***
— Зря ты отказался от помощи Филиппа, — журил Даниэль Пятого, рисуя у него на спине маслом символ. — Нет никого сильнее в работе с телом. Он мог бы не только быстрее очистить тебя от яда, но и размять перед финалом. Ты бы почувствовал себя в десять раз сильнее. — Я думал, что тот, с кем ты хотел встретиться во Враньем граде — это Санди! — возмущался Пятый. — Откуда я мог знать, что твой лучший друг — это Герой из борделя! И ты говорил, что он сильнейший! — Я и сейчас говорю. Ты думал, сильнейшая – Санди? Не все Герои выбирают путь воинов. Кто-то живёт в уединении, кто-то почти не использует врождённый дар. Как Эванджелин, которая, будучи Хозяйкой чёрного рынка, понесла бы небесную кару, вздумай использовать в своих бесчестных делах Божественную силу. Филипп выбрал остаться там, куда его ещё в детстве занесла судьба. — Но ты совсем с ним не общался, все дни мы проводим с Санди. — Пятый вытянул прядку волос, чтобы убедиться, что они ещё сиреневые. Герои ржали всей компанией, увидев его в такой красоте. Только Санди потом сказала, что ему подходит к цвету глаз. К счастью, яд из волос тоже должен был выйти, хотя и медленнее. — Я уже встретился с ним в эти дни. Он не любит проводить досуг праздно. А ты не любишь бордели. Постой, ты ревнуешь к Санди? — Разве она не твоя любовница? — брякнул Пятый, прежде чем понял, как это звучит в ответ на слова Даниэля. Кто это тут ревнует?! — Она росла в лесу, где я жил все эти годы. Дочь духа леса. Даниэль отложил миску с маслом и вытер руки. — Природные Герои и Девы в юности страдают из-за того, что тело не справляется с Божественной силой. Обычно духовные родители помогают пройти этот тяжёлый этап. Тот же Марон подавляет вспышки эмоций и желаний своих сыновей. Но духу леса не было дела до дочери. Поэтому именно я учил её управляться с Божественной силой. Но вовсе не заставлял держать плоть в страхе и голоде. Так что да, однажды мы стали любовниками по обоюдному желанию. Конечно же по ее инициативе. Она всегда была нежной и ранимой, как кошечка. Сначала я боялся на неё дышать. Но кошечки быстро становятся игривыми и деловыми. — Почему же ты не женился на ней, если вы полюбили друг друга? — выпалил Пятый. Так значит, Даниэль был ее первым мужчиной? Новость немного потрясла. — Божественные герои крайне редко влюбляются друг в друга, — пояснил Даниэль. — Наша Божественная сущность при всей своей разности слишком схожа, что заставляет нас ощущать друг друга братьями и сёстрами. На моей памяти было мало исключений. Обычно если Божественные герои и влюбляются друг в друга, их узоры очень далеки друг от друга. К примеру… У одного на ногах, у другого на ключицах. Так что хотя малышка Санди сразу заявила мне, что я нужен ей не как наставник, а как возлюбленный, едва она созрела как Божественная дева, обнаружила, что наши отношения превратились в самую нежную дружбу. Мы оба приняли это без тени неловкости. Пятый кивнул. — Я подозревал нечто подобное, — признался он. — Поэтому к ней не мог ревновать. То есть… Даниэль отвернулся к столу. Пятый мысленно дал себе по губам. — Вы говорили обо мне? — полюбопыствовала Санди, заходя в их покои с гребнем в руках. — Тайрон, я заплету тебе волосы, чтобы яд скорее уходил! Пятый кивнул, чтобы скрыть досаду и смущение. — А Филипп справился бы один. Сам виноват, что отказался, мы так тебя всей компанией залечим, — фыркнул Даниэль. — Ладос сразу предложил побрить налысо, — безжалостно напомнила Санди. Деревянный гребень затрещал едва коснулся отравленных волос. Пятый закрыл глаза. Запах благовоний растворился в аромате роз, исходящем от Санди. Пятый ощущал, что каждое скольжение гребня вытягивает что-то из его головы. — А тот колдун? Он тоже отравлен? — спросил Пятый. Почему-то он действительно испугался за колдуна. — Слепьяр легко его вылечит, он мастер по ядам, — заверил Даниэль. — Филипп вынес вас обоих из переулка, но колдуна забрали его помощники. Подмастерье-дух и ученица-знахарка. Ты знаешь её. Помнишь ту маленькую ведьму из селения у древнего кладбища? — Она теперь служит Слепьяру? — вскипятился Пятый и так дернулся, что гребень жалобно скрипнул в волосах. — После того, как мы её спасли?! — Имеет право, — пожал плечами Даниэль. — Если ты спас кого-то, не думай, что его жизнь впредь принадлежит тебе. Санди отложила гребень и начала заплетать волосы Пятого в сложную хитрую прическу. Сам её рисунок должен был очищать волосы. — Корни уже очистились, — сказала она, проводя по волосам пальцами. Пятый поежился от мурашек и закрыл глаза с недовольным видом. Эти легкие прикосновения, как и горячий поток силы Филиппа были пугающе приятными. И Пятый не мог не задуматься о том, что его нежелание прикосновений действительно было травмой, которую следовало вылечить. Чтобы без страха и отвращения наслаждаться дружескими объятиями, расслабляющим массажем… Ласками возлюбленного… Пятый остервенело завидовал Рэну, который мог позволить себе притираться кожей к коже распаленного юного Дани, подставляться его губам и рукам. Прикрыв волосы капюшоном, Пятый спустился с Героем и Девой вниз, чтобы поужинать в зале трактира у камина. Он проводил недобрым взглядом тощую фигурку Зарины, которая волокла куда-то накрытый поднос. Тот, кто считал его злейшим врагом, жил с ним под одной крышей. Хотя рядом с Даниэлем Пятый мог его не опасаться, это было не слишком приятно. Птенцы, которые тоже недолюбливали Пятого и слова ему не сказали за всё время во Враньем граде, как всегда щебетали друг с другом на дальнем конце стола. Их мать, прекрасную пери по словам Даниэля, Пятый ни разу не видел. Эванджелин тоже не появлялась в общей компании, и в итоге за столом к ним присоединились кроме Вирла и Санди только Громоход и Ладос со своим учеником. Даниэль заказал всем вина, но Пятый не успел пригубить, когда к их столу подошли Дракон и Грешник. — Слышал, ты попал под проклятие древних домов, — обратился к Пятому будущий противник. — Пожалуй, это единственное, что может навредить финалисту. Как же ты умудрился? — Я буду в порядке. — Пятый протянул ему чашу с вином, а Санди подвинулась, приглашая Грешника присесть. — Увы, я не достоин участия в финале. Но клянусь, что не имею отношения к этим подтасовкам. — Я знаю. — Дракон принял чашу вина. — Ты сражался честно. Я жду нашего боя. — Что же это за проклятие такое, что от него не защищает даже магия браслета участника? — хрипло спросила Грешник, которая тоже не стесняясь присоединилась к чужой трапезе. — Что это за древние дома? — Враний град был последним оплотом павшей цивилизации, — отвечала Санди делясь с ней румяной булочкой прямо из печи. — Её пожрали великие духи во главе с двумя демонами, в которых превратились наследники, разорвавшие империю надвое. Это было настоящим концом света! Северные земли стали оплотом темных сил, люди спасались на Благословенных землях под защитой шаманов. Сильнейший из них был признан Наследником древнего шаманского вождя. — Тот Наследник, которому служил Воевода? — уточнил Пятый, забыв положить в рот кусок мяса. — Он самый! — замахала рукой Санди. — И именно он предпринял два похода в нынешние Вольные земли ради спасения людей, духов и реликвий. Враний град обрёл вторую жизнь благодаря шаманам-воронам, приспешникам Наследника. Шаманы запечатали оставшихся жителей вместе с их домами, чтобы остановить распространение скверны, и выстроили новый город на этом месте силы. Эти древние дома невозможно уничтожить, а зло, скрытое в них, не подвластно семерым Воронам. Потому защита участника и не сработала. — Почему же тогда только Наследнику и Воеводе запрещено посещать город? — Пятый вспомнил жутких пауков, которые чуть не объели его до костей. — Раз Вороны живут здесь и здравствуют, да ещё и спокойно передают свои силы по наследству? — Это случилось уже позднее. Когда Наследник с Воеводой запечатали под городом древнего чёрного змея. — Санди округлила глаза. Пятый ощутил лёгкую тошноту. Перед глазами появились цветные круги, и он оперся лбом на ладонь, стараясь прийти в себя. Разговор проходил мимо его сознания, во рту появился знакомый неприятный привкус пепла и крови. — И… Что же это за змей? — пробормотал Пятый, подняв глаза, когда тошнота отступила. К своему удивлению он увидел, что остальные за столом беседуют уже о чем-то другом, не обратив внимания на его вопрос. — Санди? Даниэль? — Ты пришёл в себя? — Даниэль тихо приобнял его за плечо. — Тебя повело и ты отключился. Яд ощущается в теле? — Что это за напасть такая… — поморщился Пятый, запивая мерзкий привкус вином. Санди о чем-то мурлыкала Грешнику, вырисовывая пальчиком узоры на ее бедре, Дракон играл в карты с Ладосом и его учеником, Вирл уже увел своих птенцов — они всегда уходили раньше всех. Только Громоход сидел с прикрытыми глазами, пока Пятый не очнулся. — Яд ни при чем, — негромко сказал он. — Воспоминания Воеводы. Видимо, ты соприкоснулся с ними. — Проведение такого турнира очень выгодно для развития торговли, но безумно затратно для магии, — вздохнул Даниэль. — Не задумывался, почему семь воронов каждый год устраивают турнир с привлечением призрачных судей и самых лучших бойцов? — Что им даёт проведение турнира? — нахмурился Пятый. — Укрепление печати. Ее центр расположен на платформе. Силовые линии платформы собирают энергию, что выплескивается во время каждого боя бойцами и зрителями, и вплетают ее в печать. Именно потому запрещены убийства и нанесение увечий. Слишком тяжёлая энергия может навредить печати. — Не будь турнира, десятки лучших мастеров не собирались бы здесь каждый год, — усмехнулся Громоход. — Только мы с Ладосом участвуем с осознанием происходящего. Пятый потёр висок. Его все ещё подташнивало. Было ли это из-за отравления древним ядом? Он поднёс к губам чашу с вином, сладкий прохладный напиток разбавил тлетворную горечь во рту. — Даниэль… Я бы не хотел здесь оставаться, — шепотом пожаловался Пятый. — Наверное, я ошибся, предложив тебе участвовать в турнире, — вздохнул тот. — Мне остаётся лишь быть с тобой рядом до конца. Пятый прижался головой к его плечу, оглядывая стол. Ловкие пальцы Ладоса, мощные плечи Дракона и его ленивая улыбка молодого хищника, сладкий шепот Санди, чьи вишневые губы почти касались смуглых порозовевших скул Грешника. — Даниэль… У меня есть одна проблема, — выдавил из себя Пятый. — Только не смейся надо мной. — Какая же? — мягко спросил тот, подпирая щеку рукой. — Я… — Пятый торопливо поднес ко рту чашу, снова глотнул, обливаясь. — Я влюблен… — Хм. Это не повод для смеха? — приподнял бровь Даниэль. — Я хочу быть с тем, кого жаждет мое сердце… — беспомощно продолжил Пятый. — Но ведь… Если любишь кого-то, то делишь с ним не только трапезу… Сражения… Воздух, которым дышишь… — Порой и это предел мечтаний, — тихо вздохнул Даниэль. — Но да. Ты хочешь делить с ним и ложе. Пятый кивнул. — Даниэль… Разве я не могу просто сам дарить ласки возлюбленному? Разве так обязательно раздеваться перед ним, если мне это… противно? Меня тошнит, когда я думаю о том, чтобы кто-то трогал меня… Касался… Там, где я липкий и грязный. Можно ведь без этого обойтись? Даниэль грустно покачал головой. — Можно. Если ты не пожелаешь, никто не должен тебя касаться. Но если твой возлюбленный захочет этого? Захочет ласкать тело своего любимого, заставлять его стонать и кричать от удовольствия? Захочет целовать и облизывать как самое желанное угощение? Ты просто ему в этом откажешь? Тебе не будет жаль, что вы теряете эти моменты? — Но я сам могу сделать ему приятно. Я готов, правда, — несчастно сказал Пятый. От этих слов, произнесенных тихим голосом Даниэля, у него судорожно поджимался живот. Разве он хотел подобного? Ведь нет же… — Я сам сделаю всё, чтобы он наслаждался. — Филипп предложил тебе излечиться от твоего страха? — покосился на него Даниэль. Пятый угрюмо отвернулся. — Почему бы тебе не отнестись к этому как к горькому лекарству? Ты можешь стерпеть чужие касания в битве или во время лечения. Перетерпи один вечер, избавься от этого страха, что живёт под кожей. Если тебе станет больно, если ты закричишь, если почувствуешь, что не можешь продолжить, Филипп сможет тебе помочь, как лекарь. И тогда тебе будет не страшно довериться своему возлюбленному. Пятый теребил подол вышитого цветами камзола. — Надеюсь, он не отнесется ко мне как к какому-нибудь клиенту и не попробует опорочить, — проворчал он. — Я схожу к нему на массаж перед финалом. — Так чего тянуть время? Пойдём прямо сейчас! — Даниэль вскочил и ухватил Пятого под руку. — Сейчас?.. — Пятый растерялся. Он ведь ещё не был уверен в этой затее, а Даниэль продолжал подбивать его на новые приключения. «Но ведь он скоро уйдёт. Если я сейчас не излечусь, то могу и не успеть обнять его напоследок так, как нам обоим хотелось бы», — осознал Пятый и устыдился своей нерешительности. Ведь Даниэль хотел уйти без сожалений. Разве они не будут жалеть, если так и не проведут вместе ни одну ночь? Дом роз среди ночи был охвачен бурным весельем. Музыка, удушающие ароматы благовоний и горячих тел танцовщиц и танцовщиков, сладость вина, разлитая в воздухе подобно шлейфу. Пятый отворачивался, не желая смотреть на непотребства, полуобнаженные тела работников и дикие от веселья и похоти лица клиентов. Но Даниэль провел его через пару залов во внутренние покои, где шепнул хозяйке пару слов. — Прекрасный выбор на вечер! — воскликнула та. — Филиппу нечасто выпадает удача обслуживать сразу двух прославленных гостей. Пятый скривился от её слов. Как можно так говорить про великого Героя? — Это для Принца. А мне, пожалуй, отдельную комнату с музыкой и двумя девушками. — Даниэль похлопал Пятого по плечу. — Две девушки? Ты серьёзно? — нахмурился тот. Воображение тут же нарисовало Даниэля в объятиях хрупких девчушек, в липнущих к белым телам тонких тряпицах вместо одежды. Их губы и ладошки на его теле, на его члене… — Я просто буду ждать тебя. — Взгляд Даниэля искрился смехом, но в глубине тёмных глаз Пятый вдруг заметил неподдельную тревогу. — Мне будет не до них. Пятый кивнул, сглатывая. Хозяйка проводила его к уже знакомой комнате. Свежий аромат благовоний, приятный полумрак и прохлада успокаивали после тяжёлой атмосферы залов борделя. Пятый огляделся с бьющимся сердцем, медленно отводя в стороны занавеси. — Наконец ты пришёл. Голос Героя из темноты прозвучал как тихое мурлыкание огромного кота. Он вышел навстречу Пятому, его курчавые волосы теперь были распущены, их чуть сдерживала повязка на глазах. — Ни к чему носить в себе застарелую боль. Позволь, я помогу тебе раздеться. Пятый отступил на шаг и начал торопливо раздеваться сам, стыдливо отворачиваясь от зависшей в воздухе руки с чуть светящимся узором. Настаивать Филипп не стал. Он молча застелил кушетку новым покрывалом и начал медленно расставлять на столике бутыльки с разными жидкостями. Пятый решил, что не позволит Филиппу перейти черту. Он скованно забрался на кушетку, нижние штаны снимать не стал, но все равно невольно прикрывал ладонью пах. — Ложись на живот. Освободи сознание от лишних мыслей. Позволь старому страху и обиде покинуть твоё тело, подобно яду. Пятый послушно погрузился в простенькую медитацию. Сердце медленно успокаивалось, начинало стучать мерно и медленно. Но едва горячие ладони легли на его плечи, Пятый едва не вскрикнул от неожиданности. …Холод кусал его тело, как злая собака. Спину обожгло хлестким ударом, от которого Пятый чуть не полетел носом вперёд. — Дрянь такая! Опять штаны намочил! А я говорила, что отлуплю тебя этими штанами! Пятый открыл рот, но так и не смог ничего сказать. Глаза щипало от слез, нос заложило, он мог только громко дышать через рот. Он сам не понимал, как так вышло, заигрался и забыл… Опять. Только что бегал вокруг пруда, играя с собакой, смеялся и тяфкал на неё, а теперь ему так холодно и страшно… И он опять виноват. — Так не трать на него сухую одежду. Пусть голый ходит, — раздался ледяной голос. — Поставь его во дворе, пусть слуги посмотрят на него. Кого им приходится обстирывать вместо работы. Пятый поднял голову, его взгляд уперся в обхваченную золотым поясом тонкую женскую талию. Длинные тонкие пальцы с перстнями, которые так больно царапались, когда эта женщина дёргала его за уши. Служанка выволокла его на улицу и оставила у стены. Пятый ревел, перед глазами все было мутно из-за слез, тёмные фигуры ходили мимо. Кто-то ругал его, кто-то посмеивался над тем, что он стоит голый. Пятый оглядывал себя: грязные руки в земле, живот с пуговкой пупка, синие коленки, босые маленькие ступни, криво стоящие на чуть влажном ковре. И с каждой секундой все яснее понимал, как ужасно и отвратительно он выглядит, как взрослым противно на него смотреть. Кто-то звал: «Тайрон! Тайрон!». Пятый сделал шаг вперед и замер, рыдая ещё громче. Он не был уверен, что обращаются к нему. Это его имя? Это же его зовут Тайрон? Или его зовут не так? Он не помнил! Прижавшись снова к стене, Пятый смотрел перед собой, уже ничего не видя из-за слез, и кричал. …Его схватили крепкие, жесткие от мозолей руки, отрывая от земли. Пряжка на поясе высокого подростка больно впилась Пятому в живот. — Матушка, он же принц! Как вы можете? — говорил подросток, пытаясь отволочь болтающегося Пятого. — Чего ты за него схватился? Не трогай его! Ему полезно тут постоять! Принц! Он ублюдок от любовника государя, и никакой не принц и не Дарени! А государь и рад признать его как родного! Вот только проклятие его не коснётся и ему отдадут твой трон! Понимаешь ты это? — разъяренный ледяной голос обрушился на голову Пятого. — Матушка, это слухи! Я не верю в них! Он мой брат! Вы не должны его трогать, или… Мне придётся сказать государю! — выпалил подросток, выше поднимая Пятого, пытаясь удобнее подхватить его под попу. — Не марай о него руки! Отдай служанке! Хочешь пожаловаться на меня государю? Этот ублюдок займёт твоё место! Ты не слышал, как они говорили, что он точно снимет проклятие Дарени? Это потому что его проклятие и не касается! Он чужой! — Матушка! — Ломкий голос подростка дал петуха. — Не смейте к нему прикасаться! Я запрещаю! Он поволок Пятого в помещение, а тот притих. Подросток был худой, угловатый, нес его с трудом, больно сжимая мозолистыми сухими руками и царапая одеждой. Но Пятый боялся подать голос и боялся испачкать его собой… Пятый сморщился, сжимаясь и отмахиваясь от этих воспоминаний. Какая мерзость… Как он опозорился перед всеми… Перед государыней, перед Первым, перед слугами. Пятый закрыл лицо руками и ощутил, что по щекам ручьями льются слезы. Что?.. Почему? Он громко и болезненно всхлипнул, зажимая рот рукой. Виски и глаза ломило, Пятый не мог вдохнуть через нос, словно долго плакал навзрыд. С трудом разлепив веки, он увидел, что Филипп стоит над ним, приставив пальцы к животу. И все его тело окутывает горячая сеть Божественной силы, как светящаяся проволока. И в этой сети ледяной холод, что облизывал его кожу двадцать лет, ломался и таял, как ледяная корка. Пятый, дрожа, оглядывал свое обнажённое тело, словно видел его впервые. Мускулистую грудь с темными небольшими сосками и россыпью родинок, напряженно поджатый живот с темной дорожкой волосков, что расширялась к паху… И между бедер крепко стоящий член с яркой, блестящей головкой… Тоже увитый золотистой светящейся сеткой. Пятый издал горлом слабый жалобный звук и попытался прикрыть стояк, не касаясь его дрожащей рукой. — Я ещё не закончил, — тихо сказал Филипп, не отрывая пальцы от его живота. Божественная сила струилась по телу Пятого ручейками, вплавлялась в кожу. Он чувствовал себя разбитым, раскрошенным, растертым в порошок, но горячая сеть не давала ему рассыпаться. Ей хотелось довериться и расслабиться. Но как он мог?.. Если жар недвусмысленно приливал к его члену. Пусть Филипп и не мог увидеть постыдное безобразие, Пятого мучила мысль, что он это чувствовал. — Что за ерунда мне снилась?.. — Пятый утер щеки от слез. — Какие-то детские сопли… — Ты плакал, — негромко сказал Филипп. — Боль ребёнка, каким ты был, сковала твоё тело панцирем. Ты привык к нему как ко второй коже, он почти не мешал тебе сражаться, но при попытке близости пускал в твою плоть отравленные шипы. Пусть сейчас тебе кажется это ерундой, тогда ты не мог это вынести. Это сломало тебя. Пятому было стыдно. Детская истерика, которая вылилась ему в двадцать лет одиночества. Он бы не хотел, чтобы кто-то узнал. Он пытался отвлечься от рук Филиппа, скользящих по коже. Его пальцы были куда мягче пальцев Даниэля, наверное, никогда не зная тяжёлого меча или топора, а по маслу скользили нежно и горячо. Пятый закусил губу, сжал в кулаке покрывало. Тело все ждало боли, но и к этой нежности оказалось не готово. Стон все же вырвался из груди, дрожащие руки перехватили запястья Филиппа, останавливая, не давая коснуться пылающей груди. — Хватит… Хватит… — зашептал Пятый, шумно дыша. — Довольно… — Позволь мне продолжить? — В надтреснутом голосе Филиппа звучала просьба. Пятого неожиданно смутило то, что он держит его за руки. Это вдруг показалось слишком интимным и почти недопустимым. — Мне уже… нормально. Не надо продолжать. Но Пятый говорил неуверенно, скользя мутным взглядом по телу Героя, по напряженным плечам, подрагивающему кадыку, подмечая струйку пота на длинной шее. — Как принц пожелает, — чуть изогнул губы в улыбке Филипп. Освободив свои руки, он потер ладони одну о другую, и вдруг склонившись над животом Пятого слегка мазнул губами по его члену. Это было совсем лёгкое касание, словно на распаленную кожу упал крохотный лепесток. Но ошеломленный Пятый увидел блеснувшую на губах Филиппа каплю, которую тот медленно слизал. — Ты!.. — Пятый задохнулся от гнева, жар стыда опалил его лицо. Его только что попробовали на вкус! Без спроса, так откровенно! — Да ты как вообще… Он бы схватил Филиппа за грудки, но выше пояса тот был обнажен, и Пятый бы не осмелился. Поэтому он лишь дёрнул ногой, собираясь его отпихнуть от себя, но натренированное тело подвело. Пятый просто сдернул с его бедер ткань, что оказалась повязана совсем некрепко. Оба замерли. Пятый уставился на приподнятый тяжёлый чёрный член с темно-розовой крупной головкой. «И кто-то платит за то, чтобы оказаться на нём?» — с замиранием сердца невольно подумал Пятый. Отведя взгляд, он тут же вновь впился им во внушительный детородный орган Героя, пользуясь тем, что тот не видит. Двое обнаженных мужчин со стоящими членами замерли друг перед другом. В комнате было тепло, но у Пятого кожа занемела от мурашек. Он медленно протянул руку к Филиппу, словно хотел коснуться черного толстого ствола. И теперь тот перехватил его запястье и крепко обжал пальцы прямо под головкой. «Твою мать, ты слепой или что?» — мысленно взорвался от паники Пятый. — Принц может трогать, если… пожелает, — хрипло произнес Филипп, отпуская его руку. И у Пятого не хватило духу отдернуть её. Второй раз он бы не решился. И потому, мягко сжав пальцы на стволе, изучающе провел ими вниз и вновь вернулся к головке… Он трогал член уже у второго мужчины, но так ни разу и не приласкал самого себя. Движения Пятого были грубоваты и неловки, он видел, как двигаются руки у парней, что сами себя удовлетворяли. Приходилось заставать за этим делом Четвертого и Третьего. Пятый видел и как парни ласкают других парней. Видел, как Настоятель выжимает соки из крупного, влажного члена юного Эрена. Но это не могло ему помочь разобраться в том, как надо. Со свистом выдохнув, Филипп взял бутылек с маслом и полил свой член прямо поверх руки Пятого. Пальцы сразу заскользили легче, гоняя нежную кожу по твердеющему стволу. Филипп рвано дышал, но к радости Пятого не пытался коснуться его сам. Масло пошло хлюпало под ладонью, разогреваясь и стекая по руке. Филипп оперся руками о кушетку, нависая над Пятым, а тот смотрел на него во все глаза, дрожа от нетерпения и восторга. Его собственный член болезненно распирало, он подрагивал, поджатые яйца сводило, но Пятый терпел, сосредоточившись на мужчине, что изнывал и горел от его руки. Откинув голову назад, Филипп жарко выдохнул со стоном. Длинные курчавые волосы все равно свисали над Пятым, и тот запустил в них руку, крепко сжимая и оттягивая… Но он не ожидал, что случайно зацепит ленту, завязывающую глаза Филиппа. Та слетела с лица, и пронзительно красивые синие незрячие глаза заставили Пятого замереть. «Он и правда слеп…» — растерянно подумал Пятый. Глаза неподвижно смотрели в пустоту, и было в этом что-то пугающее и завораживающее. Филипп медленно толкнулся в ослабевшую ладонь, не сказав ни слова. И Пятый вновь сжал его крепко и пропустил член через кулак. Теперь он ловил взглядом каждое малейшее изменение лица Филиппа. Они не затрагивали спокойствие глаз, ломая страстью тонкие черты и пухлые губы. — Мой принц… — выдохнул Филипп, склонившись ниже. На лицо Пятого вдруг упала теплая капля. И на миг ему показалось, что пустые синие глаза смотрят ему со скорбью в самую душу. Сжав зубы, Пятый резкими движениями догнал Героя до пика, и тот глухо вскрикнул. Его руки подломились, но он все же не упал на Пятого, нависнув сверху. — Мой принц… Я… рад, что встретил вас… Пятый вздрогнул, когда Филипп коснулся лбом его плеча. Тяжёлый член выскользнул из ладони, светящаяся рука обняла Пятого за плечо…***
Пятый задумчиво продрался сквозь занавески в небольшую круглую комнатку, наполненную завораживающими струнными переборами и нежными цветочными ароматами. Красивая женщина сидела за цитрой, лаская дрожащие струны, а две полуобнаженные девушки, сладко обнимаясь на алых подушечках, кормили друг друга мелкими красными ягодками, собирая их с тел друг друга губами и языком. Даниэль сидел с кувшином вина в руке, потирая переносицу. Пятый присел рядом и пальцем разгладил морщинку между его бровей. Тот поднял взгляд. — Я не думал, что ты и правда просто будешь ждать меня, — с немного виноватой усмешкой проговорил Пятый. Даниэль улыбнулся. — Почему бы не подарить этим девочкам свободный вечер, когда их не лапают кто попало? Сейчас во Враньем граде собралось много лихого народу. Пятый кивнул и сел рядом с Даниэлем. Стояк, к которому он так и не прикоснулся, опадал болезненно, но он не жалел. — О чем же ты так печально задумался? — спросил Пятый, заправляя за уши растрепавшиеся сиреневые волосы. — О Слепьяре. Я узнал его историю в этой жизни. И думаю, тебе тоже следует её узнать. У Пятого широко распахнулись глаза. — Но не сегодня, — Даниэль приобнял его за плечо. — Я расскажу тебе завтра. Как прошло? — Мм… Я решил, что похожу к нему на массаж перед финалом. — Пятый смутился. Хотя он и не планировал повторять то, что случилось сегодня, его немного пугали слезы Филиппа. Словно он и правда был для него каким-то драгоценным принцем. «Наверняка из-за того, что я Воевода», — решил Пятый после раздумий. — Мне не победить Дракона, но я хоть не уступлю позорно в первые же мгновения. — Верное решение. Даниэль медленно спустил руку по его спине на талию. Пятый, задохнувшись от волнения, отвёл глаза. — Да… И… Зрелищный бой даст больше сил печати, — пробормотал он, глядя как одна из девушек прикусывает выскользнувший из-под ткани сосок своей подруги. — Верно. Даниэль склонил голову на его плечо. «Он сын моей матери… И брат Натаэля… Почему Небеса так жестоки?!» — взвыл про себя Пятый, сжимая челюсти до ломоты. — После лечения тебя стоит хорошо выспаться, — вдруг сказал Даниэль. — Сегодня выпьешь сонный отвар. Плечи Пятого еле заметно расслабились. Он осознал, что и правда смертельно устал. Раненный, дважды отравленный, разбитый и собранный заново… Лежа в постели, Пятый сонно вспоминал свое видение о прошлом. Оно словно отдалилось и не ощущалось на коже липким холодным осадком. Зато потянуло за собой другие потерянные воспоминания. Пятый видел, как потом прятался за гобеленом, чтобы Государыня его не нашла и снова не избила. Видел, как высокий мужчина с печальным красивым лицом, отодвинул тяжелую ткань и взял его на руки. Пятый уткнулся носом в пушистый белый мех на его воротнике. Это был отец. Пятый и не помнил раньше его таким молодым. Государь лично отвёз его в дом Ливэри, держа всю дорогу на коленях. Пятый с удивлением вспомнил, что встречали его всей семьёй. Вспомнил, как его представили суровому Второму принцу, который был мощнее Первого, хоть и моложе его на три года. Маленький Пятый смотрел вокруг, но ничего не понимал. Он впервые видел девочек и младенцев, но крохотные близняшки и Масим, сидящий на коленях у матери, его вовсе не впечатлили. Пятый медленно побрел в сад, ориентируясь на приятный аромат. И там впервые столкнулся с силищей Второго, подкинувшего его над клумбой! Какая же поднялась кутерьма, как Пятый верещал! Но недолго, его успокоили и сунули в рот леденец. Второй встал на одно колено перед Пятым, который икал от плача, не вынимая леденец изо рта, и торжественно пообещал больше так не делать. И слово свое сдержал, по крайней мере пока они не начали вместе тренироваться… Пятый улыбнулся сквозь сон. Во рту стало сладко от позабытого вкуса леденца и нового ощущения, что его любили.***
Генерал Северной армии Калим морщился, придерживая раненую руку на перевязи, но улыбка на бледных губах расползалась против воли. — Поздравляем генерала с рождением сына! Поздравляем с рождением наследника! — хрипло орали уже подвыпившие офицеры, стуча кружками. Калим хотел с вечера отправиться из лагеря в столицу, но супруга потребовала передать, чтобы он залечил свои раны и не садился в седло, пока не поправится. Солдат, которого она прислала, подробно отчитался о здоровье наследника, о его луженой глотке и крупном для малыша мужском корешке. — Поздравляю, Калим! — Генерал Реган ухватил его за здоровую руку и потряс, сверкая глазами. К ним протиснулся Лав. Он тащил им два куска сладкого пирога с орехами и мёдом, которым всегда отмечали рождение наследника. Калим уже протянул за пирогом руку, когда Реган вдруг с пьяной улыбкой склонился над Лавом и укусил пирог прямо из его руки, скользнув губами по пальцу. Оба замерли, глядя друг на друга, мальчишка задрожал пугливым зайцем, словно был тем же безусым глупышом, что и год назад. Хотя он и теперь не мог похвастать ни усами, ни даже редкими волосенками над губой. Калима кольнуло смутное подозрение, но тут он заметил среди празднующих знакомую коренастую фигуру. Мужчина в сером плаще монаха быстро пробирался к выходу. Калим последовал за ним. — Наставник Дилан, вы возвращаетесь в город на ночь глядя? — окликнул он его вкрадчиво. — Не останетесь отпраздновать с солдатами? — Мне надо в город. Мои поздравления генералу. — Дилан сдержанно поклонился. Калим отметил напряженное выражение на его лице. Знакомое выражение, которое однажды у него уже замечал… — Наставник Дилан, выпейте со мной вина. Калим взял здоровой рукой у проходящего мимо солдата кувшинчик и всучил Дилану, а потом добыл и себе. — Рождение сына, наследника — самое важное событие в жизни мужчины, верно? — усмехнулся он, стукнув два кувшинчика боками. Дилан с каменным лицом кивнул и сделал медленный крошечный глоток. Калим же глотнул вина от души, рассматривая его, прищурясь. Наставник Дилан. Возлюбленный Третьего господина Дарени, лишившийся из-за него сана, уважения и карьерных перспектив. Почти сорокалетний мужчина, которому никогда не завести семью, не родить наследника и даже не отдать свою жизнь святому служению. Не больше чем любовник в доме молодого генерала, воин без звания и достоинства, монах без чина и святости. И несомненно не мужеложец по натуре своей. Калим дождался, когда Дилан мрачно осушит кувшин в его честь и проводил его широкую прямую спину насмешливым и немного презрительным взглядом.