блеска. — Вон там гора! Мальчик постучал палкой как посохом о землю. Пятому казалось, когда он замахнулся, что земля содрогнется, но ничего подобного не произошло. Однако он послушно обернулся к северу и начал неспешно, серьёзно класть поклоны в ту сторону, стучась лбом о землю. — Кто тебя учил так кланяться? — фыркнул мальчишка. — Руки к небу! А потом перед собой! И ладони вниз! Он сел на другое упавшее дерево, потоньше, и заболтал ногами в аккуратных сапожках. Пятый молча подчинялся. Столько кланяться ему не приходилось ни разу в жизни, даже во время похорон бабушки. Но он отсчитал все триста поклонов, прежде чем поднял взгляд на зевающего мальчика, который уже несколько минут изучал жука на своей ладони. Видя, что поклоны закончились, тот спрыгнул со ствола и направился к коленопреклоненному Пятому. Остановившись в пяти шагах до него, мальчик вытянул свой посох и приподнял его голову за подбородок, чтобы всмотреться в лицо. Вид у мальчика был на редкость важный и высокомерный. Невинное детское личико с пухлыми щечками и губками бантиком казалось взрослым из-за внимательного взгляда больших зелёных глаз. Хотя из-под шапчонки довольно забавно торчали круглые уши, мальчик выглядел скорее наследным принцем, чем монашком. — Итак. Ты еще один мужеложец, решивший осквернить святые земли, — неожиданно заключил он с презрением, чуть толкая шишковатым концом посоха подбородок Пятого. — Кыш-кыш-кыш! Проваливай, если хочешь сохранить кости целыми! Он замахнулся на Пятого посохом, будто собирался огреть, и тот покорно склонился, подставляя спину. Удара не последовало, и Пятый смиренно заговорил. — Ты зорок, я действительно принадлежу к роду Дарени, оскорбившему дух горы. Но я пришёл молить о прощении и искупить давнюю обиду за своего предка. И в мыслях не было осквернять святые земли. Если же их оскверняет само присутствие мужеложца, я останусь у подножья. Только передай мое прошение. Его речь была почтительной, но голос не заискивал. Пятый признавал вину предка, однако не лебезил как простолюдин. Он пришёл показать достоинство и чистоту помыслов, и сейчас в своем смирении представлял весь род. Мальчонка фыркнул. — Не ты первый из своей семьи пришел к подножью горы со сладкими речами и темными помыслами! Распутство, вероломство, жестокость, бесстыдство, алчность, высокомерие! Вот что известно про твой род! Кыш! Или гнев духа поразит тебя на месте! «До сих пор не поразил, значит не было причины», — подумал про себя Пятый. Он верил в свою удачу, считая, что ему по судьбе написано стать тем, кто прервет злой рок семьи. — Я готов доказать свою искренность жизнью, — проговорил он, хотя мальчишка не казался важной персоной. — Не бросайся такими словами, иначе дух может призвать к ответу! — предупредил мальчик, грозя пальцем. — И твоя порочность тебя погубит! — Я могу ответить за каждое слово, — твёрдо произнёс Пятый. — Мои помыслы чисты. И мое тело тоже. Хоть я рожден мужеложцем, за свою жизнь я не познал мужчины. И мои братья достойны прощения духа. Их благородство и смелость известны каждому, кто знает их лично. Старший брат — верный супруг и готов стать мудрым отцом и государем. Второй и Третий братья — отважные воины, не посрамившие себя ни в одном сражении, всегда радеющие за судьбу народа. Четвёртый брат, великий маг и самый знаменитый из настоятелей нашего храма, посвятил свою жизнь святому служению и вовсе отстранился от всего мирского… И мы жаждем светлого будущего для наших двоих юных братьев, еще не павших жертвами проклятия. — Как же ваш отец умудрился… — удивился мальчик, посчитав на пальцах количество детей. — Семеро сыновей у мужеложца! Страшно представить, как он добился такой плодовитости! Бедная ваша мать… — Мы дети разных матерей, признаю. Но ни одна женщина не была оскорблена и обижена нашим отцом. Его доброта и ласка позволили ему сблизиться с ними против его природы. Моя мать — служительница храма Святого женского начала, сама пожелала родить ему ребёнка… — Он еще и осквернил служительницу! — ахнул мальчик. — Кыш! Кыш! Не желаю больше слушать про это! Лучше убирайся отсюда подобру-поздорову! Он снова замахал палкой на Пятого, но так и не ударил, и в груди того затеплилась надежда. Выдержав еще шквал брани из уст ребёнка, он поклонился ему вслед, когда тот, бормоча, пошёл прочь. Пятый понимал, что прогнать его могли легко, помня страшные семейные истории о предках, которых поразило на склоне горы молнией или завалило камнями при попытке пробраться к духу. Он решил проявить терпение. Разложив вокруг талисманы, уже только те, что с божественным узором, Пятый достал остатки провизии и немного перекусил. Надо было растянуть ее на подольше. Пятый не был уверен, что ему позволено охотиться или рыбачить в этом лесу. Он не лгал насчёт своего целомудрия. Однако, объяснялось оно не столько чистотой его помыслов, сколько некоторой врожденной холодностью. Пятый ни разу в жизни не влюблялся и не испытывал плотского желания. В том, что проклятие затронуло и его, он мог убедиться лишь потому, что близость с любой женщиной представлялась ему чем-то столь же противоестественным, как близость с сестрой или матерью, хоть у него не было ни той, ни другой. А вот увлечение мужчинами он понимал, но только… Глазами своих братьев. От пьянящей улыбки невыразимо яркого покойного супруга Второго кружилась голова. Следить в бою за ним, смертельно молниеносным, опасным, как демон, было словно смотреть на солнце, умирая от восторга. Когда в юности Четвёртый таскал Пятого за собой подглядывать за Третьим, однажды они застали его с их общим Наставником, боевым монахом с сотней битв за плечами. Сложно было не позавидовать тому, как брат обнимал его широкую спину, прильнув в жарком поцелуе, наконец добившись внимания любимого мужчины. Но как бы Пятый ни восхищался возлюбленными своих братьев, сам не влюблялся. Просто глядя на них, он ощущал в сердце щемящую тоску по чему-то родному, но еще не знакомому. На следующий день мальчик пришёл снова с теми же ворчанием и бранью, и через день тоже. Беседа не сдвинулась с мертвой точки. Пятый терпеливо ждал подходящего момента. Тем временем еда закончилась, и он решился немного порыбачить, убедившись, что страшные кары еще над ним не нависли. Разумеется, мальчишка появился тут же, как он поймал пару жирных рыбин, и ругался до тех пор, пока Пятый не зажарил их на костре до румяной корочки. Мальчик повел носом и согласился присоединиться к трапезе в ответ на учтивое приглашение. Рыбку он уминал за обе щеки, сочно почмокивая и начисто обсасывая косточки. — Вкусно! Ты умеешь жарить рыбу! — наконец изрек он, утирая лоснящиеся щеки. — Брат научил. Никто лучше него в походе не готовит, никакие повара не могут сравниться, — отвечал Пятый, с тоской вспоминая лепешки, которые Третий пёк прямо на камнях. — Хороший брат, — вздохнул мальчик, на полный желудок забыв побраниться да поязвить. — Однако хватит тебе тут глаза мне мозолить. Ступай домой. Все равно нечего тебе тут делать. А талисманы эти не от любого зверья защитят. Он ткнул пальцем в разложенные талисманы с Божественным узором. Пятый даже немного удивлялся, что мальчик прежде ничего про них не говорил и не возмущался, что он их использует. — Есть в лесу такие древние лютые звери, которым их сила без носителя узора нипочем, — вещал мальчик, приняв из рук Пятого походную кружку с ягодным отваром — недалеко обнаружился усыпанный ягодами куст. — Так что берегись. Ты искушаешь судьбу. — Я не могу уйти, не завершив свою миссию, — кротко возразил Пятый. Мальчик пожал плечами, но в этот раз ушел даже довольный. Его слова подтвердились уже этим вечером. Пятый едва успел развести костер, как воздух сотряс столь низкий рык, что земля задрожала. Пятый взял в руки один из талисманов, настороженно вглядываясь в темноту. И первым из нее вынырнул давешний кот еще с его верёвкой на шее. Он пробежался по нависающей сверху ветке и злобно зашипел. Со спины вышел тигр, которого в прошлый раз отогнали талисманы Божественного духа. Он и в этот раз не подошел ближе нескольких метров, тихо ворча и расхаживая перед костром. Но воздух сотряс тот же низкий рык, похожий на еще тихий раскат грома, перед тем как он грянет с полной силой. Пятый побледнел, понимая, что пришло его время встретиться с ужасами этого леса. Но опасность он встречал стоя, держа в руках по талисману. Из темноты выступил огромный силуэт, Пятый раньше не видел таких крупных зверей. Желтые глаза блеснули отраженным светом, показывая, какая большая у чудища голова. Белый тигр с торчащими вниз желтыми клыками прошел меж деревьев, задевая их косматыми боками. Словно старший брат пришел вступиться за обиженных младших братьев. Покрывшись холодным потом, Пятый выставил перед собой талисманы. Он понимал, что бежать бесполезно, но пусть это оружие и не всесильно, стоит попробовать защитить свою жизнь. Казалось, морда белого тигра дрогнула в ухмылке, он неспешно продолжал свой путь, зная, что добыча не сбежит. Пятый попробовал вытащить из костра горящую ветку, в совсем наивной попытке напугать зверя. Тот разинул пасть и издал рев, от которого не только погас огонь, но и чуть не снесло с ног самого принца. Пятый зажмурился на пару мгновений, заслоняясь от смрадного дыхания, а когда открыл глаза, обнаружил, что вокруг все еще светло. Весь лес был пронизан полупрозрачными светящимися дорожками божественного узора, будто гирляндами, бледными и яркими, висящими высоко над землей и стелящимися под ногами. Тигр не замечал их, цепляя своими боками при движении. Они лишь искорками рассыпались, касаясь шерсти, но сразу вновь возникали в том же месте за его спиной. Пятый изумленно помахал талисманом в воздухе, и заметил, что касаясь этих узоров, он вспыхивает ярче! Становится сильнее? Пятый замахал уже обоими талисманами и с радостью увидел, что тигр замер, пусть на долю секунды, прищурив глаз. Он уже почти дошел до кострища, и Пятый не мог придумать, как сбежать, пользуясь своим открытием, и решил дать бой, используя талисманы как оружие! Но вдруг тигр зажмурился, останавливаясь, и помотал головой, словно его по-настоящему ослепил свет талисмана. Зло рыкнув, он попятился, приседая на задние лапы и ломая тонкое деревце за спиной. Это точно не был слабый свет талисмана! Что-то за спиной Пятого поразило его глаза! Пятый бездумно обернулся и охнул. Яркий свет больно полоснул по глазам, пришлось закрыть их руками, слезы полились, заливая щеки. Ослепнув на мгновение, Пятый быстро протер глаза и убедился, что тигр отступает, продолжая жмуриться и реветь. Его младшие братья уже давно растворились в ночи. Пятый снова осторожно начал оборачиваться, опасаясь за зрение. Но надо было выяснить, что за новое лихо! Однако, хотя тигр был все ещё ослеплен, свет, ранивший глаза Пятому, больше не причинял ему боли. Словно он выжег какую-то пелену, сделав взгляд яснее. И Пятый, глядя на этот в общем-то не столь яркий узор, наконец разглядел, что он светится на обнажённой груди юноши, стоящего за ним. Юноша этот был невысок ростом, строен и довольно широкоплеч, хоть и казался возрастом не сильно старше Шестого. Густые волнистые волосы были собраны на затылке в пучок, тёмная одежда охотника, тоже смутно напоминающая старые фрески, была легкой, не для поздней осени. Юноше не было холодно, несмотря на небрежно распахнутую на груди рубаху. «Божественный герой? Но как это может быть?..» — изумленно подумал Пятый, растерявшись. Давно не было слышно о появлении Божественного героя, сына великого духа. Последний умер в глубокой старости десятилетия назад! Выходит, дух уже несколько лет растит нового?.. Пятый ошеломленно рассматривал юношу, позабыв о тигре. Юный герой, несомненно, был красив, с его бледноватыми выразительными губами и изогнутыми, резко очерченными темными бровями. Но поразили Пятого его большие, широко распахнутые черные глаза, чистые и невинные как у ребёнка, взирающие на принца с детским любопытством, словно это он из них двоих был диковинкой. Могли ли такие глаза принадлежать Божественному герою? Пятый помнил рассказы о яростной мощи Героев, способных своей силой остановить целую армию, сражающихся голыми руками против любого оружия, берущих города, разломав в одиночку ворота. И хотя этот юноша только что прогнал лютого белого тигра, Пятый с трудом мог поверить в увиденное. Опомнившись, он почтительно преклонил перед юношей колени. — Почему ты кланяешься? — спросил юноша, сбитый этим с толку. Пятый поднял голову. Хотя мальчик-монашек напротив выглядел куда взрослее своих лет, у него с героем было нечто общее, некий аромат, как у монахов одного монастыря. Но этим общим явно не было высокомерие. — Я благодарен за спасение, — проговорил Пятый. — Достаточно сказать «спасибо», — моргнул юноша. Пятый поднялся. Он еще сжимал талисманы в руках, и юноша взглянул на них с интересом. — Что это такое? — в отличие от монашка он удивился.