Сказание о семи принцах

Воспоминания вернулись из далёких краев в Благословенные земли. Пятый сразу почувствовал, как сменилось ощущение пространства. Резко, как при проходе через портал. Перед зрителями раскинулась каменистая роща, листва облетела с деревьев, кое-где на камнях лежали сухие снежинки. Но быстрый глубокий ручей не замёрз, его воды были темны и опасны. Цаки затаил дыхание, вглядываясь между деревьев. Наконец среди них замелькала белая фигурка, и на тропинку вышел тонкий как свечка монах. Он нес на плече коромысло с двумя пустыми вёдрами. — Это… Она? — выдохнул Цаки. Пятый пригляделся. Это и правда была женщина! Лилима. Обритая налысо как монашка, в светло-серой теплой рясе со стоячим воротником, она осторожно ступала босыми ногами по мерзлой земле. Невозможно было понять, сколько ей лет — лицо сияло юностью, но что-то выдавало немолодую женщину, уже дважды вдову. Лилима не была красавицей, тёмные глубоко посаженные глаза не были обрамлены пушистыми наивными ресницами, переносица казалась тонковата, а выпуклые губы большеваты. Но в каждом движении была такая мягкая женственность, что она вся звучала как грустная нежная песня. — Так значит, она ушла в монахини, — сказал Натаэль. — Вот почему о ней ничего не было слышно. — Она прекрасна… — голос Цаки дрожал от сдерживаемых слез. — Она ещё прекраснее, чем на портрете. Пятый был с ним согласен. Хотя его никогда не прельщала женская красота, он признавал, что Лилима обладала совсем особой привлекательностью. А теперь, увидев ее вживую, уже ушедшую от мирских дел, спустя годы после того, как она блистала в обществе и становилась супругой сразу троих Божественных героев, Пятый считал, что молва даже недооценила истинную красоту этой женщины. Лилима спустила ведра с коромысла у ручья и неспешно зачерпнула одним воду. Цаки тихо простонал, было видно, что у него сердце кровью обливается, когда он видит ее озябшие загрубевшие ножки. Даже ее уши над тёплым толстым воротником покраснели от холода. И тут на воды ручья легла темная тень. Сердце Пятого охватила странная тревога. Он ощутил, как Рэн внутри ощетинился. С другого берега к ручью подошёл высокий мужчина в темном длинном одеянии. Его тонкий стан и изящно холодные черты выдавали в нем чистого семисторонца. Но что-то было в бледном лице с кроваво-красными губами такое жуткое, что Пятому казалось, что кости засвербило изнутри, словно кто-то начал их пилить. — А некромант что тут делает? — недовольно спросил Цаки. Некромант. Пятый ещё не осознал этого, а Рэн уже вспомнил эту отвратительную противоестественную магию, с которой сталкивался однажды в юности. Именно эта кошмарная аура окружала мужчину. Он легко перескочил ручей и подобрал второе ведро. Лилима подняла на него глаза. — Вода ледяная, путь неблизкий, — с лёгкой хрипотцой сказал он. — Я донесу для тебя. Была ли она рада его видеть? Что за мысли скрывались в глубине ее расширенных зрачков? — Зачем он пришёл? — цокнул языком Цаки. — Гони его, Лилима! А ты? Почему ты его не прогнал, если видел это? — Увидев некроманта, пришедшего напиться у ручья, я должен был сражаться с ним? — с упреком спросил Даниэль. Некромант подцепил коромыслом оба наполненных доверху ведра и легко вскинул на плечо. Но прежде чем отойти от ручья, присел, зачерпнул воды и глотнул прямо из горсти. Лилима внимательно смотрела на него, сложив руки на животе. И когда он уже хотел ступить на дорожку, потянулась и мягко промокнула от воды его подбородок рукавом. Глаза некроманта расширились, в них тускло горел огонь нечистой магии, но в этот момент он показался сбитым с толку мальчишкой. «Даже я смутился», — подумал Пятый. Цаки отчаянно застонал, кусая собственный рукав. Вот такая она была, эта Лилима. Один простой ее жест лишал покоя мужчин, будь они хоть мужеложцами. Лилима и некромант медленно пошли по дорожке, и тогда, наконец, появился Даниэль. Зрители уже забыли, что это все было его воспоминания. Безмятежно взглянув вслед удаляющейся странной парочке, он зачерпнул воду в деревянный ушат и принялся застирывать рубаху. Пятый заметил, что хотя он уже почти не отличался от себя нынешнего, в рыжих волосах не было белых нитей. — И это все? Жааль… — протянул Цаки. И возмущенно взглянул на подвеску на своём поясе, похожую на амулет. Кристалл тускло засветился розовым. — Зачем это я понадобился Марону? Без меня интересное не смотрите! Он вскочил на ноги, сунул в рот последнее пирожное и умчался. Натаэль тут же потянулся к Пятому, чтобы обхватить его лицо ладонями и нежно поцеловать. Поцелуй был сладкий, пряный и хмельной. Натаэль накинул на ноги Пятому край своей шкуры и прижался к нему сбоку. Видение постепенно рассеивалось, морозная рощица растворялась в пляске голубого пламени. Даниэль задумчиво смотрел на огонь. — Что же… — вздохнул он. Огонь взвился почти в человеческий рост, окрашиваясь зеленым. Натаэль с Пятым оторвались друг от друга, оторопело глядя на него. Это был неприятный, затхлый, неживой огонь. Медленно оседая, он открывал вид на бескрайнее, будто выжженное поле. Из земли тут и там вырывались языки такого же жуткого огня. Натаэль прикрыл рукой грудь Пятого, хотя дыхание смерти из видения и не проникало наружу. Из зелёного тумана выступила женщина с короткими седыми волосами. Ее руки и ноги кровоточили, словно стертые кандалами, кровоточил и слепящий до рези в глазах узор на горле. Божественная дева! Обезумевшая, с зеленым огнём в огромных чёрных глазах. Ее узор казался вырезанным на плоти. — Лилима? — ахнул Натаэль, узнавая ее. — Она была Божественной девой?! — Стала ею за десять лет до смерти, — тяжело проговорил Даниэль. Лилима остановилась. Ее тело перекосило, Пятый вспомнил ведьм, опутанных тёмной силой, но Деву никто не мог так сломать. Она была изломана изнутри. Хрипло дыша, Лилима со звериной ненавистью смотрела перед собой. И вдруг закричала! Натаэль потянулся закрыть Пятому уши, но видение, к счастью, не выпускало в пещеру ужас тех событий. Крик они услышали только издалека, и все же мороз их продрал по коже. Это был дикий звериный визг, усиленный горловым Божественным узором. — Это та Дева, которая мне снилась? — спросил Пятый, вспоминая святилище Сестер. Та самая грешница. — Да, — подтвердил Даниэль. — Последний час ее жизни. Ужасный вопль рвал пространство, вдалеке виднелись монахи, выстроившиеся боевым порядком, поставив мощнейшую защиту. Пятый видел, что это десятикратно усиленное защитное поле. Но что они могли сделать против Девы с таким высоким узором? Один за другим монахи падали, схватившись за голову, истекая кровью из ушей. Каждый из них был высокого чина… А из тумана за спиной Лилимы выходила целая армия мёртвых воинов. Во главе которой шёл тот молодой Некромант. Мертвый юноша с изъеденным тёмной магией телом. — Это она их призывает? Это она его подняла! — понял Натаэль. Слезы выступили на его глазах от боли. Что же могло довести Деву до такого? Смерть любимого? Но она уже теряла двоих, а может уже и троих своих мужей. — Она подняла. Лилима положила слишком многое на то, чтобы спасти его и очистить. И когда у нее почти получилось, монахи убили его, беззащитного, ударом в спину. Мертвец тем разумнее и сильнее, чем больше он убьёт живых. Лилима поклялась, что убьёт тысячи людей, чтобы он вернулся таким, каким был. Эта армия была непобедима. Не то чтобы я… — Даниэль запнулся и прокашлялся. — Эта армия несла с собой моровое поветрие. Присмотревшись, Пятый увидел, что многие мертвые были клеймены — так клеймили больных в годы страшного мора. И вспомнил ужас своего отца, который в детстве столкнулся с гораздо более слабым мором, от страха вцепился в руку Натаэля, словно зараза могла передаться через видение. — Но я никогда не слышал, чтобы Божественная дева стояла во главе армии мертвецов… — начал Натаэль, но тут высокая фигура Некроманта замерла, уронила голову на грудь и… рассыпалась в пыль. За ним стоял Даниэль. Сияние его узора едва прорывалось через зелёный дым, а лицо скрывала плотная повязка, но они узнали его сразу. В несколько шагов он нагнал Лилиму, словно ее крик не действовал на него, и со спины вцепился в ее шею обеими руками. В самом кошмарном сне Пятому не могло присниться, что он увидит, как Даниэль, прикладывая все силы, душит маленькую женщину. Даже зная, что эта женщина могла выкосить половину Благословенных земель, смотреть на это было страшно. С оглушительным хлопком что-то лопнуло в горле Лилимы. Узор погас резко и так же резко наступила тишина. Лилима обмякла в руках Даниэля. Кровь текла у нее изо рта, но она была жива. Даниэль медленно опустился на колени, прислонил ее к себе. Его руки дрожали, по щекам лились слезы, он шарил по телу Лилимы, ища безвольные руки и пытаясь нащупать пульс. — Спасибо… — хрипло вытолкнула из себя Лилима. Ее глаза чёрными провалами смотрели в небеса. Потрескавшиеся губы улыбнулись. Даниэль, вздрагивая от рыданий, прижался лицом к ее виску. Повязка с него съехала уже во время борьбы. Пятый понимал, что он только насильно заблокировал ее узор… Но понимал ещё, что ей все равно не выжить. — Спасибо… — улыбка Лилимы была нежной и потусторонней. За спиной Даниэля с тихими вздохами собирались недвижной толпой солдаты ее армии, оставшиеся без поддержки мага. Облака зеленоватого дыма накатывали на две тёмные фигуры Героя и Девы. Даниэль сжимал в ладонях ее маленькие окровавленные руки. Лилима высвободила одну, чтобы схватить его за предплечье и чуть повернула голову. — Я… … не… … жалею… Ужас отразился на лице Даниэля, его узор замерцал, будто тоже готов был разбиться. А взгляд Лилимы остекленел, как и ее улыбка. Даниэль, уже наполовину седой, тихо всхлипнув, прижал ее к груди. — Прожив настолько долгую жизнь, невозможно обойтись без подобных страшных ошибок, — печально сказал Даниэль, глядя в огонь. Пламя поглощало остатки видения. В пещере надолго воцарилась тишина. У Пятого в голове не было ни одной мысли, он тупо смотрел перед собой. — Но разве можно было ее остановить иначе? — спросил Натаэль надтреснутым голосом. — Я никогда не слышал, чтобы Герои доходили до… Сами Небеса должны были вмешаться в подобное искажение. Я думаю, и не могу найти иного выхода. Ее узор выше, ей нечего было терять, смог бы ли ты ее одолеть иным способом? — И что с того? — Даниэль усмехнулся. — Может тогда это не ей, а мне было суждено умереть в этот день? Умереть, но попробовать спасти её. Если бы она меня одолела, Небеса послали бы кого-то другого ее остановить. Об этом я думаю непрестанно, выдержав боль древнего Чёрного змея. Почему же тогда я был так уверен в своём поражении, что не дал ей шанса? — Она упокоилась в мире. Что может быть лучше? Ты же упокоил и ее, и некроманта? — Натаэль с надеждой взглянул на брала. — Упокоил. Но кто знает… Эти ее последние слова до сих пор тревожат меня. Даниэль провел по лицу рукой. — Любовь Цаки к Лилиме поразила Марона. Он хотел, чтобы я вам это показал. Цаки пока рано знать. Но однажды… Натаэль, расскажи ему. Пламя снова стало голубым, все трое задумались. Натаэль крепко сплел под шкурой пальцы с Пятым. Вернувшийся Цаки не обратил внимания, что в новых воспоминаниях Даниэля его волосы уже были протравлены сединой. Они все вместе смеялись, глядя на шалости его маленького сына, такого же рыжего, как сам Даниэль и женщина, на которой он женился, поселившись в Вольных землях. Вместе побаивались ее, шумную торговку, разогнавшую ночью нечисть, пока Даниэль дремал с вязаньем и сынишкой на руках. Пятый радовался, что он пожил спокойной семейной жизнью. В одном воспоминании Даниэль занимался гончарным ремеслом, его сын лепил из глины куличики, а жена торговала в самом сердце рынка на Вольных землях. В другом, Даниэль обучал молодых следопытов, квасил капусту в бочках, ловил рыбу и сушил на зиму грибы. Его сын уже сам стал знаменитым Следопытом. А потом, когда супруга Даниэля мирно почила, тот поселился в знакомом Пятому домишке со скромным другом сына, который любил его с юности и стал его последним супругом. Втроем они сидели за столом, попивая осеннее вино — седой Старый герой, его тихий ясноглазый супруг с большими ладонями дровосека, и огненно-рыжий Следопыт — единственный сын. Пятый знал, что тот связал свою жизнь с Ведьмой, и малютка, которую принц однажды очистил от ведьминых пут — праправнучка Даниэля. Пятый улыбнулся, вспомнив свою «сестренку». От тепла, сытости и грога его разморило, он сам не заметил, как уснул, прижимаясь к Натаэлю. … — Тайрон? Тёплые губы прижались ко лбу Пятого. Он смутился сквозь сон, ощущая горячую тяжесть чужого тела. — Люблю тебя, Тайрон… Люблю тебя, малыш… — шептал Даниэль, прижимая его к груди. Пятый слушал размеренное биение сердца и хмурился, скрывая стыд. Губы защекотало от поцелуя, низ живота налился сладкой тяжестью. Оторвавшись от его губ, Даниэль усыпал поцелуями его лицо и шею. Пятый тихо застонал, сводя ноги. Кожа горела от обжигающих поцелуев. Он сам неловко сжал талию Героя, смял рубашку и спустил ладони на ягодицы. — Люблю тебя. Тихий поцелуй, заглушивший стон. — Люблю. Два крупных горячих бугра через штаны отирались чувствительно, Пятый тяжело дышал, царапал Даниэля, пытаясь прижать к себе ещё плотнее. Было так сладко… Что почти больно. — Люблю… Ласковая ладонь наконец залезла Пятому в штаны и сжала его. Принц заизвивался под тяжёлым Героем, тому почти не пришлось двигать рукой, Пятый сам довёл себя до пика и запачкал его. — Спи спокойно… — печально проговорил Даниэль. Пятый уютно согрелся в его объятиях, и снова погрузился в сладкий сон, не отпуская его. Неизвестно, сколько он проспал. Тёплые шкуры, пропахшие благовониями, укутывали его так уютно, что не хотелось шевелиться. Но какая-то мысль вдруг смутно встревожила сквозь сон, и Пятый сел, с трудом разлепляя глаза. В пещере было тепло, благовония догорели, и магический огонь весело плясал костерком по центру. В отверстии в потолке виднелось дневное сероватое небо. Пятый огляделся. Героев в пещере не было, чуть поодаль, завернувшись в шкуры, спал Цаки. — Даниэль? — прошептал Пятый. Его сердце охватило волнение, которое он пока не решался облечь в слова. Вспомнился сон — или то был не сон, а настоящее прощание? — Даниэль! Путаясь в шкурах, Пятый вскочил на ноги и бросился к выходу. Ему надо было срочно увидеть Даниэля, убедиться, что он ещё здесь. Цаки сонно поднял голову. На краю обрыва, вглядываясь в заснеженный лес, тянущийся под горой бесконечно, одиноко стоял Натаэль. — Где Даниэль?! — хрипло выкрикнул Пятый. Юный Герой обернулся. — Ушёл. Пятый замер, будто его ударило в грудь. — К-как? Почему?.. Почему уже?.. — забормотал он, падая на колени. Взгляд шарил по белому простору, горизонт терялся в снежной дымке. — Почему не сказал?.. Он бы не отпустил. Если бы только понял, что Даниэль уже уходит, схватил бы его и не отпустил! Какого… Как он мог даже не дать шанса удержать его? Почему же он не сказал? — Он попрощался. Вы же не смогли бы его отпустить, видя, как он уходит. — Натаэль осторожно присел рядом. — Но разве расстояние помешает ему любить тебя? — Что?! Как он мог! — вскричал Цаки от пещеры. — Подлец! Подлец! Почему он ушёл! Мальчишка бросился к обрыву. — Трус! Подлец! Зачем вообще приходил! — заорал он, пиная снег. — Чтобы уйти? Зачем?!.. Цаки скрючился на снегу и задохнулся от плача. — Почему… Не поговорил со мной… — хныкал он, скрывая лицо, чтобы другие не видели его слез. — Ты не очень рвался с ним говорить. — Натаэль обнял Пятого, с сочувствием глядя на Цаки. — Но помнишь, ночью он тебе сказал… Цаки посмотрел на него сквозь пальцы. Натаэль улыбнулся. — Он знает, что ты тоже его любишь.