***
Лави боевых монахов всегда побаивалась, и теперь, стоя за спиной принца Сиана, с любопытством оглядывала окруживших их суровых, бритых воинов. Все они были молоды — или казались молодыми — широкоплечи и опасны. У Лави мурашки пробегали по телу, стоило взгляду задержаться на их руках, сжимающих посохи. Ни мечей, ни ножей — но каждый мог одним движением убить десятерых. — Выяснили, почему оборотень напал на бойца? — спрашивал Сиан. Его красивое, как у девушки, лицо приобрело суровое, жёсткое выражение, как у боевого командира, и Лави его даже зауважала. — Куда делся Заяц? — Оборотень — пустышка, — пожал плечами главный из монахов. — Просто хотел прославиться легкой победой над чемпионом, чтобы будущие соперники опасались. Лави открыла рот, чтобы спросить, что искала на Арене Грешник, но почему-то промолчала. — Мы его проверили, и дальше с ним разбирались работники. — Заяц был жив, обычный зверь-дух. Только ошалел от боли, — подтвердил другой монах. — Так где он сейчас? — требовательно спросил Сиан. Монахи замялись. — Должен был остаться со своим шаманом, — наконец сказал главный монах. — Если связь разорвать, но не разлучить, они могут и снова слиться. — И куда он тогда делся?! Ветер пронесся по переходам Арены, ликующие зрители и не заметили, как пол содрогнулся у них под ногами. Лави невольно схватилась за свой меч. — Ловите духа, — бросил главный монах, и трое скользнули к выходу. — И защищайте мать Настоятеля! — Сдурели? — огрызнулся Сиан. — С ней Дракон, он один стоит вас всех! Живо отправляйтесь все ловить Зайца! Он выудил из рукава веер, и Лави впервые с изумлением поняла, что это духовное оружие. — А ты почему здесь? — напустился Сиан на неё, выскакивая в коридор. — Ты должна была остаться с солдатами. — Я охраняю ваше высочество, — бесстыже выпалила Лави и тут же облилась холодным потом. В силовом поле Скорпиона она и двинуться не могла, не стать бы помехой… «Если что — погибну от своей тупости, но им не стану мешаться», — с веселой паникой подумала она. — Держись за мной, — вздохнул Сиан. — Скорпиона я не задержу, но отбросить Зайца… Он крепче сжал веер и бросился по коридору к выходу. Лави припустила за ним. Переходы в толстых стенах Арены наполнились грохотом от топота сотен пар ног. Лави не сразу осознала, что монахов было всего десятеро. Пролетая очередной поворот, она задрала голову. Сверху на нее осыпалась пыль. Лави не видела сквозь доски переходов, но ей казалось, что над ними бежит целый боевой отряд. А выхода все не было. Рев бойцов на Арене раздался неожиданно снизу. — Мы же не поднимались! Почему теперь площадка снизу?.. Сиана в коридоре перед ней уже не было. — Ваше высочество! — умирая от страха, выдохнула Лави. — Здесь никого нет, — раздался спокойный, вкрадчивый голос прямо над ее ухом. Лави зажмурилась и ускорилась, но лишь влетела со всего маху в стену. Больше она не слышала ничьих шагов. Яркий голубой свет бил в лицо так, что не спасали сомкнутые веки. Лави ощущала как колотится сердце, удар за ударом. — Зачем ты здесь? — спокойно спросил тот же голос. — Отпустите… Он… Оборотень первый напал на Грешника… — проскулила Лави. — Он хотел её убить! Люди… Не виноваты. — Что ты говоришь? Лави не знала, как понять этого вопрос. Он высмеивает ее слова или правда их не понимает? Почему-то Лави не отрицала такую возможность. — Открой глаза. Лави помотала головой, чувствуя, что не в силах снова столкнуться лицом к лицу с древним духом. Но его облик тут же проступил перед ее мысленным взором, просачиваясь под веки, и ей оставалось только испуганно вытаращиться на него. Они снова стояли в том же месте, где Лави встретила его впервые. Словно она и не убегала от него, не встречалась с принцем. Может это и правда был только ее сон? Лунный свет неестественно ярко бил в глаза, Змей неслышно покачивался на шее Скорпиона. А тот смотрел прямо на Лави чёрными пустыми глазами. От него пахло пылью и холодом, он лишь на первый взгляд выглядел, как молодой мужчина, но его лицо было словно рисунок или отпечаток человеческого лица. — Не убивайте… — шепотом попросила Лави. — Не убивайте людей… Она сложила руки перед грудью в умоляющем жесте. Но Скорпион на них и не взглянул. — Зачем ты здесь? — повторил он, ухмыльнувшись. И вновь от его улыбки, от слабого движения губ, пространство перекосилось. — Я на службе… — Ты убьёшь людей. Лави замерла. — Ты убьёшь людей. — Скорпион склонился к ее лицу. Он говорил простыми, короткими фразами, словно плохо владел речью, но на Лави обрушился поток образов и смыслов, которые она даже не была способна постичь разумом. Она убьет? Не на войне. Тех, кого не должна. И это будет страшно больно. Скорпион не провидел будущее, а предостерегал, но хоть она не могла понять причины, его выводы и без доказательств казались очевидны. Как понимание во сне чужеземного языка или владение мастерством, неподвластным наяву. Скорпион вдруг распахнул свой тёмный пыльный плащ, и Лави, готовая отвернуться от вида непотребства, с удивлением увидела, что из его кармана торчит заячья голова. Встретившись с девушкой взглядом, косой нырнул глубже в карман — или что бы там ни было, стройная фигура Скорпиона не имела чёткой формы — и наружу остались торчать только уши. — Ты сам его поймал? — осторожно спросила Лави. — Заберёшь его отсюда, да?.. На миг она даже почувствовала облегчение. Ведь Змей ее спас. Может и Скорпион вредить не хотел? Просто заберет Зайца и с ним уйдёт. — Пойдём со мной, — неожиданно проговорил дух ей прямо в ухо. Его фигура вдруг заслонила лунный свет. Надежды не осталось. — Нет… Отпустите… — Лави снова зажмурилась, вжимаясь в стенку. — Ты убьёшь людей. Пойдём со мной. В мою нору. Голос вливался в уши ядом. Тьма вокруг стала душной. Лави сдавило в её ледяных объятиях, и она уже не понимала, прикасается к ней дух или нет. Лави не могла отстраниться, низ живота сковало странное онемение. Онемение и почти болезненный спазм, от которого подогнулись колени. Скорпион не сказал ничего непристойного, от него не ощущалось липкой похоти, как от мужчин, что в прошлом тянули к ней лапы, но Лави чувствовала себя уязвимой, как никогда. Ноги задрожали, онемение иголочками покалывало живот все ниже и ниже, пока не собралось прохладными мурашками прямо между бедер, щекоча в самом постыдном месте. — Как скажешь, — неожиданно прошелестел Скорпион. Лави тут же ударило в грудину будто кулаком, и что-то тяжёлое, изогнувшись на её груди, заскользило по животу, между ног. Лави взвизгнула, открывая глаза. Она лежала у стены. Змей проползал поверх ее тела, такой же тонкий, каким был, но тяжёлый. И он все тянулся, тянулся, бесконечно извиваясь по ее животу, задевая бедра, которые она не решалась свести. Онемение исчезло, словно Лави отпустила ледяная рука, и внизу стало невыносимо горячо… — Буду тебя ждать, — посулил голос Скорпиона откуда-то из темноты. Вдалеке мелькнул его силуэт, а ползущий за ним Змей, все скользил и скользил. Лави закрыла рот рукой, эта тяжесть, волнообразное движение хвоста, совсем чуть-чуть не касающегося ее между ног, сводили с ума. Она выгибалась уже неосознанно, тихо выстанывая… — Лави! Ты в порядке?.. На помощь! Сюда! — хрипло крикнул Сиан. Монахи окружили бледную девушку, у которой из носа сочилась кровь. Она слабо шевелилась, словно пыталась от кого-то отбиться, и тяжело дышала. — Мы проходили здесь раз десять, когда она тут появилась? — Духи уволокли в призрачный мир. — Главный монах, сурово сдвинув брови, налепил ей на лоб талисман. — Похоже на одержимость духами в полнолуние… Но я не чувствую связи с духами. Ни слияния, ни крючка, ни присоски. Сиан выдохнул и сжал дрожащую ладошку Лави. — Я видел её до этого вечером, у нее не было признаков беспокойства из-за луны. Зачем духи ее схватили, если не собирались сливаться? — недоумевал он. — Ладно Скорпион не выберет себе шамана, кроме Наследника, но с ним было ещё два духа. Монах принялся щупать её пульс. — Что? Есть в ней кровь оборотней? — нетерпеливо спросил Сиан. — В каждом северянине есть, — буркнул тот. — Но у неё нет предрасположенности. Чтобы стать оборотнем, ей надо самой заняться этим тёмным искусством, случайно шаманкой не станет. Сиан выдохнул с облегчением. Но монах продолжал хмуриться, не отпуская ее руку. — Возможно, он хотел сделать ее Скорпионихой, — наконец произнёс монах. Сиан широко распахнул глаза. Оборотничество его всегда интересовало как явление, он долго исследовал эту тему, и конечно знал про Скорпионих. Жены Скорпиона, что появлялись раз в несколько сотен лет. Сильные духовно женщины, которых тот уволакивал в свою нору, чтобы осеменить. Родив ему не меньше полусотни скорпионов, женщины возвращались в мир людей, сохранив способность в любой момент хоть из руки породить ядовитого скорпиона, который мог защитить их, убив любого врага. Последняя Скорпиониха погибла, полностью рассыпавшись на две сотни этих гадов во время войны с Закатным царством. Так она уничтожила половину целой армии и спасла родное селение. У Сиана мороз пробежал по коже, он сам схватил Лави за другую руку, чтобы пощупать пульс и убедиться, что она в порядке. «Но ведь если хотел бы сделать её Скорпионихой — сделал бы, — мелькнула тревожная мысль. — Кто бы его остановил?» Монах заверил, что очищение от призрачной энергии не потребуется, и налепил на Лави несколько талисманов, чтобы успокоить её собственную силу, которая вышла из-под контроля «под действием смущающих душу видений», как деликатно выразился он. Сиан и думать не хотел, какие видения духи могли наслать на девушку. Он лично отнес её в повозку, которую вытребовал у работников Арены. Бои тем временем уже закончились, и Арена сотрясалась от топота и рева зрителей, чествующих Дракона. Сиан велел солдатам сторожить повозку и того связанного типа с мешком на голове, которого он поймал в этот вечер. И вернулся посмотреть, что творится на Арене. Дракон уже давно не сражался ни с кем один на один, победители вечерних боев атаковали его группой, и теперь их, измочаленных, волокли работники с площадки. За спинами Риты и Ванессы молча возвышались два монаха, маскируясь в плащах под телохранителей. Они водили глазами, изучая море людей, примечая малейшее колыхание нечистой энергии, ловя каждый брошенный в эту сторону взгляд. Но не увидели, как Второй принц Манастари недобро смотрит на них с верхнего яруса, прикрыв лицо веером.***
…Мокрая рубашка липла к телу, Тайрон извивался, слабо крича. Спине жарко, ногам холодно. Страх, тоска, растерянность. — Малыш, малыш, опять сбил одеяло. Тайрона подняли на руки и уткнули в горячую грудь с неярким как ночник узором. Но от нее не было жарко, зато что-то мягкое, пушистое согрело озябшие ноги. Гулкое размеренное сердцебиение успокаивало. Тайрон как мог надёжно прижался к этой широкой груди. — Всегда так плохо спит в полнолуние, — вздохнул нежный женский голос. И Тайрон сразу вывернулся всем телом, чтобы потянуться руками. К своей матушке. Он тяжело опустился ей на колени, скомкал тонкую сорочку на мягкой груди. По краю горловины вился защитный узор, под хрупкими ключицами слабо горел отпечаток знакомого Божественного узора. Тайрон пытался пожаловаться матушке, что так хочет спать, что мочи нет, но из губ вырывалось только тихое лопотание. Сильные руки обхватили их обоих, поддерживая, чтобы не упали. — Он такой ещё маленький, — говорила матушка. Ее бледное круглое личико было осунувшимся, пухлые губы, постоянно приоткрытые в нежной улыбке, пересохли и потрескались. Тайрон улегся на ней поудобнее, не замечая, что от возни его тяжёлого почти годовалого тельца, она еле слышно охает от боли. — Когда ему исполнится три года, он окончательно забудет прошлую жизнь. — Низкий мужской голос звучал гулко. — Я бы хотела быть с ним хотя бы это время, — прошептала Таир и тут же качнула головой. — Я знаю… Знаю, что не выйдет. Отдашь его Ванессе? — Да. Она хорошо о нем позаботится. Таир успокоенно кивнула, и положила слабую ладонь на затылок задремавшего малыша… …Тайрон улыбался, играя с пляшущими над ним золотыми огонечками. — Видишь? Мама всегда будет рядом, — ласково сказал Даниэль, подхватывая его на руки. Он покачал Тайрона, и огонечки закружились вокруг них быстрее. Вложив малышу за пазуху какой-то талисман, Даниэль вышел с ним из тёмного дома под сень прозрачной на солнце весенней зелени… …Раскаленный божественный узор слепил глаза, Тайрон взвизгнул, но Даниэль закрыл его лицо краем плаща. — Дальше дороги нет. Разворачивайте лошадей. — Его голос громыхнул, словно обрушился с неба. Тайрон сжался в комочек, утыкаясь лбом куда-то ему под мышку. Издалека доносился хриплый гортанный крик. Маленький Тайрон не мог знать языка, но он ещё помнил его с прошлой жизни и понимал, о чем кричит мужчина, за которым были слышны гул, топот и ржание от тысячной армии. — Я сказал. Дороги дальше нет, — спокойно возразил Даниэль и тут же уши заложило от резанувшей по ним тишины… Рэн мчался за Даниэлем по лесу, по искривленным оврагам, проклятым взгорьям, перескакивая через чёрные дыры, что вели в саму преисподнюю. Под луной шаман обретал новую силу, и потому поспевал за Божественным героем. — Тебя перенести? Здесь ты не перескочишь! — крикнул Даниэль, замирая на краю пропасти. Этот провал не смог бы преодолеть даже лихой скакун, и клубящаяся на дне темная сила утягивала вниз. — Наглый сопляк, — ругнулся Рэн на бегу. — Сам не споткнись! Пожав плечами, Даниэль с разбегу перемахнул через пропасть, а шаман и не снижал скорости. Да, он бы не перелетел на ту сторону, но ему бы лишь уцепиться руками. «Если я упаду, Дани прыгнет за мной, вместе выберемся», — мелькнула у него мысль, прежде чем он, оттолкнувшись от земли, взмыл к луне. Даниэль стоял у обрыва, не сводя с него глаз. Рэн, как и полагал, дотянулся лишь кончиками пальцев. Крепко вцепившись в камень, он оттолкнулся ногами от отвесного склона, и тут Герой ухватил его за грудки, затаскивая наверх. Они клубком прокатились по траве, и Даниэль оказался сверху, седлая его бедра. — Ты долетел!.. — фыркнул он, упираясь руками в землю у головы друга. И осекся на полуслове. — Проснулся?.. Пятый немного ошарашенно смотрел на него снизу вверх, скользя взглядом по стройному, но мощному торсу, заслонившему луну. Длинные серебристые волосы выбились из хвоста из-за бега, на обнажённой груди ярко, сильно горел узор. Этот вид поразил Пятого до того, что лишил дара речи. Давно, словно в прошлой жизни, во время тренировок братья могли так же его оседлать, заставляя признать поражение. Не хочешь позволить коснуться себя — держи врагов на расстоянии. И Пятый привык в бою терпеть чужие прикосновения, не позволяя себе дать слабину. Но вот так на него ещё никто не садился по собственному желанию и с его разрешения. Он запыхался от быстрого бега, от падения на землю вышибло дыхание, и сложно было вдохнуть, глядя на Героя. — Мне снился сон про мое младенчество… — хрипло сказал он. — Это тогда я стал для тебя малышом? Ты был мне настоящим старшим братом… Почти отцом. Даниэль усмехнулся. — Ты вспомнил даже это. Он не двинулся с места. — Я пытался быть для тебя и отцом, и матерью, и братом, — признался Герой. — Но то, что я в итоге сделал — это отдал тебя незнакомой женщине, которая плохо с тобой обращалась. Уж прости. — Ты собирался отдать Ванессе? — Пятому было непросто с ним говорить, когда он нависал над ним, и его обнажённая грудь вздымалась от тяжёлого после бега дыхания прямо перед лицом. — Да, так мы с Таир договорились. У Ванессы уже было двое детей, о ней ходила добрая молва. — Например, что она убила своего мужа, отца старшего сына, — нервно усмехнулся Пятый. — Мужа — да, но отцом маленького Раена был другой, — невозмутимо поправил Даниэль. — Главное, Ванесса осталась с Государем на границе. Но пока мы с тобой добирались, многое произошло. Я не смог отдать тебя отцу и Ванессе. Мы повернули к Брику, где оборону держала государыня. — И столкнулись с армией, — вспомнил свой сон Пятый. — Если тебе кто-то скажет, что Божественный герой с лёгкостью может остановить армию одной рукой — не верь, — усмехнулся Даниэль. — Но я взял на себя твою защиту. Словно держал в руке свое сердце. Можешь считать, что это ты остановил армию, когда тебе был всего год, ведь я служил тебе, маленькому принцу, а не Пяти сторонам. Впрочем, эту историю сейчас мало кто знает. Солдаты, что были позади, не поняли, что их оглушило, а тем, кто встал на моем пути, не велено было болтать, чтобы не подорвать боевой дух. — Мм… Реакция Пятого была прохладной лишь с виду. Он все ждал, когда Герой поднимется с него, не в силах смотреть ни на его усмешку, ни на раскрытый ворот рубашки. Если в такой момент у него встанет на того, кто оказался его братом по матери, останется лишь умереть от неловкости. — Нам не пора вернуться? — сдавленно спросил он. — Нам ещё никуда не пора. Ты забыл, что мы бежали наперегонки? Я подождал тебя у края обрыва, — рассмеялся Даниэль, склоняясь ниже. — Это был не я, а Рэн, — тут же возразил Пятый. — Раз так, я дам тебе фору. Беги, если поймаю — проигрыш все равно взыщу с тебя, а не с него. — Даниэль вскочил, и Пятый, проскользив между его ног, бросился бежать. Сердце колотилось так быстро, словно за ним гнался охотник. А ведь несколько минут назад он взмыл ввысь так, что любой монах бы позавидовал! Под луной сложно было сдерживать рвущиеся наружу призрачные силы шамана. Но Пятый не давал им волю, потому Даниэль догнал его без труда, и теперь мчался рядом, чуть быстрее, заставляя его бежать на пределах сил, чтобы не отстать. Пятого то и дело окатывало жаром от угрозы, что Даниэль вот-вот схватит его, хотя у него, возможно, и не было такого коварного намерения. Вдали уже показался лес, за границами которого ощущалась благодать святилища Сестер. Но проклятая луна будто искривляла все расстояния, и Пятому казалось, что он не добежит. — Да чего ты творишь?! — огрызнулся он и сам прыгнул на Даниэля, сбивая с ног. — Ты… мой брат! Прекрати! — Чего? Не бежать? — выдохнул Даниэль, замирая под ним. Только грудь сотрясалась от хохота. — Не бегу, не бегу… Ты победил. Делай, что хочешь. — Я и так делаю, что хочу! — прорычал Пятый. — То есть, не делаю! То есть, не хочу! Агррррр… Он вцепился в свои волосы обеими руками, глядя на Даниэля безумными глазами и тяжело дыша через рот. — Ты и правда можешь делать всё, что хочешь, — неожиданно серьёзно сказал Даниэль. — Тебе не надо бороться с Рэном, ведь он часть твоей души, как и Тайрон однажды станет всего лишь вчерашним днем. Просто живи сейчас, в эти минуты. Беги, сражайся, люби тех, кого хочешь. В преисподней ты уже побывал, а седые небеса видели и не такое. Их попробуй ещё удиви. — Ты сам не касался меня, потому что знал, что у нас одна мать!.. — простонал Пятый. — После встречи с Кианом понимал, что тот, кого ты любил, давно умер, а я — уже не он. И мне претит то, что он шаман. Я ненавижу эту шаманскую силу! Ненавижу это… тело, которое тянет меня в пропасть! Зачем я боролся с этим проклятием, если все равно оно на меня обрушилось? Если я не спас младшего брата. Если я не вернул величие роду. Зачем я… Отказался от Натаэля, если я теперь знаю, что… бывает слишком поздно. Даже если ты прошёл через смерть и снова встретил того, кого любил — ты опоздал… Он бормотал бессвязно, дергая себя за волосы, желая взвыть длинно, протяжно, оплакивая обе свои жизни, друзей, чьи кости за столетия уже истлели, любовь, что потерялась между жизнями, мать, оставившую их с Даниэлем слишком рано, и свою несбыточную мечту о счастье, такую нелепую, что он никогда и не решался в ней себе признаться. И тут степь наполнилась волчьим воем. Он прокатился вдоль горизонта, словно огонь, пробегающий по травам, заунывные тоскливые звуки потянулись к луне. Пятый закрыл ладонями уши, зажмурившись для верности. Он даже не понимал, настоящая ли эта стая или призрачная. А алые всполохи огненных призрачных фигур окружали их все плотнее. Даниэль спокойно огляделся, встречаясь взглядами с пылающими волчьими мордами. Они не могли приблизиться, собравшись у границы защиты Святилища. Лишь одна матерая Волчица смогла пройти вдвое больше остальных. Пятый не видел, что ей навстречу из святилища вышел хрупкий женский силуэт в белом монашеском одеянии. Даниэль молча смотрел за тем, как хранительница приблизилась к охваченной пламенем Волчице и положила маленькую ладонь на её морду. Огонь постепенно сошёл на нет, степь заволокло туманом — словно пар окутал полупрозрачные волчьи силуэты, только что горевшие… Дыхание Пятого успокоилось, он покачнулся. Даниэль сел, подхватывая его на руки. — Пойдём спать, — тихо сказал он. — Скоро рассвет, все мороки этой ночи рассеются. Он отнес его, сонного, в пещеру к Таир и накрыл плащом. — Дани… — прошептал Пятый, ловя его руку и крепко сплетая пальцы. — Я рядом, я всегда буду рядом, — тихо шепнул Даниэль и добавил почти неслышно: — И я не касался тебя лишь затем, чтобы ты не жалел и не винил себя, когда узнаешь правду… Я буду ждать, пока ты сам не попросишь. Пятый сонно обернулся, и Даниэль замолк на полуслове. Их губы едва не соприкоснулись, лишь горячее дыхание между ними опаляло внутренним жаром. — Я не могу… — Пятый обхватил себя руками, дрожа от внутреннего страха, что ладони Героя коснутся его тела. — Не смогу… По щеке скатилась слеза, Даниэль хотел стереть её подушечкой пальца, но Пятый так болезненно свёл брови, что он замер. Да, в прошлой жизни они были так близки, что чуть ли не под кожу друг другу забрались. По непрошенным воспоминаниям Пятого они отымели друг друга столько раз, что в пролитой при этом влаге, семени, поту, слюне можно бы было искупаться. Однако Пятый вспоминал лишь то, как Рэну от этого было одурительно хорошо, но не сами прикосновения кожи к коже, не то, каким Даниэль был внутри и не как его член ощущался в теле. Весь немалый и такой разнообразный опыт Рэна был бессилен перед этим страхом Тайрона, засевшим под кожей сотнями омерзительных насекомых, что начинали тошнотворно перебирать лапками стоило лишь подумать о близости. Пятого передернуло. Отвернувшись, он уперся рукой в грудь Даниэля, провел пальцами вниз, по твёрдому животу, пока не коснулся каменной выпуклости на штанах. Неловко путаясь в завязках, он, виновато сопя, попытался достать налитой желанием член, но… Даниэль отстранил его руку, мягко ухватив её поверх рукава. — Мне не нужно, — тихо усмехнулся он. Его губы мимолетно коснулись пальцев Пятого, прежде чем он укутал его плащом.***
Сестрёнка. Шестого в детстве, когда он был слишком хорошеньким малышом в обычных платьишках, которые надевали и на мальчиков, и на девочек, уже называли сестренкой его братьев, в шутку, по ошибке или незнанию. Это немудреное словечко вызывало в нем всегда тёплое чувство. Но теперь, когда Доэн назвал его «сестренкой» — низким, волнующим голосом, тяжелым от совсем не родственных желаний, Шестому от стыда захотелось взорваться мелкими клочками! Взгляд брата медленно скользил по его дрожащему телу, распластанному на кровати. Шестой так не стеснялся наготы, как розовой нежной ткани, которую соткали лишь для того, чтобы ее срывали с девичьего тела. Лиф платья прикрывал грудь ровно настолько, чтобы мужские руки сами тянулись разорвать его, обнажая беззащитное, мягкое тело… Хотя у Шестого и не было ничего под воздушными складочками и оборками, грудь пекло от пугающего ожидания. — Сестренка… Эр… — Арин. — Губы сами шепнули это имя. Мелькнуло смутное беспокойство от того, что имя дал Сиан, но пока Доэн этого не узнал, он ведь не должен был рассердиться? — Арин? — Настоятель провел языком по губам. Словно пробовал имя на вкус. Шестой задергался под ним, отводя взгляд. Лицо горело, он невольно мотал головой, отрицая то, что происходило. — Дай мне снять это… Я буду с тобой, только дай снять, — чуть не плача, взмолился он. — Я не понравлюсь тебе девушкой… — Кто тебе сказал, милая сестренка? — промурлыкал Доэн, крепче сжимая руки на его запястьях. — Проклятие Дарени на меня никогда не действовало. Проклятие Дарени?.. Не действовало? Шестой непонимающе вытаращил глаза, когда Настоятель влажно вцепился в его губы поцелуем. — Давай, сестренка… Расставь передо мной ножки, — почти не отрываясь от его губ, требовал он, вминая Шестого в постель. «Мне страшно…» — всхлипнул про себя тот, ничего не понимая… Но свет луны плескался в крови. Плача и вскрикивая от неосторожных укусов, Арин позволяла лизать и терзать зубами ее губы, извиваясь под братом от ноющего зуда по всему телу. Каждое прикосновение к обнажённой взмокшей коже рук и плеч заставляло её выгибаться и выпрашивать стонами продолжения. Юбка ещё была опущена, но тонкая ткань не могла скрыть, как твёрд был член Настоятеля, вжимающегося между бёдер Арин. Его губы скользнули ниже, обжигая чувствительную до боли кожу, оставили огненный след поцелуя на шее, щекотно прошлись над ключицами. Настоятель мял ладонями грудь Арин, совсем плоскую. Но теперь она совсем чуть-чуть выпирала, стиснутая сильными пальцами. Сдвинув верх платья, Настоятель припал губами к небольшому соску, насасывая и зализывая так остервенело, что Арин с плачем металась под ним, будто ее жгли огнём. Сосок затопорщился ярко и сочно, когда он переключился на другой. Арин пыталась потереться о брата, чтобы унять распирающее возбуждение, но он не позволял ей, нарочно прижимаясь только к ее ягодицам, приподняв поясницу повыше. Истерзав оба соска, Настоятель грубее, чем обычно с размаху перевернул Арин вниз лицом и подтянул за бедра, чтобы она выставила округлый задок. Щекоча пальцами бедра, он неспешно собирал на них юбку. — Доэн… — всхлипнула Арин, закусив подушку. По ее телу пробегала дрожь нетерпения, чувствительная головка задевала шелковистую ткань юбки. — Ты… Ты ведь не можешь… — Что я не могу? — мягко спросил Настоятель, сжимая ее ягодицы. — Т-ты… Гармония… Ты не можешь… Мужской… силой… — Дилан и это с тобой обсудил? — фыркнул Настоятель, выводя на коже напряженных половинок узоры ногтями. — О, поверь мне, могу я многое… Но… Позже. Сегодня я здесь только для того, чтобы выебать тебя как сучку до потери сознания… Чтобы у тебя не осталось сил поддаваться луне. Арин испуганно сжалась, понимая, что Настоятель не из тех, кто бросается такими словами из пустого бахвальства. Живот свело от беспокойного предвкушения. Ладони брата обожгли ее ягодицы звонкими ударами, и Арин взвизгнула, но Настоятель тут же вздернул ее за ткань платья, ставя на колени, и снова зажал между пальцами уже почти кровоточащие соски. — Аа?!.. — Арин крутилась в его руках, не то стараясь отереться распаленным телом, не то силясь вырваться, как зажатая в кулак птичка. Настоятель провел широким языком по её шее, и мокрую кожу неприятно защекотал сквозняк. Когда скользкий член без подготовки продавился в ее тело, Арин засучила руками и ногами, захлебываясь стонами. — Как ты потекла с одного толчка… — Голос Настоятеля тоже задрожал, он все же легко прижал пальцами упирающуюся в юбку головку, и щекотно обвел подушечками скользкие края щелочки. Перепачкав пальцы, Настоятель отправил их в приоткрытый рот Арин. — Потекла, моя девочка… Двигайся. Сегодня ты голодной не останешься. Арин жмурилась от стыда, выстанывая с пальцами во рту и крутясь на твёрдом члене. Пусть Настоятель в этот раз почти не касался ее спереди, внутри нещадно пекло от острого желания. Хотелось плакать, так ей было мало просто насаживаться на член, ища более приятный угол, но Арин знала, знала, что брат выполнит обещание, и утолит это дикое, первобытное желание. И правда, когда она уже почти выбилась из сил, взмокшая, плачущая, Настоятель сжав руку на ее горле, наконец толкнулся сам. Так жёстко и мучительно сладко, что она заверещала. Луна рвалась в дом, призрачный свет торжествующе бил в окна неудержимым потоком. Сильные пальцы, что впивались в тело до отметин, удерживали Арин в реальности. Настоятель не отпустит, не пощадит. Он будет драть ее как суку, потому что она, одержимая луной, была теперь не человеком — настоящей нечистью. Только эта раскаленная, безжалостная долбежка занимала всё её существо. Мольбы и причитания никто не услышит, никто не спасёт. Спокойные, расчетливо развратные ласки остались в прошлом, брат намотал ее волосы на кулак и каждым толчком выбивал из нее крики и сознание. Бедра с мокрыми шлепками ударялись о бедра, кожа уже горела как от порки. Но ненасытная нечисть внутри пугала Арин не меньше грубости Настоятеля. Он ли был одержим желанием вытрахать из сестренки душу, или она сама хотела сгореть в его объятиях, чтобы избавиться от невыносимого голода и зуда по всему телу?