Сказание о семи принцах

Тюрьма ожидаемо не радовала удобством. Тюфяк, набитый торчащей через грубую ткань соломой, нужник — и вся обстановка. Пятый мерз, кутаясь в тонкий халат, который в прошлой жарко натопленной пещере ласкал тело негой. Он уже думал, что ослабев после испытания в ущелье, околеет тут от холода без теплой одежды, одеяла или хотя бы талисманов, которые были раньше при себе, но не прошло и часа, как явился Цаки, таща какое-то тряпье, и велел подтащить ближе к клетке жаровню. — На. Оденься, — велел он, закидывая тряпье между толстых прутьев. Пятый сразу бросился разбирать принесенное. Не так плохо. Рубаха на тело, штаны, стеганый халат почти до колен. Все старое, штопанное, но чистое. Теперь он будет выглядеть как местный монах, только самого нижнего чина. Цаки внимательно смотрел, как Пятый одевался, и тот заметил, что вместо привычной спеси на лице у него написана задумчивость. — Ты мне не веришь, но я и правда не собирался и пальцем касаться Героя, — вздохнул Пятый, оправив на себе одежду, чтобы выглядеть поопрятнее. Длинные волосы перевязал веревкой, которую нашел в кармане, понимая, что скоро они превратятся в ужасные нечёсаные космы. Очень непривычно. — Я знаю, что не собирался, — надулся Цаки. — И Марон, конечно, тоже знает! Ты же не хотел бы кончить, как твои предки! На глупца не особо похож. Пятый остерегся радоваться раньше времени. Потерев все еще ноющую грудь, он подошел ближе к решётке. — Чего же Марон от меня ждёт? — Он решил задать вопрос именно так. — Я рассказал все, как было. Цаки испытующе взглянул на него, прищурившись. — И ничего не хочешь добавить? — уточнил он. Пятый молчал. У него не было доказательств против супруги Марона, а если и предположить, что они были, вряд ли великому духу понравились бы подобные обвинения. В конце концов Пятый верил, что мать Героя на самом деле может и хотела подставить презренного мужеложца, и даже обездвижила, чтобы он оказался беззащитным перед действиями монаха-демона, но не ожидала, что подставит этим собственного сына. Ее страх и гнев из-за случившегося были неподдельны. — Что же, — Цаки принял торжественный вид. — Тогда тебе остается ждать здесь, когда Марон расследует это дело и разберётся с женой и сыном за их проступки. Здесь не так плохо. Он по-хозяйски похлопал по прутьям. — Когда все закончится, сможешь снова увидеться с ним. Пятый должен был почувствовать облегчение, хотя Цаки и преувеличил удобство тюрьмы, но он отчего-то встревожился сильнее. — Натаэль и правда не виноват в случившемся, — сурово произнес он. Цаки усмехнулся, вздергивая нос. — Это Марон решит сам. Он лучше знает своего сына. Твои советы не нужны! — Именно к моим словам и стоит прислушаться. Ты забыл, что я вырос в семье, где уже несколько поколений рождаются только мужеложцы? Я готов поклясться, что Натаэль не имеет тяги к мужчинам, — твёрдо заявил Пятый. — Я помню его взгляд. Когда я упал без движения, он даже видел меня обнаженным. Это взгляд нормального мужчины. Я бы почувствовал... Цаки расфырчался. — Ты уже за него вступаешься? Признайся, ты только ради него и пришёл на гору?.. Ладно! Ты не признаешься! Пятый открыл рот, не зная, как оправдаться от несправедливого обвинения, но Цаки, покачивая головой, ушёл. Пятый вернулся на свой тюфяк расстроенный. Герой пострадал от интриг родной матери, как это часто случается. Дети отвечают за грехи родителей. Что ждет их всех неизвестно, но Пятый отчего-то переживал не только за собственную судьбу, но и за судьбу этого невинного юноши. Он успел вздремнуть, а когда проснулся от голода, ему так кстати принесли миску каши и кувшин воды. Еда была простая, но вполне съедобная, в каше не попадалось камешков и соломы, как в той бурде, о которой рассказывал Третий после плена в Закатном царстве. Пятый поел даже с аппетитом, вспоминая братьев. Наверное, они мысленно его уже похоронили. А он не только был жив, но и не потерял надежды. Ради них Пятый должен был выжить и добиться снятия проклятия. Семья переживала суровые времена. Первый лишился матери, титула и наверняка стал заложником собственной жены, с которой у него никогда не было любви и за десять лет брака так и не получилось зачать ребёнка. Второй и Третий должно быть смещены с должностей, ладно если не объявлены преступниками и мятежниками. Хуэр знал им цену, но Тигр и Ястреб были слишком опасны, их уважали в армии. Четвертый, как представитель духовной власти должен продолжать служить народу, что бы ни происходило в стране. Он со своими монахами не мог выступить против правящей семьи и принять чью-то сторону в этом противостоянии. Хорошо, если ему удалось забрать к себе робкого Шестого, рожденного той же женщиной, что и он. А вот Седьмому, сыну царевны Закатного царства, пусть и отрекшейся от старой родины, должно быть пришлось несладко. Он слишком живой и подвижный мальчик, не способен сидеть на месте и разговаривать вполголоса. Второй собирался заняться его воспитанием, но сначала мать не хотела отпускать его от себя, а теперь и вовсе некому за него вступиться и научить вести себя. Пятый тосковал, жалея, что не может получить весточки из дома. Оставалось ждать. Время тянулось медленно, Пятый не знал, снаружи день или ночь. Он либо спал, либо занимался упражнениями, чтобы согреться и размять мышцы. Ему уже трижды приносили поесть, но у него и в мыслях не возникало спросить духов-стражей о том, как продвигается решение его дела. И наконец, когда Пятый в очередной раз проголодался так, что живот тоскливо сжался от пустоты, он услышал шаги, не похожие на поступь духов. Пятый подошёл поближе к решётке и с изумлением увидел Натаэля, который шёл к нему с миской и фляжкой в руках. Он улыбался, неспешно подходя к клетке. — Проголодался? Я принес тебе мяса, — негромко сказал он, протягивая миску. Пятый, не зная, что сказать, молча ее принял. На горке каши и правда лежал кусок ароматного мяса. У Пятого потекли слюнки от запаха, но он все стоял у прутьев, держа миску в руках. — Почему ты принес еду? — не слишком дружелюбно спросил он, считая, что после произошедшего им видеться не следовало. — Меня выпустили из заточения, сразу решил проверить, как ты тут, — Натаэль оглядел его с беспокойством, таращась во все глаза. — Ты похудел... И лицо стало серым. Смотри, я принес яблоко. Он и правда вынул из кармана крупное наливное яблоко, невыносимо душистое. — Зачем?! — Пятый чуть не отшатнулся. Его взгляд недоверчиво скользнул по лицу юноши. Совсем недавно он клялся Цаки, что Натаэль никак не может быть неравнодушен к мужчинам. А теперь тот смотрел на него с самым глупым влюбленным видом, который ну ни с чем спутать было невозможно! Возможно Пятый не обратил бы внимание на это, так как ни разу в своей жизни еще не был заинтересован ни в своих отношениях, ни в чужих, но братья годами вольно или невольно заставляли его наблюдать подобное. И когда он не хотел смотреть, Четвертый требовал от него любознательности, подобной своей. Особенно часто Пятому приходилось помогать ему шпионить за Третьим. И сейчас выражение лица Героя с затуманенными глазами и не сходящей с губ загадочной улыбкой безумца напомнило ему восторженную физиономию Третьего, когда тот ходил по комнате колесом, не в силах прекратить разговоры о наставнике, вернувшись с ним после первого совместного похода. Четвёртый, делая вид, что поглощен игрой с Пятым в шахматы, хмуро наблюдал за ним, кусая себе чёлку, как всегда делал в приступе ревности, пока носил длинные волосы. А Второй оттаскал Третьего за щеки, заявив, что его дикой рожей можно бесов пугать. Пятый не знал насчет бесов, но столь пылкие чувства, написанные на лице сына Марона, его напугали не на шутку. — Ты разве не понимаешь, что после случившегося, тебе надо держаться от меня подальше? — холодно и неприветливо спросил Пятый. У Натаэля улыбка застыла на губах. Он растерянно взглянул на него снизу вверх, и тут же принял серьёзный вид, немного уязвленный, хоть и старался скрыть свои чувства. — Понимаю. Это моя вина, что тебя несправедливо обвинили. Это я потерял самообладание от такого простого дурмана... Но именно поэтому я должен вызволить тебя отсюда! Натаэль опустил руку с яблоком, подходя еще ближе. Пятый настороженно сделал шаг назад, отчего взгляд юноши стал еще растеряннее. — Только я смогу вызволить тебя из-за решетки. — Он постарался убедить. — Я знаю, как вывести тебя с горы, чтобы отец не заметил. Темница находится глубоко, тут недалеко от подножья. Я знаю проход. А когда ты покинешь предгорья, отец не станет преследовать. «Как Божественный герой может быть такой наивной бестолочью?» — раздраженно подумал Пятый, чувствуя, что сердце начинает колотиться сильнее, а гнетущее ощущение за грудиной нарастает. Ему становилось больно от наивности этого мальчишки, хотя он должен был просто разозлиться. — Ты решил окончательно погубить меня и мою миссию, ради которой я прошёл через такое жестокое испытание? — почти прошипел Пятый. — Если я уйду, проклятие с моего рода не падёт, и весь этот поход окажется напрасным! Зато ты крутишься здесь, и твой отец может решить, что это я пытаюсь тебя совратить! Хочешь помочь? Уйди, да подальше с глаз моих! Герой поджал губы. Глаза покраснели, он выглядел несправедливо обиженным. — Я... Я попрошу отца за тебя... — сглотнув ком в горле, произнёс он, крепче сжимая яблоко и пытаясь выглядеть бесстрастным. — Чтобы не быть перед тобой в долгу... — Во имя Небес, просто забудь о моем существовании! Ты со своей матерью решил добиться моей казни? — прорычал Пятый, уже задыхаясь от боли. — Да нет же... Мама не хотела твоей казни, и отец бы не казнил тебя за связь с ее слугой... А со мной все произошло случайно, — попробовал оправдаться Герой. Он присел и положил флягу и яблоко внутри клетки, на пол, понимая, что Пятый не собирается брать их из его рук. — Я объясню отцу... — Я понял!.. Ты... Ты действительно хочешь уничтожить меня... — хрипло проговорил Пятый. Злые слова давались ему с трудом, но он не мог рассказать мальчишке, что тот сам у отца на подозрении. — Это ради величия Закатного царства, так? Вы с матерью не хотите позволить нашей семье даже голову поднять, вы бы предпочли, чтобы Марон наслал на нас еще более страшное проклятие, чтобы твой дядя без усилий прибрал Пять сторон к рукам! Ваша подлость не знает границ... Избиение лежачих... Твоя мать достойная дочь этой грязной семьи... Пятый не успел договорить. Лицо Натаэля ожесточалось с каждым словом, но когда Пятый оскорбил его мать, он рыкнул страшнее белого тигра, что даже уши заложило. Гора содрогнулась до основания, когда он тряхнул решетку, вросшую в камень. Камень треснул, решетка сдвинулась. Как и внутренности в животе Пятого, который, если бы не голод, мог бы от страха позорно испачкать штаны. Миска вылетела из его рук, раскалываясь на полу, а он не мог оторвать перепуганного взгляда от разъярённого лица Божественного героя, чьи глаза горели красным светом. На руках, сжимавших прутья, вздулись вены, Божественный узор на груди пылал, как горнило в кузнице. Он мог бы выдрать решетку с мясом и на месте разделаться с Пятым. Или же прямо через нее испепелить его жаром своей ярости. Но Герой шумно выдохнул, ударяя по решетке, толкая её на место, и метнулся прочь, исчезнув в мгновение ока. Пятый без сил сполз на землю. Его трясло от пробирающего до нутра животного страха. Грудь снова ломило, и он еле добрался до тюфяка. Перегнул палку? Возможно. Но теперь Герой и думать забудет о каких-то чувствах к нему. Так будет безопаснее для них обоих. А сказать ему, что отец подозревает его в преступлении, Пятому казалось еще более жестоким. Сын не должен ощущать себя преступником в глазах родителя из-за какого-то постороннего человека. Пятый уговаривал себя, что поступил правильно, а сам не мог обернуться на лежащие на полу гостинцы, принесенные ему Героем. Но все же пришлось потом подобрать мясо и яблоко и съесть, так как кашу в глиняной крошке с пола уже не соберешь, а от голода кружилась голова. Яблоко слегка помялось в пальцах героя, на его белых боках остались прозрачные пятна, которые начали темнеть. Со временем именно из-за этих пятен оно бы сгнило полностью. Пятый с грустью ел сочное яблоко, думая о том, как больно ранил чистые чувства невинного юноши. Уже позднее, немного придя в себя, Пятый подергал решетку, оценивая силу героя. Вокруг торчащих из камня прутьев теперь змеились трещины, но ни один человек не сдвинул бы ее с места даже сейчас. Пугающая мощь. Пятый невольно погладил прутья в тех местах, где их сжимал Герой. В этом месте толстенные железные прутья чуть погнулись. Сожми Герой с такой силой его горло, голова просто свалилась бы на землю. Пятый со вздохом прижался лбом к холодной решётке. — Что, насиделся? — осведомился Цаки, выходя из-за угла со своим посохом. — Что это тут у тебя за погром, а? Ты кого разозлил? Он подошёл и тоже ухватился руками за погнутые прутья. — Ого... Ну-ну! Давай, выбирайся, хватит тут сидеть, — Цаки усмехнулся и ударил ладошкой по решётке. Магический замок тут же отворился, и в решётке открылась дверь, которую обычно не было видно. — Марон ждет тебя.