Чернее ночи

Семьи бывают разные. Кто-то счастлив, кто-то — тихо терпит. У кого-то много детей, кто-то решился вовсе от них отказаться. У кого-то не дом, а целое поместье для огромного клана, кто-то живёт один. Моя семья была вполне среднестатистической: я являлся единственным ребёнком довольно респектабельной четы. Моя мать, Айши Рёба, работала конструктором-проектировщиком в архитектурном бюро, располагавшемся на территории городка Шисута. Она считалась прекрасным специалистом, а также превосходным человеком: у неё имелся талант располагать к себе абсолютно любого, кто бы ни встретился на её жизненном пути. Высокая, ладная, с широкой улыбкой на лице и жизнерадостным голосом, она влекла к себе, и неудивительно, что все наши соседи были в восторге от неё. Мой отец, Айши Дайске (до брака носивший фамилию Накаяма), служил в той же организации, что и мама, но занимался архитектурой, а не конструкциями. Они трудились в параллельных бюро и, можно сказать, являлись коллегами. Папа был куда менее ярким и уверенным в себе, нежели мама, однако все наши соседи считали его «исключительно приятным человеком». Улыбался он куда реже, да и уставал чаще, но всё равно был на сто процентов верен своей семье. Мама с папой полюбили друг друга ещё в школе, когда, по иронии судьбы, учились в Академи. Папа состоял в выпускном классе, мама была младше на год. И как-то раз мама, влюбившаяся в папу первой, объявила по громкой связи о своих чувствах. С тех пор и начался их роман, очень быстро окончившийся браком. Мои родители никогда не ругались и не спорили друг с другом. Папа признавал главенство мамы и не рвался был домашним императором, потому что понимал: мама часто оказывалась права. Он очень любил играть со мной и страшно огорчался, когда я не смеялся и не улыбался, глядя на то, как он корчил рожи. Правда, после урока, полученного после падения Кизакура Кодзи, я многое осознал, в том числе и то, что отыгрывать эмоции нужно не только вне дома, но и внутри него. Ибо если мама знала о том, что я особенный, то папа и не подозревал. Поэтому я начал с рвением играть с ним в кэтчбол, ходить в парк кормить уток, а в день весеннего фестиваля с радостным смехом сидел у него на плечах и ел приторно-сладкие леденцы, которые были совершенно одинаковыми на вкус — как чистый сахар. И сам отец стал заметно счастливее — он начал часто улыбаться, смеяться, а также порой нежно брал маму под руку или сажал меня на колени и целовал в затылок. Мама заметила это и как-то раз, присев передо мной на корточки и обняв, прошептала на ухо: «Молодец!». Это означало, что я делал всё так, как надо. Мама и папа жили дружно и, насколько я мог судить, любили друг друга. Они не тяготились тем, что были вместе двадцать четыре часа в сутки, и после работы по пятницам иногда заходили в кафе-кондитерскую «Амаи Харано» — это был их экспресс-вариант романтического времяпрепровождения. Иногда, когда родителям удавалось взять две недели отпуска, мы уезжали на Окинаву и проводили там прекрасные дни. Яркие краски, клиентоориентированный сервис, ласковое море — всё это давало нам шанс не только хорошо отдохнуть, но и сменить обстановку. Мы ходили купаться всей семьёй, папа учил меня плавать и задорно смеялся, когда у меня получалось. Я не забывал вторить ему, хотя не вполне понимал, к чему это веселье: я просто усваивал информацию, вот и всё. Но говорят, что смех продлевает жизнь, и если это так, то за отпуск на Окинаве мы нахохотали себе лет двадцать. Дома, в нашей небольшой квартире на территории Бураза — одного из городков-близнецов Бураза и Шисута — папа сразу стал куда менее смешливым, и время от времени я ловил в его взгляде настороженное выражение, как будто он чего-то боялся, но сам точно не знал, чего именно. Впрочем, это я списывал на свойственное ему суеверие, которое порой просто ставило в тупик. Мой отец верил в гороскопы, амулеты и приметы. Иногда он ходил к какому-то ясновидящему, чтобы за баснословные деньги купить у него несколько бумажек с кандзи, а потом — попрятать их по всему дому. Каждое утро он читал прогноз для знаков зодиака: своего и близких (сам он родился под знаком Тельца), а также при встрече с кем-либо незнакомым почти сразу же интересовался, какая у того группа крови (у отца была вторая группа — группа А). Все эти суеверия казались тем более странными, если учитывать, что отец вышел из семьи врачей. Его мать, Накаяма Каэде, служила главой кардиохирургического отделения роскошного госпиталя в городке Шисута. Эта суровая и решительная дама смогла пробиться даже в те времена и в тех условиях, когда карьерные стремления женщин осуждались. Однако она сумела преодолеть все препятствия на своём пути и совершенно заслуженно заняла своё кресло. Её супруг, Накаяма Кента, был скроен из совсем другого теста: довольно привлекательный внешне, он любил шутки, встречи с друзьями, хорошую музыку и комфортное времяпрепровождение. Его не интересовал карьерный рост как таковой: он совершенно спокойно воспринимал тот факт, что собственная супруга занимала пост куда выше него, и это никак не смущало этого жизнерадостного человека. Родители матери являлись личностями не менее интересными. Её мать, Айши Куми, всегда аккуратненькая, изящная, с убранными в высокий пучок волосами и в очках с затемнёнными стёклами, внушала уверенность своими спокойными манерами. Казалось, её ничто не могло потревожить или разволновать. Она работала в мэрии, в отделе, занимавшемся планировкой земельных участков, уже много лет, и её всё устраивало. Её муж, Айши Хидео (который до вступления в брак носил фамилию Таканори), был знаменитым художником, причём именно «был»: пик его славы давно прошёл. Когда-то его имя гремело по всей стране, но потом, видимо, сменилась мода, так что он уже давно не устраивал персональных выставок. Даже больше: дедушка Хидео старался лишний раз вообще не выходить из их милого, чистенького домика, расположенного в деревне Итоки — небольшом посёлке чуть в отдалении от городков Шисута и Бураза. Он продолжал писать картины, и время от времени их даже покупали, но на все предложения, связанные с поездкой куда-либо, он отвечал резким отказом. Он довольно равнодушно относился к маме, что меня удивляло: в книгах по психологии все специалисты как один утверждали, что отцы всегда больше хотели, чтобы родился сын, но в итоге без памяти любили именно дочерей. Ко мне он был расположен несколько больше, даже время от времени качал меня на коленях, а однажды сказал мне на ухо: «Какое счастье, что ты родился мальчиком!». Видимо, он мечтал о сыне… Но, с другой стороны, дедушка Хидео никогда не предлагал мне поиграть с ним в кэтчбол, не учил ездить на велосипеде, да и вообще: он предпочитал быть один и на семейных ужинах вставал из-за стола первым, хотя не являлся старшим по возрасту. Значит, дело обстояло не в этом. Но тогда в чём?.. Я не знал ответа на данный вопрос. Однажды дедушка Хидео показал мне картину. На ней была изображена женщина, хватавшая себя руками за горло. Её рот был растянут в жуткой усмешке, а глаза выпучились так, будто у неё была базедова болезнь. Рядом с ней на полотне были нанесены очертания ванны для купания. — Видишь, Аято? — дедушка ткнул пальцем на женщину. — Можешь сказать, что она чувствует? — Наверное, её тошнит, — пожал плечами я. — Потому она спешно пришла в ванную комнату, держась за горло. Дедушка побледнел и помотал головой. — Подумай ещё раз, прошу, — он потряс холстом прямо перед моим лицом. — Какие эмоции она испытывает? Ну же! Я склонил голову набок, совершенно не понимая, чего он хочет от меня. Ну как нарисованная женщина могла испытывать какие-то эмоции? Это же глупо. Ну ладно, раз он хочет, чтобы я ответил на его вопрос, то нужно сделать это. Итак, эту женщину тошнит. Судя по тому, что на картине на ней было нарядное платье, она присутствовала на званом вечере. Видимо, она съела что-то не то, почувствовала, что её мутит, и спешно вышла из помещения, где сидела. Ситуация довольно неприятная. Скорее всего, ей стыдно: остальные присутствовавшие видели, как она выбежала, и сделали правильный вывод. Я посмотрел на дедушку и уверенно проговорил: — Она испытывает стыд. — Стыд? — он прищурился. — Почему? — Ну, она… Э-э-э… — я замялся. — Почувствовала себя нехорошо на званом вечере, и все остальные гости догадались об этом… — Чёрт возьми! — дедушка побагровел и бросил холст на пол. — Аято, да отключи же логику! Что она чувствует, эта женщина? Эмоции, мне нужны эмоции! Что от неё исходит? Я закусил губу и опустил голову. Что это вообще значит? Что от неё исходит — запах рвоты, разумеется. Но дедушка вряд ли желал услышать от меня подобный ответ. И как вообще можно отключить логику? Логика — это основа всего. Всё в мире зиждется на причинно-следственных связях, на циклах, на умозаключениях, сделанных из различных посылов и фактов. Я поднял взгляд на него и пожал плечами. Дедушка уронил холст и, закрыв лицо руками, осел на пол. — Только не это… — прошептал он. — Я думал, наконец-то этот порочный круг разорван, но… Присев рядом с ним, я потрепал его по локтю: в своей книге Гилберт Арчер так советовал налаживать контакт с важными свидетелями. Прикосновения якобы сделают вас ближе, и так собеседник сможет вам довериться. — Всё хорошо, — приглушенным тоном проговорил я. — Просто это слишком сложно… Для моего понимания. Дедушка отнял ладони от лица и внимательно посмотрел на меня. Через миг он улыбнулся и вздохнул с явным облегчением. — Конечно, это так, — произнёс он, сжав мою ладонь. — Я просто потребовал от тебя слишком многого сразу. А так… С тобой всё в полном порядке… Ты способен… На сочувствие… А чего ещё можно искать? Дедушка порывисто обнял меня, потом подхватил свой холст и спешно вышел из комнаты. Надо сказать, что этой картины я больше не видел. Среди тех, которые бабушка выставляла на продажу, её точно не фигурировало; видимо, дедушка решил зарисовать её или смыть краску с холста, создав впоследствии совершенно новое произведение искусства. И это казалось мне совершенно правильным решением: кто же захочет купить картину, на которой женщину тошнит?.. У меня не имелось ни братьев, ни сестёр, как и у моих родителей. Где-то на севере страны жил троюродный брат мамы, и они даже переписывались четыре раза в год: на праздник цветения сакуры, на рождество, а также в дни их рождения. Собственно говоря, небольшая семья полностью меня устраивала.