Сказание о семи принцах

Кунчик хворал третий день. Он так старался излечить своего хозяина, что отдал ему все силы и что-то надорвал внутри. Гризелю было очень печально смотреть на безжизненное отощавшее тельце. Зверек не был виноват в преступлениях своего хозяина, он просто с радостью следовал за ним, хоть в само пекло, и конечно помогал ему убивать. Гризель даже сердился на Настоятеля, который не разорвал их связь, хоть и сознавал, что она ещё нужна, чтобы угрожать шаману. Гризель старался лечить Кунчика, но тот вяло реагировал на его силу, и пока не получилось ничего с этим придумать. К тому же юный шаман уже не мог сидеть сложа руки, почуяв где-то рядом ответ на задание учителя, и ему приходилось целыми днями пропадать вне дома. Ходить по улицам и хватать всех подряд он не мог, и без того за ним все время следили монахи. Пришлось, скрепя сердце, погрузиться в светскую жизнь Брика. Пятисторонцы относились к Гризелю с презрением и порой не скрывали ненависть, но для многих знатных господ шаман был интересной персоной, о которой можно посудачить, поэтому он мог появляться в любом людном месте. Летом богачи гуляли в садах, у озера или на прохладных берегах священного ручья, а то и за городом у реки, и ему оставалось только привлекать к себе побольше внимания. Охваченные любопытством или негодованием господа любезно выставляли напоказ всех своих внутренних демонов. Пару раз попадались и настоящие одержимые, но Гризеля они не заботили. Почти всегда рядом маячили монахи или переодетые служки, так что можно было не сомневаться, все зло в Брике подконтрольно Настоятелю. Впрочем, Гризелю встретились и доброжелательно настроенные люди. Это были просвещенные молодые господа, которые знали, чем особенны чёрные шаманы, и они с удовольствием заводили с Гризелем беседу. Тот же Масим Ливэри пригласил его прокатиться на лодке. А когда просочился слух, что Гризель мужеложец, ему даже поступило от кого-то письменное предложение вместе полюбоваться на луну. Гризель выбросил его, не раздумывая. Возможно раньше оно бы взволновало его, но теперь он был спокойнее и осторожнее. В тот день к радости Гризеля душно нависшее над городом небо разрешилось проливным дождем. Он остался дома, по полному праву позабыв все эти лодочки, платьица и цветочные венки, от которых рябило в глазах, и всерьёз занялся Кунчиком. Полечив его руками и так и не сумев нащупать поломку, Гризель повесил на него свой амулет, приглушив его силу. Оставив зверька на кровати, он встал у распахнутого окна, чтобы надышаться свежестью. И тут увидел Настоятеля, который шел к лавке, держа над головой раскрытый зонт. Дождь хлестал так сильно, что долетал и до Гризеля, хотя над окном свисал козырек, а тёмный плащ Настоятеля и вовсе промок насквозь до плеч. У Гризеля совершенно по-глупому подпрыгнуло сердце и ещё кое-что, и он начал быстро прибираться, чтобы встретить его достойно. На лестнице зашелестели мокрые одежды, и Гризель с нетерпением бросился к двери. Настоятель, оставивший промокший плащ и зонт внизу, кивнул ему молча, и сразу взглянул на Кунчика, на шерстке которого красовался амулет. — Да, он заболел. Никак не могу вылечить, — смущенно признался Гризель. Настоятель подошёл к кровати и протянул к зверьку руку, словно хотел пощупать пульс или даже погладить, но тот из последних сил дернулся и впился острыми зубками в его руку между большим и указательным пальцем. Гризель поморщился. Как же это больно… — Кунчик! — окликнул он духа, но Настоятель даже не отдернул руку. Кунчик порычал, сжимая зубки, но потом сам отпустил, понюхал руку и нехотя слизал струйку крови. — Ему нельзя пить кровь! — попробовал запротестовать Гризель. Настоятель усмехнулся холодно. — Он успел распробовать человеческую плоть вместе со своим шаманом. Кровь монаха его взбодрит. Гризелю пришлось согласиться. Кунчик полизал кровь и сам сполз с кровати, волоча за собой амулет, чтобы свернуться на своей подстилке к ним спинкой. — Спасибо, — Гризель нежно взял руку Настоятеля и виновато лизнул ранку. — Сейчас я перевяжу. Надо было и обработать, ведь зубки Кунчика совсем не были чистыми. Настоятель сел на стул. Его лицо не дрогнуло, пока Гризель обеззараживал ранку лечебным порошком и осторожно перевязывал. Закончив, юный шаман поднял на него выжидающий взгляд. Настоятель при каждой их встрече наедине прыгал ему на шею, страстно целуя. Но теперь он рассматривал перевязанную руку, лицо было утомленное и немного осунувшееся. Гризелю пришлось усмирить свое желание. Надо отвыкать каждый раз делать на него стойку. — Ты слышал про Пьющего сны? — осведомился Настоятель. — Про волка? Я мало знаю про духов и шаманов Пяти и Семи сторон, — нахмурился Гризель, отводя взгляд от его губ. — Но что-то слышал. Он князь оборотней под владычеством Скорпиона. Его шаман был воеводой Наследника. Свирепый дух, свирепый шаман. — Свирепый дух, — подтвердил Настоятель. — И единственный из духов, служивших оборотням, кого надо опасаться даже без шамана. Даже сам Скорпион сторонится людей. Волк, пьющий сны то появлялся, то пропадал на многие годы, и монахи не могли найти и его следа. Видимо оборотни всегда знали, где он. Нам даже повезло, что он избрал хозяином нерожденного ребёнка, иначе мы бы не решили проблему с оборотнями без кровавой резни. Но остался вопрос. Как сейчас его уничтожить? Гризель почесал затылок. — Когда будет разорвана связь с ребенком, он в первые минуты… но может и мгновения, будет оглушен, — заметил шаман. — Вот только плод тоже испытает боль, — мягко напомнил Настоятель. — И есть вероятность, что не переживет ее. Чем сильнее дух, тем болезненнее разрыв с ним. Гризель промолчал. Вариант не убивать Пьющего сны для монахов не существовал. А Настоятелю приходилось жертвовать и большим ради страны. — А если вытравить плод, шок, который испытает волк, сделает его практически беззащитным перед монахами, — продолжил Настоятель, не дождавшись его ответа. Кунчик подал голос с подстилки. Горький смешок. — Угроза для плода и для десятка боевых монахов. Или смерть плода и лёгкое убийство волка, — вторя ему, усмехнулся Гризель. — Что же выберет Настоятель? — У меня не так много монахов, которые могут дать бой этому зверю, — прямо отвечал Настоятель. — После войны я воспитал новое поколение, но им всем меньше двадцати пяти. «Как и тебе», — подумал Гризель. Впрочем, Настоятель был уникален. — И конечно я постараюсь справиться с ним в одиночку. — Настоятель улыбнулся. — Чтобы не рисковать людьми. — Почему бы тебе не попросить о помощи Божественного героя? — замявшись, спросил Гризель. — Он же помогал вам с оборотнями. — Ты же понимаешь, что он против убийства волка? — Настоятель устало потер лицо рукой. — Государь отдал приказ о казни оборотней и их духов. Герой спас всех, кого мог. Я должен решить этот вопрос до того, как он вернётся из поездки с Третьим. — Что ты хочешь от меня? — не выдержал Гризель. По сверкнувшим глазам Настоятеля он понял, что тот и правда пришёл с просьбой. Очень нелегкой просьбой. — Я смог бы даже защитить дитя, если бы ты взял на себя убийство волка. Один сосредоточен на ритуале, другой на убийстве. Тогда все пройдёт гладко. У Гризеля упало сердце. Настоятель… Ведь загнал его в угол, так? — Гризель. Тебе еще предстоит убить в своей жизни не одного свирепого духа, — напомнил Настоятель. — Ты сомневаешься, потому что на кону жизни монахов, а не шаманов? «Твоя жизнь на кону…» — убито думал Гризель, с болью глядя на него. Но ведь он раньше не убивал… Никого не убивал. — Я сделаю это. Помогу тебе, — прошептал он. Кунчик возмущенно поднял голову. Но бодрее, чем полчаса назад. — Тогда у нас все получится, — улыбнулся Настоятель. Гризель долго смотрел на него, борясь с собой, прежде чем схватить в охапку и голодно зацеловать. Настоятель охнул, но позволил поднять себя на руки и уложить на кровать. Мокрую одежду снимать было сложно, и Гризель не особенно с ней церемонился, чуть не разрывая ткань. Настоятель, приходя к нему, всегда благоухал свежестью, но похоже в этот раз он и правда не собирался с ним спать. Или действительно провел весь этот дождливый день на ногах. Гризель, стащив с него штаны, впервые ощутил лёгкий запах тела, почувствовал под ладонью, как он вспотел в этой влажной духоте. И шаман с наслаждением провел языком по его животу, по сгибу ноги, поцеловал ещё повисшие яйца и осторожно вобрал в рот полувставший член. Нежный стон был ему наградой. «Так ты еще вкуснее», — хотел сказать Гризель, но от разговоров его уже мутило. Лучше было использовать рот для более приятных вещей, водя губами по члену любовника, пока пальцы ласкают между ягодиц, готовя к долгой и сегодня непременно бережной близости. Всегда, когда они с Настоятелем встречались наедине, это заканчивалось страстью. И раздери его волк, но Гризель хотел, чтобы так все и осталось. Но когда Настоятель ушёл на дрожащих ногах, а Кунчик вернулся на кровать ругаться и кусаться, Гризель вспомнил слова Зеленоглазого. Что Настоятель его использует. Кажется, что все, что он делает, преследует какую-то выгоду. Гризель почти успокоился после его жарких извинений в храме, но все вылилось в просьбу помочь с убийством волка. Очень неприятную просьбу. Гризель долго сидел с закрытыми глазами с Кунчиком на руках, слушая шорох дождя. Что бы сказал учитель? Наверняка, ничего такого, что он бы хотел услышать. Глупый, доверчивый юнец, которым крутят в своих целях, ловя на сладенькое. Разве не позорно? Зеленоглазый смеялся над ним в лицо. Гризель с мрачным лицом надел свой амулет на шею и тяжело поднялся на ноги. Яйца опустели, в голове тоже прояснилось. Он должен выполнить задание учителя как можно скорее. А насчет волка еще подумает.

***

Если было что-то, в чем грозный Тигр оставался непытным юнцом, так это любовные отношения. С самого детства он встречался с одним юношей, а кроме него были лишь одиночные ночные встречи, о которых днем не было времени вспоминать. Лав оказался очень необычным парнем. О нем Второй, не имевший ни минуты покоя в это нелёгкое время, вспоминал чаще, чем о еде. И это было странно. Второй предпочитал парней высоких, широкоплечих, могучих воинов, которым мог легко доверить в бою и свою спину, и своих солдат. Как Лайон. Интерес к хрупкому пареньку поначалу даже казался постыдным, хотя тот ни по возрасту, ни по зрелости уже не был ребёнком. Было в Лаве что-то неправильное, что-то даже подозрительное. Как говорил Калим, если бы он не знал, что Лав без ума от своего генерала, решил бы, что он шпион или шаман. Второй знал, что и то, и другое неправда. В деле Лав себя показал, да и предателей Второй чуял нутром. Но и разделить с ним ложе Лав отказался, а после начал избегать. Если бы Калим не сообщил, что тот попросил не переводить его в отряд дяди, Второй бы решил, что перепугал своим поцелуем паренька до отвращения. Калиму он ничего не рассказал, допустив распространение слухов об их отношениях. Лав, если эти слухи знал, тоже их не пресек. И в этом оставалась последняя надежда Второго. Но пока он приходил к неутешительному выводу, что Лав действительно им восхищается, увы, лишь как юный солдат прославленным генералом, на которого отчаянно мечтает стать похожим. Возможно поцелуй разгорячил пареньку кровь, но он испугался этого и не пожелал становиться мужеложцем. А Второй никого бы не стал к этому принуждать. Он видел на своем веку слишком много жертв изнасилования разного пола и возраста, чтобы допустить хоть мысль о том, чтобы сделать с кем-то что-то против его воли. После дня рождения Второй ждал, что Четвёртый и Сиан заговорят с ним о Лаве. Солдатик в его доме, на которого он сам не смел смотреть, произвёл на них большое впечатление, Второй, конечно, заметил их многозначительные ухмылки. И готовился спросить их мнение, поделиться тем, что у него на душе с мужчинами, которые в отличие от него не выпадали из жизни. Но как назло оба промолчали и после того, как Лав внезапно убежал, перевели тему. Второй был вовсе сбит с толку. Потом лишь догадался, что братья, более умные и деликатные, чем Ястреб или Калим, видя его чувства, решили не лезть в то, что их не касается. Весьма несвоевременная тактичность! Второму пришлось вернуться в лагерь так ни в чем и не разобравшись. Лав пропал из поля зрения. Второй, не выдержав, расспросил солдат, в лагере ли он и не валяется ли снова с какой-нибудь хворью. Лав работал. По словам солдат, он стал лучше выглядеть и ожил после увольнительной на день поминовения. Лав похвастал в лагере, какую честь оказал ему Настоятель, поэтому Второй укрепился во мнении, что тот все про них понял, и досадовал на скользкую лысую сволочь за молчание. Лав пришёл сам спустя месяц. Второй не сразу понял, что изменилось в его внешности, потом заметил, что он коротко остриг волосы и стал будто шире в плечах. С суровым лицом, Лав подал ему обед и очень сдержанно поклонился. Голос у него стал ниже и немного хриплым. Что же… Парень взрослеет, возможно ещё станет высоким воином. От этой мысли у Второго потяжелело в паху. Он занялся работой, словно не обращая внимание на застрявшего в палатке паренька, но все время чувствовал его тоскливый, даже голодный взгляд. Наконец, он медленно поднял глаза. — Генерал… — Лав тут же покраснел и поклонился, готовый снова вылететь из палатки. — Вы… Что-то еще хотели? — Как же не смутиться от столь пылких взглядов прекрасного как утренний рассвет юноши? — задумчиво пробормотал себе под нос Второй. Лав, вероятно, решил что ослышался, но на всякий случай вытаращил глаза и зайцем выпрыгнул на улицу. Второй вздохнул. Конечно, Лав не мог узнать цитату из «Записок князя к чужеземному принцу». Недавно он и читал-то по слогам. Второй со стоном потер лоб. Зато теперь можно не сомневаться, что паренька пугают его чувства. Может он на самом деле хочет не залезть к нему в постель, а попроситься в боевой отряд из снабжения? Второй знал, что Лав очень старается на боевой подготовке. Увы, он все еще был слишком мал и худ. Второму нечем было его порадовать. Только если… Взять его своим помощником и лично следить за тренировками? Второму стало жарко. Нет… Он сойдет с ума, если будет видеть Лава каждый день… Рядом. В своей палатке… И Калима ведь теперь не позовёшь на ночь. Мало того, что он стал генералом и вряд ли захочет продолжать ложиться под опального принца, он еще и убежден, что у Второго отношения с этим пареньком. Что же, пора вывести его из этого заблуждения. Второй понял, что ему придётся наведаться в бордель, чтобы не сходить с ума. Он не был там уже больше года, но Валентин встречал его лично, как и прежде, с нежной улыбкой на чуть подкрашенных губах. Сколько Второй его помнил, а это было уже лет десять, хозяин мужского борделя не постарел ни на год. Хотя возможно то была косметика на его женственном лице. — Ваше высочество. — Он присел перед ним в женском поклоне. — Такие слова измена, Валентин, — нахмурился Второй, но поддержал его под локоть, когда тот выпрямился. — Для Валентина вы всегда останетесь любимыми принцами, а других в нашем заведении и не будет, — усмехнулся тот. — Я пришёл к Тео. — Второй зашел в заведение, оглядываясь по сторонам. Все здесь было по-старому. Те же лица, многие в тех же масках, те же цветы и занавеси. Словно и не было этого безумного года. — Тео уже занят. — Валентин взглянул на него лукаво. — Что же… Я не вовремя, — Второй замер. Никого кроме Тео он заказывать не собирался, даже самого Валентина. Как бы он его ни любил, но раньше они с Лайоном частенько наслаждались его обществом вдвоем, и после смерти мужа Второй не смог вернуться в ту же постель один. Тео же был… Друг и почти брат. Второй с Третьим давно выкупили его из борделя, но он остался в нем, так как жить другой жизнью не собирался. Именно к ублажению мужчин имел он склонность, и близость с ним для Второго была по-настоящему спокойной и дружеской. Второй собирался уже уйти, но Валентин со смехом его остановил. — Кто же сказал, что не вовремя? Я лишь сказал, что он не один. Но ваше высочество может присоединиться. Второй удивлённо приподнял брови, но тут же понял в чем дело. Третий как раз вчера заехал по делам в Брик, оставив Героя на ближней к столице заставе перед дальнейшим движением на юг. Что же, если он забежал в бордель, вместо того, чтобы остаться в своем поместье, значит Наставника услали из города с каким-то поручением или он не может покинуть монастырь из-за этих буйных духов. А Третий не мог терпеть тяжесть в яйцах. Понимающе хмыкнув, Второй последовал за Валентином на второй этаж. В комнате Тео был мягкий полумрак, но после темного коридора Второй сразу разглядел, что там происходит. Тео сидел верхом на бедрах Третьего и массировал его грудь, оба уже были лишь в нижнем белье, с распущенными чуть взлохмаченными волосами. В воздухе висел терпкий запах вина и горячих тел. Третий уже захмелел, и увидев брата, расплылся в улыбке. — Второй! Это ты, или мне грезится? — Он шлепнул Тео по ягодице, и тот, соскочив с него, также радостно скользнул ко Второму. — Я тоже не ожидал тебя сегодня увидеть, — усмехнулся Второй, сразу стягивая одежду, раз остальные в комнате уже были почти обнажены. И Тео взялся ему помогать, прижимаясь своим распаленным телом, мешаясь им обоим. Он заглядывал Второму в глаза снизу вверх, хоть и был ненамного ниже, и все старался обвить руками. Тео был красив, даже на вкус пятисторонцев, хотя он был выходцем из Закатного царства, ещё в детстве угодившим в плен на войне, а потом в бордель. Без косметики, без лишних украшений, кроме сережек, что прокалывали уши и соски — просто безудержно, природно ярок. Копна непослушных кудрей, нарочито плохо выбритое лицо и вовсе не тронутое лезвием тело, сладострастно откровенное с мягкими юношескими волосками везде, где положено. Тигр привлёк это горячее тело к себе, отмечая, что он еще вырос за год, пока они не были так близки. Куда еще растет, ведь ему уже за двадцать. Кольнула незванная мысль, что и Лав скоро вытянется в росте… Второй чуть крепче сжал Тео и потом уж позволил увлечь себя на широкую кровать. Третий заерзал, словно собираясь сдвинуться, но так и остался на прежнем месте. Тео пришлось залезть на него верхом, чтобы Второй поместился с краю. — Не ожидал тебя здесь встретить, — Третий глядел на брата снизу вверх, тяжело дыша. — Я тебя тоже. Но вот мы здесь, — Второй притянул к себе Тео, чтобы поцеловать сладкие тёмные губы. Юноша знал свое дело, он умело ласкал братьев-генералов обеими руками, дрожа от нетерпения и почти мурча в поцелуй. — Я ждал тебя, — Тео покрепче стиснул член Второго, покачиваясь на Третьем, прижимая его член уже своим пахом. Потерся о него тяжёлыми яичками, зажал между крепких ягодиц. — Ты готов? — Второй не мог уже терпеть, и вопрос вышел немного резким. Тео расплылся в улыбке, сразу скользнул вниз, прижимаясь грудью к животу Третьего и выставляя округлый задок танцора. Второй со стоном нетерпения сдернул с него белье, и Тео тут же потянул смуглую половинку в сторону, чтобы показать — да, готов и ждёт, только и ждёт толстого крепкого члена. Третий следил за братом тёмными глазами, закусив губу, пока тот, стащив штаны до колен, направлял член в Тео. Они так провели втроем уже не один вечер с тех пор как Валентин впервые привел юного Тео к принцам, надеясь, что они возьмут его под свое покровительство. Второй раньше обычно уступал место сзади брату. Отсасывал Тео вдохновенно, смачно, но Третий слишком любил иметь парней в зад, за тем обычно и ходил в бордель. Но сейчас Второй, хоть и пришёл позднее, голодно набросился на Тео сам. Ни губы, ни руки не утолили бы его болезненную страсть. Ничего ему так не хотелось, как засадить в разгоряченное, раскрытое тело, выбить стон, ощущая, как сладко сжимается вокруг члена уязвимое, мягкое нутро. Кроме Тео и Лайона никто не мог принимать его так легко. Частые развлечения давали эту свободу проникновения и движения. Когда-то достаточно было капнуть на член смазки, и можно было натянуть изнывающего от нетерпения супруга без подготовки. Лайон любил это… Ему безумно нравилось всегда быть готовым для близости со Вторым. Второй раньше не вспоминал Лайона, будучи с Тео, но теперь этот образ мелькнул… И сменился на образ Лава. Небеса, как он хотел его, его, этого несуразного паренька вот так же жёстко отодрать! Ох, сначала он вовсе не будет таким же мягким и раскрытым, придётся долго, долго трудиться над ним, вечерами, долгими ночами!.. Пока он не начнёт так же сладко стонать, жадно двигаясь навстречу, крутить своим круглым задком на его члене… Второй кончил едва ли не со всхлипом, впиваясь пальцами в ягодицы Тео. Тот громко вскрикивал в живот Третьего — взять его член в рот так и не решился, слишком резкие были толчки. Только крепко дергал в кулаке и водил языком с нижней стороны, от яиц до головки, а под конец довел до разрядки, всадив в зад два пальца. Второй встретился с Третьим взглядами, когда тот выстонал что-то невнятно. Тео как котик сметану вылизывал его член, не вынимая пальцы. И потом полез к нему целоваться, дразняще покачивая перед лицом Второго растраханным задом. Второй вытянулся рядом, ошеломленно хрипло дыша. Как он мог так думать о Лаве? Мысленно он дал себе пощечину. Юноша не хочет этого, а он как старый развратник мысленно его поимел. Второй с болью закрыл глаза рукой. Отвлекся, называется… — Эй, — спустя долгое время позвал Третий, толкнув его плечом. — У тебя вид, будто ты не потрахался, а наоборот, член у себя не нащупал. Тео разлегся на нем, но ничего говорить не стал, поглядывая то на одного, то на другого. Он лениво терся членом о бедро Третьего, нежась в его объятиях. — Я в порядке, — глухо проговорил Второй, потирая лицо. Вздохнув, он потянулся к Тео, чтобы его поцеловать в щеку, но тот, игриво улыбаясь, лизнул его губы. Второй уже смирился с тем, что Тео всегда лез целоваться с обоими, отсосав у одного из них. Третий никогда не морщился, и Второй тоже решил не возмущаться. Видя, что Тигр не против, Тео углубил поцелуй, но едва их губы цепко склеились, начал отклоняться, увлекая Второго за собой. Ниже, ниже… Пока не приник к Третьему и не соединил их губы в тройном поцелуе. Тео тут же с лукавым смешком отдернулся. Второй замер, ощущая губы брата, а тот, хмыкнув, ткнулся ему навстречу, легко чмокая. — Засранец, — Второй щёлкнул Тео в лоб, снова сползая на бок. Третий повернулся за ним. — Ты вот что мне скажи. Проклятье это самое. Ты же знаешь теперь, как оно на самом деле звучало? — хрипло спросил он. — Знаю. Но разве все не закончилось? — Второй вскинул бровь. — Почему ты вспомнил? — Закончилось, но то, что было, назад не воротишь, как оказалось, — хмыкнул Третий. — И отец с Первым никогда не будут просто отцом и сыном. — Я думаю, теперь, в монастыре, они встретились уже просто как отец и сын, — возразил Второй. — И все же. Признайся. Нам двоим, ты же знаешь, мы не болтаем. В тебя это проклятие ударило? Кого ты хотел? — прямо спросил Третий, сверля его настойчивым взглядом. — Зачем тебе это? — Второй сел. По коже словно мороз продрал. Он предпочел бы никогда… Никогда об этом не вспоминать! — Раз это было, что, тебе в себе это держать? Кому рассказать, как не нам двоим? Я бы тебе сказал. — Третий тоже сел, упорно заглядывая в его глаза. — Да про тебя и Доэна я и так знаю. — Второй отвернулся. — Это ваше дело. Я никогда не лез и не собираюсь. И раз уж проклятия больше нет, хотел бы забыть обо всем. — А что-то было? — спустя долгое время спросил Третий. Его голос звучал тяжело. Второй не хотел представлять, что брат мог придумать. — Клянусь, что не было, — тихо отвечал он. — Я ни разу его не тронул. — Э-э… Его?.. — Третий вздохнул за его спиной. — Ясно. Я думал, что все не так. Второй обернулся, и увидел, как Тео замер, глядя на них испуганно. Третий выглядел так, словно на него ушат воды выплеснули. — Не стоило поднимать этот вопрос. Он принес много боли нашей семье, — Второй настороженно смотрел на непривычно задумчивого брата. — А мне все понравилось, — усмехнулся Третий, встряхнувшись. Его глаза снова тепло загорелись. — Не сомневаюсь, что Доэн хорош в этом. — Второй рассмеялся, откидываясь на подушки. — По нему видно. Когда он не напускает на себя образ святой девственницы. — И этот образ тоже заводит, — промурлыкал Тео, переползая на его живот. — Доэн знает об этом! — Да, он хитрая сучка, — фыркнул Третий и навалился на брата вместе с Тео. У Второго спина затрещала от двоих крепких парней, зато готовность продолжать утехи быстро вернулась. И больше они в тот вечер ни о чем лишнем не беседовали, испытывая Тео на прочность в два члена.