Сказание о семи принцах

Мокрый снег падал глухой стеной на склоны северной горы. Уже перевалило за середину зимы, а снегопады не переставали ни днем, ни ночью. Но дворики, статуи, перила и скамейки были словно заговорены, белые точки гасли на них по одной, таяли или сдувались ветром, не налипая. Все обитатели горы тоже были защищены от снегопада, и войдя в пещеры и галереи стряхивали с себя не больше десятка снежинок. Только Пятый, пока добирался до учебной комнаты, превращался в настоящий сугроб. Плотный тёплый плащ становился совсем тяжелым от налипшего снега, приходилось его встряхивать, прежде чем заходить в теплую пещеру, а потом вешать недалеко от жаровни. Но Пятый пускался в это путешествие каждый день, чтобы не томиться от скуки в своей комнате. Цаки не сразу согласился показать ему это место. Пятый просил доступ в библиотеку, но юный монашек считал, что доверять ему бесчисленные знания, что копились тысячелетиями, опасно, и в итоге пустил в учебную комнату Божественного героя, где было довольно много интересных и полезных книг. Сначала Пятый опасался, что может встретиться здесь с Натаэлем, но так ни разу и не увидел его после ссоры в темнице. Когда глаза уставали от чтения, Пятый ходил по учебной комнате и изучал обстановку, в которой Натаэль постигал науки с малолетства. Это была просторная светлая пещера с книжными полками, удобным для работы столом и всевозможными учебными пособиями и небольшими лабораториями — астрономическими, астрологическими, математическими и алхимическими. Натаэль, видимо, был очень аккуратен в учёбе, потому искать его следы в комнате было сложно, но увлекательно. Они находились в самых неожиданных местах. Конечно, он не рисовал в книгах, не вырезал картинки на полках, как это делали братья Пятого. Следы рассказывали о вспышках его несдержанности. Сломанная и починенная астролябия, трещина на подлокотнике, словно кто-то ее со злости разбил, неровности на книжных страницах от влаги слез, след крови на карте. Пятый представлял себе этого пылкого и одновременно такого невинного мальчика, который усердно учился, борясь со своим внутренним жаром; представлял, как он старался, как впадал в отчаяние, как радовался, и потому эти следы вызывали грустную улыбку. В очередное снежное пасмурное утро Пятый пришёл в учебную комнату и заметил изменения. Первая мысль была, что Герой все же приходил сюда, хотя Цаки и заверил, что он давно завершил обучение наукам, и теперь при необходимости посещает библиотеку. Но книги, лежащие на столе рядом с недочитанным Пятым атласом, были совсем новые, еще упакованные, словно их только что доставили из внешнего мира. Пятый развернул зеленую ткань и с изумлением увидел два альбома «Портретов принцев и знатных вельмож Благословенной земли» — то есть десятка крупных и маленьких государств между морем, Вольными землями, Священными хребтами и Белой пустыней. Альбомы выходили один-два раза в год, и судя по всему, эти вышли после того, как он покинул Пять сторон. Его пальцы дрогнули. Пятый никогда особо не любил эту традицию, а сейчас она напомнила ему о тяжелом времени, которое переживала его семья. Раньше на первых разворотах, из отведенных Пяти сторонам, красовались изображения Первого и Пятого, так как Второй и Третий несли военную службу, Четвёртый имел духовный сан, а младшие братья были слишком малы. Но Первый, как бывший наследник, теперь никак не мог попасть в альбом, а Пятый, хотя его портрет нарисовали ещё летом, после своего побега потерял не только статус, но и остатки чести. С тяжелым сердцем он раскрыл мужской альбом и долистал до Пяти сторон. Как и ожидалось, на первом развороте оказались нынешние принцы — два сына рода Манастари. Их наряды соответствовали новому статусу правящей семьи. Пятый с тоской задержал взгляд на младшем сыне Манастари, Сиане. Хотя художники, рисующие для альбомов, больше внимания удаляли нарядам, украшениям и оружию молодых господ, сглаживая внешность и льстя, так что братьев порой по лицам нельзя было отличить друг от друга, все же неуловимую лукавую улыбку Сиана на портрете передали. Он был троюродным братом принцам Дарени, они дружили с детства и Пятый даже вместе с Сианом и Четвертым ездил в Закатное царство на турнир в честь дня рождения одного из царевичей, их ровесника. Теперь Сиан во всем занял место друга. Пятый долго глядел на его портрет, прежде чем перевернуть страницу. Он ожидал увидеть других молодых вельмож, и первого среди них — юного наследника торгового дома Ливэри, брата Второго по матери. Но неожиданно увидел родных братьев. Причем тех, кто раньше никогда не попадал на страницы альбома. Пятый ошеломленно смотрел на поясные изображения гладко выбритых и одетых в элегантные наряды господ без чина Второго и Третьего, а также Шестого, которого художник нарисовал заметно выше, так как на деле ростом он едва доходил братьям до плеч. Все трое были изображены на одно лицо с прежними портретами Первого и Пятого. Братья и правда были похожи, но все же разница в нравах и образах жизни ни за что не позволила бы их спутать вживую. Художник только, явно любуясь, старательно выписал мощные, но стройные фигуры Тигра и Ястреба, не потрудившись передать суровость их лиц. Пятый провел ладонью по странице, сожалея, что так и не смог связаться с ними. Их юные и непривычно безмятежные лица тревожили его сердце. А Шестой казался старше своих лет. Что же, раз он попал в альбом, значит Четвёртый не только смог его защитить, но и отстоял его статус. И все же он был слишком юн, чтобы нести на своих плечах ответственность за род. Было понятно, что хотя Тигра и Ястреба не смогли убрать, руки у них были связаны. — Вчера ты был принцем, а сегодня узник, — раздался за спиной холодный голос супруги Марона. — Таков этот мир. Она подошла к столу, не глядя на Пятого, склонившегося в почтительном, но настороженном поклоне, и раскрыла женский альбом. Обложка отогнулась со скрипом книги, которую ни разу не открывали. Пятый заметил мелькнувший портрет дочери Манастари — изящной девушки с длинной шеей и невинным взглядом лани. Именно ее Манастари, не зная о том, что у Марона уже есть супруга, хотели отправить на эту гору. Пятый был равнодушен к женской красоте, и все же ему показалось, что девица больше подходила по нраву и облику великому духу, чем вспыльчивая и коварная нынешняя госпожа. Та небрежно пролистала до Закатного царства, страницы которого открывали две царевны-двойняшки, с одинаковыми круглыми, но изящными личиками и в одинаковых воздушных платьях, совершенно открытых сверху, обнажающих ключицы и почти всю грудь. — Когда-то… И я была такой же беззаботной царевной как мои племянницы, — заметила госпожа и достала принесенный с собой старый альбом. Хотя она терпеть не могла Пятого, пожалуй, он был единственным во всей горе, с кем можно было обсудить новые альбомы и судьбу отпрыска правящего рода. Госпожа сразу раскрыла разворот со своим портретом и положила на стол, сравнивая себя с племянницами. Пятый был убежден, если бы их рисовал один художник, их лица бы не отличались. Но старый портрет госпожи был ярче и живее. Ее платье было роскошно красным, а вырез на груди еще ниже, хотя она была моложе на тот момент, чем племянницы. Пятый невольно бросил взгляд на ее лицо, отмечая, что и сейчас она выглядела юнее и свежее чем они. Что уж говорить про ее сверстниц, у которых тоже были взрослые сыновья? Но по лицу Госпожи было понятно, что она отчаянно завидует этим девушкам. — Я думала, что я любимая папина дочка. Так он меня баловал и потакал всем моим шалостям. А я действительно могла перевернуть вверх дном весь дворец. Моя жизнь была яркой и горячей. Пока меня не обрядили как куклу в свадебное платье и не отправили на эту проклятую застылую гору. Маленькая ручка с перстнем, тем самым, что рассек Пятому губу, сжалась в крепкий кулачок. — В такой же беспросветный снегопад. Отдали… чудовищу. Лишь для того, чтобы он забавлялся со мной как пожелает, а отец получил в свое пользование плод этих забав. Если бы Марон не посчитал, что я слишком мала для супружества, и не оставил меня без внимания на несколько лет, клянусь, я бы не вынесла этого ужаса и наложила на себя руки! А отец все слал мне послания, спрашивая, когда я уже понесу ребёнка. И доводил меня этими письмами до безумия, так сильно я боялась своего мужа. Пятый и подумать не мог, что невесты духа могли быть настолько недовольны своей участью. — Так что нет мне никакого дела до планов моего отца и братца на завоевание Пяти сторон, — усмехнулась госпожа. — Они просто хотели бы забрать моего сына, чтобы присвоить побольше чужого с помощью его Божественной силы. Это не нужно ни мне, ни ему. Она перевернула пару страниц в мужском альбоме, чтобы бросить полный ненависти взгляд на своих племянников, царевичей Закатного царства. Волк и Шакал. Пятый был с ними немного знаком, но больше наслышан о бесчеловечной жестокости наследника и хитрости его младшего брата, которого презирал даже родной отец. Художник смягчил их лица, так что царевичей можно было бы назвать красивыми. В отличие от моды Пяти сторон, в Закатном царстве волосы на висках заплетали в косы, и глядя на царевичей, Пятый невольно представил рядом с ними героя в таком же облике. Внутренности в животе болезненно окаменели. — Думаешь, я хотела бы, чтобы Натаэль служил им? — фыркнула Госпожа. — Однако, можешь не сомневаться. Получив в лапы Божественную силу, они сотрут Пять сторон с лица земли. И мой сын через три года голыми руками сможет разорвать вашего Настоятеля. А ведь когда-то монахи Семи сторон сами могли становиться Божественными героями. Что же, поделом вам. Кстати, ведь теперь Настоятель в Пяти сторонах — твой любимый брат. С которым ты не расставался с нежного детства. И конечно я не верю в байки о твоем целомудрии, тем более, что слухи о его любовных подвигах, порочащих сан монаха, доходили и до горы… Поэтому можешь не надеяться заполучить для Пяти сторон Натаэля. Она обернулась на Пятого с улыбкой, в которой читалась угроза. Пальчик обвел камень на перстне. — Ты получишь его только через мой труп. Но скорее… Через свой. Лукаво прищурившись, она подобрала старый альбом и пошла прочь из учебной комнаты. Пятый еле удержался на ногах. Словно в грудь ударили кулаком. Он давно знал, что так оно и случится, стоит Натаэлю созреть и покинуть гору. Четвертому придется с ним сразиться, неминуемо. Госпожа безжалостно напомнила ему об этом, наслаждаясь его беспомощностью. Пятый не прочитал до обеда и десяти страниц, погруженный в невеселые мысли. Грудь ныла по-прежнему, и он всерьёз начал опасаться, что приобрёл тяжёлый недуг. Хотя ему ли жаловаться, если он достиг своей цели и проклятие с семьи снято. Ближе к полудню ему принесли столик с обедом, чтобы он лишний раз не ходил под снегопадом. И не успел он съесть пару ложек горячей похлебки, как к нему присоединился Цаки. Бросив на стол жезл, который от удара с негодованием выплюнул пару голубых искр, он засунул в рот булочку. Цаки изучал разное магическое оружие, и сейчас везде носился с этим жезлом, постоянно оставляя его в самых неподходящих местах. Пятому он попадался даже в отхожем месте, заботливо пристроенный на выступ в стене. — М-м! Альбомы? Я раньше их не смотрел, — Цаки подтянул к себе мужской альбом и открыл наугад. Конечно, тот сам открылся на развороте, который дольше всего рассматривал Пятый. — Твои братья? А кто из них жарит рыбу？ — Третий, — Пятый подвинул к нему тарелку с овощами, которые Цаки обычно игнорировал. — Странно… — пробормотал Цаки. — Они же генералы. Где их мечи? Я хотел посмотреть на их мечи. Это же должно быть духовное оружие! Они ведь достигли такого мастерства, что могут сражаться духовным оружием? Ведь даже ты можешь! Пятый усмехнулся на это «даже». — Да, достигли. У нас с братьями был один Наставник. Боевой монах. Но их не могли изобразить с оружием. После переворота их лишили всех должностей, теперь они просто сыновья знатных семей, — объяснил Пятый. — Скорее всего они попали в альбом из-за своих матерей. Второй — сын единственной дочери главы Ливэри, нашего богатейшего торгового клана. А мать Третьего — Манастари, она из нынешней правящей семьи. Шестой же единоутробный брат Настоятеля. — Вот оно что… — протянул Цаки. Он с сожалением оглядел совершенно бестолковые портреты двух могучих героев, чья слава докатилась даже до горы. — Вы все похожи как близнецы? — осведомился он. — Нет. Мы похожи, но не настолько. Это особенность альбомов — наиболее тщательно художники выписывают одежду, а не черты лица. Сначала зарисовки с натуры делает лучший художник Порта Чаек, потом он же делает копии для наиболее влиятельных семей… И нам эти копии в руки не попадали, — усмехнулся Пятый. — Для нашей семьи копию делали художники попроще, хотя тоже весьма искусные. Всего же альбомы выходят по несколько сотен копий разного качества. В один год, когда в свет вышла Лилима, количество копий женского тома превысило три тысячи, и тот альбом до сих пор продолжают копировать и продавать. — Лилима… Супруга трех Божественных героев, — с благоговением проговорил Цаки. — Жаль, у нас нет этого альбома… Я попрошу достать! А вот эта наша копия ведь сделана лучшим художником? — Несомненно. И на лучшей бумаге, — подтвердил Пятый, который хорошо в этом разбирался. Цаки остался доволен. — Тогда я попрошу достать оригинальный альбом с Лилимой! — заявил он. — Кстати, насчет божественных супруг… Он свел брови. — Госпожа говорила с тобой. Пятый кивнул. Цаки не спрашивал о содержании разговора. Все было ясно без слов. — Что ты планируешь делать? — Цаки со вздохом подобрал с блюда морковку и тщательно повозил в соусе. — Что мне остаётся? Ждать, как решил Марон, — Пятый и вправду был здесь узником. Разве от него что-то зависело? — А чего ты собираешься ждать? — прищурился Цаки и с отвращением зажевал морковку. — Ты сам это понимаешь? Пятый промолчал. Цаки решительно взял со стола жезл и поднялся. — Сейчас вы с госпожой и Натаэлем как три равных противника в схватке, где каждый сам за себя, — Цаки мягкой поступью начал двигаться по кругу, выставив жезл, словно удерживая на расстоянии воображаемых врагов. — Кто-то сделает первый выпад… И будет уничтожен Мароном. Возможно. Но ты умен, ты ничего не сделаешь. Госпожа… Считает себя умной и потому тоже притаилась. Кто же из вас первый потеряет терпение и очертя голову бросится вперёд? Цаки изобразил жезлом стремительную атаку. — Кому не хватит ума и выдержки? Натаэлю. Пятый опустил взгляд. Он уже понимал это. — Ты на его стороне или нет? — Цаки вдруг наставил жезл на него. С кончика вниз упала синяя искорка. — Ты готов ждать, когда он окончательно рассорится с обоими родителями? — Ты хочешь, чтобы я пожертвовал собой? — спокойно спросил Пятый. — Я спрашиваю, чего ты хочешь! — возмущенно возразил Цаки. — Ты за него или нет?! — Ты можешь пообещать, что моя семья не пострадает? — Пятый твёрдо встретил его взгляд. — Это зависит от того, чего ты попытаешься добиться. Невинные не пострадают, — важно заявил Цаки, опуская жезл. — Разве Натаэль не невинен? — Пятый горько усмехнулся. «Разве я сам в чем-то виноват?» Когда Цаки ушёл, Пятый накинул на плечи накидку и покинул учебную комнату. Высокий мощный дух, завернутый в тёмное тряпье, стоял на краю обледенелой площадки, ветер трепал рваные клочья его одежды. Пятый убедился, что он не воин, а обычный стражник, и подошел поближе. — Проводи меня к Герою, — тихо сказал он. Дух обернулся. Его лица нельзя было разобрать, но под капюшоном выделялись чёрными точками глаза. Пятый уже привык к духам, которых в мире людей посчитали бы монстрами, их было немало на горе и статус их был не слишком высок. Но этот все же имел схожую с человеческой фигуру. Он взглянул на гостя равнодушно. Однако Пятому нужен был провожатый, которому хватило бы статуса перемещать его по горе, поэтому он не стал искать более слабое и сговорчивое существо. — Проводи меня к Герою, — повторил он с нажимом и достал из кармана сладкий шарик — последняя из оставшихся храмовых сладостей. Дух шумно вздохнул. Хотя духи на горе не голодали и не страдали от нехватки сил, все же лакомство из храма в Брике было для них невероятным соблазном. Сладкий шарик подсох, но источал все такой же упоительный аромат фруктов, цветов и специй. А сколько он мог придать сил бестелесному созданию! Дух протянул руку, как завороженный лакомством, и Пятый положил в нее шарик. Зажав его в кулаке, дух ухватил Пятого за плечо, и того в пару головокружительных шагов унесло в холодную пещеру, где он ещё не бывал. Здесь было ветренно и сыро, было слышно, как невыносимо медленно капает где-то вода. Дух, отпустив гостя, сразу отвернулся и жадно запихал в рот шарик. Пятый убедился, что ему больше нет до него дела, и пошел вперед, ища Натаэля. Неужели его заточили в этом неприветливом месте? Даже снаружи не было так промозгло и неуютно. Но увидев наконец юношу, Пятый понял, что ошибся. Натаэль висел вниз головой, уцепившись одной ногой и скрестив руки на груди. Глаза были плотно закрыты. Его одежда покрылась корочкой льда, но на обнаженной груди ровно и тускло горел Божественный узор. Пятый вздохнул. Тренируется. Вполне возможно усмиряет свою горячность. Сколько он так еще провисит предугадать было сложно, поэтому Пятый нашел себе уголок посуше и сел там, плотнее закутавшись в накидку. Он озяб, но все же его довольно быстро сморил сон.