༄༄༄
«Меня не поймали». Промозглый ночной ветер бьёт в лицо и назойливо треплет волосы, но ноги упрямо и непоколебимо несут меня прочь. В сумраке предрассветного часа улочка впереди не более чем игра теней, и ступать по старой брусчатке приходится буквально наугад. Рискую споткнуться на каждом шагу. «Нельзя спотыкаться». Если упаду — услышат, услышат — найдут, найдут — и… считай, убьют. Игнорируя давно предавшее меня и сбившееся дыхание, я спешу оставить очередную улицу позади, миную старый каменный храм и огибаю подпирающие его аркаду колонны, чтобы нырнуть в небольшой садик, состоящий из трёх апельсиновых деревцев, затерявшийся среди зданий. Отдышаться. Сердце тревожно стучит в ушах, мешая расслышать доносящиеся из-за деревьев обрывки беседы стражников, но кажется, меня не заметили. «Нужно поскорей убираться отсюда». Как только голоса стихают, я делаю глубокий вдох, собирая остатки сил, и, не жалея уставших ног, бегу дальше, вдоль прямой, как стрела, длинной аллеи, на окраину шаманского города. Мои предки были королевским родом — по крайней мере так гласит семейная история. Несколько столетий назад, когда магия существовала по всей планете, а шаманы ещё не захватили трон Кабракана, убив каждого, кто пытался им помешать, а затем скрыв наши земли от остального мира, чтобы беспрепятственно править над теми, кто выжил, мои предки были королями и королевами, жившими здесь, в главном храме, который тогда ещё именовался дворцом. «А теперь я рыскаю здесь точно вор». В общем-то, я и есть вор. Сунув руку за пазуху, убеждаюсь, что пузырёк во внутреннем кармане по-прежнему цел и невредим; он полон до краёв, но ощущается неестественно лёгким. «Колдовство». Говорят, аура — это кровь духов, квинтэссенция потустороннего мира, которую шаманы используют в качестве топлива для своих вездесущих чар. И, как бы я ни презирал магию, не могу отрицать, что восхищаюсь тем, как нечто столь смертоносное способно быть и столь дивным: аура выглядит как залитая в бутылку беззвёздная ночь, как невесомые, мглистые чернила, обращающие свет вокруг себя во тьму. «Только вот чернила не обожгут мне кожу». Лишь шаманы способны подчинить себе духов и прикоснуться к ауре, не заработав ожог; лишь шаманы способны контролировать магию без амулетов и талисманов. С детства нас учат тому, что все мы равные, особенные, достойные, но всё это ложь и вранье. Всё не так. Кто-то рождён богатым, кто-то умным, а кто-то — могущественным. Наша нынешняя шаманская императрица деспотично правит Кабраканом на протяжении уже двухсот двадцати четырёх лет. Где тут равенство? Что в ней такого особенного помимо ауры, текущей по жилам, которая делает её непобедимой и почти что бессмертной? И почему тогда не могу быть бессмертным я? «Потому что я не был рождён таковым. Потому что мы не равны». Долговязая фигура стражника мелькает за поворотом, и я юркаю вбок, прижимаясь спиной к стене ближайшего здания. Дрожь сползает змейкой по позвоночнику, когда холодная каменная кладка целует затылок, но сердце всё равно горячо стучит под рёбрами, заставляя дыхание на губах тяжелеть. «Если услышат, как я дышу…» — корю теперь себя за то, что бежал так быстро, что так необдуманно спешил убраться подальше. Напевая себе под нос, однако, стражник — стражница? — проходит мимо, даже меня не заметив. Очевидно, все они здесь разленились и расслабились, высокомерно веруя, что никто даже не осмелится у так называемой преемницы древних богов, нашей императрицы Иш-Чель, что-то красть. Несмотря на безалаберных стражников, конечно, есть ещё вероятность нарваться на одного из императорских ягуаров, которых, говорят, выпускают бродить по ночам по храмам. Но я воровал ауру уже не единожды и ни разу так и не видел этих тварей разгуливающими без присмотра. Нет, только днём по праздникам и в сопровождении дрессировщиков. Так что это явно лишь очередная байка для устрашения. Да и кто не рискует… тот не свергает узурпаторов, верно? Как только дорога свободна, я снова нервно проверяю на месте ли в кармане невесомый пузырёк с аурой и продолжаю свой путь сквозь мрак. Шагаю теперь медленнее, дышу тише, избегаю фонарей, разливающих своё сияние по лабиринту старинных храмов и переулков. Когда я впервые сказал родителям, что верну нашему роду королевское величие, они рассмеялись, относясь к моим словам как к фантазиям пятилетнего мальчишки, каким я тогда и был. Родители никогда не воспринимают нас в детстве всерьёз, да? Читают нам вдохновляющие сказки перед сном, обещают невероятные чудеса, рассказывают истории о том, как мир может стать лучше, справедливее, добрее, но когда дело доходит до реальной жизни… «Оставь всё как есть, Елисей. И так сойдёт, справляемся же. А что, если сделаешь только хуже?» Хуже? Куда уж хуже, чем жить в вечном страхе под гнётом диктующих нам свои правила лицемерных волшебников? И почему все думают, что изменить мир возможно лишь в сказках? С помощью нескольких алхимических махинаций мы с братьями нашли способ преобразовать ауру и использовать, наоборот, в качестве эссенции, отнимающей у шаманов их силу, а не дарующей её. Мы вернём наш трон. Мы изменим мир. «И наша сказка войдёт в историю», — оставив переулки позади, я наконец подхожу к южной окраине шаманского города. К заросшим сорняками руинам с одинокой полууцелевшей башней, примыкающей к каменным стенам, окружающим весь периметр шаманских владений. Предрассветный час здесь окутан покоем, ни дождя, ни облаков, хотя подозреваю, шаманы и погодой манипулируют. Оглядевшись и убедившись, что вокруг никого, я проскальзываю в щель в стене, в заброшенный зал. Отчасти мне любопытно, почему императрица не восстановила эту часть города после устроенной ею же гражданской войны. В качестве устрашающего напоминания о своей безграничной силе? Оставила как трофей? Мемориал?.. Но в любом случае, никто не осмеливается сюда ступать, потому что камни выглядят так, словно готовы сдаться в любую минуту и — похоронить тебя под собой. «Но мне же лучше». Солнце ещё не взошло, в городе темень, а в башне так вообще почти непроглядная чернота. Войдя, я замираю на миг, прижимая ладони к разгорячённым щекам, дожидаясь, пока дыхание окончательно усмирится, а глаза привыкнут ко мраку. Всюду фрагменты колонн, разбитых ступенек и мусора, а полы кое-где провалились, обнажая нижние этажи и ещё больше разрухи. Немного переведя дух, я неспешно начинаю шагать вперёд, осторожничая, чтобы не налететь на каменные углы. «Если выроню пузырёк и он разобьётся…» Не хочу я быть облит аурой. Видел, какие от ожогов остаются увечья. Я уже на полпути к лестнице, когда на периферии зрения что-то мелькает. Мои ноги обеспокоенно замирают. «Неужели на этот раз выследили?» Капля пота стекает сзади по шее, назойливо и пугливо щекоча кожу, пока я вглядываюсь во тьму. Если шаманы уличат меня в краже ауры, мне в лучшем случае светят годы в тюрьме, а в худшем… Не знаю даже, что случилось с последним попавшимся контрабандистом. Знаю, видели, как он вошёл в Тик’аль, а как вышел — не видели. И никто его больше не видел. По дальней стене, рядом с дырой, где раньше было окно, ползёт тень. Ползёт вальяжно и плавно, как приведение, пока я, напрягаясь всё сильнее, наблюдаю. «И спрятаться-то от неё тут некуда…» А может, это просто тучи плывут по небу, отбрасывая свои силуэты? «Но сегодня ж безоблачно». — Вот ты где! Тяжёлая рука опускается мне на плечо. От испуга я аж подпрыгиваю на месте, и паника глубже впивает свои когти липкого страха в меня на миг. Но лишь на миг. Мозгу требуется долгая секунда, чтобы собрать факты воедино, узнать голос и приказать мышцам расслабиться вновь. Насупившись, я поворачиваюсь к брату. — Придурок ты, Кофи, — голос всё равно выходит сдавленным. — Напугал, что ли? — Кофи ехидно кривит рот. — Кого другого ты рассчитывал тут встретить? Только идиоты сюда сунутся. — То есть мы. — Нет, мы знаем безопасный путь. — Мы не знали, что он безопасный, когда сунулись сюда в первый раз. — Снова оглядываюсь в сторону предательской стены, но там уже ничего не движется. Статика. Может, мне померещилось. «Очень на это надеюсь». — Неважно. — Проведя рукой по своим коротким дредам, точно смахивая с себя мой укор, Кофи спрыгивает с большого каменного обломка, который однажды был декоративной головой какого-то зверя. — Я достал ауру. Ты? На самом-то деле мы вовсе не братья, по крайней мере не биологические. Кофи худощавый, высокий, с тёмной кожей и лёгким характером, а меня можно назвать разве что коренастым, и кожа у меня всегда обидно краснеет всего за час, проведённый на солнце, да и все вокруг продолжают твердить, что лёгкого ничего в моём характере нет. Однако наши мамы уже много лет вместе содержат магазинчик одежды, мы практически выросли вместе и проводим в компании друг друга столько времени, что слова «друзья» кажется недостаточно. — Достал, — киваю. Куда разумнее разделяться в Тик’але и добывать ауру из разных фонтанов. Поодиночке куда больше шансов прошмыгнуть незамеченными, а ещё, если один из нас попадётся, второй сможет застать стражников врасплох и спугнуть — ну или сбежать, и тогда хоть кто-то да спасётся. И всё равно, каждый раз, когда я остаюсь один в самом сердце вражеской территории, нервничаю будто впервые, и неважно, что мы уже несколько лет промышляем этим воровством. — Пошли отсюда.༄༄༄
Светает, к счастью, медленно. Требуется почти полчаса, чтобы пройти через забытые коридоры, по осколкам и хлипким лестницам, но в итоге мы добираемся до самого нижнего этажа, до маленькой, едва заметной среди груды камней расщелины в окружающей Тик’аль стене. Тик’аль стоит на холме, это старый шаманский город храмов посреди настоящего большого города Кабракана, и теперь, спустившись по косогору, мы с Кофи оказываемся на кабраканской улице, пустой и кривой как коса. Если Тик’аль собран как пазл с прямыми дорогами и идеальной симметрией, где каждая аллея, каждый храм, каждый сад точно дополняют друг друга, то Кабракан красив, только если смотришь издалека: высокие узкие домики, наобум напиханные бок о бок, перестроенные и перекрашенные десятки раз, мельтешат перед глазами как ощипанные попугаи. Душные улицы едва ли достаточно широки для двоих, а на грязных рыночных площадях ни единого деревца, чтобы спрятаться под ним от суеты. И несмотря на всё это, я люблю Кабракан. Это родина, уютная и живая в отличие от колдовских храмов, которые выглядят как склепы, сбережённые магией и нетронутые временем. Глядя на крошечный клочок неба, виднеющийся между ещё закрытыми кафе и пекарней, на рассвет, окрашивающий горизонт в задорный лилово-алый, я делаю успокоительный вдох, и свежий, ещё не раскалённый солнцем утренний воздух бодрит и тело, и разум. Храмы остались позади, аура у меня, нас не поймали. Свобода. Что ещё нужно для начала нового дня? Хочется рассмеяться: «Мы снова выбрались!» Хотя… разве может быть иначе, когда борешься за правое дело? Сняв левую перчатку, я опускаю было глаза на перстень с маленьким драгоценным камешком на своём указательном пальце, но Кофи останавливает меня до того, как я успеваю сформулировать мысль. — Даже не думай о том, чтобы пользоваться кольцом, — говорит он. — Арьана говорит, порталы могут отслеживать. — Сестре-то откуда знать? — спрашиваю, парадируя его укоризненную физиономию. — Нас никто даже не видел сегодня, некому отслеживать. Да и портал куда тише, чем дурацкий велик каждый раз. Мы не шаманы, так что только с помощью колец можем (да и дозволено нам) пользоваться магией. Не знаю точно, как это работает, но знаю, что если подумаю о чём-либо хорошенько и взгляну в этот момент на своё кольцо с каплей ауры в камне — или прикоснусь к камешку, то будто прочитав мои мысли, его аура отправит меня в мгновение ока в любое место в Кабракане. В любое, но за пределами храмов и личных жилищ, разумеется; в те так просто не пробраться. — Могут проверить энергию в твоём амулете и выяснить, куда ты её потратил и телепортировал раньше, если поймают в следующий раз, — отвечает Кофи. — Я устал и вспотел весь, что, поверь, мне совсем не нравится. — И всё же он прав. Лишний раз рисковать глупо. Засовываю руки в карманы, и мы отправляемся вниз по улице, к тому месту, где оставили наши велики. — И спать хочу. — Ну, я б тоже с радостью провёл остаток утра в кровати, потому что завтра у меня свиданка, а значит, вновь никакого сна. Но всё равно не собираюсь испытывать удачу, Еля. — Свиданка? Опять? — глаза невольно закатываются. И как ему не надоедает постоянно по ним таскаться? — Кто на этот раз, Кофи? Парень или девушка? — А что? Хочешь быть третьим? — Фу. Кофи бесстыдно хохочет, и его раззадоренный голос чуть громче, чем надо бы для мошенника, разносится по пустой улице. — Расслабься, она не в твоём вкусе. Да и не собираюсь я делиться с тобой свиданьями, сам их себе ищи! — он на мгновение задумчиво умолкает, огибая стопку смятых рекламных листовок, которые кто-то выкинул на землю прямо в шаге от урны. «Свиньи». — Вообще… я и не знаю, кто в твоём вкусе. Не считая той девчонки со школы, как там её звали? Рори? Рози? Хотя вы расстались через неделю, так что это вообще считается? — Всё, заткнись. По-прежнему посмеиваясь, Кофи останавливается у своего велосипеда, припрятанного в кустах у закрытой пекарни, а я поворачиваю во двор, где притаил свой. Не знаю даже, почему мы оставляем их в разных местах. Потому что целых два велика намекают на ещё больший, чем один, подвох, если ты в городе, где все телепортируют? Странный металлический скрежет раздаётся из-за поворота в тот самый момент, как я делаю шаг за угол. И следом, за этим углом, я вижу пацана — на пару лет младше меня, может, ему шестнадцать? — которого я никогда прежде не видел и который возится вокруг моего велосипеда так деловито, будто тот принадлежит ему. Я в робком недоумении застываю. Однако незнакомец не похож ни на шамана, ни на стражника, так что робость тут же исчезает. А недоумение вот нет. Услышав смех Кофи, незнакомец, очевидно, тоже струхнул, потому что его дрогнувшая рука промахивается, не сумев вскрыть замок на цепочке, приковывающей мой велосипед к дереву. — Эй! Метнув взгляд на мои рассерженно упёртые в бока руки, мелкий пакостник опять вздрагивает, но всё равно не спешит проваливать, лишь быстрее начинает ковырять замок. Злость затмевает недоумение моментально. — Это не твоё! — Не дав мне время подумать, ноги уже мчатся в бой. Но как же иронично? Вор ворует у вора. «Похоже, карма сегодня в настроении». Пока я несусь через двор, моему кармическому вору наконец удаётся отпереть замок. Суматошно перекинув ногу через сиденье, он крутит педали и начинает гнать прямо мне навстречу в надежде, видимо, проскочить мимо. Но от меня так просто никому не отделаться. Вместо того чтобы благоразумно уклониться от столкновения, я прыгаю в сторону, отчего колеса лишь чудом не проходятся мне по ногам, и тут же хватаю пацана за плащ, дёрнув со всей мочи. Потеряв равновесие, гадёныш взвизгивает. Премерзкий металлический скрежет вновь разносится по двору. Мой кармический вор летит на землю, а следом валится и велик, покрывая нас обоих ссадинами и синяками и сбивая с ног. Падая, я ударяюсь грудью о землю, и боль вспыхивает точно треснувшие рёбра, застилая белыми пятнами взор на миг. Над головой слышу ещё один голос, но мне не до него, пока я пытаюсь выбраться из-под удушающей тяжести велика. «Какая ж громоздкая хрень…» Не зря я всегда презирал эту рухлядь. Пацан рядом ругается, помогая оттолкнуть велосипед, а потом отталкивая и меня, чтобы подняться и убежать, пока я не принялся его лупить, однако за мгновение до того, как моя щека успеет впечататься в гравий, я хватаю своего врага за лодыжку. Тот оступается и с новым возгласом падает во второй раз. — Вы, двое! А ну хватит, а то оба дубинкой по голове получите! Уже сцепившись в неуклюжей, озлобленной драке, мы, не сговариваясь, застываем. На этот раз понимаю, что другой голос над головой принадлежит вовсе не Кофи, который должен был уже примчаться мне на помощь. «Уличный патруль». Карма что, надо мной издевается?! Патрульный у меня за спиной, так что могу лишь догадываться, насколько плохи дела, по лицу своего противника, однако когда я поднимаю глаза, осознаю, что пацан таращится вовсе не на патрульного, а на меня. На мою грудь. И в глазах у него блестит ужас. — Какого… И только теперь, застыв неподвижно, я ощущаю, что что-то не так. Что-то капает с моей куртки. Во дворе воцаряется идеальная тишина. Если бы паника не сдавила мне горло, я бы, наверное, сам закричал, потому что, взглянув вниз, осознаю, что пузырёк с аурой выпал из кармана. Разбился. Аура не пропитала куртку насквозь — к счастью? — лишь обрызгала ткань и расплескалась по земле, однако моя правая рука, которой я упираюсь в гравий, оказалась прямо в чернильно-чёрной, мглистой луже. Повезло, что одна перчатка всё ещё на мне. Её кожа уберегла меня от ожога. «Они все видели, что пузырёк был у меня в кармане. Мне конец». Безымянный воришка реагирует первым. Подскочив на ноги, он бросается прочь и исчезает в утреннем сумраке до того, как кто-либо успеет его нагнать. Да и плевать на него, очевидно, теперь патрульному. Ведь преступник здесь я. Сглотнув, я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на солдата и выяснить, выйдет ли у меня последовать примеру и тоже сбежать. Но к ещё большему огорчению, за спиной у меня не один патрульный, а два — мужчина и женщина в серой как графит униформе, которые и выглядят пугающе схоже. «Близнецы?» Оба невысокие и широкоплечие, как борцы, лет двадцати, с рыжими волосами, собранными у каждого в короткий пучок на затылке, и с квадратными, совсем не дружелюбными лицами. Мне не сбежать. Когда я всего лишь меняю позу, чтобы начать подниматься на ноги, оба патрульных тут же тянут руки к оружию на поясах. Если побегу, лишь заработаю больше синяков, а если попытаюсь телепортировать, то они выследят меня и того быстрее. Пока я медленно, без резких движений встаю, замечаю наконец Кофи, наблюдающего за происходящим из-за угла. Выражение лица у него одновременно разгневанное и всполошённое, он явно пытается придумать, как мне помочь, но — придумать не может. Патрульные, однако, не спешат заковать меня в наручники. «Странно». Обычно они с упоением хватают всех нарушителей спокойствия, а я к тому же ещё и спёр ауру у шаманов — у потомков богов, это наихудшее из преступлений. Да и лица у них тоже какие-то непонятные, растерянные, будто они… — Это что такое? — спрашивает женщина, не сводя своих изумлённых глаз с чёрной лужи у моих ног. Я инстинктивно прячу за спину руку в перчатке, хотя это и бесполезно, ведь они всё уже видели. «…Будто они трусят, — вдруг осеняет меня. — Но почему?» Снова кошусь на чёрную лужу. Согласен, выглядит жутко. Точно выжженное пятно на картине, ничего кроме мрака. «Мрак…» И до меня, наконец, доходит. Солнце ведь ещё не взошло как следует над горизонтом, вокруг полумрак, а перчатки у меня из светлой кожи, которая по оттенку очень близка к моей собственной. Патрульные видели, что мои пальцы прикоснулись к ауре, однако не заметили, что на мне перчатка. «Думают, я шаман». Только вот они не уверены, ибо шаманы не дерутся за сломанные велики, перемазавшись в грязи. — У меня способности, — выпаливаю я, пока мимолётный порыв решимости не иссяк. Близнецы, всё тянущиеся к своим пистолетам, замирают. Такое бывает редко, крайне и крайне редко, но порой у человека, чьи родители не шаманы, проявляются способности — ментальная связь с аурой, однако даже в таком случае где-то в семейном древе должны быть шаманы. У меня их нет. Но патрульным это неведомо. Кофи округляет на меня глаза из своего укрытия и собирается уже выйти, но я качаю головой. Мы оба знаем, что если он начнёт играть в смельчака и его тоже схватят, некому будет бежать домой и просить о помощи. Нет, Кофи должен пойти домой, должен найти Кайла — он самый старший брат, самый умный, он всегда составляет изощрённые планы и выручает нас из всех передряг. Всё держа руки за спиной, я стягиваю перчатку и тайком роняю в засохший куст, тычущий ветками мне в ногу. — У меня способности, — повторяю я, на этот раз увереннее, так как мой обман, похоже, работает. Вскинув голые теперь руки, демонстрирую их патрульным: — Видите? Никаких ожогов. Могу прикасаться к ауре, я шаман. — И всё же чувствую крошечный кусочек ошпаренной кожи между пальцами на правой руке, где аура просочилась через шов перчатки. Жжёт так, словно горячим утюгом ткнули. Приходится прикусить язык и проглотить боль. Близнец в патрульной форме, кажется, и впрямь впечатлён моим представлением, а вот сестра его лишь подозрительно прищуривается. — Врёшь, — говорит она. — Нет, я… — Да, врёшь. Не знаю, что это за фокус, но скорее всего фокус. «Скорее всего?» — это лучше, чем я рассчитывал. — Но если я говорю правду, а вы кинете меня за решётку вместо того, чтобы отвести к шаманам, то сами окажетесь вскоре в соседней камере, не так ли? — говорю я, всё держа руки поднятыми. С каждым годом шаманов всё меньше, ведь тех, кто живёт слишком долго по меркам нормальных людей и не торопится умирать, не особо-то соблазняет идея заводить детей и делиться с ними властью. С другой стороны, юные, неопытные шаманы, чудом унаследовавшие способности от далёких предков, не станут привередничать, если им выпадет возможность стать сливками общества; ради шанса жить в роскошных хоромах и быть почитаемы как полубоги, они согласятся на любую грязную работу. «А работы там предостаточно». Вижу, что Кофи немного расслабляется, понимая теперь, чего я пытаюсь добиться. Вдали от источника магии и без запечатанного контейнера, аура не особо инертна. Пока мы разговаривали, чёрная субстанция впиталась в почву, вернувшись в свой подземный мир или куда бы там ни было, не оставив после себя ни следа помимо осколков пузырька. Не к чему мне теперь прикасаться, чтобы доказать, что я говорю правду. У патрульных теперь нет иного выбора, кроме как вести меня обратно в Тик’аль. «И надеюсь, за это время Кофи успеет привести Кайла». Обменявшись со своим близнецом взглядом, патрульная в конце концов кивает. — Ну что ж, — протягивает она с внезапно зубастой улыбкой. Прежде чем я успею спросить, что она имеет в виду, её брат делает шаг вперёд, сдёргивает наручники, болтающиеся у него на поясе, и бесцеремонно защёлкивает на моих запястьях. — Сам предложил, — говорит он, когда я вздрагиваю. — Ты знаешь, где живут шаманы. Веди. Последнее, что я вижу: Кофи, улизнувшего прочь, в сторону дома. Затем патрульные толкают меня в спину в противоположном направлении улицы, и мне остаётся лишь волочить ноги туда, откуда я сбежал меньше часа назад. Отличие теперь только в том, что на этот раз я войду через главные ворота, где каждый может увидеть моё лицо, я в наручниках и в сопровождении солдат, словно преступник, каким тайно и являюсь.༄༄༄