Сказание о семи принцах

Ведьма сидела в сторонке, сжавшись в комочек, пока Пятый вкапывал шест в сырую землю. От непривычной работы у него загудели мышцы, но стоило поторопиться. В сумерках темное колдовство становилось сильнее. Пятый как мог вкопал шест поглубже, притоптал землю и вбил его камнем. — Думаю, ты его не своротишь с места. — Он вытер со лба пот. — Я не сворочу, но сила, с которой мне придется побороться, может, — вздохнула Ведьма, начиная раздеваться. Пятого этот пункт ритуала особенно смущал. Он поспешил отвернуться. — Ты чего это? Разве тебя интересует женское тело? — с подозрением спросила Ведьма. — Я не привык наблюдать наготу, — спокойно отвечал Пятый. Ведьма фыркнула. — Тебе придётся покрепче меня привязать, — предупредила она. Перевязывать Пятому пришлось трижды. Сначала он примотал ее к шесту слишком свободно, опасаясь повредить грубой верёвкой хрупкое тоненькое тело, и Ведьма, хихикнув, тут же выскользнула из обвязки. Пятому пришлось вязать как положено, как учили на тренировках. Прикосновения к прохладной светлой коже с редкими тёмными точками родинок вызывали у него дрожь. Он старался выбросить из головы воспоминания о теле Натаэля — единственного, к кому он был так же близок. Вернее, даже ближе. Но когда Пятый закончил и Ведьма убедилась, что выбраться не может, оказалось, что талисманы к ней не липнут. То ли их тоже стали делать по-другому, то ли они не совсем верно перевели книгу… Пятому пришлось снова ее обвязывать, теперь приматывая листы талисманов к телу. Вид у Ведьмы становился все более испуганный и жалобный. Ёжась от талисманов, она молча наблюдала, как Пятый с помощью камня с горы рисует силовое поле вокруг шеста. Линия за линией вокруг нее выстраивалась ловушка. Семь мощных рубежей, семь слоев, семь уровней. Едва он дорисовал, светящийся дымчатый узор взвился от земли столбом, взметнув ведьмины волосы. Та даже вскрикнула от страха, жмурясь. Талисманы начали жечь, прикипая к телу, а шест за ее спиной засветился, словно волокна дерева переплелись с раскаленными добела проволочками. Пятый прикрыл глаза от вспышки, но тут же упорно приоткрыл, заливаясь слезами. Девчонка почти визжала от боли. До Пятого наконец дошло, что люди, наверное, придумали сжигать ведьм, увидев со стороны этот ритуал и не зная, как он работает. Однако ему смертельно хотелось облегчить ее страдания. Эта идея пришла в голову давно, и теперь он решился. Два оставшихся талисмана с Божественным узором горели как всегда ровно и спокойно. Если не получится, Пятый лишится и их тоже. Но он хотя бы попытался. Пятый подошёл к шесту, насколько мог близко, и с силой толкнул талисман к груди Ведьмы. Тонкий листок дешёвой бумаги плавно нырнул в силовое поле и сам прилип к ее коже. Ведьма сразу распахнула глаза, но Пятый, не теряя времени, обошёл ее и кинул второй в спину. Он надеялся, что сердечная сила Героя смягчит жестокость ритуала. Талисманы загорелись ярким светом, соединяясь через тело девчонки, и столб силового поля вспышкой унесся ввысь. Пятый растерянно оглядывался, не понимая, прервал ли он ритуал, или все уже закончилось, а девчонка повисла в веревках без сознания. Два талисмана Божественного узора опали с ее тела на землю, а остальные сгорели, оставив на коже неясные следы. Пятый быстро ее отвязал от столба и начал щупать пульс. Врачевателем он бы неважным, но по крайней мере серьезных проблем не услышал. По всему выходило, что у них все же получилось! К тому же намного быстрее, чем описывалось в древнем трактате. Небо еще не начало темнеть, хотя уже прихватили вечерние заморозки. Пятый завернул девчонку в плащ и побрел к селению, помня ее слова, что в хибарку ей возвращаться теперь нельзя. Хозяйка птичника не хотела пускать незнакомца на порог, но Пятому удалось убедить ее, что девчонке нужна помощь. Женщина даже чуть не огрела его лопатой, решив, что он надругался над ней, раз принес ее израненную в одном плаще. Уставший Пятый, сидя потом с кринкой молока в сене рядом с курятником, нервно рассмеялся сам с собой, понимая, как глупо было бы умереть, зашибленным лопатой на птичьем дворе за то, что якобы испортил девчонку. — Пришла в себя. Не знаю, что с ней сотворили, но сейчас жива, хоть и еле пекает, — сообщила ему хозяйка птичника. — Обычное женское недомогание. Пятый, пошатываясь от усталости, пошёл проведать свою «сестричку». Та лежала на соломенном тюфяке, завернувшись в одеяло. Личико потемнело и осунулось, голос был сиплый, сорванный от криков. — Спасибо, братец… — прошептала она несчастно. — Кажется… Все получилось… Только я… Истекаю кровью… — Истекаешь?.. — Пятый моргнул, глядя на ее нервно стиснутые на животе кулачки. Он вспомнил слова хозяйки. — Может у тебя обычное… ежемесячное недомогание? — осторожно спросил он. Девчонка сдвинула брови. — А ты откуда про такое знаешь?.. Ты же мужеложец! — При чем тут это? — растерялся Пятый, которого и без того смущала тема их обсуждения. — Я изучил несколько медицинских трактатов. В них написано как про мужчин, так и про женщин. — Вот это ты ученый… — хлюпнула носом девчонка, отворачиваясь. — А там в этих твоих трактатах не было написано, что ведьмы такими недомоганиями не страдают? Пятый покачал головой. До недавнего времени он сравнительно немного знал про ведьм. Их, как и большинство существующей нечисти, в Пяти сторонах и в любом более-менее просвещенном государстве почти не встречалось. — Но это значит лишь то, что ты действительно очистилась, — предположил он, чтобы подбодрить сестрицу. — Я умираю… — трагично произнесла она. Пятый промолчал. Он уже и не спрашивал про обещанного Героя. — Тебе придется самому идти к своему Герою… Пятый округлил глаза. — Так он и правда существует? — спросил он. — А у кого я, по-твоему, свистнула ту книжку? — проворчала девчонка, отводя глаза. — Существует… Иди в хибарку, скажи коту, чтобы показал тебе дорогу. — Вот оно что… — Пятый ухмыльнулся и подошёл к ней, чтобы погладить бледные худенькие руки. — Надеюсь, когда я отправлюсь, умирать ты забросишь. Удачи, сестрёнка… Так Пятый снова покинул долину, отправляясь в путь за черным котом с кисточкой на хвосте. Оставив сестренке половину своих денег, без меча, с неснимаемым драгоценным ошейником и с двумя талисманами из всего запаса. Но он не жалел о сделанном. Даже если с этим ее Героем тоже ничего не получится, Пятый немного успокоил в душе боль и вину из-за той ведьмы. Отправляя Четвертому очередное письмо, он едва удержался от вопроса о ней. И к счастью, перед самым уходом Пятый получил весточку из Пяти сторон. Братья выразили потрясенный восторг от того, что он снял с семьи проклятие и пожелали ему скорейшего возвращения. Даже без Героя. Однако ему так пока и не хватило духу им сообщить, что Герой точно будет у Закатного царства.

***

Боевая подготовка давалась Лави непросто. Хотя дядя с детства любил погонять ее с мечом, словно она и не была девочкой, да и приготовление пищи в полевых условиях легким делом не назовешь, сказывались хрупкость фигуры и невысокий для парня рост. Но она никогда не жаловалась. Капитан Ферни еще при дядиной жизни начал его упрекать, что он по всем гарнизонам таскает с собой племянницу, а ей уже подходит время выходить замуж, и потому Лави привыкла перед ним держать лицо. Дяде больше нравилось возиться с ней как с мальчиком, и Лави сама не видела для себя другой жизни. Теперь у нее никого кроме капитана не осталось, и хотя у того не было ни средств, ни времени устраивать ей свадьбу, Лави чувствовала, что он только поджидает момент, чтобы убрать ее из армии. При мысли, что ее, за неимением подходящей партии, отправят учиться на какую-нибудь швею, у Лави волосы дыбом вставали. К счастью, капитан не предлагал ей устроиться куда-то служанкой, надеясь все же поднять ее статус. И пока она была на хорошем счету в отряде, ее положение не заставляло капитана торопиться с решением ее судьбы. Поэтому Лави вкалывала на тренировках как проклятая. В последнее же время у нее появился дополнительный стимул трудиться. Раз-два в месяц ей перепадали задания от самого генерала, и от этого она летала как на крыльях. Однако, чтобы справляться с ними, все время приходилось работать над собой. Много читать и писать в лавке, тренируя беглость, повышать выносливость и ловкость. За зиму Лави здорово окрепла и отощала. К счастью, черты ее лица, заострившись, стали еще больше похоже на мальчишеские. Между бровями проявилась хмурая морщинка, она научилась ходить твердо, копируя походку помощника командующего, и в целом была очень собой довольна. И все же естественная слабость женского тела иногда давала о себе знать, и в один промозглый весенний день, проведя на стрельбище полдня, она чуть не расплакалась. Лук выпадал из дрожащих рук, а Лави так и не выполнила установленный командиром норматив. — Этот лук слишком тугой для тебя, — раздался за спиной голос генерала, когда Лави уже решила, что раз в полгода и парень может разреветься от усталости. Слезы застыли в глазах. Генерал подошел и забрал у нее лук. Он все еще был одет в наряд знатного господина, но снова отпустил тонкие выразительные усы. — Он бьет далеко и мощно. Легко вскинув лук, генерал со звоном пустил стрелу. Та пробила дальнюю мишень. Кто-то удивленно обернулся, чтобы посмотреть, кто стреляет, и сразу поприветствовал генерала поклоном. — Тебе такое оружие ни к чему, — заметил генерал. — Если враг на таком расстоянии до тебя, тебе прежде всего необходимо укрепить позиции, а не бросаться в атаку. Ты из отряда снабжения, твоя цель защитить обоз или успеть его увезти в безопасное место. Лави кивнула, боясь подать голос и выдать внутреннюю дрожь. И дело было не только в усталости. Рядом с генералом у нее трепетала душа. Хотя это был сам Второй сын бывшего государя, герой Пяти сторон, Лави осмелилась полюбить его. Какие чувства могут быть у девушки, живущей как парень, чувствующей себя парнем? Раньше это все казалось невозможным, смешным и противоестественным. Даже если ей бы кто-то приглянулся, она не смогла бы и представить себя рядом с ним. А своеобразные предпочтения генерала давали иллюзию, что она, такая какая есть, может ему немного понравиться. Если бы это действительно было так, ни о какой близости бы не шло речи, ведь тогда он сразу бы узнал правду и испытал лишь гнев и презрение. Но помечтать об этом было можно… Что было бы, будь она действительно парнем. — Возьми другой лук, — добавил генерал, видя, что Лави словно потерялась и не знает, что делать. Она кивнула, опуская голову и побежала к стойке с оружием, чувствуя на себе его взгляд. Но даже лук полегче теперь казался неприподъемным. Лави вернулась на стрельбище и косо оглядела высоченную стройную фигуру генерала. Светлое, украшенное богатой вышивкой одеяние до неприличия выгодно облегало его широкие плечи и узкую талию, подчёркивая даже грудные мышцы. Лави не могла припомнить, чтобы хоть на ком-то из знатных господ этот наряд сидел так же безупречно и умопомрачительно. Ее взгляд скользнул ниже широкого пояса, на котором даже кинжала не висело. Полы одеяния доходили до колен, и Лави нахмурилась, увидев его сапоги. Слишком светлые и тоже богато украшенные, из-за прогулки по лагерю они совсем потеряли вид, запачкавшись в грязи. — Генерал… Давайте я почищу вам сапоги… А то как вы вернетесь в город? — Она подняла голову и осеклась, наткнувшись на нечитаемый странный взгляд генерала. Он смотрел вроде бы и недоверчиво, вроде бы и разочарованно, и удивленно… И в то же время взгляд обжег Лави так, что у нее запунцовели щеки. — Хочешь почистить мне сапоги? — медленно переспросил он. Она сжалась, прижимая к себе лук, не понимая, что сказала не так. Тут генерала окликнул помощник главнокомандующего, и он медленно отошел, не сразу отведя от Лави глаза. Вопрос с сапогами так и повис в воздухе, но Лави чувствовала, что снова поднимать его не стоит. — Но у него же правда грязные сапоги, как он пойдет… — проворчала она, когда рядом встал приятель из ее отряда. — Что? Сапоги? — Тот фыркнул, прицелился и промазал. — Ну ты еще предложи их ему почистить! — А я предложил! — выпалила Лави, и приятель, неловко отпустив тетиву, пребольно ударил себя по руке. — Ох… Ты… Что?! — Он рассмеялся несмотря на боль. — Ха-ха-ха, Лав, Лав, ты действительно такой наивный? Или смелый? Лави сердито смотрела исподлобья. — Сапоги командирам чистят если не они сами, то слуги или их личные помощники, — пояснил командир отряда, подходя со связкой стрел. Несколько месяцев назад он сам приставал к Лави, и потому верил, что она действительно невинный и бестолковый пацан. — Но у нас двое генералов славятся тягой к горячей мужской любви, поэтому родился такой обычай. Если солдат не из их шатра чистит генералу сапоги, то оказывает и другие услуги. Смекаешь какие? Он подмигнул Лави. Та зажала ладошками рот, вытаращив глаза. — Нет, я не это… Я не знал… Почему… — пролепетала она, до боли стискивая лук. — Но… Генерал… Он ведь… Он ведь хранил верность своему… супругу. У него же не было интрижек! Она это помнила и верила в это. Командир говорил какие-то невозможные вещи. Насчёт Третьего брата генерала, Ястреба, и она была наслышана. Что он водил шашни и с солдатами, и с офицерами. Но не мог же Тигр… — Интрижек и не было, — не стал спорить командир. — Но как же молодой здоровый мужчина может удержаться? Узлом, что ли, завязывать? Сам-то подумай, парни сами были не прочь лечь с ним. Только чтобы рядом побыть, на глаза ему попасться. Он любовникам протекции не давал, не такой он человек. Но шанс проявить себя появлялся. Вон, помощник главнокомандующего так и поднялся. Примелькался рядом с ним, поучаствовал в парочке опасных сражений, и теперь сам без пять минут генерал! Лави перевела взгляд красных слезящихся глаз на помощника. Он стоял перед генералом, неспешно с ним беседуя, и между ними не было ни теплоты, ни страсти. Но Лави просто не могла теперь не думать о том, насколько они были близки. Помощник был ниже генерала всего на полголовы, крепок, широкоплеч. Отличный лучник и в разведке уступал только теневым дозорным. Лави только сейчас заметила, что и на лицо он хорош. А губы… Тонкие, но выразительные, яркие, выделяющиеся на лице, как и строгие прямые брови. Разве она на его фоне не выглядела облезлым зайчонком?.. Генерал уже ушел, а Лави не могла оторвать хмурого взгляда от помощника, невольно думая, как он его, наверное, целовал… Обнимал. Как они сплетались обнаженными телами прямо в палатке… Проходя мимо, помощник вздернул бровь. — Работник кухни, мне стоит волноваться, что ты решишь меня отравить? — холодно спросил он, заметив ее взгляд. Лави не сразу смогла разжать зубы. — Нет! — Голос прозвучал низко и грубо. — Как солдат может навредить соратнику, тем более офицеру? Это военное преступление, предательство родины и низкое деяние, которое должно караться самой жестокой казнью. Без этого никакого порядка в армии не будет. — А ты хорош, — заметил помощник, задумавшись. — Я даже не против иметь такого врага. Он прошел мимо, а у Лави все же потекли по щекам слезы. Уже потом она осознала, какой ответ генерал дал ей на тот самый вопрос. Холодно переспросив — ушёл. Лави было безумно стыдно и хотелось объясниться. Она даже накорябала ему целое письмо ночью при свете огарка, в котором заверяла, что в ее вопросе не было никакого умысла, так что ему не надо думать, будто бы она хотела возлечь с ним. Не то чтобы эта мысль была ей неприятна, просто она не посмела бы предложить ему такое. Да и не собиралась, так как это совершенно недопустимо по отношению к генералу. Хотя на самом деле в этом нет ничего плохого, она не осуждает подобные отношения. Только генерал заслуживает большего, чем она могла бы предложить. Вернее, не могла бы, потому что все и так слишком сложно. Послание получилось длинным и бестолковым, Лави потеряла нить рассуждений и попросту сожгла его, чтобы наконец улечься спать в совершенно расстроенных чувствах. Ей оставалось только пообещать себе впредь вести себя с генералом максимально естественно, чтобы он сам убедился в невинности того вопроса.