༄༄༄
Двое до жути перекаченных стражников, больно вцепившись мне в плечи своими грубыми, как камень, ручищами, волокут меня по коридору Великого храма. В сторону, догадываюсь, тронного зала, где мне предстоит услышать свой приговор. Сердце стучит, стучит, стучит в груди, захлёстывая нарастающей с каждым шагом паникой. Почти два часа я пытался объяснить, что видел — мёртвое тело, ничего больше, — этим самым стражникам, прибежавшим в студенческий дом на вопли Джаи и Ялинг, слившиеся с моими собственными, однако стражникам, очевидно, на мои доводы плевать. Никто ничего не видел и не слышал, никто не смог подтвердить мои слова, так что все просто сделали вывод по крови, которую я по дурости размазал по своей рубашке прежде, чем понял, что это кровь. «Поможет ли моё вранье выкрутиться на этот раз?» Но какое враньё? Я не убивал Валто, на этот раз не вру. Меня не за что наказывать! Конечно, я ненавидел его за все пакости, что он мне наговорил, и отчасти даже хотел, чтобы он исчез из моей жизни, но… убивать? «Да никогда». И всё же, кто-то это сделал. Когда стражники дёргают меня вверх по лестнице, бесцеремонно выворачивая руки так, что чувствую каждую свою косточку, другая жуткая мысль заползает мне в голову: а что, если убийца искал не Валто, а меня? Валто, наверное, вернулся и храпел в моей кровати, когда я опять ушёл, так что его могли перепутать во тьме. «Но я же никому дорогу не переходил, за что желать мне смерти?» Наконец, мы подходим к огромным дверям с витиеватым орнаментом. Стражник слева от меня кивает своей коллеге. Та стучит в дверь, заходит, чтобы доложить что-то, а затем быстро возвращается и, не говоря ни слова, впихивает меня в тронный зал…༄༄༄
Неуклюже перевалившись через порог, пытаюсь поймать равновесие, но когда глаза невольно устремляются вперёд, изучая новое окружение, застываю. Как оглушённый. Зал освещён многочисленными аурными фонариками, так что светло тут как днём, и в белых мантиях за большим круглым столом сидит не меньше десятка шаманов, которые в унисон поворачивают на вошедшего меня головы. «Императорский Совет, в полном составе». Мои дела настолько плохи? Невольно прикусываю изнутри щёку, позабыв обо всём остальном под тяжестью их взглядов. Дверь за спиной захлопывается, резонируя эхом в стенах, в резко стихших беседах. После охватившего меня в первый миг шока замечаю, что Лоретто тоже здесь, однако выражение лица у моего куратора холодное и отстранённое, и он единственный, кто на меня не смотрит. Хорошая новость, думаю, в том, что это не тронный зал, а лишь какой-то кабинет для совещаний. Однако трон тут имеется. Компактное, но богато украшенное резьбой кресло, всё же большего размера, чем все остальные, намекающее на статус сидящего в нём, стоит во главе стола, точно против двери, у которой я замер. Точно в тот момент, когда я вошёл, императрица вышла из-за другого примыкающего к этому кабинета и теперь на моих глазах подходит к своему трону, чтобы сесть. Садится неформально, расслабленно уперев спину в один подлокотник, а на другой закинув ноги. «И она здесь». Не знаю, дозволено ли мне смотреть, но глаза скользят к лицу Иш-Чель и встречают её взгляд до того, как успеваю себя остановить. Требуется длинная секунда, чтобы сообразить, что я вообще вижу, и невероятное усилие воли, чтобы не вытаращиться, раскрыв рот, когда новая волна колючего шока накрывает, как шторм. Передо мной Марисела. Племянница главного советника… «…и есть императрица Иш-Чель?» Какого… «Твою мать». Колени подкашиваются, будто от пинка в спину, и на долю секунды чудится, ноги подведут, и я полечу на пол, как жалкий трус. Каким-то чудом удаётся устоять. «Но как так?» Раньше я видел императрицу лишь издали, на главной площади по праздникам во время её официальных выступлений. На той площади и в каждом снимке с ней, что существует, она всегда в тщательно скрывающих всё тело мантиях, расшитых вышивкой и бисером, от которых в глазах рябит, с волосами, собранными в сложные причёски, и с тяжёлым слоем косметики. Выглядит она всегда лет на тридцать, солидная и разодетая так, будто скрывает первые морщинки. Сегодня же на ней её простенькая, повседневная красная мантия, накинутая поверх всё тех же шортов и кофты, в которых я её видел во фруктовом саду, никакой косметики, волосы свободно ниспадают по плечам. Выглядит она — юной. Сейчас, здесь, передо мной, она… просто девчонка. Марисела, не императрица Иш-Чель. «Получается, никакого мира аурных духов, где она якобы живёт, и нет? Она всегда среди нас?» Может, в этом-то и заключается смысл — нарядиться, будто скрываешь морщины, чтобы выглядеть старше, мудрее, доверительнее. Потому что могучий ты шаман или нет, кто станет слушаться незрелую, неопытную, хрупкую на вид девушку? Кто поверит, что эта девушка некогда провернула восстание, отравила моего предка и завладела короной? Что она способна противостоять сотням, если не тысячам, вооружённых солдат, щелчком пальцев обращая кровь дюжин людей разом в прожигающий до костей изнури кипяток? «Марисела Иш-Чель». Чувствую теперь себя дураком. И к чему тогда был наш разговор в саду? Проверка? И раз я ей отказал… я эту проверку прошёл? Или провалил? Холодок предательской змейкой бежит по хребту, когда за её троном, в тени, замечаю сложивших головы на лапы и дремлющих, точно ленивые кошки, двух чёрных ягуаров. «А я думал, их не выпускают без ошейников из клеток». Меня ведь не скормят им?.. Сколько бы я ни питал ненависти к императрице, однако, не могу не согласиться, что её хитрость гениальна. Если никто тебя не узнаёт без царственной маскировки, можешь разгуливать где пожелаешь, слушать сплетни, распускать новые, оставаясь инкогнито и в то же время создавая иллюзию, что императрица — загадка, которая, словно всемогущая богиня-небожительница, появляется лишь по праздникам. «И невероятным образом знает всё и обо всех». Но почему она раскрыла свой секрет мне? Сердце стучит всё тревожнее, и кажется, в этой тишине его должны слышать уже все. «Не позволят же мне жить долго и счастливо, храня такую важную тайну об истинной личности Иш-Чель». Успокаивает лишь то, что Марисела, очевидно, не умеет читать чужие мысли, как утверждают слухи, иначе бы прочла мои уже давно. «А мне есть что скрывать и без убийства Валто». — И снова здравствуй, — начинает она всё тем же обманчиво сахарным, как в саду, тоном. Точно потешаясь. Или желая сбить с толку. — Боюсь, мы столкнулись с весьма неприятной ситуацией, Елисей, и наша нынешняя беседа не будет столь же беззаботной, как предыдущая. Переступаю с ноги на ногу, опять кусаю изнутри щёку. Хочется сказать что-нибудь в своё оправдание, но собственный язык не слушается, пока я всё пытаюсь собрать разбежавшиеся мысли воедино. — Видишь ли, мы прикладываем немало усилий, чтобы сделать Тик’аль местом, где каждый шаман может чувствовать себя в безопасности, где всем рады, — продолжает императрица, её пристальный взгляд замирает на мне не мигая. — Поэтому сложившаяся ситуация чрезвычайно меня огорчает. Мои коллеги, разумеется, поговорят и с другими студентами, однако сначала мне бы хотелось лично услышать твою версию истории. Оглядев советников, рассевшихся за столом и вперивших в меня свои надменные взоры, делаю медленный вдох через нос. Нервы немного успокаивает. Совсем немного. — Нет никакой истории, — говорю, но голос выходит блёклым, неубедительным. — Я уже всё рассказал страже. Я пришёл, а там… Валто. Мёртвый. — «Я ж с тобой был, Марисела. Не мог я его убить», — хочется добавить, но как это прозвучит? Да и мы с ней разговаривали не больше получаса, а чтобы воткнуть кому-то в горло нож, видимо, тоже много времени не надо. Так что теоретически я мог успеть и то и другое. Убогое оправдание. — Тут разговоры о вашей с Валто ссоре ходили, — начинает скрипучим голосом старик, сидящий на пару кресел слева от императрицы. Узнаю его: костлявого, седого шамана, который таскал живую курицу по кафетерию. И всё та же курица сейчас у него на коленях, крутит головой из стороны в сторону, пока он её гладит. Никто, однако, определённо не видит ничего необычного в его поведении, так что тоже не подаю вида. Наверняка, его внешность так же обманчива, как внешность Мариселы. — Юноша был убит примитивным способом, без магии. А значит, мы не можем изучить и отследить магию. Учитывая, что ты только начал своё обучение и пока не научился контролировать ауру, это довод не в твою пользу. Рядом с разводчиком куриц сидит высокая, угрюмая женщина. Она — была — куратором Валто; помню, видел её в день прибытия в Тик’аль, а раз я знаю кураторов остальных студентов, ей остаётся лишь Валто. Её с неприязнью прищуренные глаза смотрят на меня долго-долго, а потом она спрашивает: — Не ты ли обещал убить Валто? Горло сдавливает. Я и впрямь это сказал — лишь в пылу драки, но кто мне теперь поверит? «Мне конец». Стою тут перед ними, простокровный, который обманул взрослых, могущественных шаманов, притворившись одним из них, живя среди них и нахально надеясь их обмануть — никто меня не простит за такое. И рубаха у меня до сих пор в крови, и выражение лица потерянное. У меня ни защиты, ни доказательств своей невиновности, ни потенциального виновника, на которого можно бы было перевести стрелки. Эта самая, угрюмая женщина недвусмысленно предложила от меня избавиться, когда я объявился, так что теперь они точно к ней прислушаются, да? Как я посмел мечтать о спасении целого народа, если себя-то спасти не могу? «Интересно, если брошусь прочь без предупреждения, как далеко смогу убежать до того, как со мной покончат? Выдернут магией мне позвоночник прямо в священном храме, у всех на глазах? Или я успею сделать глоток свежего воздуха напоследок, а потом ягуары обглодают мне кости на площади?» В груди тяжелеет, когда я говорю единственное, что у меня есть, в оправдание. Правду: — Убивать я его не обещал, просто вскользь ляпнул. Валто меня оскорбил, и я отреагировал. Ничего это не значит. — В робкой надежде кошусь на Лоретто, но Тэйен молчит. Голова опущена, выражение лица отрешённое и задумчивое. Будто мой учитель пытается высчитать что-то мысленно, но в то же время и не упускать нить беседы. Однако заинтересованности в защите своего ученика у Лоретто явно не наблюдается. — Полагаю, пока мы не выясним, кто виновен в произошедшем зверстве, не можем обвинять Елисея, — внезапно подаёт голос советник Тихон. Переглядывается с императрицей, и она кивает, отдавая какой-то приказ без слов. «Правая рука императрицы и одновременно её дядя, грёбанный семейный бизнес», — выругался бы вслух, если б посмел. Этот факт широкой публике неизвестен, и уверен, сам бы не заметил их сходство, если бы Марисела была сейчас разодета, как обычно на публику. Тихон, однако, явно знает, что возвышаться над племянницей не стоит. Может, он и выглядит старше и мудрее неё, но думаю, если живёшь веками, то разница в пару-тройку десятилетий в их возрасте — не имеют уже значения. Так что ещё надо выяснить, кто за многовековую жизнь взрастил больше коварства в душе. А раз Тихон лишь второй по значимости при дворе, то и ведёт себя соответствующе, не выказывая особо никакого характера. «Словно тень императрицы». И это даже страшнее. Чего от него ожидать? — Не можем мы и оставлять Елисея теперь без надзора, — продолжает дядя Мариселы. — А значит, у нас остаётся два выхода: посадить его под замок, пока ситуация не прояснится, или… — его взгляд перемещается на Лоретто. — Позволить куратору Елисея ручаться за его будущее поведение. Точно очнувшись ото сна, Лоретто резко поднимает голову. Куратор Елисея, без сомнений, не ожидал, что кто-то спросит его мнения, потому что лицо Лоретто на миг искажается неподдельным удивлением. Насколько мне теперь известно, Тэйен является третьим по силе шаманом Кабракана, а значит, имеет полное право не выполнять чьи бы то ни было указы, помимо указов Мариселы и Тихона, которые сильнее него, так? Или, раз Лоретто не входит в Совет, то вообще никаких прав тут не имеет? — Что скажешь, Тэйен? Тэйен наконец-то поворачивается ко мне. Во взгляде Лоретто не проскальзывает никакой чёткой искры, которая бы подсказала мне о мыслях и чувствах, однако я единственный, кто стоит на ногах, и со своего места у двери я также оказываюсь единственным, кто видит, как Лоретто барабанит своими окольцованными пальцами всё это время под столом по колену. Барабанит беспокойно, безустанно, будто бы гонятся за своими мчащимися невесть куда мыслями. Однако когда Лоретто подаёт голос, пальцы замирают. Запирают беспокойство где-то глубоко внутри. — Скажу, что мой студент и правда пока не обладает выдающимися магическими способностями. — Вновь отворачивается. — Однако он не глуп. — «Это комплимент?» — И даже Елисей нашёл бы идею убийства врага в собственной постели вздором. Кроме того, — через стол Лоретто уверенно встречает взгляд угрюмой защитницы Валто, — мне известно, что твой погибший студент был шаманом лишь наполовину, Нейт, или я ошибаюсь? Если так, полагаю, жизнь Валто была богата на насмешки в детстве, проведённом в родном европейском анклаве. Ещё не аурокровный, уже не простокровный. Отчасти свой везде, но полностью везде лишний. Не сомневаюсь, собравшиеся здесь — люди свободные от предрассудков, но можно ли сказать то же самое о каждом нашем до последнего горожанине? Не могу ничего поделать, когда мои глаза округляются. В мастерской куратор убеждал меня, что ничего не знает о жизни Валто, но с тех пор, очевидно, некая домашняя работа была проделана. У Лоретто, получается, всё было заготовлено для нынешнего собрания? И ещё одна тревожная идея: Валто обвинял меня в том, что я не чистокровный чародей, а теперь оказывается, что и сам он не чистокровный? К чему тогда придирки? Попытка убедить всех в том, что он не худший шаман? Что худший я? Только теперь вспоминаю, что у чистокровных шаманов кровь даже и не красная, как была у Валто. Их кровь полуночно-чёрная. «Аурная кровь». — А какой способ убийства врага, по-твоему, не вздор, Лоретто? — спрашивает разводчик кур, прежде чем Нейт успевает ответить. Он не ухмыляется, однако вопрос звучит как самая настоящая провокация. — Если бы у тебя были враги, разумеется. Сердито зыркаю на него. «Шаман с курицей в качестве домашнего любимца будет спрашивать про вздор? Что, банальные попугайчики уже не в моде?» Однако на Лоретто провокация не действует. Тэйен одаривает разводчика кур бесстрастной улыбкой и говорит совершенно спокойным тоном: — О, ну если б мне вздумалось творить вздор, вы бы даже тело не нашли. — И от ответа, и от уверенности в голосе бросает в дрожь. И не только меня. Повисает долгая, тяжёлая пауза. Но никто не спешит обвинять Лоретто в чём бы там ни было. — Это значит «да»? — спрашивает наконец Тихон. — Ты веришь, что твой студент невиновен, Тэйен? Поручишься за него? Но я обязан напомнить, что если ты за него ручаешься и произойдёт что-то ещё, то и за новое преступление уже будешь отвечать наравне с Елисеем. Мысленно готовлюсь к новым наручникам. Ни при каких обстоятельствах Лоретто не станет рисковать ради меня; мы едва виделись за те несколько недель, что я провёл в Тик’але, и мой куратор дал чётко и ясно понять, что не питает ко мне никаких тёплых чувств. Или желания тратить на меня своё время. — Я за него ручаюсь. Снова тишина. Тяжелее, чем предыдущая. Ответ Лоретто приводит в ступор всех, включая меня. Может, я не ждал, что от меня откажутся прямым текстом, однако искренне верил, что Лоретто подберёт какие-нибудь изощрённые слова, чтобы избежать полной ответственности, как и прежде. «Почему Лоретто ради меня рискует?» На губах главного советника появляется едва заметная удовлетворённая улыбка. Вероятно, я даже её выдумал, или это вовсе не удовлетворение, а лишь облегчение при мысли о том, что это ночное собрание подошло к концу. Однако когда Тихон наклоняется, чтобы шепнуть что-то на ухо Мариселе, уже не иллюзорное самодовольство растягивает его губы. Марисела мрачнеет, но кивает. — Все свободны, — объявляет она, поднимаясь на ноги.— Мы опросим остальных студентов и стражников утром. Наш недосып всё равно не воскресит мёртвых. Согласно бормоча, советники не мешкая начинают стекаться к выходу. Когда Лоретто встаёт, наши взгляды пересекаются, и я понимаю, что Тэйен тоже за мной наблюдает. Вижу немой вопрос в глазах: я свободен вместе со своим учителем? Очевидно, нет. — Елисей, задержись на минуточку, — говорит Марисела, огибая стол и оказываясь рядом со мной раньше Лоретто. Ягуары за её троном лениво потягиваются, сверкнув когтями, но с места не сходят. — Нам нужно обсудить кое-что ещё. Лоретто ещё раз вкрадчиво переводит глаза с неё и на меня, точно собираясь поспорить, но потом, промолчав, удаляется со всеми остальными. Оставляет меня на милость императрице.༄༄༄
Когда дверь со щелчком затворяется за спиной последнего вышедшего советника, в зале воцаряется звенящая тишина. Не знаю хорошо это или плохо, но Марисела на этот раз не пытается подойти слишком близко и вторгнуться в моё личное пространство — так что я просто стою неподвижно. Просто не знаю, чего ожидать. Мне вообще дозволено говорить первым? Смотреть ей прямо в глаза? Не смотреть? И почему выпроводить Лоретто оказалось так легко? Нервный тремор зарождается где-то внутри. Впервые в жизни ловлю себя на том, что скучаю по своей острой на язык пародии на учителя. Понятия не имею, как вести себя перед правительницей, пусть и незаконной в моих глазах. Раньше было просто, но раньше-то я не знал, с кем говорю! Теперь и правда чувствую себя прислугой. Заманенной на службу обманом. Уперев бедро в край стола, Марисела оглядывает меня задумчиво. Она вот нервной не выглядит. — Знаешь, не люблю я играть во всекарающую владыку, — начинает она как-то устало. — Но полагаю, это порой необходимо, чтобы поддерживать мир, так? — когда я ничего не говорю, она потирает переносицу, и на миг кажется, ей и впрямь больше двадцати. Кажется, что усталость её копится где-то в душе, в незримых глазу годах. — Я подразумевала всё то, что сказала тебе в саду, Елисей. И про постель, разумеется, но в основном — про то, что готова выслушать. Сердцем я не верю, что ты способен на убийство, а вот жизнь Лоретто Тэйен до прибытия в Кабракан отчасти прошла в Сент-Дактальоне. Ты же и сам бывал в том городе, так? Твой отец там живёт, если я правильно помню. «Она и это знает?» — лишь киваю, силясь скрыть, что мне не по себе. Ещё и один из ягуаров, бесшумно ступая по каменному полу, подходит и садится у ног Мариселы. Она, точно по привычке, гладит его по чёрной, лоснящейся голове, пока блестящие глаза зверя изучают меня, а ноздри трепещут, принюхиваясь. — Тогда тебе также должно быть известно, что Сент-Дактальон кишит тёмным, преступным колдовством, которое порой требует… жертвоприношений. — Марисела пожимает плечами. — В таком месте легко попасть под дурное влияние, испачкать руки в крови. Если понимаешь, о чём я. Забыв на миг о ягуаре, моргаю. «Не совсем». Она что, намекает, что в планах у Лоретто было убить меня для какого-то кровавого ритуала? А под руку в темноте Валто просто подвернулся? «Хотя кто знает, что за тёмная богиня обучала Лоретто, верно?» Да и нож у Тэйен, знаю, имеется, как и склонность приставлять этот нож к чужим глоткам. «И это объяснило бы, почему Тэйен теперь соглашается рисковать ради меня своей жизнью, — желудок сводит от отчаяния. — Выставляет себя заботливым куратором. Теперь мои проблемы равносильны проблемам Лоретто, но и проблемы Лоретто тоже повесят на меня, если что. Вот же дерьмо». Раз уж не вышло меня убить, можно теперь спихнуть на меня убийство следующей жертвы, так? Лоретто ж всё равно в итоге выкрутится, как прежде. А я нет. Теперь, глядя на усталую, задумчивую, сострадательную Мариселу перед собой, мне вдруг кажется, что меня всю мою жизнь обманывали. А что, если она вовсе не та тиранка, какой её все считают? Неужели эта девушка и впрямь могла убить столько людей и притворяется заботливой и дружелюбной, чтобы растоптать и мою жизнь в итоге? «Слишком уж хорошо притворяется». Может, это дядя её всем заправляет. И заставляет её подыгрывать. «Нет, но ей же почти три сотни лет, — напоминаю себе. — Внешность обманчива, особенно среди шаманов». Нельзя поддаваться отчаянию, и верить здесь нельзя никому. Вполне возможно, что Лоретто и Марисела вообще действуют заодно, разыграв эту ситуацию, чтобы не оставить мне выбора, кроме как довериться одному из них — раскрыть одному из них все свои тайны. Должно быть, именно так провели последнего короля. Может, шаманы догадываются, что мои люди планируют новую революцию, и хотят, чтобы я их выдал. Иначе с чего вдруг Лоретто изначально соглашаться меня обучать? Безысходность затягивает словно зыбучие пески. «В любом случае я в дерьме по уши, и помочь мне некому». Марисела глядит на меня почти что с жалостью, когда говорит: — Если твой куратор попытается тебя каким-либо образом обидеть, Елисей, знай, что я всегда готова выслушать и помочь. Как теперь видишь, я куда полезнее любого другого влиятельного друга. — Ммм-м… Спасибо, — всё, что я могу из себя выдавить. А когда она кивает на дверь, отпуская меня, тут же спешу прочь. Выходя, всё ещё чувствую на себе взгляд и Мариселы, и её ягуара. Но, по крайней мере, теперь знаю, что день моей казни пока не настал. Жив.༄༄༄