Сказание о семи принцах

Спустя час Настоятель озвучил Гризелю и другую причину, почему велел прийти с духом. — Ты подпитываешь Кунчика, но его оборотень без своего духа совсем захирел. Я хотел дать им возможность соединиться один раз, — сказал он, уже бессильно лежа на Гризеле. — Это не опасно, с оборотнями мы разобрались. Но их шаман нам еще нужен. Кунчик, снова загнавший кота на самый верх спинки, где тому не было даже куда присесть, сразу потерял к нему интерес и затрещал, бегая по покрывалу, отдергивая лапы от обжигавших их узоров. Гризель чуть поморщился, у него тоже от них начала зудеть кожа. Казалось невероятным, но видимо их активировал сам кот, чтобы бороться с нагрянувшей в его покои нечистью. — Притуши свои символы, — попросил он. — Пока они на мне не отпечатались. А Кунчик будет рад его увидеть. — Я вижу, — хмыкнул Настоятель и жжение тут же прошло. Впрочем, Гризель подумал, что в пылу страсти оно бы даже наоборот подогревало желание. В купальне Настоятеля Гризель не нашёл тёплой воды — только холодная и ледяная. Он не любил и не привык закаляться как здешние монахи, поэтому шипел сквозь зубы, ополаскиваясь от пота, смазки и семени. Но приходилось мыться тщательно, так как оборотни могли учуять их близость. В целом купальня ему очень понравилась: выложенный нескользким камнем пол, тёплый, словно нагретый на солнце, увитое зеленью окно, ледяной водопадик в углу от ручья, что стекал с горы, и много средств для мытья тела, но без сильного запаха. Настоятель не мог пахнуть ничем, кроме благовоний своего храма. Освежившись, Гризель покинул храм через задний выход и дождался, пока сияющий чистотой и святостью Настоятель присоединился к нему. Кунчик не мог спокойно усидеть в капюшоне, в нетерпении ожидая встречи с хозяином. Гризелю передалось его волнение. И страх, когда они пришли к тюрьме. В честь дня поминовения даже в тюремном дворе витал аромат благовоний. Пара загорелых почти дочерна монахов несли службу у временного алтаря, перед которым с утра по одному выводили заключенных помолиться и сжечь поминальные талисманы. Монахи низко поклонились Настоятелю. Гризель, глядя на их мощные фигуры, невольно подумал, могли ли именно эти юноши пасть перед его чарами. Хотя с монахов, ответственных за ритуалы, спрос за целомудрие был еще строже, чем с боевых. Но Настоятель едва удостоил их кивком, проходя в темницу. Безумный хохот какого-то пленного оборотня вызывал такой озноб, какой не вызывали жуткие завывания призраков. Гризель вспомнил слова учителя о том, что самые страшные демоны — живые люди, и вдруг в полумраке коридора увидел знакомую высокую фигуру. Настоятель, который шёл перед ним, остановился. — Брат? — удивленно спросил он. Пятый, стоящий перед одной из камер со сложенными на груди руками, обернулся. Гризель поклонился ему, чувствуя его недовольный взгляд, и решил держаться в стороне. Но все же с любопытством заглянул в ту камеру и увидел юную девчонку, которая дремала, сидя на полу у столика. В ее руках был маленький волчонок. У Кунчика шерстка встала дыбом, а Гризель сначала опешил. Звериный дух! Но как монахи разрешили духу и шаману сидеть в одной камере? — Что ты здесь делаешь? — Настоятель почти вплотную подошел к брату. Они были одного роста, но Пятый все же казался немного выше из-за густых волос, заколотых на затылке. Гризель снова подивился, почему у Настоятеля нет следов от бритья подобной роскошной шевелюры. Сейчас братья смотрели друг другу в глаза, и со стороны наблюдать за этим было неуютно. Вопрос и раздражение с одной стороны, злость и вызов с другой. — Пришёл убедиться, что в этот день обошлось без провокаций. Почему дух такой маленький? — спросил Пятый, снова повернувшись к клетке. — Мои монахи настороже, — напомнил Настоятель. — К счастью, дух принадлежит плоду в ее животе. Взрослым он бы попил нам крови. Это один из князей оборотней, Волк, Пьющий сны. Он стал щенком, потому что плод не выдержал бы его истинной мощи. Но даже так он может успокаивать мать. Кунчик словно притворился мёртвым. Гризель его понимал. Если сам Пьющий сны был в руках Настоятеля в таком плачевном виде, то что же ждёт его с хозяином? — Что будет с плодом, когда дух погибнет? — прямо спросил Пятый. — Возможно выживет. — Настоятель тоже повернулся к спящему безобидным серым клубочком волчонку. — Связь между ними пока не так крепка. Но знакомить ещё нерожденного ребёнка с духом было неразумно. Хотя они надеялись на победу и потому их ставки были так высоки. Но чем страшнее жертва, тем обоснованнее она должна быть. Гризель не мог прочесть по его лицу, возмущает ли Настоятеля глупая жадность оборотней или он действительно скорбит по ребёнку, которому сломали жизнь ещё до рождения ради несбыточной мечты о власти. Он бы хотел взглянуть в глаза Пятому, чтобы понять, о чем думает принц, но не решался, чтобы не провоцировать конфликт. — Мой милый Пятый, — нежно сказал Настоятель. — Тебе здесь и правда нечего делать. Мне, пожалуй, придётся распорядиться, чтобы к оборотням никого не пускали… — Как тебе будет угодно, — сухо проговорил Пятый. — У меня и Божественного героя уже есть разрешение от Государя Манастари. Настоятель смотрел на него неверяще. Единственный человек в Пяти сторонах, чей указ был выше указа Настоятеля — Государь. И насчет разрешения, конечно, подсуетился Божественный герой. Гризеля восхитила его предусмотрительность. — Брат, я просто хочу тебя предупредить, чтобы ты не совершал ошибок, — печально сказал Настоятель. — В противном случае ты меня отлучишь от храма? — спокойно спросил Пятый. — Как ты можешь говорить подобное?.. — беспомощно спросил Настоятель. В его глазах мелькнула боль. Пятый поклонился ему, прежде чем пойти прочь. Гризель посторонился, низко опустив голову. В присутствии Пятого ему было всегда неловко, особенно после сегодняшней встречи. Настоятель проводил брата растерянным взглядом, но быстро взял себя в руки. Его лицо стало холодным. Он прошёл к дальней клетке, где на паре тюфяков без сил лежал бледный хозяин Кунчика. Шаман страшно побледнел, его губы посинели, рубашку местами промочила кровь, хотя раны давно должны были зажить. Кунчик с криком рванулся в камеру, но Настоятель взмахом руки поймал его в полете в золотистую силовую сбруйку. Кунчик ощерился на него с пола камеры, подбежал к хозяину и… Не смог с ним слиться! Тревожно курлыча, он забегал по нему, а шаман только качнулся от его веса. — Ты же обещал, что дашь им слиться, — негромко сказал Гризель. — Под влиянием эмоций, — прохладно усмехнулся Настоятель. — Дух все равно сможет передать ему силы. Гризель понял, что дело в Пятом. По лицу Настоятеля ничего не сказать, но появление здесь брата его сильно встревожило, это Гризель мог почувствовать своим телом как его любовник. Он ощущал малейшее напряжение плеч, и хотел бы сжать Настоятеля в руках, заставить расслабиться. Но на таком посту спокойствие возможно лишь в краткие мгновения. Кунчик, скуля, вылизывал хозяину лицо, и тот наконец медленно разлепил глаза. Слабые руки обняли пушистое тельце. Шаман перебрал сбруйку на теле своего зверя и зло повел глазами в сторону Настоятеля. — Спасибо, — тихо сказал Гризель от лица их обоих. Кунчик и его хозяин не могли сейчас оценить великодушия Настоятеля. Ведь он мог просто истязать их в соседних камерах, чтобы они не давали друг другу умереть. Они бы просуществовали многие месяцы на грани жизни и смерти, и Гризель знал многих, кто поступил бы именно так. Кунчик старательно отдавал хозяину все силы, какими напитался от Гризеля, и тот вскоре сел, поглаживая его и прижимая к груди как ребёнка. — Его нельзя оставить здесь? — спросил Гризель, впрочем, не особо надеясь на согласие. Настоятель покачал головой. — Мы отобрали зверей уже у всех шаманов кроме нерожденного. Тех, что послабее, отвезли в горы. Несколько сильных заперли в монастыре. Их хозяев, главарей оборотней, недавно казнили, ярость духов сотрясает подземелья. Выпустить их можно будет не раньше, чем через год. Здесь сидят обычные люди. Этот дух теперь твой. Его бывший хозяин сможет выжить только если ты увезешь зверя с собой в Закатное царство, — непоколебимо заявил Настоятель. — Будь ты проклят, лысая мразь! — прошипел шаман. У Настоятеля лицо не дрогнуло. Гризель только вздохнул. Шаман мог сохранить жизнь только потому, что Старый герой вступился за оборотней, не убивавших мирных жителей либо согласившихся сотрудничать. Они с Кунчиком конечно убивали, но «сотрудничать» пришлось. Спустя лишь полчаса шаману вернулся здоровый цвет лица, и Настоятель, дернув рукой, выволок завизжавшего Кунчика из камеры за сбруйку. — Не обижай его! — хрипло потребовал шаман, бросаясь к прутьям и прямо глядя на Гризеля, который подобрал несчастного зверька на руки. — Позаботься о нем! Гризель кивнул. И за спиной раздался рык волка.

***

Сладкий цветочный аромат разлился в воздухе розовым компотом. В разгар лета сад в доме Пятого превратился в поистине райский уголок. В душистой тени деревьев можно было найти защиту от солнца, прозрачный ручеек, берущий начало в ледяном ручье с горы, спасал от жары. Пятый мирно наслаждался чаем и пирожными, просматривая одну за другой учетные книги с провинций, когда молоденький слуга тихонько сообщил о прибытии гостя. Пятый тут же велел ему унести стопку книг и выудил из рукава изящный сборник любовной поэзии Порта чаек. За ленивым пролистыванием этого сборника его и застал Сиан. — Что за юный пери отдыхает здесь в тени, пока я ношусь по столице как нахлестанный? — с усмешкой спросил он, обмахивая веером свое улыбчивое лицо, и правда несколько раскрасневшееся от жары. — Теперь ты принц и младший брат Наследника, а не я, — ласково улыбнулся другу Пятый, предлагая присесть. Даже встрепанный от беготни, Сиан оправдывал свою славу самого яркого юноши столицы. Когда-то они с Пятым, как солнце и луна, были украшением Пяти сторон. Но теперь все с сожалением говорили, что одного поглотила бумажная рутина, а второй, после отъезда Старого героя, снова закрылся в своем доме отшельником и украсил улицы Брика своим появлением только на день поминовения. — Но тебе и правда стоило бы вернуться на службу при дворе, — простонал Сиан. — Мне далеко до твоих талантов! Ни за что не поверю, что ты откажешься от службы стране из-за того, что власть сменилась. Твои старшие братья ведь остались на посту! — Кроме бывшего наследника, — мягко сказал Пятый, и не думая сердиться на столь дерзкие слова. Только Сиан имел право так бессовестно упрекать его в безделии, хотя именно его семья свергла Дарени. Он все еще был Пятому, да и большинству его братьев прежде всего другом, и лишь потом одним из вероломных Манастари. И Пятый видел по документам, что сам он трудится достаточно добросовестно. По крайней мере честно, хотя превозносимое чиновниками усердие было, мягко говоря, преувеличено. — Будь он в столице, обратился бы к нему, — признался Сиан. — Знаю, знаю, не смотри на меня так, я совершенно бесстыжий. Но в этот раз мне и правда нужна помощь. Не для себя прошу, для наших фуражиров… А это там еще кто?.. Пятый, догадавшись, о каком проблемном деле Сиан пришел побеседовать, готов был уже сменить гнев на милость и предложить свою помощь в расследовании хищения средств, но его вопрос заставил обречённо вздохнуть и с болью прикрыть глаза. Кто же ещё мог так удивить Сиана? Среди цветов в кружок сидели трое юношей в простой одежде паломников и «медитировали». Вернее, так казалось со стороны. Пятый знал, что на самом деле они просто пожадничали сегодня ночью и теперь усваивали поглощенную энергию чужой похоти, где бы ее ни раздобыли. Сидели они так неподвижно, что сливались с садом. Тень от листьев и солнечные блики скользили по ним как по каменным изваяниям. — Мои друзья из странствий, — смиренно произнес Пятый. — А почему я раньше их не видел? — с подозрением спросил Сиан. — Я же встречал вас с Героем у ворот! — Они прибыли позднее… Сиан постучал веером по своей ладони. — А ты и правда переплюнул всех своих братьев, — тихо рассмеялся он. — Поселил у себя дома сразу троих юношей! Пятый бессильно попытался что-то возразить, но Сиан, не слушая, вскочил на ноги и подкрался к юношам, чтобы сесть перед ними прямо на траву, подперев кулаком подбородок. Пятый закрыл рот и растерянно глотнул чаю. Лица юношей оставались безмятежными, как у молящихся монахов. Впрочем, лицо Сиана тоже было по-детски невинным, пока он их испытующе разглядывал. У Пятого не было сил смотреть на эту злокозненную компанию! Действительно, нашли друг друга! Не выдержав пристального взгляда, юноши один за других открыли большие светлые глаза и спокойно улыбнулись. Сиан тут же вежливо поприветствовал их изящным кивком головы. Они ответили аккуратно и с достоинством. — Прелестные дети, откуда вы прибыли в наши Пять сторон? — едва ли не мурлыча поинтересовался Сиан. Пятый чуть не выплюнул чай на сборник поэзии. «Прелестные дети» смотрели как три диких кота. Сытых кота, поэтому временно безобидных. — Из разных мест. — Голос старшего духа звучал волнующе, мелодично. — Мы не подданые какой-то страны, просто вольные странники. — Мм… Вот оно что… — Сиан рассматривал их с наслаждением. — Я надеюсь, вам у нас понравилось? Пятый господин ведь не держит вас вместе с собой взаперти? — Отчего же? Мы гуляем, — возразил тот же дух. Остальные молчали, видимо решив не шокировать юного господина своими грубыми голосами. — Отрадно слышать! И как вам наша столица? Могу посоветовать неплохие места для развлечений. Где вам больше всего понравилось? — В святилище, — скромно, но совершенно честно признался дух, затрепетав длинными ресницами. — Вот как! И вы… Уже пообщались с Настоятелем? — Улыбка Сиана стала совершенно невыносимо озорной. Пятый потёр лоб, решив, больше не смотреть. — К сожалению, пока нет. Даже не глядя, он уловил греховную хрипотцу в голосе духа. — Досадное упущение! — воскликнул Сиан. — Если вам понадобится совет или компания, можете обращаться! Пятый сидел с закрытыми глазами и отказывался их открывать, когда довольный Сиан вернулся на место. — Я горд за тебя, мой мальчик! — прошептал тот, прикрываясь веером. «Мой мальчик», надо же! Пятый был моложе всего на год. — Наконец-то ты вступил во взрослую жизнь! Иногда я боялся, что ты немощен, но не заговаривал об этом, чтобы не огорчать… Пятый поморщился, понимая, что духи слышат каждое слово. — Умоляю, умолкни… Лучше скажи, что там по фуражирам? Он велел подать ещё чаю. Беседа с Сианом затянулась до полудня, Пятый нехотя, но поделился с ним соображениями насчёт клики чиновников, которые устроились тепло и по-родственному на деньги снабжения, пользуясь тем, что серьёзных военных действий давно не было. Сиан всегда был далёк от подобного и с трудом сдерживал недоуменный вопрос «как им вообще наглости хватило?» Так и хватило, ведь Тигр и Ястреб были теперь опальными принцами и только потом генералами, к тому же под началом командующего Хуэра. Пятый безо всякой мстительности подумал о том, что милому другу придется с головой нырнуть в этот зловонный чан с помоями, который только по первости пахнет сладко — отношения с чиновниками. — Кстати, я слышал, отец дал тебе и Герою разрешение посещать пленных оборотней. — Сиан решил сменить тему, пока не возникло желание бросить мирское, сбрить свои роскошные каштановые волосы и уйти в монастырь. — Признавайся, что вы с ним задумали? — А вот это уже дело не государственной важности, — усмехнулся Пятый. — Мятеж был задавлен, остальное касается магии. — Но Настоятель против, я правильно понимаю? Пятый молча глотнул чаю. На самом деле никакого плана у него не было, а после отъезда Героя дело и вовсе стало казаться невыполнимым. Он сам не мог сказать, почему не поделился мыслями с Четвертым, любимым братом. Впрочем, и о Ведьме он ещё ни разу не заикнулся. История с ней стояла между ними, как острая кость. Пятый отчего-то не мог довериться Четвёртому как раньше, сказать, что убийство духа после всего, что он повидал в путешествии, кажется ему неправильным. Ведь Четвёртый повидал жизнь побольше, чем он. — Или ты не доверяешь ему из-за его связи с шаманом? — понизил голос Сиан. — Да, да, мне птичка уже напела про их отношения. Мой дорогой брат, я уверен, Настоятель держит этого мальчишку в своих руках и вертит им как пожелает! Пятый поморщился, подергав себя за серёжку в ухе — после путешествия совсем отвык носить украшения. Этот шаман тоже мозолил глаза. Что Четвёртый мог в нем найти? Неуклюжий толстый юнец. Мог ли Настоятель спать с ним только ради дела, потому что тот чёрный шаман? Но как бы злобно Пятый о нем ни думал, в глубине души он понимал, что несправедлив к нему. Он помнил его прыжок с крыши, не любой монах смог бы его повторить. А его красивый разрез глаз болезненно напоминал Пятому Натаэля. Кровь Закатных племён, мать их… — Он чёрный шаман. Его в любом случае не следует недооценивать, — проворчал Пятый. Ночью, когда духи убрались на свою охоту, он снова вспомнил треклятого шамана. Пятого не отпускала мысль, что связь с ним — предательство. Предательство. От этого слова начинало трясти, но Пятый повторял его про себя снова и снова. Шаман. Враг духовный, враг государства. Почему, почему Четвертого этого не смущает? Как он может его целовать?.. Пятый рванул ворот на шее, чувствуя, что не хватает воздуха. Целовал ли он его? Если уж так подумать, Пятый оставался до смешного невежественным в этих вопросах и понятия не имел, целуют ли случайных любовников. Или может сразу приступают к делу? Знания Пятого были отрывочны, почерпнуты из зачастую двусмысленных разговоров и редких любовных книг, к которым он не питал интереса. Вряд ли можно примерять семейные отношения Второго с его супругом и Третьего с обожаемым Наставником к порочной связи Настоятеля с шаманом. Даже мысль была кощунственной. Пятый опомнился, лишь осознав, что скрипнул зубами. Неприятное чувство в груди, которая в последнее время нет-нет да побаливала, было незнакомым, но от него хотелось выть. Предательство. Почему же Пятому казалось, что брат предал лично его? Чтобы отвлечься от опасных мыслей, Пятый зажёг побольше свечей и сел за рисование. Художник из Порта чаек в этом году прибыл рано, и Пятый по привычке начал сам вырисовывать детали своего наряда, чтобы отдать ему. Это сокращало томительное позирование. Разложив на столе свои украшения, Пятый изображал каждое крупно, на отдельном листе, успокаиваясь от этого занятия. Перекладывая листы для просушки, он наткнулся взглядом на талисман с Божественным узором. Тем самым, который принес с горы. И на сердце его потеплело. Настоятель быстро набил руку в рисовании этих талисманов, и их начали бойко продавать в храме. А копировали, разумеется, с груди Старого героя. Настоятель вовремя заметил, что талисман с горы в мелочах отличается от его узора. Все же жизненные пути сыновей Марона отличались, и это не могло не сказаться на узоре. Пятый же бережно хранил талисман, освященный его Натаэлем. Улыбаясь, он обвел пальцем линии, будто сохранившие его тепло, и вдруг в голову пришла безумная мысль. Пятый тут же вернулся за стол и схватился за кисть. Он старался точно скопировать каждую деталь, словно от этого зависела жизнь. Оставалось надеяться, что художнику хватит мастерства передать эти особенности. А Натаэль, когда его мать получит альбом, узнает в вышивке на груди Пятого свой собственный узор. Щеки горели, дыхание сбилось, словно он писал любовное послание, в надежде, что оно дойдет до адресата через далекие земли.