Сказание о семи принцах

Титиль следил за бурлящим на жаровне котелком, задумчиво помешивая в нем длинным черпаком. Красные угольки бросали таинственные отсветы на его напряженное лицо. Он щурил глаза, необычного для шамана Закатного царства зелёного цвета, и морщил нос, когда его обжигало паром, но не решался отойти от своего варева. Тихий стон раздался за спиной, и тогда Титиль решил, что достаточно держать котелок на огне, стащил его на заставленный бутыльками, колбами и баночками стол и отправился к лежанке в углу темной комнаты. Горка черного тряпья на лежанке зашевелилась. Из неё высунулась бледная худая нога, на которой зябко поджались пальцы. — Учитель, каша готова, вам пора поесть, — прошептал Титиль, нашарил в тряпье плечо учителя и легонько потряс. Горка тяжело вздохнула. Учитель сел, встрепанные чёрные волосы полностью скрывали лицо, и он потер его прямо поверх них. — Во дворце все спокойно? — прошелестел он, медленно поднимаясь на ноги. И, как стоял, так и завалился вперед, не удержав равновесие. Титиль придержал его за плечи и, осторожно подхватив на руки, отнёс к столу и усадил перед ним. Учитель наконец отвёл волосы и заправил за уши, открывая худенькое и изящное, печальное лицо молодого мужчины. Высшие шаманы всегда стремились выглядеть молодо, но этот учитель действительно был моложе своего ученика. — Сначала поешьте, — непреклонно сказал Титиль. Он положил немного каши в миску, посыпал крупно порубленной зеленью и поставил перед учителем. — Вы долго не возвращались в этот раз. Вам надо восстановить силы. — Все прошло неплохо. У Лайона сильное тело, даже слишком горячее. — Учитель подул на ложку. — Мне с ним жарко. Но он ещё не вернул сознание, им легко управлять. Я совсем не устал. Он растянул бледные губы в улыбке, чтобы успокоить ученика. — Ещё немного и вы превратитесь в мумию, как отец Гризеля. — проворчал Титиль. — Жаль, что я не могу вас сопровождать в Вольных землях. — Ты должен вместо меня присматривать за дворцом. И за этим своим… Гризелем. — Слепьяр чуть скривился и набрал в рот каши. — Яблочко не так уж плох, почему вы его невзлюбили? — пожал плечами Титиль. — Давайте сегодня пройдемся до рынка. А то вас ноги уже не держат. Скоро совсем переселитесь в призрачный мир. Я заплету волосы. Слепьяр не возражал. Титиль грубовато, но ловко расчесал чёрные мягкие волосы, заплел в косички и принес учителю его меховую накидку, которую недавно вычистил. После завтрака они покинули свое мрачное логово и неспешно пошли по улице. Титиль не привык ходить в меховой накидке, сдвинутой на лицо, когда учитель не занимал его тело. Люди сторонились двух мрачных шаманов с сильными амулетами. Учитель сначала еле переставлял ноги, и шли они медленно, но никто не желал идти перед ними посередине петляющей узенькой улочки. Женщины прикрывали ладонями лица детей, своих или даже чужих, чтобы те не смотрели на шаманов. Только стайка беспризорников не стала прятаться, с любопытством разглядывая их. И все же старший из ребят перепугался, когда маленькая чумазая девочка выскочила прямо шаманам под ноги. Слепьяр остановился как вкопанный. Девочка расхохоталась, показывая грязным пальчиком на его лицо. Передних молочных зубов у нее уже не было, на черном от грязи личике ярко горели бездонные синие глаза. — Вернись, вернись! — зашикали дети. Кто-то даже подскочил ближе, но пугливо вернулся. Титиль подошёл к ней и ухватил за шиворот. — Это просто мелкая ведьма, — буркнул он. Беспризорники уже хотели схватить подружку и дать деру, но услышав его слова, замерли. Обычные люди ведьм боялись, а те в свою очередь боялись шаманов, которые отлавливали их и порабощали. Вот только Слепьяру и Титилю маленькая ведьма была без надобности. Крепко держа её за одежду, Титиль хотел лишь отволочь ее с пути учителя, как вдруг тот подал голос: — Она хочет, чтобы мы забрали девочку… — Забрали?! У Титиля вытянулось лицо. И как он должен был её забрать, спрашивается? Тащить под мышкой? Подумав, он усыпил ее, проведя пальцами по спине, высыпал на прилавок яблоки из мешка уличного торговца, и запихнул вместо них девочку. Торговец запричитал было, когда его яблоки покатились по земле, но наткнувшись взглядом на Слепьяра, примолк. Видимо был достаточно опытен и непрост, чтобы опознать высшего шамана. — И куда мы её денем? — вздохнул Титиль, закидывая мешок на плечо. — У нас даже подопытные мыши долго не живут. — Отдай своему Яблочку, — посоветовал Слепьяр спокойно. — Он что-то придумает. Учитель с учеником продолжили свой путь, девочка, лёгкая как кошка, спала в мешке у Титиля за спиной. Выбравшись к каналу, шаманы встали у моста, чтобы полюбоваться на виды самого сердца Парки — величественные белоснежные царские палаты на одном холме, огромный золотой храм на другом, и пылающие осенними красками сады и рощицы между дворцами и особняками. Сразу же за мостом начинался обширный рынок, и до шаманов доносились его шум и запахи, отвлекая от чарующей картины. — Братья! — Их окликнул взволнованный голос. Титиль обернулся. Он уже чуть приподнял капюшон, а вот учителю не было нужды поворачиваться, он непрерывно пользовался сферическим призрачным зрением. И уголок его губ дернулся, когда молодой монах подбежал ближе. — Чистого вам пути, братья, — выдохнул тот, склоняясь почтительно. — Девочка-бродяжка… Прошу, не губите ее! Она не успела сделать ничего дурного, связи с нечистыми силами ей передались от матери. — Откуда тебе известно про неё? — полюбопытствовал Титиль, оглядывая монаха. Тот походил на служителя какого-нибудь мелкого местного святилища, был одет бедно, но опрятно, на голове отросла совсем короткая щетинка. — Я давно за ней наблюдаю и молюсь за неё. Ее ещё можно очистить, она станет обычным человеком, — заверил их монах. Слепьяр вдруг рассмеялся странным низким голосом. — Наблюдаешь и молишься? Титиль нахмурился, услышав знакомые свирепые нотки. — Значит ты считаешь, что шаманы для ведьмы страшнее, чем монахи, которые будут за ней наблюдать, а потом с молитвой на устах разобьют в пыль и душу, и тело? — Слепьяр махнул рукой, не оборачиваясь, и монах, вскрикнув, скатился в канал. Не успел он прокашляться и выбраться на берег, Слепьяр, неспешно спустившись к нему по склону, наступил на него ногой, не давая всплыть. — Такая лысая гадина как ты и есть настоящая опасность для ведьмы, — холодно сказал Слепьяр, дав ему глотнуть воздуха и снова наступил на голову. С противоположного берега канала раздались крики. Весть о случившемся сразу разлетелась по Парки. Шаман распоясался настолько, что чуть не утопил монаха на глазах у всего рынка! Гризель услышал об этом как раз сидя на долгожданном приеме у патриарха по поводу злодеяний неизвестного алхимика. Патриарх, дородный, крепкий мужчина, ещё совсем не старый, но с глубокими морщинами на лбу его гладкой яйцеобразной головы, разом поскучнел, когда ему доложили. — Высший шаман, значит. — Рукой в золотых перстнях он потёр подбородок. — А что монах? Он его действительно разозлил, или как? — Поспорили из-за маленькой ведьмы, что нашлась среди бродяжек. Шаман забрал, а монах не хотел отдавать. — Что за мелкий повод! — Патриарх был недоволен. Из-за какой-то девчонки поднимать такой скандал! — Красные шаманы молчат? — Слепьяр — серый шаман, в политику не лезет. Он боевой шаман младшего царевича, — нерешительно заметил его секретарь. — Да, он ведь сделал щедрый подарок наследнику в прошлом году, эту тварь, Волка, пьющего сны. Наверняка к нему благосклонны. Гризель ковырял краешек своего амулета, подавляя желание высказаться. Слепьяр был тварью опаснее Волка, потому что его возможности до конца не были понятны даже учителю Гризеля. Говорить о нем, как о простом боевом шамане было безответственно. Вот только патриарх на самом деле все прекрасно понимал и просто не хотел быть тем, кто встанет у этой твари на пути. И потому долго сопел и прочищал горло, прежде чем спросить: — Ну, что там с монахом? Не покалечили же его? — Сломали нос и пару рёбер только… — Все, все, довольно. Пусть подлечат в царской лечебнице. И соберите у его духовника список его духовных свершений. Может найдёте за что… наградить и повысить в сане. Секретарь понятливо кивнул и удалился. Гризель тоже понял, что на деле они найдут какое-то прегрешение монаха и свалят на него всю вину за ссору с шаманом. Ему очень хотелось плюнуть и уйти из храма, но надо было ещё обсудить дело алхимика и согласовать действия. Вернувшись под вечер в свой домишко на окраине Парки, неподалёку от пещеры учителя, Гризель заметил, что у оборотня Пэна какое-то виноватое лицо. А на крыльце сидит маленькая грязная девочка в рванине и играет с Кунчиком. — Это что? — хмуро спросил Гризель. — Зеленоглазый принес… — потупился оборотень. — Больше не пускай его на порог! — потребовал Гризель. Тем временем Титиль, довольный тем, что избавился от ребёнка, вернулся в их с учителем логово. И его ждал такой же неприятный сюрприз. Учитель сидел на полу, обставившись кувшинчиками с вином и опустошал очередной, когда Титиль подлетел и вырвал его у него из рук. — Ему нельзя вино! — прошипел он, встряхивая учителя за плечи. Вернее, его спящее тело. Как Титиль и думал, учитель под шумок снова ускользнул в призрачный мир, не желая ни минуты лишней проводить в реальности. Вот только та, что управляла его телом без него, была даже не полноценной душой. Лишь осколок воспоминания. Титиль давно привык к жуткому призрачному взгляду своего учителя. Но взгляд, которым одарила его мертвая ведьма, заставил волосы на теле встать дыбом. Ледяная бездна, высасывающая надежду. И ни капли сознания. — Монашку повезло, что ты его не убила, — пробормотал Титиль, запечатывая буйное воспоминание своим амулетом. — Бедняга не знает, что ещё легко отделался. Всего-то хотел заработать себе духовный подвиг на маленькой ведьме, чтобы продвинуться по службе. Подняв на руки обмякшее тело учителя, Титиль отнес его на лежанку и положил поудобнее. — Вечно вы тянете в рот, всё, что ни попадя, — проворчал Титиль, утирая губы Слепьяра от вина, и вспоминая, как тот выпил на его глазах отобранные у Волка воспоминания ведьмы.

***

Год назад после первой ночи с братом Шестой был на грани сумасшествия. Святой Настоятель, единоутробный старший брат, строгий Наставник, без предупреждения, не спросив согласия, не дав времени осознать происходящее, овладел им, больным и слабым после провала в прошлое. Шестой не мог смотреть в глаза ни ему, ни матери, терзаясь чувством вины за то, что ему понравилось. И за то, что они снова воплотили проклятие, снятое Пятым. Он даже боялся, что проклятие теперь вернётся. Шестой спрятался ото всех в монастыре, занимаясь только с Бэлом, и с ужасом ждал, когда Настоятель позовёт его на урок. С ужасом и смутным желанием, от которого слабели колени… Кто знает, чем бы все закончилось, не явись в монастырь Старый герой, который взялся тренировать Седьмого. Короткий разговор с ним о проклятии успокоил Шестого и снял груз вины с его души. К тому же он осознал, что сможет попросить его о помощи, если сам не справится с тем, что происходит. Прямо они не обсудили то, что сделал с ним Настоятель, но Шестому казалось, Герой что-то понял и совершенно не осудил. После этого Шестой смог сам явиться в храм. И когда, стоя на коленях во время службы, увидел Настоятеля, окруженного прозрачными солнечными лучами из окон, осознал, что сердце опасно трепещет. — Ты спрашивал, хочу ли я быть твоей шлюхой, — тихо сказал Шестой, когда на уроке Настоятель раскладывал перед ним книги для конспекта. — Хочу ли я быть твоей су… сучкой. Я хочу быть твоим младшим братом. И твоим учеником… Настоятель промолчал, словно не слышал его слов. Ни мускула не дрогнуло на его безмятежном лице. Шестой ждал ответа, сердечко заполошно колотилось. Но он понял, что брат не ответит. И этот разговор останется незавершенным. Он просто… Больше не прикоснется к нему. Шестому захотелось умереть от этой мысли, и он пожалел, что вообще заговорил. Но пути назад уже не было, и он продолжил: — И… быть твоим любовником, принадлежать тебе, — тихо-тихо пробормотал Шестой. — Очень хочу… Настоятель отошёл от стола, оставив его в отчаянии. Шестой уткнулся в конспекты, чувствуя, как сердце осыпается вниз комьями. Щеки горели от жгучего стыда, но он медленно водил пером по бумаге, не останавливаясь. Поскорее всё закончить и уйти туда, где можно дать выход слезам и собрать эти жалкие никому не нужные комочки. Он не мог промолчать, он правильно сделал, что сказал. Хотя ему теперь было так больно. Рука Настоятеля легла на его напряжённое плечо. Шестой не заметил, как тот подошёл. — Ты думаешь о постороннем, — Голос брата звучал чуть мягче. — Я же тебе говорил, на занятии ты должен быть погружен в учёбу. Иначе ты напрасно теряешь время. Он приподнял пальцами его подбородок, склонился и прижался мягким поцелуем к пересохшим губам. Шестой растерянно смотрел на его лицо, которое было так близко. Нежные губы сочно прилипли к его губам, длинные ресницы на смеженных веках чуть дрожали. Язык Настоятеля оказался во рту Шестого, сильные руки прижали крепко. Шестой судорожно вздохнул, голова закружилась от такого чувственного поцелуя, но брат медленно отстранился и заглянул в его затуманенные глаза. — Доэн. — Шестой опустил голову, чувствуя, как жар заливает лицо и опаляет грудь. — Как я могу думать о занятии, если я весь погружен в тебя? Настоятель выпрямился, и Шестой обнял его обеими руками, прижимаясь щекой к животу. Настоятель запустил тонкие прохладные пальцы в его волосы, медленно обласкал, упоительно приятно массируя. Короткие жёсткие волоски на висках, чуть волнистая мягкая чёлка… Шестой прикрыл глаза от удовольствия, и тут Настоятель вжал его лицом ниже живота, где под тканью сутаны выпирал смущающе твёрдый и крупный бугор. Тихо выдохнув, он потерся им о лицо замершего Шестого. — Значит тебе не до занятий… — прошептал он. Чуть отстранив брата, Настоятель распахнул сутану и мягко обнажил перед его лицом член. Шестой смотрел на него круглыми глазами. Пусть он видел раньше возбужденный член Гризеля, даже отсасывал у него, это было в разгаре их любовной схватки. А сейчас тёмный, непристойно вытянувшийся член брата оказался перед ним прямо… Прямо в комнате для занятий! И Настоятель все ещё был в своей сутане, от него пахло благовониями, на столе лежали раскрытые учёные книги. Шестой вскинул на него взгляд, стесняясь смотреть на член, и увидел, что лицо Настоятеля так же возвышенно умиротворено и прохладно, как и прежде. Вот только он с этим светлым ликом провел головкой члена по губам Шестого, мягко надавливая, понуждая открыть рот. Не в силах оторвать от него взгляд, Шестой торопливо смочил губы, задев языком гладкую головку, и Настоятель рукой направил член между ними. Сладкий восторг затопил все существо Шестого, когда он понял, что брат всё ещё хочет его как любовника. Смущение и легкий страх от того, что они делают это в учебной комнате, лишь разжигали желание. Шестой не раздумывая запустил руку в собственные штаны и глубже втянул в рот член брата, глядя на того снизу вверх. Отчего-то его сводило с ума, что он такой твёрдый из-за него. Что Настоятель хочет его. И ласкать его гладкий, такой вкусный член во рту было настоящим удовольствием… Пока Настоятель, придерживая Шестого за голову, сам не толкнулся глубже. Пусть он делал это аккуратно, но у Шестого на глазах быстро навернулись слезы, слюна потекла по подбородку, скулы свело от напряжения. Он всхлипнул, откачнувшись, и Настоятель не стал удерживать, мягко потираясь членом о мокрые губы, пока Шестой, резко дёргая рукой, доводил себя до разрядки… — Мы… Можем так делать каждый раз? — прошептал Шестой, подставляя губы под касания налитой темно-розовой головки, скользкой от выступившей смазки. Обо что вытереть перепачканную руку он не знал, а ведь ещё надо было довести до пика Настоятеля. — Не мечтай. — Тот со вздохом отстранился и припрятал член под сутану. — На занятиях тебе придётся работать. Но сегодня вечером можешь переночевать у меня Шестой недоуменно смотрел Настоятелю вслед, когда тот возвращался к своему столу. Ему разве не надо тоже излиться?.. Шестой не верил своему счастью, снова оказавшись в постели Настоятеля этой же ночью. Его ласкали так, как он и не мечтал. А непристойности, что шептал ему брат, выматывая ритмичными толчками в самых откровенных позах, теперь звучали для его ушей музыкой. Ведь Доэн желал его так сильно, что готов был нарушить с ним любой запрет. Но вот теперь дразнил, делая вид, что не понимает его намеков. — Я готов проверить твои знания, минутка на это у меня будет, — сказал Настоятель, глядя на братишку сверху вниз. Будто и правда думал, что он за этим явился к нему в свой свободный день! Шестой тяжело дышал, прильнув к груди Настоятеля. Тот мог слышать, как часто-часто колотится его сердце, видеть, как бьется жилка у него на шее. — Я… хочу тебе кое-что сказать, — пылая от стыда произнёс Шестой и прижался горячими губами к уху брата. Ему пришлось вытянуть шею, так как он все же был ниже, хотя и вытянулся сильнее за год. — Я ласкал себя, думая о тебе, но мне было слишком мало… И рук, и игрушек. Я хотел, чтобы ты… кончил в меня. Шестой стиснул в кулаках шелковистую ткань сутаны и втянул в рот аккуратную проколотую мочку уха Настоятеля. Он сказал это! Ноги подгибались от собственной смелости. Наконец впервые Шестой сам откровенно сказал о своём желании. И дрожал, не зная, как отреагирует святой Настоятель средь бела дня на такое признание. — Я хотел, чтобы ты взял меня так, как пожелаешь, — исступленно зашептал Шестой, задыхаясь. — Сейчас!.. Тихая усмешка над ухом вызвала волну жара вдоль позвоночника. Краем глаза Шестой увидел милый оскал брата. — Как пожелаешь, — низко проговорил Настоятель. Он чуть толкнул Шестого бёдрами, и тут же завалил спиной на стол. Бумаги зашуршали под его спиной, затылок уперся в раскрытую книгу. Потревоженный плечом Шестого золотой стержень с кольцами-подвесками тихо зазвенел, на подставке для благовоний осыпался столбик пепла. Настоятель прижал животом ноющий от желания пах братишки, наваливаясь и сладко, развратно зацеловывая. Уцепившись за пояс его штанов, чтобы потянуть вниз, он прижался губами к его шее. Шестой подставил ее, сглатывая, и тут взгляд царапнул открытую страницу, на которой он лежал. «…проклятие…» Одно слово, написанное под рисунком твёрдой, но будто женской рукой, полоснуло по глазам лезвием. — Доэн… — испуганно прошептал Шестой, и тут брат перекатил его на живот. — Ох… Подожди… Шестой пытался отстраниться от книги. Между обнаженных ягодиц тяжело лёг член, и нутро поджалось от ожидания. Но Шестому стало неспокойно. — Пожалуйста, давай?.. — проскулил он, но задохнулся, когда в его тело, обжигая, толкнулись пальцы. — Ты пришёл готовый… Хорошо, что у меня есть минутка до того… — Настоятель не договорил, звякнула склянка, и на отставленный задок Шестого щекотно потекло прохладное масло. — Нет… Да… Давай… Доэн, давай… — зашептал Шестой, и тут Настоятель легко скользнул в него, одурительно приятно дразня внутри самое чувствительное место. Шестой несдержанно мяукнул, откидывая голову назад. Сильные пальцы сжали его ягодицы, член растягивал, раскрывал его, скользя пока неглубоко. — Пожалуйста. Не здесь, на кровати… Настоятель застонал с лёгкой досадой и нетерпением. — Я не хотел переодеваться… — выдохнул он. Шестой засопел и вдруг удивленно ахнул. Настоятель поднял его со стола и понес на весу к своей спальне. Член чуть глубже вошёл в тело, но Настоятель удерживал брата легко, словно тот ничего не весил, не давая насадиться сильнее или под неудачным углом. Шестой притих, невольно сжимая его в себе и дивясь на его силу, хоть и знал, что все монахи страшно сильны. — Придётся поторопиться, — шепнул Настоятель, укладывая брата на край кровати и задирая его колени повыше. Шестой как всегда не удержался от взгляда вниз, чтобы сравнить их возбужденные члены. Они были совсем одинаковые, только у Настоятеля как всегда чуть темнее и блестящий от масла. Как всегда, ведь только он бывал сверху. Шестой прикрыл глаза, наслаждаясь первым толчком, но не успел сам сжать себя рукой, на его стволе сомкнулись скользкие пальцы. Настоятель имел его аккуратно, но в хорошем ритмичном темпе, гоняя его член в кулаке, то и дело отгибая ствол к себе, как Шестому особенно нравилось. Тот забылся от жаркого удовольствия, которое посылало дрожь по всему телу, совсем выбросил из головы книгу. И голос Пятого из соседней комнаты, которую они только что покинули, не сразу дошёл до его сознания. — Четвёртый? Ты тут? Шестой широко распахнул глаза и уставился на дверь. «Он же не войдёт?..» — в панике подумал он, цепляясь за руку Настоятеля, сжимающую его член. — Четвёртый?.. — Пятый толкнул дверь и застыл на пороге с нечитаемым выражением на лице. — Мм… Милый Пятый, ты-ы… пришёл рановато, — с нежной улыбкой взглянул на него Настоятель. Он сильнее вжался в тело замершего Шестого и стиснул его член. По пальцам потекла капля смазки, словно выдавленная из распаленной головки. — Тебе стоит подождать снаружи… Наверное… Наверное?! Шестой закрыл лицо руками и вздрогнул всем телом, когда дверь с грохотом захлопнулась. — Тшш… Все хорошо… Смотри на меня, мой сладкий, мой милый, мой похотливый братик, — прошептал Настоятель, отстраняя его руки. — Я в тебе, как ты и хотел… Он больше не прервет нас. Пьяно улыбаясь, Настоятель качнул бёдрами. Его глаза подозрительно заблестели еще ярче. — Расслабься… Крепко лаская член Шестого, он склонился, чтобы поцеловать напряженно закушенные губы, чмокнуть подбородок. Настоятеля еле заметно трясло, появление Пятого лишь подстегнуло его желание, движения стали рваные, нетерпеливые, горячее дыхание обжигало лицо Шестого. «Почему… Почему так вышло?» — хныкал про себя Шестой, пытаясь сдержать стоны от грубоватых толчков. Он уперся руками в талию Настоятеля, чтобы избежать звонких шлепков о влажные ягодицы — ведь Пятый ещё мог быть там, снаружи! И грохот, раздавшийся в соседней комнате, подтвердил эту догадку, в тот момент, когда Шестой уже заливал семенем кулак Настоятеля. Тот кончил чуть позднее, как всегда сдержавшись, чтобы довести братишку до пика. Шестой лежал с красным лицом, беспомощно глотая воздух и незряче глядя в потолок, когда Настоятель изливался в него с дрожью. — Не плачь… Настоятель вытер слезинку, которую сам Шестой и не заметил. — Отдохни здесь, лучше тебе пока не выходить. У меня дела с Тайроном. Он чмокнул Шестого в губы. — Мне надо зайти в купальню. Настоятель выпрямился, глядя на свои липкие руки, и осторожно вытер их о вышитое полотенце, которым потом прикрыл и член, чтобы не испачкать сутану, перед тем как одернуть её. Шестой лежал неподвижно, умирая от стыда. Пятый ведь про них не знал! И не знал никто из братьев, кроме Седьмого, но тот, хвала Небесам, не был болтуном. Да и Старый герой не стал бы усложнять отношения между братьями. И что теперь Пятый о них подумает? Пятый, который жертвовал жизнью, чтобы снять проклятие и в целом относился неодобрительно к любому распутству. Шестой хотел закричать.