༄༄༄
За следующие несколько дней, как одержимый, я перечитываю семьсот страниц трижды. Снова заглядываю в библиотеку, изучаю раздел по истории, но удручаюсь только сильнее. Да, все книги сходятся в очевидных фактах — датах, именах, местах, — но в выводах? Все труды, написанные людьми, изображают шаманов вероломными чернокнижниками, повинными в каждой беде на свете, а труды, созданные шаманами, винят во всех невзгодах простокровок — кровожадных дикарей. И кто тогда прав? «Мои предки не могли быть убийцами. Я же не убийца». Но как мне это доказать? Если б я только мог поговорить с кем-то, кто живёт достаточно долго, кто всё видел своими глазами, а не просто записал на бумаге словами, повторёнными за кем-то другим… Однако только шаманы способны жить веками. И старейшим из всех известных мне шаманов является наша императрица. «А словам, сорвавшимся с губ отравительницы королей я верить не стану». Лоретто не входит в число любимчиков главного советника Её Величества, так что может, и знает кого-то ещё, кто не разделяет императорских взглядов, а значит, способен поведать мне отличную версию. Только вот я слишком плохо знаю Лоретто, чтобы понимать, безопасно ли просить своего куратора о подобном одолжении. Плетясь из кафетерия после завтрака на следующий день и снова угрюмо размышляя обо всём этом, я вдруг осознаю, что у меня вообще-то есть один друг в шаманском городе. Ну… не совсем друг. Но моя сестра Арьана вместе со своим парнем, Фарисом, изучает алхимическую биологию, — это единственный законный способ для нас, не-шаманов, учить магию хотя бы в теории, в дистанте по книжкам, доступ к которым для простых людей ограничен. А Фарис ещё и выбил себе подработку в местных лабораториях пару раз в неделю. Не так много простокровных интересуется алхимией, ведь разрешение на учёбу получить почти нереально, так что найти тут Фариса не должно составить труда. Ему я, может, тоже всецело не доверяю, ведь видел его лишь у нас в гостях пару раз, но по крайней мере он не шаман. И врать не умеет, учитывая, что он либо бегает хвостиком за моей сестрой всюду и со всеми упрямо спорит, либо — когда не знает, как выиграть спор, — смотрит на всех испуганными и круглыми, как у филина, глазами. Воодушевившись возможностью сдвинуть дела с мёртвой точки, я сворачиваю в сторону лабораторий на другом конце Тик’аля. Спешу по аллеям и знойным улочкам, миную благоухающие оранжереи и вычурные храмы, и многоуровневые белокаменные лесенки между ними. Сложно не потеряться, даже когда уже знаешь что где, потому что все повороты тут выглядят одинаково, и когда я заворачиваю за очередной угол, то внезапно оказываюсь перед… фонтаном? По крайней мере, я называю их фонтанами. Хотя воды в них и нет. Насколько мне известно, в Тик’але есть три аурных фонтана, один из которых я неудачно обокрал, оказавшись арестован Гвен с Йеном, и до сих пор я пытался их избегать, но очевидно, и тут облажался. Штуковина выглядит прекрасно и ужасно одновременно: непостижимая субстанция, слишком лёгкая для жидкости, слишком тяжёлая для дыма, чернильно-чёрная будто лишённая звёзд ночь, течёт и клубится вдоль нескольких каменных арок и мостиков посреди небольшой площади. Может, как тягучая туча? «Или осязаемая смерть». Сегодня солнечно, жарко, но у аурного фонтана соблазнительно свежо и прохладно. И в тени этой аурной прохлады, у одной из арок, кто-то сидит. «Ялинг», — узнаю её я, вглядываясь с лестницы, на которой замер. Она задумчиво прикусывает губу, читая книгу, которую держит в одной руке, пока вторая пальцами перебирает чернильные клубы магии. Её кожа касается тьмы, однако Ялинг даже не придаёт этому значения. Та ей не причиняет никакой боли, а может, даже наоборот, ласкает кожу как шёлковый пар. А вот мне при виде этого хочется заскулить от одной лишь мысли об ожоге у меня между пальцами, едва начавшем заживать после того, как ворованный пузырёк с аурой разбился, от одной мысли том, что случилось бы со мной, будь я на месте Ялинг. «Вспыхнул бы как спичка», — трусливый озноб бежит по телу. Даже если бы я хотел стать своим среди шаманов, даже если бы жаждал понять их… никогда не смогу. А они никогда не поймут, каково это — быть уязвимым. «Мы так схожи внешне, но какие же на деле разные». Что за злая шутка, этот мир, сделавших нас такими? Опять помрачнев и потеряв весь свой недавний энтузиазм, не оборачиваясь, ухожу от фонтана прочь.༄༄༄
Лаборатории, как и всё остальное, расположены в старом каменном здании с колоннами и высокими потолками, которое некогда было настоящим храмом, выстроенным в честь Кичи — шаманского бога смерти и перерождения. Видимо, эдакая метафора: как Кичи переправлял души верующих в него на изнанку мира, так и магия нынче позволяет трансформировать одни стихии в другие. «Надеюсь, здесь меня не придушат, трансформировав в труп». По другой известной мне версии, правда, никого Кичи не перерождал, а просто сжигал тех, кто ему попадался, коллекционируя прах. Наверное, именно поэтому многие боги нынче забылись, а легенды о них зачерствели — поди разбери, на какого идола молиться, а от какого уносить ноги прочь? Да и нашей императрице же определённо куда проще запудрить мозги народу, когда он самозабвенно поклоняется ей одной, а не думает сам. Я не знаю, где в лабораториях искать Фариса, — он вообще здесь сегодня? — так что отправляюсь вдоль перестроенных под кабинеты залов, глядя по сторонам. К счастью, меня никто не останавливает. Повсюду шаманы-учёные проводят эксперименты, меняют свойства природных элементов. Всё сверкает и искрится, как новогодний фейерверк, пока они превращают воду в лёд силой взгляда, запирают огонь и лёд в одном сосуде, записывают что-то в своих левитирующих тетрадках… ничего необычного. В конце концов, я таки замечаю знакомое лицо — однако не Фариса, а Арьану сначала. «Не думал, что найду её здесь между сессиями». Удивившись, захожу в небольшую комнатку, где за стеклянным столиком в окружении пробирок и книг лишь они вдвоём. Арьана сидит спиной ко мне и хихикает над чем-то, что сказал Фарис, на ней пёстрое платье, а её длинные волосы, заплетённые в мелкие косички, собраны в одну большую косу. Выглядит она, как минимум, запоминающейся, а вот Фарис рядом с ней весь какой-то нескладный, долговязый, в неприметном сером халате, с коротко стриженными чёрными волосами и в очках, в которых похож на заучку — другого слова не подобрать. Никогда эти двое не походили на пару. Однако выглядят они так славно и беззаботно вместе, точно дополняя друг друга, всегда меня поражали. И высокий ворот платья Арьаны расстёгнут, что для неё нетипично, потому что на её тёмной коже на шее есть светлое пятно, которое она обычно скрывает везде кроме дома, иначе люди таращатся. Но перед Фарисом сейчас она явно совсем не стесняется. Держит себя естественно, как лучшая версия себя. «Не уверен, что сам я знаю, какая моя версия лучшая». Никогда не чувствовал себя так легко, даже будучи один и без чужих взглядов. Обидно. — Елисей? — Фарис замечает меня первым, и удивление на его лице отражает моё. — Ты что тут делаешь? Как ты… кто тебя пустил? — И тебе привет, — входя, лишь пожимаю плечами. — Никто меня просто не остановил. Реакция Арьаны, тем не менее, оказывается непредсказуемой. Услышав мой голос, она оборачивается и смотрит на меня долгий миг, раскрыв рот, словно увидела привидение, а затем с внезапной улыбкой соскакивает со стула и пылко зажимает в объятиях. Как бы я ни был рад её видеть, на долю секунды обо всём забываю, потому что не могу даже вдохнуть. — Я думала ты из Кабракана сбежал, — шепчет она, наконец меня отпуская. И больно шлёпая меня по плечу следом. — Придурок! Знала б, сама тебя тут нашла! Что вы с Кофи и Кайлом опять учудили? Мамы дома с ума сходят. В ответ я лишь поднимаю руку, демонстрируя ей свой студенческий браслет. С тех пор, как отец Арьаны умер и она почти месяц сутками ходила с распухшими от слез глазами после этого, она всегда улыбается. Будто она просто запретила себе горевать. Или, может, пережив горе, стала сильнее? И теперь её ничем не сломить? Как бы то ни было, лишить Арьану улыбки отныне невозможно. Сквозь страх и печаль, и сомнения, она как лучик солнца в пасмурный день, везде найдёт лазейку тебя подбодрить. Однако сейчас, при виде моего браслета, моя названная сестрёнка лишь в недоумении сдвигает брови, не ободряет, и с ноткой испуга в голосе говорит: — А? Кофи сказал, тебя арестовали за драку на улице и отправили в Тик’аль на исправительные работы на месяц, не на… Ты же не шаман, Еля! — Поди всем расскажи! — цыкнув, встревоженно оборачиваюсь на коридор, но благо, там никого, кто мог бы подслушать. — Давай сделаем вид, что шаман. Может, у меня скрытый талант, а? — Погоди. Ты…? — она умолкает. «Ты воровал ауру ради вашего безумного плана по созданию оружия против шаманов в надежде устроить восстание и свергнуть монарха? — киваю, будучи неуверенным, можно ли говорить в присутствии Фариса об этом настолько прямолинейно. — Ты попался, был арестован и притворился студентом, чтобы избежать наказания?» — киваю. Вслух только спрашиваю: — Я понимаю, почему Кофи с Кайлом наврали мамам, но тебе почему не рассказали? Скрестив на груди руки, Арьана плюхается обратно на свой стул: — Наши братья ни хрена мне не рассказывают в последнее время. С тех пор как я начала изучать алхимию, они думают, я симпатизирую шаманам. — А на самом деле? Не симпатизируешь? Арьана с Фарисом переглядываются и… усмехаются. Не понимаю только, означает ли их смех что-то вроде «Ну, разумеется» или «Ну, ещё чего». Должно быть, это какая-то их личная шутка, на которую я невольно наткнулся. Но шутка их ничем мне не помогает, потому что сам я уже не знаю, кому симпатизировать после стопки книг, утверждающих, что мои предки были завоевателями, а не миротворцами. — Вообще-то, мне нужен совет, — начинаю я, подтащив свободную табуретку и усаживаясь за стол между Арьаной и Фарисом. Ещё одна причина, по которой я не смогу теперь даже насладиться обществом сестры и ощутить что-то помимо всепоглощающей озабоченности, заключается в том, что беспокойные мысли последних дней о тайнах распрей между шаманами и моими давно сгинувшими праотцами меня не покидают. И на помощь от братьев, очевидно, в ближайшее время рассчитывать не придётся. — Знаете что-нибудь о жизни Лоретто Тэйен? Друзья, родственники? Хобби? Любовники или любовницы? Что-нибудь, что может рассказать, что Лоретто за личность? Таким доверять можно? Крючковатый нос Фариса морщится в замешательстве. — Хочешь сказать, что твой куратор Лоретто Тэйен? — уточняет он, косясь на мой браслет. Насторожившись, я снова киваю. Голос у Фариса становится таким же скисшим, как у Валто с Джаей, когда я сказал им это. — То есть студент у Тэйен, о котором все говорят, ты? — Не то чтобы я об этом просил, Фарис. Только не понимаю, что не так. Что такого особенного в Лоретто, что заставляет всех мне кости перемывать? Цокнув языком, Арьана откладывает свою записную книжку. — Ещё бы тебе не перемывали кости, Еля, — говорит она, вновь чуть успокаивая меня своей привычной полуулыбкой. — Для местных шаманов ты никто, аурокровка по случайному стечению обстоятельств, без каких бы там ни было достижений, которая внезапно получает одного из самых способных магов в наставники. Все учителя здесь сварливы и требовательны, а твой — ясно же — не заставляет тебя трудиться от слова совсем, раз ты по-прежнему такой румяный и энергичный. — Помедлив, она вдруг улыбается шире. — А в качестве бонуса у Лоретто не внешность, а загляденье. — На слове «внешность», однако, то, что она изображает руками, похоже не на что иное, как задницу. — Эй! — втянув щёки, Фарис многозначительно смотрит на неё. — Ты ж по-прежнему встречаешься только со мной, так? — Да просто наблюдение. Фарис мотает головой: — Да ладно вам. Не такой уж Тэйен и идеал. Вы замечали, что брови у Лоретто не симметричные? Одна чуть острее другой, и Лоретто вечно выгибает её, когда находит что-то не по вкусу. А один из зубов, третий справа, слегка выпирает, прям как клык у вампира? И этот шаман вечно одержимо таскает что-то в руках, чаще всего книги. Будто верит, что они могут от чего-то защитить. — Ты и сам, смотрю, наблюдал немало, — говорю я. Но сказать честно, ничего из этого я не замечал. Ни клык, ни задницу, разве что несносный характер. — А что насчёт семьи и хобби? — Нет у твоего куратора никого. И никаких хобби кроме таскания книжек из библиотеки в свои апартаменты и обратно. — Совсем никого? Подозрительно как-то, не думаешь? — Может быть. Но многие дети осиротели во время гражданской войны, Елисей. Полагаю, я б тоже не хотел заводить друзей и любовников, которые в теории способны разбить мне сердце, умерев, если б знал, каково это. Если б чувствовал себя так, словно весь мир меня бросил и предал, отняв всех, кого я однажды любил, разом. — Погоди. — Внезапно почувствовав себя неуютно, я начинаю ёрзать на табуретке. «Погоди». Угнетающая идея зарождается где-то на задворках сознания, но я пока не могу как следует её уловить. — Во время гражданской войны? Имеешь в виду переворот нашей императрицы, Фарис? Но это ж было больше двухсот лет назад, а Лоретто… — Выглядит на наш возраст? — Фарис хмыкает. — Некоторые шаманы живут дольше, забыл? Не забыл. Когда шаман становится достаточно силён, аура в его жилах замедляет старение, и некоторые, говорят, перестают стареть вообще, но… Магия — искусство сложное. Невозможно же стать настолько могущественным, чтобы перестать стареть в восемнадцать лет, на которые выглядит Лоретто, так? «Разве что только если у тебя самого был могущественный учитель, рано научивший тебя всему». — Хочешь сказать, что из моего куратора давно песок должен сыпаться? — «Даже больше песка, чем сыпалось бы сейчас из моего давным-давно почившего прадедушки, часы которого я с собой таскаю?!» Продолжая непринуждённо крутить в руках ручку, Фарис протягивает: — Не-ет, я бы не стал сравнивать Лоретто со стариками. Тэйен на самом деле очень современно смотрит на мир, как и мы. Хотя я, конечно, всё равно не советую тебе доверять кому-то, кто сам не доверяет никому. А что до возраста… Полагаю, когда выглядишь молодо, то и чувствуешь себя молодо, и неважно, какая там цифра на самом деле, да? Ворчливая старая карга — последнее, что приходит на ум при мысли о… — он перестаёт вертеть ручку и многозначительно глядит на Арьану. — О внешности. Арьана корчит гримасу, шутливо высовывая язык в ответ. — А я ещё слышала, что до прибытия год назад в Кабракан, Лоретто приходилось жить Сент-Дактальон, — добавляет она, — и обучаться у шаманской богини, которая тоже ныне там обитает. — Богини? — Слухи о забытых шаманских богах, которые якобы вновь пробудились и вот-вот вернутся, частенько появляются в Кабракане, однако ни к чему они никогда не приводят. Аурокровные используют слухи, чтобы сделать вид, что боги придут благословить императрицу, тем самым запугивая тех, кто подвергает сомнениям законность её правления, а простокровные распускают те же слухи в надежде, что, наоборот, боги пресекут власть этой тиранки и даруют всем равноправие и свободу. В любом случае, это лишь оправдание возможности обвинять друг друга и ничего по факту не делать. Потому что где тогда были эти боги во время гражданской войны, верно? Если они когда-то и существовали, то давно уже перевелись. А мой куратор теперь… вдруг оказывается подмастерьем богини? Даже для моих впечатлительных ушей подобное звучит сомнительно. — Ты не можешь и впрямь в это верить, сестрёнка. — Просто рассказываю, что слышала, Еля. Но с другой стороны, как ещё объяснить выдающиеся навыки твоего куратора? Тэйен, согласно шаманскому рейтингу, входит в тройку самых сильных магов Кабракана. Сильнее Лоретто лишь императрица и её главный советник Тихон. — Арьана вздыхает, добавляя: — Честно, я бы день жизни своей продала, если б он мог купить мне возможность пообщаться со столь опытной душой, как Лоретто Тэйен. Может, ты мог бы нас познакомить? Твой куратор вечно в стороне от шумных компаний. Подловить для беседы невозможно, а жаль. «Входит в тройку самых сильных магов?» — перестаю ёрзать, в горле пересыхает. Говорят, императрица во время войны могла противостоять дюжине противников одновременно, вскипятив кровь в их жилах и сварив заживо за секунды одним щелчком пальцев. Что тогда может Лоретто? Моему куратору вообще нужен нож, чтобы мне глотку вскрыть? «Но даже не это самое худшее». Императорский Совет, должно быть, тоже видит в Лореттовой силе угрозу, иначе почему главный советник пытался унизить куратора в моём присутствии, попросив помочь мне мыть полы в мастерской? Шаманам полагается обожать подмастерья своей богини, однако всё, что скажет Тэйен, может быть интерпретировано как божественная воля, и если эта воля пожелает, скажем, отдать трон Лоретто… «Бум». Сглатываю, но мой оторопелый язык всё равно липнет к сухому нёбу. Глупые слухи вдруг принимают куда больше значения, опасного значения. Можно не верить в невидимых, гипотетических богов, которых никогда не видел, но Лоретто — фигура реальная, как солнце на небе. Может, я мог бы как-то воспользоваться подобной информацией ради собственной выгоды, ведь этого-то мои люди и хотят — свергнуть Иш-Чель. Однако менять одного шаманского правителя на другого — на стажёра богини? — так себе альтернатива. И если корона окажется у Лоретто, что мешает моему наставнику закончить то, что начала императрица вместо того, чтобы обратить вспять? Что мешает Лоретто убить всех до последнего простокровных в Кабракане?
༄༄༄
С тяжёлым сердцем я волоку ноги обратно в студенческий дом. Возможно, рядом с Лоретто я в куда большей опасности, чем думалось, но до сих пор понятия не имею, чего ожидать от того, у кого ни друзей, ни родственников, ни уязвимостей. Потому что богиня в роли покровительницы точно за уязвимость не сойдёт! Поворачивая ручку двери, вдруг понимаю, что моя комната не заперта, хотя прекрасно помню, что воспользовался ключом при выходе. И, прислушавшись, понимаю, что какие-то диковинные звуки доносятся с другой стороны, будто бы игральные кости кидают снова и снова. Внутри кто-то есть. «У Лоретто на столе были гадальные руны», — вспоминаю, замерев. Кости, руны… звук был бы схожий. Неужели мой куратор наконец явился меня обучать? Или там советник, который пришёл объявить мне моё настоящее наказание за устроенную с Валто драку? Оба варианта плохи. Тревога разрастается в груди терновым кустом, но я всё же медленно толкаю дверь. Не Лоретто. Не советник. — Какого… — слов подобрать не могу. Развалившись на кровати, закинув на одеяло грязные ботинки, Валто подпёр свою спину моей подушкой и развлекает себя какой-то игрой на смартфоне. «Где он вообще телефон взял?» Никто ими в Кабракане не пользуется, куда удобнее общаться с помощью магии и аурных колец, да и играть на маленьком экране скучно. У нас есть алмазные очки для подобного: надел их и будто наблюдаешь сон наяву, где можешь контролировать сюжет, чувствовать запахи и так далее. «Однако аурные кольца и алмазные очки на время обучения забирают». А вот смартфон, видимо, не додумались у него поискать. — Кто тебя впустил? Проваливай, Валто! Валто не торопится подниматься на ноги. Он только зыркает на меня исподлобья и опять переводит глаза на игру. — Если хотел, чтоб комната была только твоя, надо было дверь заколдовать. Замки от шаманов не помогают. — Чертыхнувшись, добавляет: — Я всегда играл в этой комнате до того, как ты объявился. Иначе не могу не слушать, когда к Джае девушка в гости наведывается. Её комната рядом с моей, и я слышу буквально каждый их вздох. В такие моменты начинаю думать, что Ялинг просто счастливица, раз не слышит всю хероту окружающего мира, знаешь? — А я какое отношение имею к девушке Джаи, м? Или ты припёрся, чтоб пригласить меня в качестве партнёра в соревнованиях по громкости? После недовольной паузы, Валто наконец откладывает телефон и поворачивается, чтобы сесть вертикально. — В чём твоя проблема, дворняжка? — чёлка у него засаленная, как и прежде, и он продолжает её поправлять снова и снова, выводя меня из себя — как и прежде. — Ты где-то шлялся весь день, так иди и потеряйся ещё на часок. — Это моя комната! Валто не отвечает, лишь смотрит в упор. Поначалу мне хочется сострить на тему того, что он исчерпал на меня весь свой словарный запас, но потом я ощущаю странное прикосновение горячего воздуха к шее. В углу комнаты на стене висит зеркало, и скосив глаза на своё отражение, я замечаю искру на вороте рубахи. Валто всё продолжает пялиться, не моргая, и искра тлеет ярче, образуя язычок пламени. Угрожая меня поджечь. Вскрикнув, я в панике сдёргиваю рубаху. Оставшись в одной футболке, швыряю рубаху на кровать — на Валто, и потеряв концентрацию, тот моргает, отчего огонь затухает. До того как он успеет начать всё сначала, однако, я хватаю со стола лампу. Злость разгорается во мне как тот огонёк. — Я сказал съёбывай! — Хорош! — Валто подскакивает, когда я, психанув, вскидываю увесистую лампу над головой, обещая воспользоваться ею, если понадобится. — Ухожу я, ухожу. — Шоркая ногами, он направляется к двери и, разумеется, не упускает шанса отпихнуть меня, проходя мимо. — Псих. — Ты! — я захлопываю за ним дверь. Лоретто считает, что нет лучшей тактики, чем равнодушие, но как я могу оставаться равнодушным, когда Валто только что пытался меня поджарить?! Вот они, истинные шаманы: гнусные, надменные, опьянённые силой. Если в их глазах я дикарь и псих, так тому и быть. «Значит, я точная противоположность им; значит, у меня есть душа, которую им не разглядеть». Не могли мои предки быть завоевателями; это ещё одна ложь, созданная контролировать наши мысли. Поставив лампу обратно на стол, я падаю на кровать и открываю одну из книг, взятых в библиотеке — просто чтобы забыть о злости, всё рокочущей в мышцах. Однако не могу теперь сконцентрироваться. Грязь, что оставили ботинки Валто на одеяле, сердит; мысль, что любой шаман может попасть в мою комнату, когда заблагорассудится, даже если запру дверь, пугает; а когда глаза опускаются на чёрную ленточку, которую Лоретто вздумалось прислать мне вместо конфискованных пряников, в голове опять всё начинает вертеться. «Подмастерье богини, правда, что ли? Сирота из-за войны?» Теперь шутка о том, что мои пряники — единственная еда, приготовленная с домашней любовью, какую Лоретто увидит, приобретает жестокий смысл. Но извиняться я не пойду, нет. Да и с чего бы? Лоретто тоже шаман, как и Валто. «И тоже считает меня недостойным». Но всё же… если я хочу извиниться, как просят прощения у создания возрастом в двести лет? Не могу даже представить, что происходит в голове у такого. Я всегда общался с Лоретто как равный — человек с шаманом, да, но — равный. Думал, Тэйен видит во мне соперника… ха! «Я, должно быть, похож детсадовца в Лореттовых глазах». Расстроившись, отталкиваю книгу. Мне следовало догадаться, что я не ровня Лоретто, раньше: проницательный тон, уверенность в каждом движении, и ничего кроме филигранного сарказма в ответ на все мои попытки задеть за живое… Ни один восемнадцатилетний не может быть столь непоколебимым. Ну, я по крайней мере не могу. «И поэтому-то Лоретто и носит мантию полностью зашнурованной, — понимаю теперь, — с теми до абсурда старомодными штанами». Традиционно так шаманы и одевались много лет назад, так что для Лоретто, наверное, это привычно. Тогда и не абсурдно вовсе. А если мой куратор и впрямь почти что так же опытен, как императрица — как колдунья, которую я страшился встретить лицом к лицу всю свою жизнь… повидавшая не меньше, чем леса за Тик’алем, с разумом острым как лезвие бритвы. Можно ли вообразить более опасного врага? Нет, не могу я себе позволить стать врагом для Лоретто, в этой битве я проиграю. Бросив попытки читать, натягиваю рубаху обратно. Смахиваю с воротника пепел и вновь выхожу из безымянного студенческого домика, на узкую тропинку, подсвеченную оранжевым заревом заходящего солнца. Не знаю, что буду делать. Найду Лоретто, чтобы поговорить? Сбегу? Но всё лучше, чем думать.༄༄༄